Пираты, или Тайна Бермудского острова

Четыре человека пиратской команды после сказанных слов, не задерживаясь, устремились к половому проёму, позволявшему спуститься на нижние палубы. Наверху остались одни заинтересованные парень и девушка, наиболее приближённые к суровому капитану. Побеседовать с оголтелыми морскими разбойниками Колипо спускался с капитанского мостика вниз. Круглый штурвал оставался закреплённым с помощью одного из концов бегучего такелажа. Теперь можно вернуться к нему обратно и самолично продолжить управление захваченным судном. Так он точно и поступил, предложив и той и другому двигаться следом:

– Что ж, нетерпеливая молодежь, теперь пойдёмте чуть-чуть посекретничаем.

***

Без особенных затруднений они втроём взобра́лись на капитанское возвышение, где двое приготовились внимательно слушать, а третий – рассказывать.

– Итак, – начал старый разбойник, как оказалось, давно уж готовый к назревшему разговору и дожидавшийся нужного времени (которое сейчас и настало), – родился я в тысяча шестьсот восемьдесят третьем году в далёкой Англии, в семье небогатого, точнее бедного, морехода. С большим трудом он от рейса перебивался к рейсу, и не было ни малой надежды, что он когда-нибудь выберется из нищенского существования да обеспечит многочисленной семье достойную жизнь. Я подрастал. Являясь юношей довольно сообразительным, в один прекрасный момент посчитал, что жалкое «влачение», убогое и промозглое, мне ничуть не подходит. Поэтому сразу же, по исполнении шестнадцати лет, сел на торговое судно, направлявшееся к Новому свету, – отправился в поисках достойного заработка и, разумеется, рискованных приключений. Чтобы рассчитывать в моряцкой команде на сытую пайку, мне пришлось подрабатывать предупредительным юнгой. Скажу честно, нелёгкий труд пошёл мне тогда на пользу. Быстро освоив морскую науку и обладая сильной, взрослой на вид, фигурой, я – едва благополучно закончил первое плавание – стал наниматься плавать не обыкновенным, ни на что не пригодным, «мальчишкой на побегушках», а бравым матросом, и умелым и удалы́м. Однако – как уже говорилось – наёмные моряки, ходившие на торговых судах, навряд ли могли как следует «подобедать», – в понимании седого рассказчика приведённое обозначение означало «разжиться», – поэтому я стал подумывать: а, не податься ли мне в лихие пираты?..

– То есть, – любознательная красавица не сумела удержаться в долгом молчании; тут же, устав глуповато стоять, она уселась на деревянный предохранительный поручень (Рид при́нял позу выразительную, полную аристократического достоинства, и выставил перед собою скрещённые руки), а следом озадачилась резонным вопросом: – Получается, во все времена честная жизнь не приносила достойного заработка, необходимого для нормальной жизни, благого существования?

– Правильно, мисс, – согласился с ней Джек; он снял с застопоренного штурвала верёвочное крепление, а выправив проложенный курс, возобновился рассказывать дальше: – Так вот, в те давние времена велась активная борьба с карибским пиратством, в результате чего напрочь уничтожились разбойничьи пристанища на Тортуге и в Порт-Рояле. Однако! Существовали ещё отдельные острова – такие как Нью-Провиденс – где морские бандиты чувствовали себя привольно, вольготно, свободно. Волею случая – а может, и по велению злодейской судьбы? – в одна тысяча семьсот третьем году я оказался в некоей невзрачной таверне, разместившейся на островном островке Багамского побережья; он тогда считалось пиратской республикой. Там я познакомился с человеком, носившим имя Фрэнка Уойна; позднее он заслужил себе прозвище Бешеный Фрэнк. Тот парень был старше меня всего на четыре года, но успел уже прославиться удачливым капитаном, наделённым и необузданным характером, и крайней жестокостью. Молодой морской волк, он как раз набирал отчаянную команду, желавшую поучаствовать в вооружённых грабежах да быстрой наживе; похожее предложение поступило и мне. Вы как считаете: что я ему ответил? Совершенно верно! – опередились любые вопросы. – Особенно не задумываясь, поступил к нему на долгосрочную службу. Сначала, в течении добрых десятка лет, я плавал обыкновенным матросом. Ну и что? Доход мой, сравнительно с королевской службой, значительно отличался; я мог считаться богатым, а следовательно, начать подумывать «о сходе на берег». Но, оказалось, в моей мятежной душонке напрочь укоренились бунтарские настроения, и я уже не представлял себе жизни иной – без того чтоб не грабить, не убивать, не разбойничать. Со временем на жестокие, по-звериному злобные, качества обратил внимание и Бешеный Фрэнк… он сделал меня почитаемым квартирмейстером. С тех пор я имел право на полторы доли всей нашей добычи и заведовал награбленным барахлишком, а заодно и наказанием провинившихся. Но главное! Возглавлял абордажную команду, «жутковавшую» в период бесчисленных нападений. Именно тогда, выделяясь вспыльчивым нравом, неукротимым и необузданным, я заслужил себе громкое прозвище… вот и зовусь теперь Умертвителем.

Джек замолчал, откупорил бутылку крепкого рома, заранее принесённую к капитанскому мостику, сделал несколько смачных глотков и, умиляясь, задумался, предавшись нахлынувшим внезапно давним воспоминаниям. В то же время, помимо почтительного юнца, терпеливо дожидавшегося, пока его замкнутый воспитатель насладится смакованием хмельного напитка, была в той удивительной компании и ещё одна, до крайности неусидчивая натура; ей просто не терпелось узнать другие подробности, закономерное продолжение.

– Что дальше? Чего случилось дальше? – торопила она с последовательным рассказом, в нетерпении ёрзая на деревянных перилах.

– В недалёком будущем, – по привычке присвистнув, продолжил Колипо, принуждённый настойчивым требованием, – мы попали в неприятную ситуацию: нас выследил испанский трёхмачтовый галеон. И вот тут! Жестокий капитан Уойн проявил… осторо-о-ожность, для себя непривычную, идущую вразрез с его убийственным статусом. Он не стал вступать в ожесточённую схватку, а пользуясь юркой способностью брига – как нормальный пират, он использовал лишь быстроходные корабли – предпочёл трусливое бегство. Бо́льшая часть команды с при́нятым решением была не согласна, предпочитая кровопролитный бой, хороший грабёж да собственную наживу; но, делать нечего, в экстренных случаях капитан обличается непререкаемой властью. Поэтому мы были вынуждены исполнить его нелепые указания. Неуёмные испанцы преследовали нас целые сутки, пока – то ли так стало угодно Богу, то ли, как и всегда, мы оказались удачливее? – не посчастливилось оторваться настолько, что назойливые преследователи постепенно скрылись из виду. И наступила капитанская очередь! Разъярённая команда обязала держать ответ. Мне к тому времени исполнилось тридцать три года. Хотя я и был в пиратской среде уже вторым, но – человек так погано устроен – в силу завышенных амбиций, мне хотелось чего-то гораздо большего. Ха! – он зло усмехнулся. – Ну, а тут как раз такая возможность, отчасти уникальная, по сути единственная. Она словно обязывала сделать три вещи: во-первых, вселить в недовольных пиратов бунтарские настроения; во-вторых, сместить Бешеного Фрэнка с завидного капита́нства; в-третьих, самому возглавить непримиримое бандитское общество. Точно так я и поступил. Мне удалось подговорить бо́льшую часть команды, и мы выдали Уойну, а также верными ему сподвижникам сразу по́ три чёрные метки. Вы спросите: что они означают?

– Да, – откликнулась восхитительная блондинка, продолжая выказывать нетерпеливую непоседливость (в отличии от неё, Джо продолжал почтительно отмалчиваться, горделиво постаивая в сторонке), – лично мне интересны все маленькие нюансы. Раньше, поверьте, ничего похожего мне даже не снилось. Хотя, если честно, повидала я «всякого», да и книг про корсаров и флибустьеров прочитала великое множество, – употребила она каперские названия, потому как не особенно разбиралась в тогдашней терминологии. – Было б очень познавательно услышать обо всём происходившем напрямую… так сказать, лично.

– Хорошо, тогда слушайте, – сделав из открытой бутылки пару хороших глотков, Колипо вернулся к ненадолго прерванному рассказу, – три чёрные метки значат, что гонимого пирата высаживают на необитаемый остров, что оставляют ему бутылку рома, аналогично воды и что выдают пистолет, заряженный единственной пулей. Мы поступили честнее: заковали и смещённого капитана, и верных сподвижников в железные кандалы и посадили в угрюмую клетку, сравнимую с той, из какой мы сами только недавно выбрались, – кивнул он широкополой шляпой, которой обзавёлся прям тут же, на захваченном судне (нашёл её на палубе, сброшенной кем-то из бывших членов команды, в абордажном азарте устремившихся на «Независимость – 2»). – Впоследствии провели успешную операцию и захватили маломерную рыбацкую лодку, способную взять на́ борт и свергнутого Фрэнка, и не предавших его закоренелых соратников. Как понимаете, пути наши, разбойничьи, существенно разошлись, и мы сделались друг другу непримиримыми недругами, соревнуясь в удачливой ловкости, суровой жестокости. Впрочем, и он и я никогда не склонялись к открытому столкновению. Мы отчётливо понимали, что прекрасно знаем все заковыристые повадки противника; а значит, победа – если она и достанется? – будет случайной. Положение дел, простите, ни мне ни ему не приемлемое. Мы привыкли полагаться на решения, исключительно на продуманные, подкрепленные и значимой силой, и холодным расчётом. Итак, пришла пора перейти к наиболее интересной части моей печальной истории…

Он ненадолго умолк, прихлебнул из опустевшей бутылки, а следом застыл в немом смаковании. Сейчас его никто не прервал, потому как оба благодарных слушателя вперились в него четырьмя заворо́женными глазами и с открытыми ртами ожидали грядущего продолжения. По привычке удовлетворённо присвистнув, искушённый рассказчик, немножечко охмелевший, последовательно продолжил:

– Плавал я, верховодя пиратским судном, примерно три года, успешно нападал на торговые, а временами и военные корабли, пока конфликтовавшие страны не заключили позорного перемирия и пока не бросили совместные силы либо на полное наше уничтожение, либо, при лучшем раскладе, поимку морских бандитов. Тогда наступил тысяча семьсот девятнадцатый год и вольным разбойникам приходилось очень и очень несладко. Часть «сошла на берег», а такие, как я и мне подобные, продолжали бороздить мировой океан да нападали на зазевавшихся ротозеев. Как не покажется странным, но нашему кораблю – благо он перешёл от везучего Фрэнка – неизменно сопутствовала слепая удача, и мы продолжали оставаться полностью невредимыми. Но однажды… моя размеренная жизнь совершила крутой поворот! Что со мной приключилось? – в очередной раз он заострил внимание заворожённых слушателей, так и не решавшихся его прерывать. – Так случилось, парень, – первый раз старый морской волк обратился к неопери́вшемуся воспитаннику с отеческой лаской, – тогда я повстречал твою… родимую мать!

– Как?! – удивлённо воскликнул уважительный юноша, впервые решившийся прервать почтенного воспитателя. – Получается, вы мой отец?

Лера, наблюдая их очевидное сходство, о чём-то таком догадывалась, поэтому последнее изречение не вызвало у неё особого удивления; она продолжала молчать, терпеливо ожидая, что будет дальше

– Кто дослушает, тот узнаем, – спокойно провозгласил Колипо, допивая хмельную бутылку и посылая за следующей, – сходи-ка лучше принеси чего-нибудь выпить, не то продолжительные речи мне горло совсем иссушили. Почти двадцать лет не брал в рот ни капли хорошего рома, а тут как будто бы накатило – не могу удержаться!

– А, моя мама? – продолжал допытывать Джо, осведомляясь уже на ходу; он послушно отправился выполнять несложное поручение. – Она жива?.. Смогу ли я с ней увидеться?

– Потерпи – и непременно узнаешь! – крикнул вдогонку седовласый пират, не позабыв и легонько присвистнуть. – Ну, а ты, мисс, – спросил грозный разбойник у прекрасной девчушки, чуть только они остались одни, – какие планы, на доверчивого юнца, у тебя, мисс Доджер?

– Скажу тебе честно, пират, – приученная к вольному обращению, бывалая проститутка начисто не принимала в расчёт почётное положение, поэтому в откровенных выражениях, так же как и он, особо не церемонилась, – он мне понравился! Это хотел услышать, или…

Закончить она не успела, так как посыльный резво исполнил доверенное задание и быстренько возвращался обратно; в руках он нёс непо́чатую бутылку. Оказавшись на капитанском мостике, Рид передал её пьяному воспитателю, а сам приготовился дослушивать занятное продолжение; он придал себе обычную позу, обозначенную горделивой осанкой да перекрещенными руками. Очаровательная блондинка, устав сидеть на неудобном поручне, спрыгнула на мокрую палубу, подтащила свёрнутую в рулон витую веревку, а водрузив на неё прелестную задницу, обратилась в волнительное внимание; она подпёрла миловидную мордашку двумя кулачками и буквально поедала искусного повествователя голубенькими глазами. Тот не заставил себя продолжительно уговаривать, откупорил непрозрачную ёмкость, сделал солидный глоток, прищёлкнул довольненьким языком, а после охотно продолжил:

– В один из очередных налётов мы напали на торговое судно, следовавшее из Англии и перевозившее рядовых обывателей, желавших спрятаться в Новом свете, – кто от закона, кто от нищеты, беспросветной убогости, кто просто от жёстких родителей. На том гражданском судёнышке плыла интересная молодая чета… Некоторое время назад она обвенчалась и, как сталось, сбегала от гнева аристократичных предков, поклявшихся смыть нечестивый позор лишь кровью неотёсанного избранника. Всё верно, – заприметил он придирчивый взгляд, принадлежавший любознательной чаровнице, – девушка та, воспитанная в лучших традициях, была из дворянской семьи – настоящая леди! Её же муж самый обыкновенный – никчёмный босяк! Чтобы прокормить себя и молодую жену он наня́лся «последним» матросом. С Монни Рид – именно такую фамилию она унаследовала от бестолкового мужа – мои бравые молодцы хотели обойтись точно так же, как парой часов назад с тобой… мисс Доджер, – он снова мотнул пьяной головушкой в сторону Леры, – но я, поражённый невиданной красотой, вступился за молодую аристократку, а заодно помог спастись как ей самой, так и её – я был всецело уверен – безмозглому провожатому. Подвластным компаньонам я тогда объявил, что в обмен на, общую, их свободу, отказываюсь от причитающейся мне денежной доли. Пиратская алчность не знает границ, и они согласились с предложенным мнением, вообще не задумываясь. В результате и милая леди, и дубоватый спутник стали частью моей команды. О! Как же я тогда ошибался! Мне и не думалось, что я совершаю непоправимую, едва ли не роковую ошибку.

Седой морской волк умолк и с печальным видом уставился в голубой горизонт; он наложил на обветренное лицо печать великого сожаления. Молчал Колипо недолго. Отхлебнув очередную порцию «целебного рома», он возвратился к недосказанной повести:

– Вот так, совсем незатейливо, и началась наша с Монни пламенная любовь, продолжавшаяся, к сожалению, очень недолго. Я полностью тогда растворился в тех трепетных чувствах и настолько потерял разумную голову, что ничего не замечал – ничегошеньки не увидел. Даже того, что буквально творилось у меня за спиной. И вот тут! Вернулся мой «бумеранг», запущенный некогда во Фрэнка Уойна. Однажды ночью, после успешного дела, я, как обычно, ву́смерть напился. То ли напиток тогда оказался «палённый», то ли меня в тот раз не брало? Но, ровно на полчаса отрубившись, я внезапно проснулся – почувствовал, что очень хочу чего-нибудь выпить. Как назло – это сейчас я понимаю, что к счастью – у меня в капитанской каюте закончился излюбленный ром. Чтобы восполнить его запасы, потребовалось спуститься на нижние палубы. Была безлунная ночь, основные члены команды, надра́вшись», – подразумевалось «напившись», – спали, и только небольшая горстка злых заговорщиков, уединившись в винном отсеке, держала тайный, предательски коварный, совет. Я подкрался поближе и внимательно вслушался. И что же я слышу?! Оказывается, подчинённой команде давно уж надоел мой необузданный, крайне вспыльчивый, нрав и все они ничуть не против сменить поднадоевшего капитана. Вы спросите: что же останавливало их раньше? Не поверите! Отсутствие подходящей кандидатуры… И вот такой человек нашёлся! – едва ли не торжественно объявил Умертвитель, и сделал следующий глоток. – Им оказался – какой я наивный слепец! – униженный муж моей возлюбленной женщины. На самом деле оба они оказались коварными соучастниками. Получается, театральный спектакль «с безраздельной любовью» разыгрывался лишь за тем, чтобы ввести меня в тлетворное заблуждение и чтобы захватить великолепное судно, чуть раньше аналогично о́тнятое у Бешеного Уойна. Всё было уже решено: на утро меня ожидали четыре чёрные метки, означавшие смертную казнь «любым из проверенных пиратами способов»; то есть в совсем недалёком будущем мне предстояло безвольно болтаться на рее. Долго раздумывать?.. Времени не было. Поэтому, воспользовавшись привязанной к корме посадочной шлюпкой, и под прикрытием ночной темноты, я, не задумываясь, пустился в бега.

– «Ничё» себе, «…её мать»! – матюгнулась по-русски запальчивая блондинка, до глубины души поражённая Монниной вероломностью. – Как же она могла? Ты ведь, Джек, самое меньшее, спас ей женскую честь, а самое большее – жизнь?!

– Да, красавица, – старый морской разбойник не стал оспаривать приведённое утверждение; он, не переставая, отхлебывал из мутной бутылки, – так же подумал и я. Однако было уже достаточно поздно, то есть всё, что я смог, – это вовремя унести «горящие огнём пугливые ноги». Мне повезло – я удачливо спасся. С тех пор ваш покорный слуга поклялся никогда не прикасаться к крепкому рому, и я успешно исполнял то взятое обязательство вплоть до наступившего времени. Возвращаясь к трагической повести… Вот парадокс! К грабительской жизни я тоже вернуться не мог, ведь я проявил «неприличную осторожность»… посмел сбежать от грядущей опасности. Согласно пиратского Кодекса, проявленная слабость является проступком –абсолютно недопустимым! Хорошо ещё, все награбленные богатства остались при мне, а значит, можно было «спускаться на берег» и рассчитывать на спокойную – а, что важнее намного больше! – безбедную жизнь. Так в точности я и сделал… – на последней фразе Джек отобразился грустной печалью (ему вспомнились давно минувшие славные годы), – а что же, вы спросите, новоявленный капитан и досточтимая миссис Рид? С ними произошло, как и всегда случается с бессовестными предателями. Какое-то время, присвоив себе моё же грозное имя, мерзкий подонок и его отчаянная супруга бороздили атлантические моря: Саргассово да Карибское – да наводили беспредельный ужас на всякого, кто удосуживался попасться им на пути. В печальном итоге, по прошествии шести месяцев, ми́нувших с момента нашего расставания, «Кровавая Мэри» взялась в безвылазное кольцо – окружилась четырьмя трехмачтовыми фрегатами, общим вооружением доходившими до двух сотен орудий. Без особенного труда они сломили непродолжительное сопротивление, а после непринуждённо пленили проштрафившуюся команду. О чём это говорит? Правильно, – опередил он мисс Доджер, – нужно знать предельную меру, чтобы за тобой не снаряжали несокрушимую морскую эскадру. С простыми пиратами расправились прямо на месте, перевешав на собственных реях, а влиятельных главарей отправили на Ямайку; там их подвергли показательному суду и приговорили к безоговорочной казни. Наивные! Они тогда предполагали, что схватили меня… но затянули тугую петлю на шее несчастного мужа разлюбезной пройдохи Монни. Её саму – поскольку выявили у неё восьмой месяц беременности – до поры до времени оставили невредимой. Наконец она родила… да, да, тебя, – заметив вопросительный взгляд, Колипо поспешил развеять любые сомнения, способные возникнуть у чувствительного воспитанника, – соответственно, можно было приводить судебный приговор в суровое исполнение. Но! Неожиданно вмешался влиятельный папочка, ради спасения запутавшейся дочурки поспешивший лично приплыть из чопорной Англии. Пользуясь неисчислимым богатством да значимым положением, он буквально выдернул приговорённую дочку из жёсткой петли, вот-вот готовой затянувшейся на миленькой шее.

– Странно? – подивилась беззастенчивая особа, в то время как Джо ожидал с трепетным замиранием сердца. – Но как же так получилось, что родившийся ребёнок оказался на воспитании у изгнанного пирата?

– И здесь всё нисколько не сложно, мисс Доджер, – присвистнул старый пират, заканчивая вторую бутылку; с непривычки, после долгого перерыва, он едва удерживался на шатких ногах. – Английский лорд отказался от преступного выродка, вследствие чего новорождённый мальчик передался в миссионерский приют, откуда мною благополучно впоследствии выкуплен. Вы спросите: как, зная о тайном заговоре бывшей возлюбленной, я вдруг уверовал, что Джонатан является моим родимым сынком? Ага, вижу: оно вам интересно – особенно! – говорил Колипо уже практически непонятно. – Так вот, прознав о позорном факте – если смотреть с точки зрения высокомерной британской знати – я отправился, и-ик, в сиротскую миссию. По характерным признакам: по строению ушей, подбородка, губ, по цвету волос, да ещё кое по чему, о чём при хорошеньких дамах не говорят – без лишних сомнений определил, что тот красивенький мальчик является моим прямым, а совокупно единственным, отпрыском.

– А, мама? Что стало с мамой? – продолжал молодой человек стремиться к тягостной истине; он говорил, виновато опуская пристыженные глаза. – Она уехала… в Англию?

– Нет, – еле-еле выговаривая воспроизводимые слова, отчитался пьяненький капитан заплетавшимся языком; поразительное дело, невзирая на едва ли не мертвецкое состояние, он умудрялся сохранять устойчивую позицию и более-менее твёрдо держался на качавшейся палубе, – твой дед ни за что на свете не допустил бы такого бесчестия, как возвращение блудной беглянки обратно в Британию. Тогда вы, наверное, озадачитесь: что, интересно, он сделал? Поступил отчасти гуманно: во-первых, купил ей на американском континенте богатое ранчо; во-вторых, выдал непокорную дочку замуж, сосватал за высокопоставленного, уважаемого в Новом свете, чиновника.

– Выходит, она жива, – от нескончаемых потрясений Рид еле-еле держался, дабы тут же не разрыдаться, – и я смогу с ней увидеться?

– Уверена, о твоей печальной судьбе ей отлично известно! – всплеснув руками, неожиданно грубо заметила молодая путана, которой пришлось пройти через нечто подобное (когда вспоминала в монастырском приюте о сгинувших старших сёстрах). – Если б она хотела, то обязательно – не смотря ни что! – тебя, повзрослев, нашла. Ну, или по-другому: любящая мать непременно бы проявилась.

Критичная забияка достала удачно сохранившуюся пачку «Мальборо». Чуть раньше, когда осматривала разорванную одежду, она вынула её из потрёпанной куртки. Вместе с бензиновой зажигалкой, броской косметикой, водительскими правами и (ну так, на всякий случай?) современным смартфоном. Нервно себе подкурила. С горделивым взглядом, не передававшим ничего, помимо твёрдого характера, вспыльчивой натуры, придирчивой наглости, уставилась на новых знакомых. По-видимому, бойкая мисс ожидала, подтвердит ли старый морской разбойник сделанное предположение или нет.

– Пожалуй, красавица, ты права, – опытный пропойца, напившийся «до белёсых белков» (когда затуманенные зрачки закатываются наверх), всё ещё мог контролировать щекотливую ситуацию, а заодно и собственные изречения, передаваемые (принимая во внимание его состояние), не очень понятно, – но, возможно, не до конца… Чего-то я подустал, – констатировал вдрызг напившийся капитан, – пойду чутка подремлю, а вы тут правьте пока… Уверен, парень, и-ик… после всего чему я тебя когда-нибудь обучил, – он омерзительно ёкнул, – с несложной задачей ты справишься без особенных затруднений. Не надо!.. Мне помогать, – оттолкнул суровый старик почтительного воспитанника, пожелавшего поддерживать его во время пути, – я сам, и-ик… поверь, не впервой. – И пошатываясь (удивительно как?!) поплёлся спускаться по изогнутой лестнице.

Глава II. Сделка

Обезглавив кома́ндера, Бешенный Фрэнк уставился на выстроившихся перед его суровой особой необычайных пленников. Он лишился собственного судна и, озадаченный, напряжённо раздумывал: чего же ему, в связи со всем случившимся, делать? Все они (и хозяева, и нежданные «гости») находились на широкой, почти квадратной, площадке; помимо разноликих людей, на ней размещалась военная техника, а конкретно два вертолёта. Сама она переходила в управленческие отсеки, а потом в носовую часть, где располагалась корабельная пушка и куда возможно попасть либо с нижней палубы, либо минуя капитанскую рубку. Занималось раннее утро, и первые солнечные лучи едва-едва касались отливавшей сталью отполированной палубы.

– Приведите ко мне рулевого! – имея в виду «механика», прикрикнул Уойн на Скупого с Бродягой (после сгинувшего квартирмейстера они пользовались у него наиболее высоким доверием); он посылал их на нижние палубы.