Под терракотовыми крышами Праги

Отобедав, Эдвард продолжил свою прогулку, особенно не задумываясь, куда именно он идёт. Он не обращал внимания ни на разноцветные дома, которые проплывали мимо него, ни на прохожих, которые куда-то спешили (их лица мелькали не замеченными его взглядом) или обгоняли, показывая свои серые спины и нелепые шляпы. Он делал один шаг, потом второй, третий, поворачивал то направо, то налево. Он просто шёл, доверяя извилистости путей самих улиц. Можно с уверенностью сказать – он позволил управлять собой этому поистине прекрасному городу, в котором он так долго мечтал жить.

Так интуитивно ноги вывели его к арке в Староместской мостовой башне, за которой, как известно, начинался освещённый газовыми фонарями4 и украшенный галереей каменных скульптур5 Карлув мост6 – его излюбленное место для прогулок и созерцания открывающейся панорамы града тысячи шпилей7. А какие здесь туманные рассветы и огненные закаты! Хоть и было это место самым людным (и неудивительно, это была одна из главных достопримечательностей не только Праги, но и Чехии в целом), он никогда не ощущал себя здесь частью толпы, идущей то в одну сторону, то в другую по каменным пазлам моста, и точно никогда не был в числе тех зевак, которые стояли на месте и наблюдали за одиноким музыкантом, играющим сразу и на гитаре, и на губной гармошке, который даже умудрялся отстукивать ногой по самодельному барабану. Он всегда ощущал себя отстранённым, будто и не принадлежащим этому миру. Был тёплый приятный вечер, который был украшен облаками с остатками красок пламенного заката.

Как только скрылось солнце и начало темнеть, слегка заморосило, что было совсем не удивительно: в это время года погода в Праге весьма непредсказуема. Проходя по мокрой мостовой, в отражении которой длинными тенями мелькали проходящие мимо, не особо желанные незнакомые люди, он обратил своё внимание на выделяющееся из общей массы и почему-то притягивающее взгляд очертание лишь одного чёрного силуэта. Его сердце забилось бешеным ритмом и, казалось, собралось выпрыгнуть из груди, стук клапанов, качающих кровь по его уже успевшим остыть от долгой прогулки артериям, оглушал его. В груди что-то ёкнуло. Это была она…

Увидев его, Диана дико обрадовалась, и в её глазах застыл вопрос с нотками сомнений: «А рад ли так же сильно Эдвард?», потому что ей жутко захотелось его обнять. Она дёрнулась было с места, шагнула назад и замерла от страха или неуверенности – вдруг это лишнее: ведь они просто разговорились в вагоне поезда. Да и правила приличия этого времени сковали её движения. Эдвард, улыбнувшись, распахнул свои руки, сам тому удивляясь, ведь кто они такие, лишь просто случайные встречные, хотя судьба свела их уже второй раз. В их головах со скоростью света мелькали эти глупые и по-детски дурацкие мысли, мешающие сделать первый шаг. Но в следующее мгновение она слышала биение его сердца, а он ощущал теплоту её дыхания.

– Ты меня задушишь! Диана, можешь отпустить? – казалось, возмущённо сказал Эдвард, но на его лице застыла сияющая улыбка, которую она не видела, так как обнимала его.

– Нет. Мы так и будем здесь стоять, точь в точь как эти статуи на опорах моста, а люди пусть нас сами обходят, не отпущу! – будто не всерьёз говорила Диана, закрыв глаза, наслаждаясь этим мигом.

Так они стояли ровно минуту, но для обоих она длилась как минимум половину вечности. И всё же они решили прогуляться, даже несмотря на моросящий дождь и накопившуюся за день усталость, которая волшебным образом куда-то вмиг улетучилась. Вокруг столько красоты, грешно просто стоять на одном месте, когда вместе двое.

Их путь начался с Карлового моста – с того места, где они встретились, прямо напротив фигуры Яна Непомуцкого8, которую можно узнать по пяти медным звёздам над его головой. Этот святой здесь особо почитается, поэтому их встречу в этом самом месте, где собираются в очереди туристы, чтобы загадать желание и попросить у Яна благополучия, действительно можно посчитать знаковой. Они шли не спеша, разговаривали, обменивались событиями этих двух дней, что прошли с момента их первой встречи в поезде.

Пройдя через Вальдштейнский сад мимо необычной стены с причудливыми лицами9 и небольшого пруда квадратной формы с ярко-оранжевыми японскими карпами, они свернули на лестницу, ведущую вверх, с которой открывался прекрасный вид на терракотовые крыши Праги, которые уже утонули в вечерней темноте и лишь слегка подсвечивались фонарями. Там им попался на пути пожилой мужчина, прилично одетый, в дорогой, но уже довольно изношенной обуви, стоявший рядом с открытым окном уличного кафе. Он продавал обёрнутые в газетную бумагу букеты из простых композиций цветов, по всей видимости, сорванных в собственном саду. Это были маленькие и очень милые незамысловатые букеты. Слева пахло выпечкой, сладостями, предлагали пробовать. Диана отвлеклась ненадолго, смеялась и шутила с продавцом. Минута пролетела, она обернулась. Эдвард просто протянул букет и, слегка улыбнувшись, сказал: «Это тебе». Нюхая цветы, она от удовольствия прикрыла глаза, в мыслях, казалось, она уже парит над весенним лугом, залитым тёплым светом солнца.

Поднявшись по старой замковой лестнице10 в Пражский Град, они оказались на площади, где среди старинных домов возвышался величественный готический собор Святого Вита11.

– Зайдём? – предложил Эдвард.

Диана кивнула головой, засмотревшись на остроконечные шпили собора, украшенные устрашающими гаргульями. Её глаза горели и искрились, хоть она и была здесь далеко не один раз, но она была готова идти за ним куда угодно. Внутри собора было на удивление тихо, хоть и сновало туда-сюда немалое количество туристов, но эти двое вовсе не обращали на них внимания. Их взор привлекли поражающие своей детальностью витражи огромных окон, сверкающие всеми вообразимыми цветами, уходящие высоко ввысь своды и звуки органа, которые неожиданно начали доноситься с балкона, заглушая шорканье кожаных ботинок и сапог о каменные полы собора и тихое шушуканье посетителей. Постояв там немного и проникнувшись вибрациями клавишного духового музыкального инструмента, они продолжили свою прогулку.

Несмотря на обилие туристических маршрутов города, они бесцельно шли по лабиринтам узких мощёных улиц центра Праги, их мало интересовало, куда они идут и зачем, они без умолку беседовали, подхватывали слова друг друга и заканчивали фразы, не дождавшись их окончания. Так прошло несколько часов, никто из них не следил за тем, сколько прошло времени и где они на самом деле находились.

– А вот и мой дом, – вдруг произнесла Диана с небольшой ноткой грусти в голосе, ведь это означало окончание их прогулки.

– Пойдём пить кофе? – оживлённо предложила Диана, радуясь самой же себе, что нашла способ ещё продлить этот удивительный вечер. – Хотя нет, лучше чай с вишнёвой настойкой с травами моей бабушки, – сказала она, улыбаясь и заглядывая в его глаза в поисках одобрительного согласия. В довесок к убедительности она добавила: – У меня ещё есть свежая шарлотка, сегодня испекла, как знала.

– Мне определённо нравится твоя идея, – ответил с лёгкой улыбкой Эдвард, открывая тяжёлую входную деревянную дверь с литой металлической ручкой, пропуская Диану вперёд.

Они поднялись на третий этаж по тёмной лестнице, вошли в квартиру, разулись, сняли верхнюю одежду и прошли на кухню, которая была почти рядом со входом. Диана поставила чайник на плиту и начала доставать настойку, хрустальные рюмки на фигурной ножке под неё, шарлотку, белые фарфоровые чашки с блюдцами и ставить всё это на круглый деревянный массивный стол у небольшого окна, покрытый белой кружевной скатертью, которую, по всей видимости, связала её бабушка. В голове у неё тем временем вертелись мысли, ведь вечер проходил предательски быстро.

– Вот, кстати, твой плед, – она достала с полки аккуратно сложенный плед и протянула его Эдварду. – Спасибо тебе большое за него, он меня очень согрел, и прости, что убежала с ним.

– Да что ты, я рад, что он был с тобой в тот прохладный вечер, – улыбаясь, ответил Эдвард. – И я ничуть не переживал, потому что где-то внутри чувствовал, что он обязательно ко мне вернётся.

Они сидели достаточно близко друг к другу, а настойка творила своё дело: их лица немного покраснели, телам стало жарко. Ароматную и очень вкусную шарлотку они уже час назад как доели. И как-то само собой получилось, что, пока Эдвард рассказывал в красках, с большим количеством подробностей очередную историю, не замечая колебаний Дианы, всего в долю секунды она коснулась рукой его шеи, подтянулась и поцеловала. Сначала легко и с нежностью касаясь его губ, потом более страстно.

– Прости, я не знаю, как так вышло, – сказала она, отведя взгляд на часы, на них было без пятнадцати минут полночь. – Может, не стоило. Вечно всё делаю не так.

Казалось, Эдвард не был удивлён, ведь ему самому уже не раз за этот вечер приходило в голову желание поцеловать Диану, но он всё не решался, будто ожидая нужного момента, всё продолжая говорить.

– Нет, всё хорошо, – будто стесняясь неловкости момента, произнёс он, но продолжал смотреть Диане в глаза.

Она слегка прикусила нижнюю губу, одновременно убирая волосы рукой на левую сторону, заправляя за аккуратное маленькое ушко. Он допил настойку, последний глоток которой находился в хрустальной рюмке, встал и подошёл к ней, нежно скрестил свои руки на её руках и робко поцеловал в шею, которую она открыла до этого, заправив волосы, совсем не ожидая его ответных действий. Фраза «Иди ко мне», сказанная шёпотом на ухо, унесла землю из-под ног Дианы, и спустя мгновение она была уже в его объятиях. Он поцеловал её в губы, подавшись в сторону стены, ведь ноги их уже почти не держали, виновницей чего была бабушкина настойка. Горшок с цветком был явно недоволен этим действом, так как стоял на краю полки и чуть не упал.

– Тише, не надо рушить мой дом, – приглушённым голосом произнесла Диана. – Идём.

Она взяла его за руку, и они направились в её спальню, пройдя по тёмному коридору, в котором слегка поскрипывали несколько досок паркета, стояла огромная ваза с сухоцветами и висело большое овальное зеркало в полный рост. В комнате было тихо и немного свежо. Воздух, пропитанный запахом свечей, которые она часто зажигала перед сном, создавая себе приятную атмосферу для чтения её любимых книг, ударил ему в голову, слегка одурманивая своим ароматом. Диана села на кровать, небрежно заправленную (что могло сказать о нежелании валяться в кровати и бесцельно прожигать драгоценное время) мягким покрывалом цвета сумеречной морской волны, украшенным крупными цветами, и потянула его за руки к себе, приглашая ярко горящим взглядом.

Эдвард потянулся к её губам. Долгий страстный поцелуй. Он медленно расстегнул платье, тем самым дразня, освобождая пуговицу за пуговицей из петель, обнажая её скромно лежащую привлекательную фигуру. Кончиками пальцев притронулся к приоткрытым алым губам и ощутил горячее дыхание Дианы. После чего его ладонь стала, еле касаясь, скользить по её бархатистой коже, спускаясь по подбородку, минуя тонкую шею и ключицу, огибая приподнятую грудь, остановившись чуть ниже талии. Туда же он поцеловал её, немного щекотя своею бородой. Диана изогнулась.

Дальше события происходили слишком быстро, чтобы запомнить их и описать подробными словами. Одежда снята, бельё на полу, двое на разобранной постели. Их тела сплетены вместе в страстных поцелуях, крепких объятиях, нежных касаниях. Воздух становится жарким, тела – влажными, дыхание и пульс учащаются. Слышатся стоны удовольствия. Силуэты в комнате снова и снова меняются местами на постели. Вот и он в её власти – она над ним. Он видит её лицо, подтягивается, целует грудь, слегка кусает за сосок, сжимает бёдра так, что от его ладоней покраснела кожа. Ей нравится, что он мягкий и чуткий, равно как сильный и властный. Это редкое сочетание, точно как яд – смерть и исцеление. Она собирает простынь в кулак, другая рука сплетена пальцами с его. Мышцы тела напряжены, она выгибается, он целует её. Она крепко обнимает его, дрожа всем телом. В этот момент он понял – для неё это значит многое. Это приятное чувство ещё сильнее заводит его и одновременно ещё больше опьяняет. Тяжело и часто дыша, они замирают в объятиях друг друга.

Глава 2

«ЗАСТЫВШЕЕ УМИРОТВОРЕНИЕ»

Диана проснулась раньше него, как ей показалось, если этот промежуток с закрытыми глазами вообще можно было назвать сном. Она смотрела на Эдварда, и он казался ей максимально спокойным, таким уверенным в себе, в том, что происходит вокруг, в каждом своём слове, движении, поступке и решении. Диане всегда было немного страшно рядом с такими людьми: они одновременно восхищали её, но и пугали своей недосягаемостью понимания и принятия. Саму Диану с детства не покидало ощущение, что она неуклюжий и неугомонный ребёнок, который всё делает хорошо, но недостаточно для той родительской похвалы, которой они одаривали её знакомых и близких друзей. Всё в их представлении она делала вроде бы так, да не совсем. Это касалось, по их мнению, всего: учёбы, увлечений, дружбы, любви, да и в целом жизни. Вот и сейчас. То, что она чувствует – восторг, наслаждение, влюблённость, страсть, чрезмерно напористый интерес к Эдварду, скручивало её внутри своим давлением и, конечно же, активизировало любимые сомнения в себе, в правильности своих поступков.

Сон был на его удивление крепким, хотя он давно мучился бессонницей и во сне пробыл совсем непродолжительное время. После пробуждения Эдвард не хотел открывать глаза, боялся спугнуть реальность, ведь произошедшее накануне вечером было слишком восхитительным по своей неожиданности, скоротечности и небывалости. Вместе с тем он испытывал немного неловкие чувства, ведь было непривычно оставаться ночевать у девушки с первого дня (если не считать встречу в поезде) знакомства, которое в их случае было для этого слишком необычным. Для него это было впервые, и как к этому относиться, он не знал. Вроде бы грань между знакомством и близостью растворилась, но для того, чтобы вести себя так открыто и доверительно, как подобало бы, прошло слишком мало времени. Он решил, что надо поскорее уйти, чтобы не усилить многократно эту неловкость, но не знал, как это осуществить, не обидев Диану. Поэтому он, хоть и проснулся раньше неё, пока просто лежал с закрытыми глазами и слушал тихое посапывание зеленоглазой девушки, спящей у него на груди.

– Доброе утро! Ты так рано встаёшь? Который час? – сразу спросил Эдвард, как только заметил приятное потягивание Дианы. На её лице застыла еле заметная улыбка.

– Девять утра, я всегда так встаю, и это не рано, это просто ты – соня. Скажи, что ты хочешь на завтрак? Ты оста- нешься? – спросила она, робко заглядывая Эдварду в глаза.

– Думаю, нет, честно говоря. Я и так уже опаздываю, очень много дел на сегодня, – ответил он и замер, наблюдая за реакцией Дианы на его откровенную ложь. – Надеюсь, ты не обидишься, всё хорошо? – И неловко добавил, отводя взгляд: – Но, пожалуй, выпью с тобой чашку кофе…

– Нет, конечно, просто я думала… Но уже не важно, – в этом «нет» было висевшее в воздухе многоточие, а многоточие – это следы на цыпочках ушедших слов12.

Выпив кофе, Эдвард оделся достаточно быстро. Его движения были плавными, мягкими, но отточенными и выверенными, будто одевался сейчас в армии. Взгляд, как всегда, достаточно серьёзный, но на лице была заметна неловкая улыбка, говорящая, что в его мыслях всплывают картинки прошедшей ночи. Он посмотрел на Диану. В её глазах он читал радость и тревогу одновременно, немую фразу «Не уходи». Но так было нужно на тот момент. Так подсказывали ему терзающие его мысли. Те самые, похожие на пасмурное небо, по которому сложно угадать, будет ли дождь или тучи рассеются и выйдет солнце. И вот – он уже стоит у готовой открыться двери.

– Я так много думала с момента нашей встречи в поезде, как тебя найти, очень сильно переживала. И вот ты здесь. Но так скоро уходишь, – сказала Диана, будто в последний раз смотря на Эдварда и уже откровенно дрожащим голосом добавила: – Несправедливо…

– Скоро увидимся, не расстраивайся, правда, – с долей неприкрытой неловкости сказал Эдвард, разворачиваясь к уже открытой двери, совершенно не понимая, когда это «скоро» случится.

Дверь закрылась. В квартире тишина. Они договорились встретиться снова, но Диана хорошо знала: судьба могла в один день щедро одарить подарком, в другой – больно ударить по рукам, тогда подарок упадёт на пол и разобьётся вдребезги. Эти мысли должны были уйти прочь. Она зашла в ванную комнату. Уютную, светлую комнату без лишней роскоши. Там была белоснежная ванна, большое круглое зеркало, обрамлённое в тонкий цветочный узор в викторианском стиле. Висели большие махровые полотенца, на полу был тёмный овальный ковёр с длинным ворсом, свечи, которые согревали её своим теплом и успокаивали мягким светом.

Приняв ванну, она закуталась в тёплый изумрудный халат большого размера, тот, что она решила оставить себе на память после смерти отца. Этот халат, словно большие крылья, защищал её от суровых перемен и невзгод этого мира. На кухне закипел чайник. Пришло время заварить ароматный чай с горными травами и пожарить гренки с яйцами, молоком и свежей зеленью. Во время завтрака эмоции, как цунами, захлестнули её, слёзы сами стали градом катиться по щекам. «Они так звонко падают на пол», – подумала она.

Незаметно прошло около пятнадцати минут. Диана посмотрела в окно, вытерла слёзы, допила чай и сама себе сказала:

– Всё, нужно успокоиться, незачем паниковать. Всё будет хорошо.

Она вошла в спальню, заправила постель. Среди всей этой смуты эмоций всё же точно можно было различить наслаждение каждой минутой, каждым прикосновением Эдварда. Тело хранит память о том, что произошло этой ночью: губы помнят поцелуи, глаза – родинки на теле, кончики пальцев – его колючую бороду и мягкие волосы.

Время идёт, на часах одиннадцать часов тридцать пять минут, а значит, нужно выбрать себе наряд по погоде и отправиться в город. В жизни Дианы начинается новый этап, возможно, неплохо было бы подумать о работе. Она открыла старый добротный шкаф из тёмного дерева, там висели платья, юбки, нижние юбки, сорочки, в основном всё приятных тёплых оттенков. Мягко, скромно, невычурно, достаточно простого покроя. Всё это царство однотонности разбавляли шарфы, сумочки и украшения, местами причудливые аппликации и цветочные принты. Диана решила уточнить сегодняшнюю погоду, выглянув в окно, вид открывался на улицу, не особо богатую деревьями, но недалеко от её окна росла липа. Ветви, листья и облака говорили ей, что сегодня пасмурно, прохладно и, скорее всего, дождя не будет. Немного подумав, она выбрала блузку, юбку и тёмное пальто, нанесла немного косметики, расчесала каштановые волосы, на запястья и мочки ушей нанесла пару капель духов, выбрала комплект, состоящий из кольца и пары серёг, и уже в более приподнятом настроении выбежала на улицу.

Выйдя из подъезда, Эдвард направился в город. Был достаточно пасмурный день, который создавал постоянное ощущение полусумерек и, вдобавок к странно тоскливому настроению, угнетающе действовал на его сознание. Он пока плохо понимал, где находится, всё же ещё не так хорошо знает районы Праги, да и вчерашняя увлекательная, наполненная разговорами прогулка с Дианой проходила под покровом уже рано наступившей осенней тьмы. Пытался было вспомнить, что им встречалось по пути, чтобы как-то сориентироваться, но в памяти всплывали лишь самая посещаемая Староместске намести13, Пороховые ворота14 в готическом стиле и Хлавны надражи15, откуда он отправился несколько дней назад в свою роковую поездку в Брно. Ах да, ещё помнит, что они с Дианой снова пересекли Влтаву через Монисав мост16, где был прекрасный вид на Карлув мост и возвышающийся над пражским градом собор Святого Вита.

Сейчас он пока что шёл, не особо понимая, в какую сторону, но его внутреннее чутьё на местность подсказывало, что он находится не так уж и далеко от центра. Пройдя несколько кварталов по прямой, он решил спросить у кого-нибудь своё месторасположение. Прохожий в бежевом плаще сказал что-то на чешском диалекте, Эдвард не особо-то и понял сказанное, но с улыбкой поблагодарил его за помощь и двинулся дальше. Пройдя мимо небольшого католического храма, надеясь выйти к знакомым домам и улицам, он устремился за вдруг проехавшим мимо него трамваем с номером девять, который скрылся по чуть изгибающейся дороге, потому что он и его тоже вспомнил со вчерашней прогулки, а значит, как он думал, он на верном пути. Но на самом деле, как оказалось, он шёл совершенно в противоположную сторону. Некоторое время спустя перед его взором предстала небольшая церквушка, от которой простирался длинный забор, а за ним виднелись надгробия. Это был вход в Ольшанске хржбитовы17. Недолго думая, он решил прогуляться по кладбищу, раз уж дорога привела его именно сюда.

На самом деле Эдвард очень любил гулять по старинным погостам различных городов, в которых он бывал. Они привлекали его своею тишиной, спокойствием, отстранённостью от обычного мира, отделённого всего лишь одним забором. Ведь стоило только выйти за пределы кладбища – и снова слышны шум, гам, пение птиц, разговоры прохожих и большая суета обыденности жизни. Здесь же всегда царило возвышенное умиротворение, навеянное застывшим временем, которое ощущалось лишь сменяющимся обличием времён года. Одновременно с этими ощущениями его привлекала и визуальная составляющая подобных мест. Так и сейчас, прогуливаясь меж вековых деревьев по мощёным аллеям, укрытым покрывалом из опавших осенних рыжих листьев, Эдвард заглядывал в прикрытые глаза застывших навечно скорбных фигур, изучал имена, даты жизни и погребения, рассматривал завихрения готических буквиц надписей и ажурные обрамления надгробий.

Время пролетало незаметно. Мимо проплывали длинные улицы выстроившихся в ряд склепов с острыми крышами и потерявшими цвет витражами окон, нескончаемая череда печальных с поникшими головами крылатых ангелов с потёками от дождя из глаз, похожими на следы от слёз, фигуры грустного Христа, молящегося за покинувших сей мир. Его взор привлекали литые чугунные двери с витиеватыми вензелями, ржавые фонари на арках у входа в склепы, поседевшие от возраста и воздействия погоды давно пустеющие лавочки, обвитые плющом статуи с застрявшими в нём оранжевыми листьями клёна, драпировки каменной ткани, покрытые сочного цвета мхом и сплетениями полотен паутины, и засохшие букеты принесённых цветов в надгробных вазах.

В момент, когда Эдвард засмотрелся на кленовый лист ярко-жёлтого цвета, прикрывший глаз юного ангела, обратившего свой полной мольбы взор к небесам, он услышал гортанный щёлкающий звук огромной чёрной птицы, пролетевшей над ним и присевшей на возвышающийся над одной из ближайших могил крест. «Кра, кра, кра», – будто поздоровавшись, издал необычный гость. Это был Ворон. Птица, которая устрашала своим немалых размеров видом, смолисто-чёрным оперением и грозным взглядом. Ворон пристально смотрел на Эдварда, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, словно изучая его. Эдвард крайне удивился появлению этой избегающей людных мест птицы в черте города, ведь для них это совсем не свойственно.

– Что же ты хочешь мне сказать? – произнёс вслух Эдвард и слегка засмеялся от того факта, что разговаривает с птицей.

– Кра, кра, кра, – снова издал Ворон, взмахнул крыльями и улетел.

Эдвард задумался над этим странным знаком вдруг из ниоткуда появившейся чёрной птицы. Ведь образ Ворона издревле не сулил ничего хорошего. Связующий жизнь и смерть посланец из потустороннего мира, символ хаоса и тьмы, предшествовавшей свету творения, – так называли его в различных преданиях и этносах. Но Эдварду нравились эти птицы, привлекая не только образом мистицизма, но и своею величественной красотой. Тем более ему, как уроженцу северных стран, были близки скандинавские эпосы, а в них описываются два ворона Хугин и Мунин (Мыслящий и Помнящий), которые облетают мир людей и сообщают потом об увиденном и услышанном Одину18. А это могло значить только одно – дух родных мест присматривает за ним.

Диана направилась в маленькую и достаточно отдалённую церковь на окраине города. Обычно и там бывает многолюдно даже в воскресные службы, но сейчас была середина недели, так что она надеялась застать отца Якова одного или, возможно, за непродолжительной службой. Они познакомились, когда её родители уже покинули этот мир. Из случайного разговора со своей школьной подругой Диана узнала, что есть такой человек, священнослужитель, который помогает многим людям в тяжёлые минуты: тем, кто пережил боль утраты, тем, кто находится на распутье, в страшном замешательстве и не видит выхода из затруднительной ситуации. Он знал законы церкви, освящал дома, проводил обряды венчания, крестил детей, обучал сирот, навещал стариков. Он был простым мужчиной преклонных лет, с седыми волосами, и прежде всего он был хорошим человеком. Умным, тонким, понимающим, отзывчивым к чужой беде, совершенно не навязывающим свою точку зрения, но моментально откликающимся на зов сердец, которые окончательно заблудились в этом мире.