Мастер третьего ранга

Выпустив из переноски бедного Фому, про которого совсем забыл, Иван стал готовить мотоцикл для транспортировки. Потап, как для частого клиента, даже смастерил, для его железного коня специальные держатели. Их как раз вынесли из кустов на берег и поставили у причала. Иван осмотрел добротную конструкцию, и решил, что накинет Потапу сверх символической платы несколько монет. Хороший мужик. Заслужил.

Паром с купцами «с той стороны» причалил, гулко стукнувшись о камни. Часть мужиков отправилась, отдыхать к костру, откуда потянулись обратно их сменщики.

Иван закатил на паром мотоцикл, который тут же закрепили теми самыми держателями, следом на паром зашел Гром, а за ним скисший Юра, ненавидевший мерзких рыбоголовов всей душой.

Иван встал у каната и приготовился тянуть его вместе со всеми. Но подошел, Потап, отстранил его, сунув в руки увесистое весло, а после отправил караулить лупоглазых.

Под раскатистое «э–э–э ухнем» без приключений добрались до средины реки, где следовало удвоить бдительность. Но ничего не происходило. Лишь несколько раз плеснуло в темноте за бортом и все.

– Слушай, Иван, – позвал обливающийся потом паромщик, – давно хочу спросить.

– Ну, – отозвался мастер, крепко сжимая весло и внимательно вглядываясь в волны, бросающие в глаза отблески лунного света.

–Тебе лет–то, как и мне, но я вон сед уже, и морда как груша сушеная, а ты все как семнадцатка.

Мужики, натужно пыхтя стали похохатывать.

– Где ты сед? – обернулся Иван и воззрился на блестящий в лунном свете лысый череп Потапа.

– Где надо, – ухмыльнулся паромщик. – Так вот к чему я, – он быстро смахнул пот со лба, – вас в Обители такими делают, или вы препараты какие–то принимаете? Поговаривают, что вы что–то там извлекаете секретное из трупов перерожденных тварей, а потом употребляете.

– Я тоже такое слышал, – хохотнул Иван, возвращаясь к наблюдению за рекой.

– Значит правда?

– Нет. То, что мы извлекаем, употреблять будет только самоубийца. Да и законы общие знаешь. Кто употребляет плоть перерожденных, приравнивается к каннибалам. А с каннибалами у нас разговор короткий. Веревка, петля да сук покрепче.

– Ну, вам–то, мастерам во всех княжествах некоторые законы не писаны.

– Этот закон одинаков для всех, – не оборачиваясь, сурово ответил мастер.

Бледный от качки подмастерье слушал их молча, и хотел было намекнуть дядьке, что Иван некоторых тем не любит, но в сумраке рассмотрел на его лице ехидную усмешку. Он понял, что тот по привычке язык чешет, чтобы разнообразить нудную работу.

– Ну, Вань, ты мне друг? – жалостливо продолжал паромщик, тем временем весело подмигивая племяннику. – Раскрой секрет. Ведь старею.

– Стареет он, – косо ухмыльнулся рядом тянущий канат бородатый мужик. – Моя баба в жизни так не визжала подо мной, как твоя кажну ночь. Потом полночи псы по селу лают, да серут с перепугу раза в три больше положенного.

– От того он Ваньку и донимает, – встрял другой. – Если у Потапа хрен завянет и повиснет, так он повесится вслед за ним.

Дружный гогот разнесся над резвыми волнами. Впереди из темени стал вырисовываться залитый тусклым светом причал. И когда до берега оставалась дюжина метров, мужики снова весело запели свое «у–у–х», и даже сошла бледность с лица подмастерья, в дно парома грохнуло что–то большое.

Пес от испуга залаял, Юра в панике схватился за держатели, а мужики, крепко вцепились в канат. Иван, отпрянув от края парома, догадался, что это было, но молил Бога, чтобы это оказалось, не то, о чем он подумал.

В дно снова ударило. На сей раз так ощутимо, что паром накренился и с громким шлепком встал на место. Мертвенно бледный подмастерье взял наизготовку пистолет, перепуганные мужики, держась за канат одной рукой, в другой держали наготове весла, а сообразительный Гром, чтобы не свалиться в воду, с трудом протиснулся к мотоциклу, в крепкие объятия держателей.

Началось невообразимое, со всех сторон на борт из воды стали выпрыгивать, лучащиеся в лунном свете, склизкие тела.

Первого сразу же подстрелил подмастерье. Выпученный глаз на рыбьей башке, расплескавшись ошметками, лопнул, и тварь свалилась за борт. После он палил по рыбоголовам из пистолета, почти не переставая.

Пошла работа веслами. Но оказалось, одно дело лупить гадов по головам, торчащим из воды, и совсем другое, сойтись с ними врукопашную. Весла тут же упали на борт, в ход пошли выхваченные ножи.

На груди Ивана, под острыми когтями доставшейся ему твари, куртка из довольно плотной кожи, превратилась в лохмотья. Лишь только чудом, оцарапало кожу, не вспоров мышцы.

Тут он пожалел, что поленился одеть тесный доспех, который лежал в прижатой держателями сумке. Этим тварям он был не по зубам.

Из сцепки держателей высунулась голова рычащего Грома, и вгрызлась в перепончатую ногу, обидчика Ивана.

Тварь растерялась, чем мастер тут же и воспользовался. Из вспоротого брюха на доски шлепнулся моток сизых потрохов, следом в выпученный глаз вонзился острый клинок. Пес отпустил лапу, Иван, выдернул нож из глазницы твари и пинком отправил ее в воду.

В следующий миг по нему прошелся быстрый удар сбоку.

Один из ушлых рыбоголовов, распорол сквозь куртку кожу на боку, но тут же получив с разворота кастетной рукоятью в морду, отправился в родную стихию.

По ребрам заструилась горячая кровь. Но останавливаться было нельзя, иначе гарантированная смерть.

Бородатые мужики к удивлению Ивана, работали не хуже него.

Израненные, рыча, и просто сопя в бороду, они резали, кололи и сталкивали пучеглазых за борт. Работяги, оказались менее беспечными. Каждый был облачен в доспех, и дополнительную защиту рук и ног.

Юра дрожащими руками сменил удлиненную обойму, и тут же выпустил несколько пуль в набегающего монстра. Одна из них, пришлась прямо меж рыбьих глаз. Рыбоголов по инерции, прошлепал мимо него и со всплеском вывалился за борт, а парень уже выцеливал другого, заходящего с занесенной лапой к наставнику со спины.

За спиной Ивана, едва не свалив его за борт, рухнул пристреленный пучеглазый, а следующий выпрыгнувший на паром из воды получил кастетом туда, где у людей должен быть висок. Но удар на него мало повлиял.

Мотнув головой, монстр открыл усеянную мелкими зубами пасть, и зашипел, обдав мастера зловонием гнилого мяса. Он молниеносно махнул перепончатой лапой.

Иван едва успел присесть, и сразу же был отправлен в полет ударом нижней конечности твари. Он приложился затылком, об крепкую доску держателя. В глазах вспыхнули алые салюты, лунный свет на мгновение померк, а над головой прогрохотало несколько выстрелов.

Когда в глазах прояснилось, враг уже лежал у его ног, раскинув перепончатые лапы, с развороченной пулями головой.

Юра, вставил, последний заряженный магазин, лязгнула рамка затвора. Но все стихло.

Стонали и матерились израненные мужики, проклиная свою работу. Шумели волны. В прибрежном лесу ухала сова. Тут бы и песне конец, но Гром вдруг заскулил и разразился испуганным лаем.

На этот раз в дно парома ударило так, что затрещали доски, и его бросило в сторону, натянув гудящий канат.

– За канат! – срывая голос, закричал Потап.

Случилось то, чего так боялся Иван.

Паром со скрипом, круто накренился, и на борт шлепнулась громадная голова и две, короткие, толстые ласты.

Это был Сом.

Сомом эта тварь называлась лишь за схожесть. По сути это был лупоглазый переросток. Королевский рыбоголов, размером с бегемота.

С огромной сплюснутой головой. Поросший огромной чешуей, с которой свисали ракушки, и лохмотья зеленой тины, он таращился выпуклыми глазами, на повисших на канате, людей.

Но к его огорчению, в разверзшуюся, бездонную пасть никто падать не собирался. Люди цеплялись за канат из последних сил. Тогда эта сволочь стала раскачивать ластами накрененный паром.

Затрещали крепления держателя. Испуганно скулил прижатый мотоциклом Гром. Паромщики, покраснев, скрипели от натуги, мертвой хваткой вцепившись в вибрирующий и норовящий выскользнуть канат. Слабеющий Иван чувствовал, что не в силах больше держаться. И тогда он своеобразно взмолился:

– Едрит–же твою вошь! Дед помогай, иначе будешь обитать в желудке этой твари!

Похолодало так, что обожгло кожу, и в открытом рту заломило зубы. Сом чувствуя неладное, стал сползать обратно в воду. Но та вдруг загустела, обжигая холодом грузное тело, и замерзла вокруг опускающегося в нормальное положение парома. Вслед за этим промерзло насквозь и все туловище монстра.

– Ни хрена себе! – воскликнул отцепившийся от веревки Потап. – Ну, ты Иван даешь!

Иван, разъярившись, схватил чудом удержавшееся за поручень весло, и от всей души стал колотить замерзшую голову твари.

Бил он по ней до тех пор, пока та не разлетелась вдребезги. Но Ивану оказалось этого мало, и он самозабвенно бил то, что осталось до тех пор, пока не сломалось весло.

Отбросив обломок в сторону, мастер сделал несколько жадных глотков воздуха и, закрыв глаза, поднес немеющую руку, чтобы утереть пот с побелевшего лица. Но занемела не только рука. Следом подкосились и ставшие ватными ноги.

4. Иван да Марья.

– Иван! Иван, где же ты? Ваня!

Женский голос, гулким эхом несся в клочьях рваного тумана. Но не возможно было определить, где находится его источник. Он возникал то спереди, то позади, словно окружая Ивана со всех сторон.

– Ваня, мне больно! Ванечка, помоги!

Ивану, заблудившемуся среди колючих зарослей, показалось, что он определил направление, откуда шел зов. Полный решимости, он стал продираться сквозь густые кусты.

Шипы, превратив одежду в жалкие лохмотья, исцарапали все тело и впивались в него десятками раскаленных гвоздей. По исчерченной царапинами коже струилась кровь, но Иван, сцепив до скрипа зубы, упорно двигался на зов.

– Ваня! Я больше не могу! – сорвался голос на крик.

– Держись! Держись, я уже рядом! Я иду! – кричал он в ответ, проламывая колючие сплетения израненным телом.

Неожиданно, мастер вывалился в пустоту, и, не удержавшись, упал на колени, вляпавшись руками в глинистую грязь. Поспешно вскочив на ноги, он зашипел от боли в сломанных ребрах, из груди вырвался хрип, соленый, металлический привкус примешивался к вязкой слюне. Иван сплюнул сгусток крови, размазал грязь об штаны и стал крутить головой.

Густой туман заволакивал все обозримое пространство. Ветер бросал в лицо, мелкую водную взвесь, смешивая прозрачные капли с сочащейся из ран кровью. Позади Ивана в зарослях раздавался многоголосный рык. Голодные твари шли по следу его крови.

Следовало спешить.

– Надя, где ты? – кричал он в туман, наплевав на то, что твари его слышат. – Не молчи! Я найду тебя! Подай голос!

Все ближе шумели кусты, и трещали сучья под немалым весом покрытых свалявшейся шерстью тел. Раздался, зычный, хриплый вой, на который сразу–же отозвались, взвывая на разные лады.

Напарница молчала. Силы были на исходе. Иван не знал куда идти. Из помятой грудной клетки с болью рвалось сердце, а в легком клокотала заполняющая его кровь. Ивана накрыло отчаянье. Неужели это конец?

– Ваня, – послышался слабеющий голос, где–то впереди. – Ванечка…

Держась за ребра, хромая, и расплескивая глинистую жижу, он как мог быстро поспешил вперед.

Иван уже видел проступающее сквозь туман дерево, что разметало по раскисшему грунту, узловатые щупальца корней. Среди их сплетений лежало сжавшееся в комочек, женское тело. По рыжей грязи расплывалась кровавая лужа из открытого перелома на ноге. Девушка мелко вздрагивала и стонала.

Вой и рык неумолимо приближался. Их вот–вот настигнут. Единственное спасение, как можно быстрее добраться до лодки, что была всего в полу ста метрах на берегу реки.

Не смотря на травмы и раны, Иван почувствовал прилив сил, и бросился к скорчившейся у дерева напарнице.

Нет, не все еще потеряно, он успеет ее спасти.

– Наденька. Надя. Все хорошо. Я здесь, – успокаивающе говорил он, поворачивая ее к себе.

В горло Ивана впились цепкие когти.

Ему в лицо улыбался посиневший, раздувшийся женский труп, с помутневшими, выпадающими из орбит глазами.

Иван закричал и попытался отстраниться, но труп не выпускал его из цепких лап. Он тянулся подгнившими губами с поцелуем, к его лицу.

– Ванечка, ты пришел. Я так ждала! – заклокотало из ее груди, и обдало Ивана трупным газом.

А Иван все кричал, пытаясь оттолкнуться от трупа. Пока не получил удар, по лицу.

***

В комнате мерцала масляная лампа, испуская тонкую струю копоти в низкий деревянный потолок. Густые тени плясали в такт огоньку. Рядом с лампой, с потолка спускался жирный комнатный паук.

У стола, приставленного к небольшому, темному окну, за которым была лунная ночь, сидели Юра, Потап и его жена Тамара. Около кровати Ивана находилась молодая женщина с выражением сострадания на лице. А может ему лишь казалось, что она молода. Слишком тусклым был свет.

– Совесть, она такая, – заметила женщина, качая головой. – Извини за пощечину. Уж больно сильно ты кричал. Не нашла ничего другого как дать тебе по лицу.

– Ничего страшного, – слабо ответил он, пытаясь приподняться.

Но женщина не дала встать, положив мягкую, но источающую успокаивающую силу руку, Ивану на грудь.

– Лежи, я собиралась осмотреть твою рану. Руку приподними, – она стала осторожно отклеивать бинты на боку. – Ну что ж, отличная регенерация. Сейчас повязку сменю, а через пару дней будешь как новенький.

Женщина, опустила руку на рану. Слегка плеснуло силой и разогнало боль. – Заражения нет. Все в норме.

– Сестра? – угадал Иван.

– Чувствуешь своих? – улыбнулась она. – Да братец. Целительский курс. И еще, я немножечко ведьма. Редко мастера, признают выпускников других курсов за своих. Мы ведь не проходим как вы инициацию братским кругом.

В Обители, помимо обучения охотников, также готовили лекарей–травников, и сельских колдунов. И те, и другие, уже давно заменяли врачей. Клеймо Братства, служило своеобразным знаком качества, и патентом на законную практику.

– В отличие от своих братьев, я менее заносчив. Все мы подкидыши родня. Сколько я здесь уже валяюсь? Мне срочно нужно в путь.

– Вот вы прыткие мастера! Все вам неймется. Боитесь на тот свет опоздать. Сутки всего ты провел в бреду. Хотя, честно признаюсь, ждала, что будешь лежать так несколько дней. Тебе еще надобно полежать, ты много крови потерял, и сдуру растратил весь резерв. Отдохнешь, восстановишься, тогда езжай на все четыре стороны. И не спорь!

– Сестра, мне нужно! У нас беда.

– Да знаю. Все на ушах стоят. Даже лекари с колдунами трясутся от страха. Думают, что и за ними придет кукловод, – говорила лекарка, закрепляя тем временем, на его ребрах повязку с мазью из целебных трав, – да вот только много они о себе мнят. Кукловоду вашему нужны только Братья. А ты братец денек еще полежишь. Сутки ничего не решат. – Она мельком посмотрела, на сидящих, общающихся за столом хозяев дома и понизила голос. – Слушай, мастер, ты знаешь, что на пальце носишь? Не обижайся, конечно, я не знаю твоего ранга. Может ты не чувствуешь, но это якорь, причем довольно сильный.

– Я знаю.

– Так чего не уничтожишь? Или хотя бы разряди его в ноль. Хочешь, я разряжу, если тебе это кольцо так дорого?

Тут она почувствовала ледяной укол, ниже поясницы, вскочила и сразу–же села.

– Нет, ненужно. Этот якорь нам всем жизнь спас. Я вижу, дух с тобой уже поздоровался?

– С огнем играешь мастер. Ты ведь знаешь, что с тобой сделают, если на горячем поймают?

– Я мертвецов оживлять не пытаюсь, не собираю якоря, затем, чтобы духами управлять. В кольце простой полтергейст. И как видишь, довольно полезный.

– Дело твое брат. Но будь поосторожней. – Лекарка встала и поправила одеяло, прикрыв повязку. – Все, отдыхай, и до утра не смей вставать. Завтра к обеду зайду еще.

Целительница направилась к выходу, а внутренний кобель Ивана тут же оценил ее крутые бедра и ладный задок. Она остановилась, с улыбкой, шутливо погрозила ему пальцем и вышла в ночь.

Ночью Иван, как и обещал, не вставал. Ну, почти. А утром, поднялся, и стал разминать свои затекшие от долгого лежания косточки.

Рана почти затянулась, но, не смотря на это, ныла тупой болью, потому, он решил не сильно налегать на тренировку.

Финтов, и различных приемчиков он не признавал, да и не давались они ему, от того его утро, отличалось от затяжного утра иных мастеров, посвящавших себя оттачиванию различных единоборств.

Разогнав кровь зарядкой, и для поддержки формы потягав самодельные гантели хозяина дома, осторожно, дабы сильно не намочить повязку, Иван смыл пот, холодной водой из бочки, стоящей во дворе, и решил разыскать запропастившихся куда–то Юру и Потапа.

Притворив за собой низкую, скрипучую калитку, он свернул в сторону круто забирающей вверх узкой улочки. Низкие избы с маленькими окошками и множеством хозяйственных пристроек плотно жались друг к другу. Никаких садов, огородов, только маленькие дворики и кое–где палисадники с затрапезного вида цветами. Все просто и безо всяких изысков. Лишь на нескольких жилищах Иван заметил резные причелины и наличники с защитными орнаментами. Хозяева таких изб свято верили, что комплекс символов, объединенных в простенькой резьбе охранял дом от нежити и злых духов. Остальные обходились приколоченными над крылечками козьими, изредка оленьими черепами, что выполняли те же функции, что и орнаменты на серых, рассохшихся досках.

Иван на мощь символов и знаков полагаться не привык. В силу его низкого ранга они были почти бесполезны, потому он рассчитывал на грубую силу и использовал только по–настоящему действенные амулеты, купленные или выменянные у Обительских колдунов. Да и теми он зачастую пренебрегал, как, впрочем, и его подмастерье, который верил только в зоркий глаз и старый, верный пистолет. Но безразличное отношение к символике не мешало Ивану в свою очередь, оценить красоту и талант резчиков.

Как декор резные причелины с солярными знаками, обережными символами, явно от себя добавленными изящными завитками и точеной бахромой, придавали колорит, и привносили хоть какое–то разнообразие бесконечной серости бревенчатых стен.

Вообще плотность построек была такой, что поселок, разрастаясь, со временем превратился в нагромождение из изб, и стал напоминать обнесенный высоким забором муравейник. Сады, огороды, поля, наделы, все было там, за высоким частоколом, что ограждал жилища от хищников, разномастных сущностей, и опасных тварей, которых с того света возвращала Мать Сыра Земля.

В задумчивости мастер и не заметил бы, как ступил на свободный от бесконечных построек пяточек, если бы не внезапно ударившее в глаза, ласковое, утреннее солнце. Прищурившись, он выставил перед собой ладонь и осмотрелся.

Он вышел, а точнее взобрался в центр селенья, на самую вершину холма, где находились: часовенка, площадка для сборов, и обширная беседка, собранная из грубо отесанных столбов, и соломенной крыши. По сравнению с густой застройкой на склонах, строения на вершине были разнесены по сторонам, что создавало иллюзию простора.

За ворот рубахи тут же пробрался резвый, прохладный ветерок, и дышалось там как будто легче. По–видимому, остальным жителям селенья казалось также, поскольку многие из них по утрам и вечерам предпочитали собираться на вершине, обсуждать новости и сплетни, да и просто любоваться видом, открывавшимся с холма.

А вид был действительно достойным. С одной стороны, была видна часть заречья, слева и справа, большие своевольные города, а далее пыльные степи, хутора, поля, пастбища на зеленых лугах у реки, и собственно сама река, серебристой змеей разделившая собой многие километры тверди.

С другой стороны, открывался вид на густые леса, окаймляющие границу, Солеварского княжества. Там не было таких больших степей, как в Заречье. Там чередовались поля, леса, болота, и берущие в них начало реки. Для мастера, там всегда была уйма работы, но не лежала к тем землям у Ивана душа. Но что ж поделать. Дальнейший путь в Обитель пролегал именно сквозь те живописные и опасные места.

– Доброе утро, господин мастер! – приветствовала Ивана, слегка склонив голову низенькая, пожилая женщина. – Не откажите, отведайте. – Она достала еще теплый пирожок из лукошка и протянула его мастеру.

Иван с улыбкой вежливо поклонился в ответ и принял его из деформированных от тяжелой работы рук.

– Благодарю Наталья Павловна. – Румяный, ароматный пирожок тут же потянулся ко рту. – У–м–м, – довольно протянул Иван, – с капустой, как раз, как я люблю. Очень вкусно!

– Берите еще, – глядя как Иван довольно уплетает угощение, весело улыбнулась она и протянула ему лукошко.

– Извините, но отказаться нет сил, – промурчал довольный мастер, выбирая пирожок порумянее с хрустящей корочкой. – Как самочувствие у Петра?

– Пострадал мой Петенька, но, слава Богу, серьезных ранений нет. Не впервой ему с лупоглазыми биться. Вам–то досталось поболе. Петя говорит, вы от сома всех спасли, от верной гибели. – Она опустила глаза и нахмурилась. – У нас, к сожалению, нечем вас отблагодарить. Петенька в надел вложился и еще должен остался.

– Сом бы и меня схарчил вместе со всеми, – отмахнулся на это Иван, – потому я в первую очередь был заинтересован в его скорой и неминуемой гибели. И, стало быть, вам не за что меня благодарить Наталья Павловна. Я собственную шкуру спасал.

– Дай вам Бог здоровья и долгих лет! – сказала она, подняв глаза на высокого и крепкого Ивана, и обняла его сухонькими ручками.

Рану пронзила боль, но тут же отступила. Как бы он не старался состроить безразличье, но ему была приятна искренняя благодарность. Она словно живая вода вливалась в душу, поднимала настроение и укрепляла его дух.

– Ну, будет вам. – Мастер мягко отстранил женщину и улыбнулся. – Передавайте Петру привет, и пусть скорей выздоравливает, а–то, кто ж меня через реку возить то будет?

– Передам–передам. А вы вот возьмите, – отдала она лукошко с пирожками Ивану, – Кушайте на здоровье, и парнишку своего угостите.

– Что вы, я еще один возьму и хватит.

– Берите–берите. Я от бессонницы много напекла. А время будет, заходите, я вам блинов напеку с маслицем, да молочком козьим угощу.

– Спасибо большое!

– Вам спасибо Ваня, – мягко похлопала она мастера по крепкой руке. – Мы всегда вам рады. Береги вас Бог!

– И вам крепкого здоровья! – прощаясь, склонил он голову.

Проводив взглядом удаляющуюся фигуру, обнимая лукошко, мастер обернулся, чтобы снова взглянуть на ставшее за долгие годы родным Заречье. Хорошие здесь жили люди, трудолюбивые и в большинстве своем честные. Хоть и был он родом не из этих мест, но прикипел душой к этим землям. И если бы не Юрка, который засиделся в подмастерьях, то он плюнул бы на общий сбор и остался. И без него достаточно опытных мастеров, которые способны изловить кукловода. А сам он все чаще подумывал о том, чтобы осесть, построить дом, обзавестись семьей и наконец, состариться. Юрка уже взрослый. Он дал ему все что мог, и пора ему стать самостоятельным мастером. Можно было бы отпустить его в путь одного. Но ведь неспокойно ему будет, вляпается парень куда–нибудь как пить дать. Уж лучше доставить его в Обитель лично.

Иван почувствовал на себе чей–то пристальный взгляд и резко обернулся в поисках опасности. Сработал приобретенный за долгие годы рефлекс. Он покрутил головой, и наткнулся на нескрываемый, прямой и уверенный взгляд карих глаз.

Кусая яблоко, и болтая ножкой, на лавочке в компании подружек сидела незнакомая девушка. Она, в пол уха слушая товарок в лекарских накидках, зеленого цвета, бессовестно пялилась на Ивана.

Он в этом поселке бывал довольно часто, однажды даже доводилось зимовать, знал лично многих, а в лица помнил почти всех. Но ее видел впервые, впрочем, как и ее подруг. Все же, кого–то она ему напоминала. От затянувшейся попытки вспомнить девушку, мастера отвлек детский визг.

В беседке собиралась ребятня, которую любил учить уму разуму Дед Демьян. Потерявший по вине перерожденца всю семью, чудом выживший, но оставшийся калекой, он в детишках души не чаял. Знал Демьян много историй, поскольку много где бывал по молодости, путешествуя с торговыми караванами. Много слышал сказок и поучительных историй, да и сам выдумщиком был знатным, за что детвора его просто обожала. Вот и сейчас они собирались вокруг него, ожидая новых историй.

Поедая следующий пирожок, мастер, подошел поближе к беседке. Под ее навесом, уже уселась в кружок ребятня разных возрастов, а в центре круга, почесывая культи ног, восседал сам Демьян, седобородый, сухонький старичок. Уверенным тоном, он что–то вещал притихшей детворе. Иван прислушался.

– …и летали они в космос на своих огромных кораблях будто боги, – восторженно, рассказывал он, – а у луны была огромная верфь, что строила все новые и новые суда, и порт, отправлявший их в нужные места.