Пираты, или Тайна Бермудского острова

Каким-то необыкновенным пиратским чутьём неглупый капитан сумел догадаться, что люди из машинного отделения ими пока не захвачены и что они настойчиво продолжают исполнять основные обязанности, предписанные в экстренных ситуациях, – на всех «парах» гонят судно к ближайшему порту.

Не медля ни секунды, посыльные скрылись исполнить несложное приказание; все остальные (и мерзкие пираты, и пленная команда) остались дожидаться их скорого возвращения. Главарь разбойничьего братства, оказавшись в ситуации непривычной, неординарной, нисколько ему не знакомой, не спешил расправляться с захваченными врагами; наоборот, он терпеливо выжидал, пока хоть что-нибудь прояснится. Вдруг! В кармане брюк Липкена (неожиданно даже для него самого) затрезвонил сотовый телефон; он находился в них с того интересного момента, когда немногим ранее его обладатель изволил раздеться, развлекаясь со сногсшибательной шлюхой. Диковинным треском он заставил вздрогнуть не только жестокого главаря да верных ему разбойников, но и легкомысленного владельца, и толпившихся рядом пленённых соратников.

– Что это?! – грозно рыкнул Бешенный Фрэнк, по понятным причинам ни сном ни духом не ведавший, что существуют такие устройства, как звуковые мобильники. – Что это, дьявол меня разбери, за скрежещущий шум?! – Никакого другого сравнения ему и в голову не пришло.

– Кто-то мне зво́нит, – пробормотал дрожавший Джеймс, хотя в обычной жизни имел натуру распущенную, напрочь распутную, наполненную высокомерной надменностью, зато нисколько не наделённую смелой отвагой.

– «Звани́т»? – на собственный лад переиначил морской преступник и точную формулировку, и натуральное ударение; не позабыл он изобразить на почерневшем лице неподдельное удивление. – Это ещё что за такая за дьявольщина?

– Долго объяснять… – пробормотал испуганный лейтенант, осторожно протягивая правую руку к боковому карману, – можно, я лучше продемонстрирую?

Приблизившись к косому разрезу, он не спешил извлекать трезвонившие устройство наружу, потому как не представлял, какая (в связи с предпринятой манипуляцией) последует реакция от грозных пиратов.

– Попробуй, – недоверчиво буркнул разбойничий капитан, подходя к молодому человеку едва-едва не вплотную и приставляя к подбородку абордажную саблю, – но только без шуток. А иначе?.. Тем же мигом отправишься следом, – не отнимая изо́гнутого клинка, он кивнул седой головой (она прикрывалась широкополой шляпой, украшенной чудными перьями) в сторону обезглавленного кома́ндера, а попутно обдал невольного собеседника противным дыханием.

Поддавшийся смертельному страху, офицер словно б не обратил внимания на тот чудовищный, зловонно отвратительный, запах, что изрыгнулся из пропито́й разбойничьей глотки; напротив, получив «высокое» разрешение, он достал наружу современный мобильник, надрывавшийся надсадным звучанием. Сразу сделалось ясно, что до него пытается дозвониться влиятельный папочка. Нежданное обстоятельство, впрочем вполне объяснимое, наводило на некие определённые размышления.

– Считаю, правильнее ответить, – предположил молоденький Липкен; с подобострастным сомнением он поглядывал на морского разбойника и ничуть не скрывал будоражившего душу слепого волнения, – это главный адмирал Военно-морских сил США, а он, извините, беспричинно звонить не будет; значит, случилось что-то невероятно серьёзное.

– Хорошо, отвечай, – хотя ничего особо и не поняв, зато услышав «главный адмирал военно-морских сил», без долгих раздумий разрешил разбойничий капитан; предусмотрительно он оставил смертельное остриё у неприятельской шеи (подозрительный противник не внушал ему никакого доверия).

Машинально поставив мобильное устройство на громкую связь, легкомысленный офицер не стал приближать его к уху, а оставив прямо так, на весу, перешёл к стандартному изъяснению:

– Слушаю, сэр, лейтенант Липкен – на сотовой связи.

– Джеймс, сынок… вы куда, расскажи, пропали? – прозвучал взволнованный голос, не в пример занимаемой должности не сохранявший невозмутимого хладнокровия. – Мы все здесь практически извелись: вы не отвечаете на посылаемые призывы почти восемь часов. Учитывая, что вам пришлось оказаться в области двенадцатиба́лльного урагана, мы уже стали подумывать про самое худшее… Так как, всё ли у вас нормально?

Бешенный Фрэнк выглядел обескураженным, туповато ошеломлённым (что и понятно!): первый раз в закоренелой пиратской жизни ему довелось засвидетельствовать странноватое, если не фантастическое общение (когда, не видя «по ту стороннего» собеседника, можно переговариваться на длинное расстояние). А ещё!.. Предусмотрительный помощник, заместитель обезглавленного кома́ндера, додумался включить двустороннюю видеосвязь и предоставил неотесанному мужлану созерцать говорившего человека в натуральном обличии, хотя и слишком уменьшенном, зато наблюдаемом отчётливо ясно. Непутёвый повеса не торопился пускаться в поспешные объяснения, а терпеливо дожидался, когда у типичного представителя колониальной эпохи пройдёт его первый шок; он вызвался личным созерцанием современного достижения науки и техники. Тем временем высокопоставленный отец тараторил буквально без у́молку:

– Ты меня слышишь, сынок? Что у вас, вообще, происходит и кто этот отвратительный тип, что стоит сейчас рядом с тобой? Ответь мне, пожалуйста хоть чего-то, не то мы начинаем томиться и обуя́лись прескверными подозрениями?

– Вы что-нибудь скажете, капитан? – невзирая на сверхъестественный страх, непутёвый повеса, повинуясь бесшабашной натуре, своенравной и взбалмошной, нашёл в себе силы неприветливо усмехнуться. – Говорить необходимо сюда, – поставил он портативный экран прямо перед озадаченной бандитской физиономией, – Вас отчётливо слышат.

Может показаться странным, возможно диковинным, но грозный главарь, способный снискать себе славу как в яростных битвах, так и в порочных грабежах, беспринципных разбоях, смог и сейчас мгновенно справиться с нахлынувшим унизительным малодушием – и то́тчас сориенти́ровался в сомнительных обстоятельствах.

– Мы захватили этот корабль! – не нашёл Уойн ничего иного, как прорычать привычный термин, напрочь укоренившийся у безрассудных джентльменов удачи.

– Ты ещё кто такой?! – грубо гаркнул главный военный адмирал американского флота, делаясь до крайности неприветливым. – Только попробуй чего-нибудь сделать моему родному сыну – и тогда я лично тобой займусь!

Что он имел в виду последней фразой, так и осталось неразрешённой загадкой. Увидев омерзительную пиратскую внешность, да прижатый к подбородку его любимого отпрыска острый клинок, неглупый военачальник без труда сумел догадаться, что наихудшие его предположения, к прискорбию, оправдались. Он отключился от сотовой связи. Вопреки столь раннему утру (было всего лишь четыре часа), главнокомандующий находился на службе, в штаб-квартире Пентагона, расположенной в штате Вирджиния, в округе Арлингтон. Подняли его около двенадцати ночи экстренным сообщением, что современное сверхсекретное судно (на котором, между прочим, несёт служебную повинность его достопочтенный сынок) попало в эпицентр неимоверного урагана, что оно, возможно, терпит трагическое крушение и что, самое страшное, с ним полностью потеряна радийная связь. Ничего на всём белом свете не могло являться важнее, и встревоженный адмирал незамедлительно выдвинулся в центральный военный офис. Оказавшись на месте, по-быстрому собрал срочное совещание ближайших, наиболее верных, соратников.

Ранее упоминалось, что высокопоставленный руководитель питал к непутёвому отпрыску удивительную, несоразмерную рангу, любовь, закрывал глаза на все его глупые шалости, несовместимые ни с морским уставом, ни с прочими правилами, и делал тому большие поблажки. Сам он был человеком властным, самоуверенным, не привыкшим считаться с чьим-то расхожим мнением, – легко подминал под себя любого, кто волей или неволей оказывался в его прямом подчинении, или, иными словами, полной зависимости. Он упивался безграничной властью и полагал, что раз добился высокого положения, то ему дозволена любая, и даже идиотская, прихоть. Поэтому Липкен-старший не признавал никаких иных авторитетов, кроме верховного главнокомандующего, американского президента. Во внушительной внешности следует выделить следующие особенности: статную, подтянутую фигуру; высокий рост, отлично сочетающийся с ра́звитым телом; мужественное лицо, выдающее человека, достигшего пятидесятитрёхлетнего возраста, с устойчивыми жизненными позициями; широкие скулы, ходящие массивными желваками; зелёно-оливковые глаза, внутренним блеском выдающие непримиримого самодура; прямой, на кончике слегка расширенный, нос; неровные губы (тонкая верхняя и утолщенная нижняя); смуглую кожу, на удивление гладкую, как у молоденькой женщины; маленькие уши, плотно прижатые к ровному черепу; светлые, едва ли не рыжие волосы, уложенные аккуратной, короткой причёской. Оделся влиятельный офицер в форму военно-морского офицера, соответствовавшую носимому званию.

Сейчас «четырёхзвёздный» адмирал находился в штаб-квартире Пентагона и держал совет с четырьмя преданными ему высшими чинами военно-морских сил Соединенных Штатов Америки. Они собра́лись в просторном, по сути официально-деловом, кабинете. Из офисной мебели в нём присутствовали лишь основные предметы: массивный стол, предназначенный для проведения совещаний; огромный телевизионный экран, конечно же в плазменном исполнении; тридцать штук металлических стульев, на сидениях проложенных поролоном.

– Итак, господа, – обратился Джеральди́н Липкен к остальным сослуживцам, после того как, поддавшись нервозному возбуждению, бросил на полированный стол новёхонький «Apple», отличавшийся последней моделью, – надеюсь, все вы здесь поняли, что наше современное, да ещё и секретное, судно захвачено… Кем конкретно? Пока, извините, не знаю, но, прежде чем мы вступим в любые переговоры, давайте обсудим: «что-о-о!» надлежит, в связи с нештатной ситуацией, делать и «ка-а-ак!» освободить пленённых заложников, в частности моего дорого мальчика? Полагаю, не надо лишний раз объяснять, что коренная позиция «переговоров с террористами мы не ведём» – в настоящем случае! – является неуместной, – циничное высказывание он закончил грубо, с недовольной физиономией.

– Министру докладывать будем? – поинтересовался вице-адмирал Насреддин Смол, так же, как и прямой руководитель, одетый по форме. – Ведь ситуации не простая, а всё-таки чрезвычайная.

– Хм?.. А кто, собственно, он такой, – резко воскликнул первый, более влиятельный, офицер, – что мы должны ставить его в курс наших военных планов?! – прозвучал недвусмысленный намёк, что верховная должность в Америке достаётся гражданским. – Пусть занимается деятельностью, чисто хозяйственной. Тем более что, оставаясь в блаженном неведении, он будет спать намного спокойнее, как, впрочем, и Президент, – озвучил главнокомандующий жёсткую, крайне устойчивую, позицию; он вперил в подчинённого сослуживца разгневанный взгляд, словно тот не был его ближайшим сподвижником, без долгих раздумий готовым (по его приказу) и на предательство государственных интересов, и на любое превышение должностных полномочий.

Да, действительно, как и все остальные, собравшиеся сегодня, Смол давно уж попал под влияние адмирала Липкена и не имел варианта иного, как согласиться со всем, что тем не предписывалось. Когда-то, очень давно, молодой офицер, настырный и волевой, родословной уходивший к арабским (а возможно, и берберским?) корням, успел поучаствовать в афганском конфликте; там он проявил себя бойцом отважным и смелым. Однако, достигнув высокого положения, пятидесятисемилетний мужчина стал расчётливым и податливым, практически не обладавшим собственным мнением. Подвластный морской пехотинец давно поседел, оброс возрастным жирком и (если бы не военное обмундирование) представлялся бы простым обывателем, удовлетворённым заработанным положением, готовым (как говорят пираты) в любой момент «спуститься на берег». О похожих предпочтениях лучше всего другого свидетельствовало умиротворённое выражение, словно застывшее на круглом лице, казавшемся не в меру упитанным. На нём можно остановиться на следующих чертах: карих, давно потухших «поросячьих» глазах; масляном потном носе; пухлых, мясистых губах; круглом и гладком черепе, по верхней макушке лысеющем, поблескивающем постоянно выделяемой влагой; плотно прижатых некрупных ушах.

– Так как же, мистер вице-адмирал Смол, – Джеральдин обращался лично к нему, не обращая внимание на троих контр-адмиралов, – мы с вами, – последние слова относились и к остальным, – в последующем поступим?

Подчинённому офицеру пришлось спокойно ответить:

– Необходимо выяснить террористские требования, а далее поступать в соответствии с назначенными запросами. Если они – подчеркну! – окажутся соразмерны нашим возможностям. Ну, а там уже и задумываться: стоит ли ставить в курс вышестоящее руководство? – сказал он вроде бы не о чём, размыто, но в то же время доходчиво.

– Вот именно «э-э-это!» я и хотел сейчас слышать, – удовлетворённо кивнул высокопоставленный мореплаватель, а следующим вопросом обратился к остальным, присутствовавшим на собрании, участникам, пытаясь заручиться их тройственным одобрением: – Все ли разделяют наше, с первым заместителем, мнение? – последовал (раз, два, три) согласный кивок. – Тогда мы – я и Насреддин – берём четыре эсминца – полагаю, что хватит? – и следуем выручать захваченный тримаран, – сказал громко, для всех, а чуть тише, предназначая лишь для себя, добавил: – И моего неразумного сына. Остающиеся члены собрания, – говорил он снова во всеуслышание, – прикроют наши тылы, а заодно скоординируют дополнительные мероприятия, если такие возникнут и если к тому настанет тревожно насущное время! – привёл он в качестве бесспорного заключения.

***

В то же самое время, но только на бо́рту «Второй Независимости», пиратский капитан (хотя и удивлённый диковинным способом общения, но не утративший способности к логическому мышлению) сумел догадаться, что, едва начавшись, переговорный процесс прервался именно вторым собеседником, а вовсе не непредвиденными событиями. Не соблюдая правил хорошего тона, принятых у джентльменов удачи, разговор закончился резко, внезапно, без убедительных объяснений.

– Куда он делся? – изумился кровавый разбойник, легко определивший, что от него сейчас ненавязчиво отбрыкну́лись. – И почему твоя штуковина ничего нам больше не говорит? Твой отец что, – установление несложного факта не явилось чем-то уж чересчур затруднительным, – шутки, что ли, дурацкие, решился со мною шутить? – клинковое остриё упёрлось в нежную кожу адмиральского отпрыска, сделав на горле короткий надрез, хотя и едва заметный, но всё же кровоточи́вший. – Никому не дозволено вести себя со мной по-хамски, нахально, неприемлемым образом.

– Нет, – затрясся окончательно протрезвевший повеса от жуткого страха; он сложил перед собою молитвенные ладошки, как бы взывая к пиратскому милосердию, – просто у американской армии существует строгий порядок: на любые переговоры с потенциальным врагом необходимо получить верховное одобрение. Дело в том… что с Вами сейчас разговаривал не верховный главнокомандующий… ну, то есть ему, прежде чем чего-то решать, требуется провести наивысшую консультацию. Когда мероприятия окажутся согласованными, тогда они с Вами свяжутся.

Доводя простые истины, молодой человек слегка отворачивался, потому как ужасный капитан вплотную приближался к нему неприятной физиономией и беспрестанно дышал отвратительным запахом; он копился внутри его гнившего тела на протяжении долгого времени, прожитого в плотских грехах да грязном распутстве.

– Ты чего от меня воротишься? – негодовал закоренелый разбойник, прекрасно осознавая, что благими ароматами он нисколько не пышет. – Тебе, богатенький выродок, не нравится, что ли, как от меня сейчас пахнет? Оскорбить меня хочешь?!

– Нет, простите… даже не думал, – старясь собрать всю вовсе не сильную волю, чтобы невольно не сморщиться, высокородный отпрыск продолжал легонько подрагивать; он уже и не чаял, что сможет успешно выбраться и что останется и целым, и невредимым, – просто Вы, сэр, наводите на меня нечеловеческий ужас, нагоняете несоразмерного страху, – Липкен не стал геройствовать – изображать, чего и в помине-то не было, а именно отважную смелость.

– Тебе действительно страшно? – удовлетворённо, более миролюбиво, провозгласил главарь отпетых разбойников, расплываясь в самодовольной, а в чем-то и благодушной улыбке; одновременно он отдалил от молодого офицера остроконечную саблю. – Понагнали мы дьявольского кошмара?

– Правда, сэр, – чувствуя перед подчинёнными моряками тупую неловкость, молодой повеса опустил пониже стыдливые очи; он и не представлял, что остальные члены команды напуганы нисколько не меньше.

– Понятно, джентльмены? – обратился пиратский главарь к собственным соплеменникам; он неприятно ощерился и выставил напоказ два чудовищных, практически полусгнивших, клыка. – Мы с вами страшные!

– Га-га-га! – ответилось дружным, многоголосым гоготом, подхваченным сотней разбойничьих глоток.

– Тогда сотвори чего-нибудь с той удивительной штукой, – так же внезапно, как показал довольство, сделался Уойн необычайно озлобленным, – чтобы она снова показала мне твоего несговорчивого папашу: вдруг захотелось передать ему ряд интересных условий. Глядите, ребятушки, – обратился он к разухабистым спутникам ласково, точно к маленьким детям, – как можно, не гоняясь за кораблями, через великое расстояние передавать и наболевшие, и выстраданные проблемы! Давай уже начинай, – переключился старый пират на современного офицера, понизившись до злобного полушёпота, – не видишь, моя команда полна ожиданий. Сейчас она находится в предвкушении и скорой, и обильной наживы?

– Я пробую, но у меня пока ничего не выходит, – легкомысленный отпрыск затрясся больше обычного, – «абонент недоступен». Это означает одно их двух: либо мы вышли из зоны покрытия спутникового сигнала, либо мой отец, извиняюсь, нас «игно́рит» умышленно.

Оправдывая жуткое прозвище, Бешеный Фрэнк зловеще нахмурился, выпятил тёмно-синие губы и, яростно заводив «железными» желваками, придал себе суровое выражение, способное повергнуть в душевный трепет кого угодно – чего уж говорить про какого-то никчёмного «папенькиного сынка»? Он хотел что-то напутственно выкрикнуть, однако же не успел… Неожиданно вернулись двое посыльных, посланных в механический отдел корабля; они посчитали, что добытые сведения намного важнее.

– Капитан… сэр, – провозгласил за обоих Скупой, приняв вид немножечко виноватый, а в чём-то чутка глуповатый, – рулевой за́перся в железном отсеке и никого не пускает. Мы пробовали пробиться, но дверь там настолько прочная, что выдержит, наверное, однократный пушечный залп. Ещё нам кажется – он скрывается не один.

– У-у! Дьявол меня разбери! – наполнившись нечеловечьими интонациями, зарычал озлобленный капитан; он поднял кривую саблю, словно собираясь скомандовать «новый приступ». – Да кем они себя возомнили – бессмертными, что ли?! Десять человек за мной, – приказывал он в следующий момент, сам устремляясь к металлической двери, ведущей во внутреннюю часть военного корабля, – остальные остаются стеречь захваченных пленников! Смотрите за ними внимательнее: они способны на нежданные провокации и – протащить меня под килем, если я окажусь не прав! – внезапные хитрости.

Забрав двух незадачливых горе-курьеров, вернувшихся с неприятными новостями (а вдобавок ещё и восьмерых отпетых головорезов), Уойн устремился на нижние палубы, чтобы самолично призвать отчаянных наглецов, посмевших ему противиться, к прямому ответу. Наивный! Он думал, что, как и обычно, сможет всех запугать одним лишь грозным, по-дьявольски убедительным, видом. Однако оказалось не так всё просто: закоренелого выродка остановила железная дверь, способная выдержать воздействие намного более мощное, чем необузданный норов разгневанного разбойника. Хотя бесшабашный главарь и оправдывал само за себя говорившее прозвище (яростно брызгал вонявшими слю́нями), но, очутившись перед стальной преградой, так-таки понял, что крепкое укрепление (как ни старайся) ему не по силам. Славясь чрезмерной упёртостью, он и не собирался, не испробовав все возможности, отказываться от намеченных планов. Матёрый головорез приблизил свирепую рожу, вонявшую «колониальными нечистотами», почти вплотную к пуленепробиваемому иллюминатору и гневным голосом прорычал:

– Открывайте, «шелудивые псы»! Это говорю вам – я!!! – Бешеный Фрэнк! Клянусь! Ежели вы добровольно мне подчинитесь, то я вас не буду наказывать слишком уж строго! Ну?.. Так что, мы договорились?!

– Идёшь ты в задницу, «сраный ушлёпок»! – из-за двери прозвучала всецело понятная фраза, произнесённая голосом человека, давно достигшего среднего возраста, повидавшего «всякого».

Теодор Нельсон (несговорчивый член команды) отслужил на американском военном флоте больше чем тридцать пять лет. Достигнув, пятидесятичетырёхлетнего возраста и выйдя официально на пенсию, он продолжил плавать в качестве наёмного труженика, почётного механика, и был приписан к новому, суперсовременному судну, изготовленному как типовой тримаран. Человек тот являлся настоящим профессионалом корабельного дела, и вышестоящее руководство без особых препирательств предоставило бывалому мореплавателю привычную должность, направив на сверхсекретную технику. По характеру он являлся отважным, не ведавшим чувства страха, готовым к любым непредвиденным испытаниям, и в любой ситуации мог с честью исполнить возложенный долг. Внешность его виделась заурядной, самой обыкновенной, не выделявшейся среди остальных. Особо можно отметить сутулую фигуру и лицевые черты: невысокий рост, стремящийся больше к среднему; худощавый, но жилистый корпус; серые глаза, блестящие недюжинной смелостью; волевой подбородок, выпирающий легонько наружу; чуть крючковатый нос, бесцветные тонкие губы, небритые щёки. Одеваться отставной моряк привык в пятнистую военную форму, сочетавшуюся с неизменной кепкой-бейсболкой, скрывавшей седые волнистые волосы. Ответственный сотрудник американского флота отлично помнил предписанную инструкцию. Поэтому, услышав на верхней палубе звуки ожесточённого боя, он тут же осуществил предупредительный ход, положенный в критических ситуациях. Первым делом практичный механик за́перся изнутри. Далее, продолжая выдерживать полный ход, погнал боевой корабль к восточному побережью, к ближайшему по́рту.

Матёрый пират продолжил свирепствовать. Где-то ругательствами, а где-то убедительными посулами он пытался вызволить непреклонного бунтаря наружу. Минут через двадцать безуспешных попыток, не увенчавшихся и маломальским успехом (видимо, устал громыхать громогласным басом?), Уойн вроде как успокоился и уравновешенным говором обратился к сопровождавшим соратникам:

– Бродяга, вдвоём со Скупым сходите и приведите того мальчишку, с которым я разговаривал, когда вы пришли. Посмотрим, может, хотя бы он сумеет убедить закоренелого «выродка» открыть нам поганые двери?

Закончив непродолжительный монолог вопросительной интонацией, свирепый разбойник, для полного убеждения словами «Ну-у, быстро!» заставил подручных приспешников заспешить на верхнюю палубу. Вернулись они ни раньше ни позже, а по прошествии одиннадцати минут, когда рассерженный капитан начинал утрачивать душевное равновесие. Нерасторопные посланники ненавязчиво подталкивали полураздетого «папенькиного сынка», так и продолжавшего оставаться неприкрытым до пояса.

– Вы чего там так долго? – прорычал старый морской бандит, выказывая нерадивым посыльным излишнее недовольство.

– Простите, сэр, – зрелый пират трусливо поёжился, но не утратил присутствия духа; он рапортовался, лишь иногда допуская дрожащие интонации: – Помочиться его приспичило… Мы посчитали желание естественным, целиком оправданным, и разрешили немного оправиться – не нюхать же ссаную вонь во время дороги?

– Ладно, шут с вами, – согласился грозный главарь с полноправной предусмотрительностью (что не говори, человеком он слыл хотя и жестоким, но, в сущности, справедливым), – тащите его сюда!

Последнее утверждение относилось больше к самому лейтенанту Липкену. Для того чтобы преодолеть полуметровое расстояние, отделяющее от неприступной двери́, молодому офицеру требовалось преодолеть всего лишь пару шагов – он послушно их той же секундой и сделал, едва поступило грозное распоряжение пиратского капитана.

– Давай, – согласился преступный старик, говоря дружелюбным голосом; к необузданному повесе он начинал испытывать если и не искреннюю симпатию, то устойчивый интерес в его необходимом присутствии, – побеседуй со своим человеком и убеди его запустить меня внутрь. Клянусь! Ежели он будет благоразумен, пока я ему ничего не сделаю – до первого серьёзного нарушения. Как и везде.

Кивнув, что он отчётливо понял, Джеймс приблизился к смотровому иллюминатору, дабы его увидели, и громко, командным голосом, крикнул: