Свободные и счастливые

– А дальше-то что? Какой в этом прок? – никак не мог понять я.

– А дальше, Герберт, мы украдём ещё одну девушку. И ещё одну. Из числа самых преданных Сатья-юге активисток, – продолжил мужчина с седыми висками, – Фотографии наших пленниц анонимно распространим по всей сети, их увидит вся страна. Увидит и ужаснётся – оказывается, общество далеко не так безупречно, как его рисует Правительство! И, разумеется, ещё не готово к анархии. Преступники никуда не делись. В «идеальном государстве» пропадают люди. Мы подорвём убеждения людей на корню, понимаете? Разрушим «золотую эпоху» изнутри. А на решающих выборах следующим летом выступим как самостоятельная партия со своей отдельной программой, и вместо анархии предложим строгий порядок и организацию общества под сильным руководством. Народ утратит веру в Правящую Партию, а других конкурентов у нас не будет – их просто нет. Мы получим большинство голосов. Законным и мирным, заметьте, путём. Всех девушек после выборов отпустим – мы сделаем так, что им никто не поверит, и они не будут представлять для нас угрозы. Что думаете, Герберт?

– Я не силён в вопросах современной политики, но то, что вы говорите, звучит вполне здраво и логично. Правда, не уверен в том, что похищать именно девушек, как какие-нибудь серийные маньяки – достойная идея.

– Исчезновение молодых, красивых и преданных Правящей Партии девушек вызовет больше жалости и сильнее шокирует общество.

– А почему тогда не детей? – с издёвкой спросил я.

– Ну мы же не так жестоки, Герберт, – спокойно улыбнулся мне руководитель тайного общества, – Итак, программа партии, её участие в выборах – всё это я беру на себя. Моя репутация до сих пор оставалась безупречной. Я руководил «Единым Центром Волонтёров» на протяжении целого десятка лет. Дело остаётся за малым. Нужно подготовить благодатную почву.

– Да! Выберем девушку из городской дружины – и пригласим к нам в гости! – воодушевился парень с чёрными волосами.

– И это должен сделать ты, дядя Герберт, – встрял Джа, – Потому что тебе будет проще. У тебя-то ещё не так много снимков, а мы уже все засветились. Уже по году или два нарасслаблялись в «капсулах». А ты как раз предъявишь нам, что тебе можно доверять, и ты один из нас!

– Не стану я этого делать. Похищать людей только потому, что они запрещают курить на улицах и…

– Герберт, вы, похоже, не до конца понимаете наше положение, – перебил меня Экхарт с мрачной усмешкой, – Впрочем, вам простительно, вы ведь присоединились к нам – я имею в виду, к нашему «светлому обществу» – всего лишь…

– Три месяца назад, – снова вставил Джа своё веское слово.

– Да. Так вот. Дело ведь не в том, чтобы курить или не курить, улыбаться или не улыбаться. Это то, что лежит на поверхности. Если же мы копнём чуть глубже… Как вы думаете, куда они дели всех настоящих преступников?

Я промолчал. И сам желал бы это знать.

– «Исправительных капсул» на всех не хватило. Они их просто убили. Двадцать лет назад. Ввели смертельную вакцину – и дело с концом. Всем, кто сидел в тюрьмах. «Очистили» наше общество.

– Что-о? А как они объяснили это их родственникам?!

– Всё это не афишировалось. Они действовали очень осторожно, я бы даже сказал – исподтишка. Как убийца, который сначала улыбается тебе, а потом вонзает нож в спину. Так вот, родственники заключённых узнавали об их смерти постепенно. Одним рассказали байку о неизлечимой болезни, другим – о пожаре в тюрьме, третьим – о побеге, четвёртым – о самоубийстве… И оповещали всех в разное время. У людей не было никакой возможности объединиться друг с другом и добиться правды. Я сам пробовал, я знаю, – Экхарт посмотрел на меня очень внимательно и грустно. По его столь суровому и непроницаемому лицу пробежала тень печали, глаза потемнели, а складка на лбу стала ещё глубже.

– Так, может быть, это и правильно? Давно пора было ввести смертную казнь для убийц, насильников и…

– Разрешите, я продолжу ваш перечень. Для убийц, насильников и воров, а также для всех тех, кто однажды превысил самооборону, защищаясь от них; для злостных неплательщиков по кредитам, для неудачливых бизнесменов, которые «проштрафились» перед государством, для водителей, которые однажды сели за руль после бокала пива, для всех, кто хоть раз курил травку, а также для революционеров и свободных мыслителей, которые пытались протестовать против нашей Правящей Партии.

– Их тоже..?

– Да. Наравне с убийцами под раздачу попали все. Как вы считаете, Герберт, все ли из перечисленных мною заслуживали смерти?

– Разумеется, нет! Но кто же тогда сейчас в «капсулах»? Неужели только курильщики?

– Вы угадали, Герберт. Вместо настоящих преступников в «капсулы» посадили «общественно опасных элементов»: этот за проезд не заплатил, этот бумажку мимо урны кинул, а этот, о ужас, выругался матом при всех! А как вы думаете, откуда они берут деньги на содержание этих новых «преступников» в таком комфорте?

– Из… государственного бюджета?

– Именно. Думаете, почему у нас развелось так много разных волонтёров: воспитателей умов и учителей, очистителей улиц, дружинников? Почему это стало таким модным?

– А если ты ничем таким не занят – ты первый претендент в «капсулу»! – со злобой воскликнул парень, развалившийся в гамаке в дальнем углу комнаты.

– Потому что у государства больше нет денег платить этим людям, – с ледяным спокойствием продолжал Экхарт, – Всё уходит на исправительные учреждения, поддержку всех развивающих заведений вместе взятых и пропаганду волонтёрства! А теперь они собрались отменить все законы и установить Анархию. Вы представляете, Герберт, как она развяжет им руки? Что они начнут творить? Хватать любого неугодного человека – и в лучшем случае в «капсулу» его, а в худшем – устранить как угрозу этой мифической Сатья-юге!

В комнате воцарилось молчание. Я едва дышал. Я всегда чувствовал, что с этим миром что-то не так, но не знал, что именно.

– Я всегда подозревал… что нам чего-то не договаривают. Ну не могли все преступники разом взять – и исчезнуть. Не могли все люди в стране вдруг стать хорошими, правильными и добрыми. Невозможно было вот так просто искоренить все пороки общества.

– Ну разумеется, невозможно. Как это ни назови – хоть Сатья-югой, хоть Царством истины, хоть Раем на земле! Поэтому проблему решили вырвать с корнем. Просто уничтожить всех преступников, вплоть до мелких нарушителей и хулиганов…

– …и взять под строгий контроль всех, кто хоть немного не вписывается в рамки. – продолжил я.

– Именно. Так вы с нами? – настойчиво спросил глава контранархистов.

– Я подумаю.

– Думайте быстрее, Герберт! Или и дальше широко улыбайтесь вместе с ними, как болванчик, которому разрезали рот от уха до уха! – впервые за весь вечер повысил голос невозмутимый с виду Экхарт. Я заметил, как его ладони сжались в кулаки.

Я глотнул ещё абсента, распрощался со всеми и вышел, пообещав вернуться завтра.

Хорошенький выбор.

Или я и дальше буду прозябать один в толпе жизнерадостных «болванчиков», как метко выразился Экхарт, или… совершу преступление, на сей раз самое настоящее, не то, что кража апельсинов.

Или мне придётся до конца жизни играть по их правилам и выворачивать себя наизнанку, лишь бы соответствовать выдуманному идеалу человека нового общества, а потом они всё равно засадят меня тухнуть и тупеть в «капсулу» или… Или я стану подонком, который, пригласив девушку на свидание, предложит ей прогуляться по городскому парку, затащит в кусты, заклеит рот и увезёт вместе с шайкой отступников в неизвестном направлении.

И, кажется, у меня есть одна девушка на примете…

***

Нет больше надобности врать и говорить ложь, ведь в Сатья-югу все потребности человеческой жизни и так сполна удовлетворяются: общественное развитие в сфере экономики, политики, физического и психического здоровья значительно шагнуло вперёд, и все принимают путь правды без принуждения извне. Во время каждого действия отныне человек задумывается – делает ли он это с чувством справедливости и любви? И это становится единственным критерием для оценки любого поступка. Настоящая Сатья-юга приходит тогда, когда больше внимания уделяется выгоде других людей, чем своей собственной.

Глава 7 – Две стороны зеркала

Я проснулся от нестерпимой головной боли. Пожалуй, не стоило вчера пить так много. В сочетании с сигарами абсент не слишком хорошо подействовал на меня. Я валялся в постели и смутно вспоминал минувший вечер. Всё произошедшее казалось мне каким-то сюрреалистическим бредом; на секунду я даже засомневался, уж не приснилось ли мне всё это. Тайное общество. Контранархисты. Похищение девушек. Смена партии. О Господи. При чём здесь я? Что за нелепые мысли вчера приходили мне в голову? Ведь я же почти согласился на всё это! Нет уж, увольте. Вы, ребята, развлекайтесь, удачи вам. Бунтуйте, устраивайте революции, выдвигайтесь на выборы, воздействуйте на умы народа…

А я слишком стар для этого – во всех смыслах. Лучше я буду тихо и незаметно тухнуть в своей квартире, распивать каждый вечер спиртное и с удовольствием приближать себя к концу, наблюдая за всем этим хаосом, что творится вокруг, чем с головой брошусь «во все тяжкие», как какой-нибудь пылкий юноша и отчаянный революционер. Спасибо, но это без меня. Я ни во что больше не верю и ничего не хочу. Оставьте меня все в покое. Дайте мне спокойно деградировать здесь в одиночестве. Меня пока никто не трогает – и ладно. Впредь буду осторожнее. Курить только в квартире. Ругаться только когда «оранжевых» нет на горизонте. Я справлюсь. Я примирюсь. Всё равно моя жизнь давно закончена. Всё равно ничего не вернёшь.

Дверной звонок. Проклятие! В последнее время меня вынуждают слишком много общаться. Три месяца в тишине и уединении были мне больше по нраву. Кто может звонить мне в дверь?! Любопытство взяло верх над безразличием. Я лениво поплёлся открывать, на ходу заглатывая таблетку «аспирина» сорокалетней давности. Пожалуй, стоит прикупить более современных лекарств…

За дверью стояла женщина средних лет в строгом брючном костюме, с тщательно убранными волосами; она держала в руках раскрытый телефон, водила пальцем по экрану и улыбалась такой радостной улыбкой, будто только что поела кексов с марихуаной. Она шагнула в квартиру так уверенно, словно мы были давними друзьями, и уставилась на меня, явно ожидая приглашения пройти и выпить чая. Я оставался невозмутимым и упорно молчал, глядя на неё.

– Доброго вам дня, мистер Герберт! Я пришла к вам из частного Центра Волонтёров имени Сатья-юги. Мы проводили электронную перепись наших участников из этого района и обнаружили, что вас нет ни в одном списке. Я пришла предложить вам варианты. Что больше откликается в вашей душе: озеленение улиц, воспитание подростков, охрана порядка на улицах или…, – я с удовольствием наблюдал, как вытянулось её лицо, когда я достал из кармана помятую сигарету, щёлкнул зажигалкой и затянулся. Она не «оранжевая», у неё нет фотоаппарата.

– Извините, вы не могли бы не курить, дым попадает на меня и…

– Я у себя дома. А если вас что-то не устраивает – в вашей воле избавить себя от моего неприятного общества, – я мысленно поздравил себя с тем, как быстро и ловко я освоил современный стиль общения.

– Так чем бы вы предпочли заняться на благо нашего общества?

– Я? Серьёзно? Дайте подумаю. Я предпочёл бы пить абсент и целыми днями валяться на диване. Это вас устроит?

У дамы, кажется, сбились какие-то внутренние настройки. Она беспомощно молчала и хлопала глазами. Мне уже поднадоела эта комедия, и я начал было раздумывать, что будет, если просто аккуратно выставить её за дверь… И жаль, что я этого не сделал. Потому что женщина пришла в себя и выдала:

– В таком случае уведомляю вас, что в случае вашего отказа вступить как минимум в один волонтёрский центр вы будете обязаны заплатить штраф.

– Штраф?! С чего это?

– Да. В размере тридцати процентов от вашего ежемесячного дохода. И такой штраф вам придётся платить каждый квартал.

– Это вы придумали – или так написано в сборнике законов «золотой эпохи»?

– Это правило действует для всех граждан нашей страны.

– А что будет, если я откажусь платить?

– Невозможно. Деньги всё равно будут сняты с вашего банковского счёта.

– Слава «золотой эпохе»! – я схватил первое, что попалось мне под руку, а именно – свой ботинок, и зашвырнул его в другой конец коридора. Со стены с грохотом свалилась картина. Дама испуганно взглянула на меня и поспешила удалиться. Я гневно захлопнул за ней дверь. Прекрасно! Я должен ещё откупаться от них, чтобы меня не трогали. Тридцать процентов! Тридцать! Треть моих доходов от сдачи квартиры. Да, денег у меня ощутимо убавится.

Неужели все так живут? Неужели все с этим согласны? Или им действительно в радость заниматься всей этой ерундой в волонтёрских центрах? Нет, ладно молодёжь. Для них это нечто вроде клуба по интересам. Но взрослые люди тоже обязаны в этом участвовать? Теперь я ещё лучше понимаю и разделяю недовольство моих вчерашних собутыльников. Будь во мне чуть больше жизни и энергии, я бы и сам с готовностью взялся за смену режима, за создание и продвижение новой правящей партии.

Несмотря на то, что меня всё ещё мутило, я отправился в магазин. Закуплюсь основательно едой, спиртным и сигаретами, и несколько недель смогу вообще не выходить из дома. Ничего приятного меня за этими стенами всё равно не ждёт. Там Адель с фотоаппаратом и её друзья. Там Джа с его ухмылочками, Экхарт с грандиозными идеями и их товарищи. Там волонтёры, энтузиасты и улыбчивые прохожие. И все они от меня чего-то хотят, чего-то ждут, к чему-то призывают. Да отправляйтесь вы все к чёрту! Я не хочу. Может быть, в другой жизни.

***

Стоило мне только выйти из квартиры, как я снова услышал своё имя. Какого дьявола? Я отсутствовал сорок лет. Меня никто не должен знать. Меня все забыли. Все, кто был мне дорог, умерли. Почему тогда я уже третий раз за последние несколько дней слышу «Герберт» – то на улице, то в супермаркете, то на лестничной площадке?!

Я вытащил ключ из двери и обернулся. На меня смотрела ухоженная дама и, разумеется, улыбалась.

– И вам доброго дня, хорошего настроения и всех благ! – пробормотал я, пытаясь проскользнуть к лифту и избежать формального и до тошноты вежливого разговора с соседкой.

– Герберт, постойте! Вы меня не узнаёте? Не помните?

Я остановился.

– Немыслимо! Сорок лет прошло. Признаться, не думала, что когда-нибудь вас снова увижу. Я думала, вы погибли, а потом до меня дошли слухи, что вы впали в кому. Представляете, до сих пор помню, как плакала тогда, когда узнала страшную новость… о той катастрофе…

– Благодарю за сочувствие, но я предпочёл бы ни о чём не вспоминать, – я смотрел на неё, но не узнавал. Ещё бы. Сорок лет. Чёртовы сорок лет. Полжизни, даже больше.

– Конечно, конечно… Извините меня. Это я, Джулия. Вы помните? Мне было двенадцать, я иногда заходила к вам в гости и играла с вашей дочерью… А ещё я была по-детски влюблена в вас, но вы, конечно, ничего не замечали и не обращали внимания на вашу юную соседку, – засмеялась она.

Я всё вспомнил. Девочка из соседней квартиры. Она часто дарила Виолке конфеты, а моя жена укоризненно качала головой и говорила, что детям столько сладкого нельзя. А потом сама же, смеясь, кормила дочку этими конфетами, время от времени милостиво угощая и меня.

И этой девочке сейчас за пятьдесят. И она, оказывается, была влюблена в меня. Впрочем, я уже давно потерял способность удивляться чему-либо.

– Теперь вы просто обязаны зайти ко мне на чай! – постановила она.

Мне вдруг стало любопытно:

– Ну, раз обязан, то зайду.

Её квартира поразила моё воображение. Она прошла в кухню, и свет зажёгся сам. Она сказала: «Два чая», и машинка принялась сама разливать по чашкам ароматный кипяток. Она крикнула: «Музыка, сборник пять» – и из невидимых колонок, спрятанных, должно быть, по всему периметру комнаты, полилась приятная мелодия. Она села в массажное кресло – и оно мгновенно откинуло спинку и опустилось, создав максимально удобные условия для своей хозяйки и слегка завибрировав. Я смотрел на всё это, открыв рот. И, вроде бы, ничего слишком уж необычного и принципиально нового – но в моё время такие вещи не были распространены в быту, да… Кстати, а как всё это работает – неужели на электричестве?

– Джулия, а как работают все эти датчики движения, музыка и прочее? – я оглядывался по сторонам, но не видел ни розеток, ни проводов.

– Они берут энергию из воздуха, – удивлённо взглянула на меня хозяйка и вдруг взмахнула руками, – Ах, ну да, конечно, вы же не знаете! В ваше время такого ещё не было. Это, понимаете, как беспроводной интернет. Радиоволны летают по комнате, и все устройства автоматически питаются этой энергией.

– Неплохо! Наконец это придумали, – оценил я.

– Я, наверное, сумбурно объясняю, – забеспокоилась соседка, – Для меня-то это уже само собой разумеющееся. Ещё есть датчик температуры, он сам настраивает комфортный режим в помещении. Ещё – автоматический очиститель воздуха. Всё это спрятано в стенах, больше не нужны никакие батареи или что там раньше было, кондиционеры?

И всё-таки это любопытно. Я совершил небольшое путешествие во времени. И оказался в новом мире. Фантастика. До сих пор не могу до конца в это поверить. Машины с автопилотом. Энергия из воздуха. Вот только с путешествиями на Марс как-то по-прежнему не очень.

– Как вы, Герберт? Я видела сюжет о вас в Сети. Врачи рассказывали, как испробовали какое-то новое лекарство на человеке, сорок лет пролежавшем в коме, и оно подействовало всего за два дня. Потом показали вас. Вы были очень бледны и лежали без движения, а ваше лицо напоминало восковую маску. А следующие кадры – вы, уже бодрый и полный жизни, взволнованно разговариваете с врачом. Как здорово, только подумайте! Вас вернули к жизни, а вы помогли современной медицине шагнуть вперёд и убедиться в эффективности лекарства!

– Что-то не помню, чтобы я на это соглашался, – мрачно заметил я. Не зря мне казалось, что я стал невольным участником эксперимента.

– Ну конечно, как вы могли согласиться, когда вы лежали в крио-камере, не приходя в сознание! – рассмеялась она.

Смешно. Действительно. Чего это я?

– Что за крио-камера? Заморозка?

– Да. Вы прекрасно выглядите. Молодо и свежо.

Тут я подумал, что и Джулия выглядит слишком хорошо для своих пятидесяти с лишним лет. Я бы дал ей максимум сорок, никак не больше.

– Вы тоже используете разные крио-процедуры? На вашем лице почти нет морщин.

– Да, конечно. Правда, они довольно дорогие, но раз в год я могу себе это позволить.

Джулия наконец вспомнила про чай. Она повернулась к аппарату и протянула мне чашку густого тёмного напитка с ароматом манго. Быть не может! Почти нормальный чай. Я думал, здесь теперь пьют только чай из травы.

– Спасибо. Вкусный чай.

– На здоровье, Герберт! – разулыбалась хозяйка. – Вот, берите ещё, пожалуйста, печенье и злаковые тосты. И виноградный джем. Или вы больше любите из маракуйи?

– Благодарю, мне всё равно.

Чтобы спокойно поесть, я перевёл стрелки разговора на собеседницу, поинтересовавшись, как у неё дела и чем она живёт. Она, забыв про чай, тут же принялась без остановки болтать. О том, как она любит животных и как ей нравится её работа ветеринаром, вот только дома у неё нет зверушек, потому что она часто пропадает на работе до поздней ночи, а потом ещё спешит в центр помощи бездомных собакам и кошкам, которых, впрочем, с каждым годом становится всё меньше. О том, что она всегда мечтала о большой семье, но не сложилось: детей нет, муж таинственным образом исчез двадцать лет назад, и с тех пор она посвятила свою жизнь работе.

Услышав про мужа, я чуть чаем не подавился. Сам не понимаю, почему, но меня это известие сильно взволновало.

– Как исчез?

– Сколько раз я задавала себе этот вопрос, вы бы знали, Герберт! Он не мог уйти и бросить меня, он меня очень любил. И даже если бы захотел расстаться – обязательно бы сделал это по-человечески. Он не мог просто сбежать. И убить его не могли. В тот год как раз перевелись все преступники, и официально наступила Сатья-юга, да и не было у него врагов.

Любопытно. Контранархисты как раз говорили, что преступников убили двадцать лет назад. Так, может быть..?

– А что, если он сделал что-то плохое перед исчезновением..? Вы думали об этом? Может, нарушил какой-то закон?

– Почему вы спрашиваете об этом? Вообще-то да, было там одно нехорошее происшествие… Знаете, у нас тогда был сложный период, мы влезли в кредиты… я лечилась, пыталась забеременеть… И мой Эдвард подделал документы, подделал наши паспорта и изменил фамилии. Он знал, как это всё происходит, сам работал в этой сфере. Уж не знаю, что он там ещё придумал, да только кредиторы от нас отстали. Официально у них на нас ничего не было. Хотя они грозились докопаться-таки до правды при помощи полиции… А через три месяца он пропал.

– Так это их рук дело! Кредиторов и полицейских?

– Что вы, что вы, – отмахнулась Джулия. – Я же говорю – как раз в тот год наступила новая эпоха. Немыслимо, чтобы кто-то совершил такое преступление, так как преступников на свободе просто не осталось.

– Да почему вы так в этом уверены?

– Я это точно знаю, Герберт. И как бы мне ни было больно, я никогда никого не обвиняла в исчезновении мужа. Вероятно, с ним случилось какое-то страшное несчастье. Это было летом. Может быть, он утонул в реке.

– Утонул в реке? Но это же абсурд!

– Почему абсурд? Мой Эдди любил купаться, и делал это при каждом удобном случае.

– А вы слышали что-нибудь про убийства преступников в тюрьмах?

– Это же просто сплетни, Герберт. Ну что вы. Сплетни, которые распускают обиженные подростки и алкоголики, потому что им больше не дают свободно пьянствовать и буянить.

Просидев у соседки ещё десять минут, я вежливо распрощался и продолжил свой путь в магазин. Моя ненависть к новой эпохе усилилась. Проклятое время! А Джулия – просто наивная дура, которой заботливо вложили в голову «правильные» убеждения. Совершенно очевидно, что её мужа тайком убили, как «неподходящего» новому миру человека, как преступника, несмотря на то, что он даже в тюрьме не сидел и не был осуждён. А она улыбается, верит всему, что ей говорят, и твердит какую-то чушь о том, что он утонул.

В сильном волнении я чуть не налетел на прохожего, который тут же извинился и доброжелательно улыбнулся мне – так широко, будто рекламировал зубную пасту! Я почувствовал сильное желание выбить ему все эти белоснежные, безупречно ровные зубы. Теперь я знаю почти наверняка: улыбки этих людей сделаны из крови тех, кто улыбаться так и не научился и посмел хоть в чём-то не соответствовать идеалу «золотой эпохи». Да, разумеется, подделывать документы и скрываться от кредиторов нехорошо – но разве человек, решившийся на это, заслуживает смерти?

Я знал. Я всегда знал, что с этим обществом что-то не так. Кругом одна фальшь. Красивая блестящая обёртка, внутри которой вместо конфеты скрывается комок ноябрьской грязи.

***

Я много раз думал – а что, если Марта всё-таки осталась жива в той аварии? Ей сейчас должно было бы быть чуть больше семидесяти лет. Что, если она переехала жить за границу и просто не знает о моём пробуждении? Или, быть может, наоборот – знает. И специально не напоминает о себе, боясь моей реакции? И сама попросила врачей солгать мне о её смерти? Представляю, как ей было бы тяжело вновь меня увидеть. Наверное, она так бы и не решилась встретиться со мной, боясь заглянуть в мои глаза и обнаружить в них недоумение – кто эта пожилая дама с морщинистой кожей и седыми волосами? Нет, это не моя прекрасная, молодая, тонкая и гибкая рыжеволосая Марта!

А я – как бы чувствовал себя я? Да, я бы обнял её – а что потом? Время безжалостно. Страшно видеть любимую женщину, подошедшую к финальной четверти жизни, в то время как сам ещё вроде бы молод. Даже если она регулярно проходит все эти крио-процедуры и хорошо выглядит… Но я всё равно бы встретился с ней. И мы стали бы жить вместе, я относился бы к ней с заботой и уважением, как к матери. Ухаживал бы за ней. Слушал бы её истории из жизни. И мне сейчас не было бы так пусто. Хотя… Может быть, она снова вышла замуж, и сейчас рядом с ней – какой-нибудь ворчливый старик? Как я сам, только с седыми висками.

Бред, бред! Она мертва. Она погибла в тот солнечный летний день сорок лет назад. Я один. Абсолютно один в этом чужом холодном будущем.

Мои родители меня, конечно, не дождались. Мой товарищ умер несколько лет назад. И соседка – единственный человек, который меня помнит. Интересно, есть ли кто-то ещё? Из тех, кого я знал, и кто ещё жив? Я начал хаотично перебирать в памяти имена. Впервые за несколько месяцев я вдруг ощутил жгучую потребность найти хоть кого-нибудь. Поговорить по душам об этой «золотой эпохе», без улыбок и масок. Выяснить, на самом ли деле всё так плохо – или я просто отношусь к этой «идиллии» предвзято? Действительно ли мужа соседки убили, как и других преступников – или это не более, чем сплетни? Правы ли контранархисты в своей борьбе – или это всего лишь шайка вечно недовольных «революционеров», из тех, кто только и умеет, что ломать, не думая, чем это всё обернётся, и как потом всё отстраивать заново..?