Вспоминая о том, что сейчас в будущем

Неон удивленно смотрит на своего собеседника, но пользуясь моментом быстро отдает ему флакончик с «магическим» раствором:

– Конечно, бери. Мне не жалко, брат!

Доггер широко улыбается. Вместе с этим чудо-средством он получает еще и первого друга в этом новом и незнакомом мире. Это ли не счастье? Дружеское плечо, приятельские посиделки со стаканчиком холодного пива после непростого дня…Кажется, дела начинают идти на лад. А привлекать внимание панк-рокер умеет, поэтому в том, что их компания будет при деньгах – сомневаться не стоит. Стрелял в книжные строки из библиотеки, а попал прямиком в клад, чьи сокровища вот-вот посыплются на голову.

Глава 22. Разоблачение

Маленький и тесный подвальчик со спертым воздухом сильно затуманивает мозги его скромным обитателям. Видимо, теснота помещения сдавливает и саму личность, что находится внутри него. А спертый, душный воздух, подобно ядовитому газу, отравляет мысли, делая помыслы злыми и токсичными. В подвальном мрачном тусклом свете даже Джейн, чей стержень выстаивал в самых лютых несчастьях, поддается хандре. Ей кажется, что красный ошейник вот-вот толстым и большим питоном сожмется вокруг ее шеи плотным удушливым кольцом и перекроет воздух. Ремешок на платье превратится в пыточные тиски, сжимающие до тех пор, пока последний вздох не вылетит из погибающего кошачьего тела. Жуткие образы спорят один с другим, не собираясь отступать. От их борьбы головная боль начинает громко звучать в висках, разрывая череп пополам. «Замолчите!» – хочется крикнуть пустоте. Джейн достает из кармана черного платья колоду игральных карт, начиная раскладывать пасьянс. Карты – вот единственное место, где судьбы пришельцев могут сложиться как надо. Но, вдруг, пиковая дама отлетает куда-то в угол, прочь. Гитаристка нервно отбрасывает картонные, потрепанные от времени карты в сторону, будто они уже напророчили что-то жуткое и злое. Кошка быстрым шагом берет бутылку вина, где на дне еще рубиновым цветом горит пара капель. Рывком она подносит сосуд с напитком к губам, но то ли во всем виновата импульсивность и неровность движений, то ли у Джейн сегодня плохой день, капли капают прямо на черный бархат платья. «У, черт!» – злобно ругается гитаристка, расстроившись еще больше прежнего. Бутылка зелеными осколками лежит на полу.

Доггер, что все это время лениво глядел в полоток, занятый какими-то своими хаотичными мыслями, резко вздрагивает, будто бы выходя из глубокого сна. Все понятно. Алые винные пятна уродливо выделяются на черном фоне.

– Спокойно. У меня есть решение! – героически восклицает панк-рокер. В его лапах «волшебное» средство, что бьет по пятнам точным ударом. Пес принимается вычищать вино с одежды отработанными и выученными движениями, коими он орудует день за днем, демонстрируя зевакам в поезде чудо-средство. Но волшебство почему-то не происходит…Дог трет сильнее и сильнее, но пятна становятся еще больше и неряшливее.

– Отойди уже, сейчас совсем испортишь, – раздраженно прогоняет его черная кошка, нервно одернув ткань. – Что это у тебя?

Доггер непонимающе смотрит то на пятновыводитель, то на грязное платье.

– Я не понимаю! – волнуется пес. – Оно всегда работало в метро! Это товар, которым я торгую, благодаря ему мы сейчас могли выпить вина… – растерянно оправдывается Дог.

Орландо почти бесшумно подъезжает к рокеру с бесстрастностью стороннего наблюдателя, разглядывая жидкость во флакончике.

– Дай-ка посмотреть.

Ворон из шестеренок внимательным взором изучает пузырек, даже пробует понюхать его.

– Это спирт. Не более, – подвел итог, вынес приговор обману ученый. – Единственное, долго работали над запахом, чтобы поприятнее было нюхать. Многое можно вывести, но многое и нельзя. Тем более, из-за аромата спирт немного ослабел. Какие пятна ты им выводил?

– Откуда я знаю?! Какие-то коричневые, черт разберет…

– Йод! Он отлично растворяется в спирте! Поздравляю тебя, Доггер, ты мошенник. Продавал, мягко скажем, некачественный товар. А грубо, просто воровал чьи-то деньги за баночку с разбавленным спиртом.

«Мошенник, мошенник, мошенник» – раздается в голове панка. Неужели он воспользовался своим талантом заинтересовывать зрителя во вред? Правда ли, что его актерские способности послужили оплотом для лжи, обмана, наглого вранья и простого потребительства чужих карманов? За красивыми словами – горстка трухи, мусора… И это он, Доггер, считавший себя доселе талантом, пал так низко, что встать уже нет сил…А сцена? Разве можно выйти на нее теперь, понимая, что голос, как гипнотизерский транс, одурманивает и запутывает, заставляя умы работать по-другому. Если все это правда, а не дурной сон, то панк срывает с себя маски, смывает грим, закрывает занавес, чтобы больше никогда его не поднимать. Спектакль закончен. Зрители могут идти домой. Пес тяжело садится, невольно роняя волшебный флакон. Вдруг, в голове вихрем проносится вопрос: «А Неон?» …

Фрустрация

Лежа на спине Доггер смотрит вверх, под самый купол, с трудом осознавая, что перед ним: безграничная ночная небесная даль, усеянная звездами или просто черный-черный потолок, заляпанный белыми крапинками краски? Пес все еще вспоминает, как кинулся к дому хитрого Неона, чтобы сказать ему правду. Он просто не мог поверить в то, что хорек умышленно обманывает его…Но квартира оказалась абсолютно пуста, если, конечно, так можно сказать про место, где всегда, даже в отсутствие хозяина, трудятся роботы. Один из таких механических помощников и сказал полному негодования и смятения рокеру совершенно без эмоций, без радости или сожаления, фразу, не срывающимся голосом: «Неон заработал денег и уехал в другое место. А еще просил передать, цитата: «Привет» Доггеру, его работа неудачником закончена». Конец цитаты. Эти слова и сейчас крутятся в голове обманутого панка. Получается: не было ни дружбы, ни беседы за кружкой холодного пива…Была лишь одна большая ложь. Осталось ли в этом мире хоть что-то, что можно еще назвать настоящим?! Настоящие ткани, материалы, продукты, книги, музыка, друзья?.. Настоящая жизнь?.. Кому выпал этот век, наверное, успел приноровиться, прикрыв свою живую душу каким-нибудь новомодным плащом из синтетической ткани, а чтобы та молчала заткнул ее выстроенной с помощью компьютерной программы мелодией, которые каждый день создают машины, собирая нотные комбинации одна за другой. А еще, перед тем как очутиться здесь, в некоем темном и неосвещаемом ничем пространстве, Дог слышал голос: «Лучше бы с таким талантом выступал на сцене». Но дар, упавший в грязь, меркнет, перестает блестеть, навсегда оставаясь запятнанным позором. Панк слишком увлечен, слишком напорист и азартен, чтобы заподозрить нечистое. Он артист, ему трудно удержаться, когда слышны крики " Браво!" и овации.

– Дог? Ты живой еще? – раздается знакомый голос из темноты. Он призывает вернуться из бездны и открыть глаза.

Оказывается, все это время Доггер лежал в подвальчике, ставшим за долгое время пребывания, родным. И не было ни сводов, сжимающихся над головой, ни стальных решеток, грозящих и угрожающих. Угрызение совести? Да, скорее всего так.

Глава 23. Happy birthday

Когда Дог открывает глаза, пугающие образы, как трусливые тени на свету, убегают прочь. Возможно, навсегда. Возможно, просто затихли до поры до времени. Доггер не успевает соотнести прошедшее с нынешним, как неожиданно и резко пятно черного меха перед глазами становится все более и более узнаваемым. Джейн взволнованно стоит над панком, но, заметив, что с тем все в порядке, добродушно улыбается и хитро щурится, будто бы она – обладательница сверх тайного знания. Кошка дружелюбно протягивает псу новую бутылку из зеленого стекла:

– С Днем Рождения, Дог!

Пожалуй, нет такого существа, которое бы не любило праздники. Но день рождения на многих наводит тоску. Чего хорошего в осознании того, что время прошло, а положение дел осталось прежним, или даже усугубилось? Доггер даже не помнил толком: отмечал ли он когда-нибудь свой праздник? Возможно, в детстве, не понимая, какая разница между четырьмя и пяти годами возраста – да, а потом? Откуда Джейн знает, что сегодня– день рождения Дога? А какое сейчас число, какое «сегодня»? Слишком много вопросов при полном отсутствии ответов. Однако внезапно наступивший праздник раскрашивает серость и будничность подвала. На потолке нет разноцветных воздушных шариков, но почему-то появляется ощущение, что вокруг все становится ярким, а не пасмурно-серым. Дог смотрит сквозь зеленое стекло и из черной кошки получается темно-болотная. Чудеса! Задавать сейчас вопросы – все равно, что отказываться от внезапно свалившегося счастья в виде крупного выигрыша. «Как странно, они все мне улыбаются, будто я супер-герой сегодняшнего дня. В глазах нет ни намека на…презрение или укор. Не это ли называют…дружбой?» – думает Дог. Но в слух говорит совсем другое:

– Вот что такое магия дружбы…Вино из неоткуда! В прошлом году, насколько я помню, все почему-то рассорились. Кажется, из-за того, что не могли поделить куплеты в песне. Каким-то чудом успокоились, повспоминали прошлое, как водится на таких праздниках, поплакали, помирились и пошли громить мою хату, ну это как обычно всё.

А потом его вновь накрывает большая волна, но на этот раз не отчаяния, наоборот, вдохновения…То, что копилось долгими годами и стояло комом в горле, жаждало вырваться на свободу криком или тихим шепотом, вдруг, прорывается наружу:

– Я не стану сегодня курить.

Не зови меня взглядом, афиша,

Мне бы сегодня пойти покурить и

Смеяться, кричать бесстыже.

Но тот мост, истукан чугунный,

Спиной выгибаясь горбуньей,

Шепнул мне: «Спокойно,

Отдохни хоть сегодня достойно».

Рельсы неслись, а меня, бродягу,

Что-то заставило воспротивиться мраку.

Побежать на тот мост,

Слабо, в блаженстве, сникнув, опустить хвост.

Вдохнуть, снова выдохнуть и понять:

«Нет, не дано нам летать…»

Так простоял на мосту я весь день.

Где-то над ухом звенела капель.

Завтра я снова не стану курить.

Друзья, не зовите кутить.

Грей, Джейн и Глейз удивленно смотрят на Дога. Они ожидали шутки или колкости, задорной песни, но никак не чтения стихотворения. Неуклюжей, совсем не бунтарско-революционной, лирики.

– Был бы тут Черничка, все вышло бы более складным. Я не поэт. Поэтому предлагаю отметить еще один мой пропащий год жизни прозаично, но с размахом!

Глава 24. Откровения

Джейн мирно посапывает в темном и немного сыром углу подвала. Она счастлива. Неприятное, коварное чувство зависти к Доггеру, как к успешному музыканту, давно не мучает ее. В этом путешествии у нее получается смотреть на него не как на звезду панк-рока, не как на коллегу, а как на живое существо со своим клубком путанных мыслей, как на пса, способного точно также как и она: ошибаться, грустить и радоваться. Джейн даже испытывает к нему самые чистые дружеские чувства. Подумать только! Грей тоже тихо сопит, убаюканный винными парами. Только Глэйз и Дог молча смотрят друг на друга. У каждого в глазах читается своя мысль и тихая сокровенная грусть.

– Почему ты всегда видишь во мне объект изучения? – Осторожно начинает Дог, обращаясь к брату. – Какое удовольствие препарировать живых?! Почему, почему ты такой сердитый? – С обидой завершает он.

Глэйз удивлен. Давно, очень давно они не говорили друг с другом по душам. Пожалуй, с того самого момента, пока они не стали подростками и каждого не потянуло в разные стороны. Одного – в панк-рок, другого – в медицину. Черный пес не сразу решается ответить. Подобрав слова, он спокойным и ровным голосом начинает:

– Честно?.. Ты бесишь меня, потому что ты ничего не боишься. Можешь смело идти в толпу, не боясь ее воплей и осуждений. Ты открыт публике, а я бы желал свернуться от всех в плотный и толстый кокон. Книги – не живые пациенты, с ними я могу ошибаться, они всегда рады принять меня таким, какой я есть. Пока учусь, я не несу ответственность за реальные жизни и психику. В своей голове могу придумать все, что угодно. Покуда я вне реальности, она не может меня сломать. Мне страшно выходить в настоящий мир…

– Ты боишься входить в этот мир, а я боюсь из него уходить…

– Что?

– Серьезно думаешь, будто мне не страшно?

– Да… Ты всегда уверен в себе и на публике…

– На публике! И только. Я не боюсь внешнего – я боюсь внутреннего. Не знаю самого себя, потому что мне страшно узнать, кто я на самом деле. На сцене у меня тысяча ролей и каждый раз разная. Живу за колдуна, за трактирщика, за лесника, но не за Доггера…

– В детстве тебя звали совсем по-другому, – задумчиво произносит Глэйз .– Раф… Как кофе. У тебя шерсть была такого же оттенка. И ты так забавно лаял, когда был щенком. Вместо "гав" – "р-р-раф". Замазал свою шерсть красным цветом, сменил имя… Что означает "Доггер" – "Собакгер", "Песгер"?

– Мне хотелось чего-то забавного, простого и неоднозначного одновременно! Я сляпал это имя второпях. Как всегда, совершаю глупости и выезжаю на них. Пока я фрик, мне можно многое!

– Ты и сейчас похож на ребенка. Такой же наивный…

– Об этом не стоит.

– Прости.

Наступило молчание. Не давящее, а погружающее в глубь себя. То тихое время, когда каждый вновь закрывается в себе и своих мыслях, чтобы найти там ответы, обдумать заданные вопросы.

– Этот ирокез – твоя защита? Как иголки у ежа? – уточняет у брата Глэйз.

– Так я выгляжу куда страшнее и впечатляюще. Мне нравится быть предметом сплетен и обсуждений. Пока шумят вокруг меня, я не слышу себя.

– А знаешь…я рад, что ты рассказываешь мне об этом. Спасибо.

– Если честно, я ведь и не знал, что тебе страшно… Думал, ты просто ботаник.

– А я думал, что ты просто дурак!

– Кто тебе сказал, что это не так?! – смеется в ответ Дог, подмигивая брату. – Ты похож на Орландо! – вдруг серьезно продолжает он.

– Мне бы не хотелось быть таким, как он…А Ты похож на Фриду. Вы оба любите внимание.

– А ты… Ты… Можешь рассказать мне про астероидов?

– Почему же я? Ведь я не астроном!

– Причем тут астроном! Ты все время тыкал на меня пальцем:" астероид, астероид"…

– Истероид!

– Я так и сказал.

– Нет, ты… Эх, ладно… Да, конечно. Расскажу.

Глава 25. Два брата

Скромная квартирка на городской окраине. Темными вечерами здесь шумит шпана, кто-то неумело бренчит на расстроенной гитаре, флегматично разучивая песни, а ночью уже жутко ходить по двору в одиночку. Ободранные подворотни с прокуренным табачным запахом, мятые жестяные банки в телефонных будках вгоняют в тоску. Промышленные трубы фабрик и заводов огнедышащими чудовищами взмывают в небо и пыхтят едким дымом, оседающим на землю сизым пеплом. В будущем Доггер, а сейчас просто маленький Раф, вернулся домой. Из душного класса и школьных коридоров – в кое-как обклеенную обоями комнатушку, где зимой в щели окон задувает простуженный ветер. Это его дом, в котором он жил со старшим братом, оканчивающим школу, и старенькой седой мамой. Раф хотел уже нажать кнопку дверного звонка, но увидел на лестнице Глэйза. Странно, сегодня у него занятия быстро закончились. Возможно, его, как и младшего брата шестиклассника, отпустили домой пораньше из-за надвигающейся на город сильной метели. Глэйз быстро поднялся на этаж, бодро прошагав вверх, и с осуждением посмотрел на Рафа. Тот опять пришел с фиолетовым синяком под глазом и разбитым носом, а за спиной на одной лямке болтался помятый ранец. Бежево-кофейная шерсть Рафа растрепана в разные стороны вихрами.

– Опять подрался? – сердито спрашивает Глэйз, примерный выпускник в выглаженной рубашке с белым воротничком и дорогих черных брюках клеш. Его черная лоснящаяся шерсть аккуратно причесана, а уши вьются мелкими кудрями.

– Угу, – недовольно бурчит в ответ брат. – Один дурак в моем классе сказал, что панк-рок – это сплошное громыхалово. Я ответил, что его дешевая попса – вообще не музыка, а просто…

– Ладно, без подробностей. Мне все равно. Но мама тебе всыпет ремня!

– Не-а, не всыпет! Она меня любит!

– Ну-ну…

Наконец, Раф, приподнявшись на цыпочки, нажал на звонок. Из квартиры послышался требовательный гудок. Ответа не было. Щенок позвонил еще раз, но было по-прежнему тихо.

– Может, мама ушла за молоком? – с тревогой в голосе предположил Раф.

– Возможно…– неуверенно отозвался Глэйз, достав свою связку ключей . Он по-деловому начал открывать замки. Ему нравилась мысль, что мама сделала дубликаты именно для него, а Рафу ключи не доверила. Конечно, он бы потерял их в первый день!

– Мам? – осторожно спросил Раф, быстро снимая с себя теплую ватную куртку.

Он небрежно откинул ранец в угол и побежал на кухню. Там царила зловещая тишина, которую нарушало только тревожное тиканье часов. Из комнаты послышался испуганный крик старшего брата. Раф тотчас же поспешил к нему.

– Не входи! – с беспокойством в голосе запротестовал Глэйз.

– Почему?! Я все равно узнаю! – с этими словами шестиклассник с силой оттолкнул брата и прошел в комнату. Через минуту он выбежал оттуда с криком и слезами.

***

За окном мела зловещая вьюга, из-за которой отменили последние в расписании уроки. Окна заунывно скрипели, и было слышно, как воет злой холодный ветер. В щели дул зябкий сквозняк. Два брата сидели на полу друг напротив друга, глядя перед собой пустым взглядом. В глазах уже не осталось слёз, они сосредоточенно молчали.

– Почему так? – тихо спросил Раф, нарушив тишину.

– Она была немолодой…-рассудительно ответил Глэйз.

– Нет, она говорила мне про дорогу, – задумчиво продолжал шестиклассник, словно беседуя с самим собой. – Про дорогу, у которой нет конца. И что однажды мы все дойдем до той точки, откуда нет возврата.

Щенок взял листок бумаги и карандаш, в первый раз нарисовав большой череп, из чьей головы выходит длинная лента бесконечного пути.

– Замысловато, – прокомментировал старший брат.

– Поэтому она тебе и не рассказывала! Знала: до тебя не дойдет!

– Эй!

– Тоже мне выпускник!

Наступило молчание. Через несколько минут Глэйз серьезным тоном сказал:

– Тебе еще уроки делать. Как и мне…

– Я больше в школу не пойду! – строптиво ответил Раф, гордо закинув голову вверх, скрестив лапы и нахмурившись от возмущения. Так появились его первые вычурно-театральные жесты.

– Интересно, это как так? – удивился Глэйз.

– Мне там не фиг больше делать! – еще более дерзко отвечал шестиклассник.

– Ну, уж нет! Изволь окончить хотя бы восемь классов! – умничал старший.

– Сам и заканчивай свою школу, все равно ученее не станешь!

– Ты должен слушаться меня! – настаивал выпускник. – И вообще…Мама говорила держаться вместе, если случится что-то плохое…

– Мама?! – неожиданно рассвирепел Раф. – Мама больше ничего не скажет! – сказал он, встав с пола и капризно топнув лапой.

– Вот как? – начал выходить из себя Глэйз. – Думаешь, я буду возиться с тобой, упрашивать?! Мне нужно окончить школу на «отлично», если я хочу поступить в медицинский! И нет времени с тобой нянчиться! Избалованный ты ребенок…

– Я ухожу! – с вызовом бросил Раф, собирая в мятый ранец свой скудный скарб, меняя учебники на кассеты с музыкой.

– К кому? К своим панкам-пьянкам? – с саркастичной улыбкой спросил выпускник. И резко добавил. – Цой умер!

Раф в первый и единственный раз больно ударил брата и, громко хлопнув дверью, ушел из дома. На улице валил сильный снег, посыпая белыми хлопьями холодную землю. Раф поднял голову к небу, прямо под ослепительный купол, сыпавший градом из крупных снежинок. По щекам потекли не то слезы, не то просто струйки таявшего снега. Любимый мамин сыночек в один миг потерял, казалось бы, всё…Всё, кроме одного. Его любимая музыка и мертвые анархисты оставались с ним, несмотря ни на что.

Братья встретятся позже, когда один станет педантичным студентом-психиатром, а другой отчаянным грубоватым панком – Доггером.

Глава 26. Фрида бьет по цели

Парадоксально, но именно будущее помогло Доггеру и Глэйзу разобраться в своем прошлом. Утром, когда исповедь братьев друг другу осталась в ночи, звонким вопросом Джейн, как не кстати, начинаются новые проблемы:

– А где наши деньги? – обратилась черная кошка в платье к собравшимся в подвале.

– Я их потратила! – дерзко вставляет, молчавшая весь вчерашний праздник, Фрида, которую никто не пригласил вчера на пиршество. – На чулки!

Одиночество, узкие коридоры и низкие потолки могут свести с ума. Глядя на других, на Джейн, Дога и Грея, которые объединены меж собой общей идеей, если не идеологией, культом рока, покинутость и отчужденность лошадки чувствуется особенно ярко. Да, здесь есть Орландо, но ворон же сделан из железа, разве можно ожидать от него хоть капельку сочувствия? Фрида не любит быть в стороне, если фокус в кадре сконцентрирован не на ней, то это серьезная ошибка, которую срочно нужно исправить. Идеальный вариант для того, чтобы тебя заметили: сделать что-то удивительное и прекрасное или ужасающее и отвратительное. Конечно, рыжегривая предпочтет второе. Лучше шокировать чем просто удивлять. Так она решила в одну ночь тайком выкрасть деньги, чтобы потом незаметно спустить заработанное на одну себя, прикупив самые что ни на есть дорогие черные чулочки, запримеченные в витрине одного бутика. Лошадку удивила странная на ощупь ткань, сделанная как будто бы из каких-то искусственных материалов, вроде резины или синтетики. Чем-то все это напоминает и музыку, которая иногда звучит на улицах города. Что-то ненастоящее, словно выведенное искусственно, где-нибудь в лабораториях, умниками с огромными линзами на подслеповатых глазах и в стерильных одеждах. Но даже странная и не самая приятная ткань не останавливает Фриду, чтобы отложить покупку. Ведь не в чулках было дело. И теперь с наглой улыбкой, отчаянно демонстрируя новый элемент своего образа, ведьмочка откровенно смеется в удивленные и шокированные, перекошенные гневом морды. Единственный, кому абсолютно все равно до чулок и потраченных денег – Орландо. Механическая птица упорно ковыряется в многочисленных шестеренках машины времени, подобных тем, что составляют его тело.

– Да я в жизни не видел стервы похлеще тебя! Убирайся прочь! – рявкает Грей, гремя от возмущения золотыми колечками на цепочке.

– Хорошо, убираюсь! – неожиданно соглашается Фрида.

Лошадка вскакивает со своего места и резким движением хватает ворона за крыло, пытаясь утащить его вслед за собой. Своеобразная насмешка и месть. Без Орландо компания ни за что не сможет починить машину времени, застряв здесь надолго! Ученый поддается, словно тряпичная кукла, и послушно исчезает вместе с Фридой. Трудно сказать, почему он в столь радикальной ситуации не проявил свой холодный нрав, легко поддавшись рыжей ведьме. Возможно, он просто не успел разобраться что к чему, или Орландо и сам не против отдохнуть, переключившись от машины на что-то поинтереснее. Как бы то ни было, Доггер, Грей и Джейн остаются в подвале один на один с собой и грудой металла – их единственной надеждой на возвращение домой.

Глава 27. А в это время в "Black cat" или Черничкин декаданс

Когда Реджина, по-деловому шустрая и умелая в ведении дел пума в черной кожаной куртке, взяла на себя руководство пабом "Black cat", она понимала на какой риск идет. Это дельце было посерьезнее, чем открытие милой пекарни или уютного кафе. Потому что в пабе выступали и жили рокеры, которые считали себя полноправными хозяевами как сцены, так и всего "Black cat". Многие из музыкантов беспечно сообщали об опоздании на свои концерты, потому что, вдруг, кто-то из фанатов предложил покататься вместе по ночному городу на байке. Если Реджина слышит рев мотора за окном своего кабинета, то сразу же начинает готовиться к неприятностям: либо они только едут к ней, либо уезжают, оставляя целый ворох проблем за собой. Как организовать тех, кто из принципов не хочет организовываться? Пожалуй, единственный спасательный круг, удерживающий ее на плаву все это время – Джейн. Рассудительная, строгая к себе и окружающим кошечка никогда не позволяет себе выходок, вроде, резкого исчезновения в разгар выступления. Она любит свою гитару больше мотоцикла. И сорвать концерт, значит, изменить своему идолу – музыке. Иногда гитару за ее плечами по ошибке принимают за крылья – настолько одухотворенный вид в этот момент у Джейн.

Как только до ушей Реджины доходит новость о том, что резко и, как казалось, беспричинно пропали две звезды на небосклоне рок-сцены: Грей и Доггер – пума даже не удивилась, а просто пожала плечами в знак своей непричастности к этому делу. Что она может изменить? Ничего. Чему удивляться? Может быть, это какой-то очередной протест, а рокеры не упускают возможности выразить свое несогласие с обществом при любом неудобном для Реджины случае. Дог и вовсе готов на любой бунт, даже ради одного-лишь только факта бунта. Само имя этого пса равнозначно для нее какому-то беспорядку. "Доггер – бессмысленный и беспощадный"16– часто повторяет Реджина. Но у нее, как всегда, все под контролем. Сейчас она поменяет афиши и вместо панк-рока сегодня будет выть и завывать гитара Джейн, да так что черная кошечка в очередной раз сотрёт себе подушечки лап о тонкие музыкальные струны. Но… Что-то идет не так. Реджина с ужасом узнает, что гитаристка пропала в тот же день. В городе бродят жуткие слухи, если раньше пума упорно им не верила, то сейчас ее мужественное сердце с трепетом сжимается от волнения. Джейн бы никогда не бросила паб просто так, безо всякой причины. Есть такие существа, которым некуда больше пойти, кроме как в глубь себя самих – Джейн тому пример. Реджина раздражённо и глухо рычит, подобно ее диким предкам на охоте. "Давно нужно было уходить из этого места, давно!" – озлоблено и нервно твердит себе кошка в мыслях. Сколько раз, благополучно переступая порог пивнушки, она клялась себе не заходить туда снова?! И каждый раз Реджина возвращается снова, как настоящая царица и королева паба. Ей почему-то нравится это странное место для бунтарских умов. Официанток уважают и любят за их труд, а ее, владельца и управляющего, обычно просто снисходительно и невнятно благодарят. Анархисты бы с радостью позволили Реджине не возвращаться, ведь она со своей организованностью встает для них лишь преградой на пути к светлому будущему, в котором не будет ни начальников, ни управляющих. Пума обычно сочувственно кивает в ответ на такие утопические рассуждения. Анархисты, как дети, создают себя сказку, в которые хотят верить, и не Реджине ее рушить. Без нее паб рано или поздно развалится. А ей почему-то не хочется, чтобы это место перестало существовать, оставшись лишь в памяти бунтарей, анархистов и авангардистов-художников. Так Реджина работает уже несколько лет. Довольно нервных, но зато отчаянных и веселых лет, где каждый день, как коробочка с сюрпризом.