Что мне сказать тебе, Мария-Анна

Ольмерик спустил ноги с кровати и встал на пол. Тут же загудела голова, заныла левая рука и возникла глухая боль в груди и шеи. Он сделал шаг, затем другой. В голове вроде прояснилось. Он огляделся. Его форма лейтенанта протикторов висела на своём обычном месте. Вот только нигде не было видно оружия. Но оставался еще походный сундук, в котором хранились два его старых меча, которыми он когда-то рубил ненавистных даннов. Стиснув зубы, он принялся одеваться.

Мария-Анна шла по Италийской галерее, направляясь в свои покои. Она несколько часов провела в библиотеке за чтением книг и теперь, чувствуя себя утомленной, хотела немного поваляться на кровати. По пути её нагнал маркиз Ринье, он тоже выглядел слегка уставшим.

– Ваше Величество, простите что беспокою, но меня снова донимал этот занудный маэстро Гвализи. Я думаю пора что-то с этим решить.

Мария-Анна не слишком приветливо посмотрела на своего секретаря.

– Что там еще нужно решить?

– Ваше Величество, я докладывал вам уже два раза, – с едва уловимой обвинительной ноткой произнес Антуан де Сорбон. – Его Высочество не желает отпускать от себя эту акробатку. Он практически проводит с ней всё своё время.

– И что? Вы что-то имеете против этой девчонки. Снова забыла как её имя.

– Элен. – Маркиз тяжело вздохнул. – Я ничего не имею против неё. Она мила, умна, очаровательна и это вообще не моё дело. Но этот итальянец желает покинуть дворец, говорит, что ему нужно отправляться в какое-то турне и что он теряет деньги.

– Так пусть отправляется, мы его не держим. Он всем нам уже порядком наскучил.

– Ваше Величество, я же и говорю. Принц не желает отпускать от себя Элен, а Гвализи требует, чтобы она уехала с ним. Она якобы звезда его труппы и приносит ему колоссальные деньги.

Мария-Анна остановилась и повернулась к секретарю.

– Вот все беды от этих женщин, – улыбнулась она, – не так ли, маркиз?

Но Анутан де Сорбон не улыбнулся в ответ.

– Вы же прекрасно знаете, Ваше Величество, что я так не считаю.

Мария-Анна пристально посмотрела на него.

– Да, я знаю. Но еще я знаю, что вы мой секретарь, у вас огромная власть. Так неужели вы не можете решить такой пустяковый вопрос без моего участия?

– Ваше Величество, вы не справедливы. Ведь дело касается принца. Как я могу это решить?

– Причем тут принц. Разберитесь с этим комедиантом. Эта Элен что, его рабыня? Ну так выкупите её.

– Я пытался предложить ему деньги, но этот итальянец совершенно не знает меры. Он потребовал такую сумму за эту девчонку, что её просто неприлично произносить вслух.

Мария-Анна вздохнула.

– А четверть этой суммы прилично произносить вслух?

– Ну, пожалуй.

– Хорошо. Тогда предложите ему эту четверть чтобы он убрался прочь, оставив свою акробатку здесь. Если он откажется, скажите ему что тогда эта сумма будет передана самым жутким головорезам трущоб Барбеса с тем условием чтобы они хорошенько выпотрошили славную труппу маэстро Гвализи.

– Вы шутите, Ваше Величество?

– Отнюдь. Раз у вас не хватает фантазии, я пытаюсь дать вам подсказку. Можете, например, еще сказать ему, что если он не возьмет эту сумму, то будет передан мэтру Сансэну чтобы тот тренировал на нём своих бойцовских псов.

– Я понял, Ваше Величество. Я постараюсь решить этот вопрос сам.

Маркиз поклонился и отправился прочь.

Мария-Анна вошла в свой будуар и с облегчением опустилась в кресло возле распахнутого, выходящего в сад окна. Мягкий благоуханный свежий ветерок ласково коснулся её лица. Мария-Анна улыбнулась. Кто-то вошел в комнату. Мария-Анна повернула голову и с удивлением увидела Ольмерика. Тот выглядел очень бледным, непривычно исхудавшим, с запавшими глазами. На шее на белом платке выступило маленькое темное пятнышко.

Мария-Анна поднялась с кресла и пошла навстречу протиктору.

– Лейтенант, – радостно сказала она. – Как вы себя чувствуете?

Королева подошла совсем близко к нему, с улыбкой вглядываясь в его глаза. Неожиданно он сделал шаг вперед, схватил её за шею и что есть силы толкнул от себя. Женщина не удержалась на ногах, полетела спиной назад, упала и несильно ударилась головой о кресло. Совершенно ошалевшая, Мария-Анна забарахталась на полу, пытаясь подняться.

Ольмерик вынул меч и шагнул к ней. Увидев это, Мария-Анна застыла, в полнейшем изумлении взирая на своего верного протиктора. Тот приблизился и поднял меч для удара. У Марии-Анны словно остановилось сердце. Она вдруг с невероятной отчетливостью поняла, что сейчас она умрёт, вот прямо в эту минуту этого дня её жизнь завершится. Это жуткое пронзительное осознание парализовало её. Её охватил доселе никогда не виданный ею страх, этот страх буквально физически стянул обручем её грудь и сжал сердце так, что она не могла вздохнуть, ощущая острую боль. Глядя в потемневшее лицо Ольмерика, она жалобно прошептала: "За что?"

Ольмерик уже знал, что ударит её в шею, он убьёт её быстро чтобы она не мучилась. Но эти её распахнутые глаза и жалобный вид всё еще удерживали его от удара. Он остро чувствовал, что ему ни в коем случае не следует заговаривать с ней. Заговорит и всё пропало. Но это было выше его сил – не ответить на её взгляд и испуганный вопрос.

– Ты предала своего короля, – безжизненным голосом произнес он. – Ты предала своего мужа. Ты захватила трон. Ты предала род Вальрингов и из-за тебя мы нарушили свою клятву. Мы клялись защищать Вальрингов, а защищали самозванку и помогали тебе против истинного Вальринга. – И чуть помолчав, он с непоколебимой уверенностью резюмировал: – Ты должна умереть.

Мария-Анна затрепетала. Она конечно поняла откуда дует ветер, но также прекрасно понимала, что твердолобый норманн, поверивший, что она обманула протикторов и заставила нарушить их свою святую клятву, не задумываясь убьёт её, зарубит её мечом без всякого сомнения и жалости. Она бросилась вперед и, цепляясь за штаны Ольмерика, умоляюще глядя на него снизу-вверх, быстро затараторила:

– Он обманул тебя. Клянусь тебе! Денсалье ненавидел меня. Всё что он сказал ложь. Верь мне, я прошу тебя! Верь!

Клинок норманнского меча висел буквально в полуфуте от левого виска королевы.

– Гуго Либер это король Джон Вальринг, – твёрдо признес протиктор. – Ты хотела захватить трон, но побоялась убить истинного короля и упрятала его в подземелье. Денсалье видел портрет короля в доме бывшего канцлера и на портрете был Гуго Либер. У Гуго Либера огромный шрам на правой ноге, там же куда короля Джона ударили копьём в битве при Бавии. Ты лжешь. – И чуть помедлив, с особой яростью произнес: – Графиня!

У Марии-Анны всё заледенело внутри. Ей почудилось что её обдало могильным холодом, а из из-за плеча неумолимого варвара на неё взирает мёртвый Филипп дю Тьерон. И страшное слово "возмездие" почти лишило её сил. На какую-то секунду где-то в самой основе её души та сущность что была её глубинной внутренней самостью и которая всегда была на её стороне, ибо иначе и быть не могло, вдруг смиренно признало что это "справедливо". Но что-то другое, ещё более глубинное, более животное и первобытное отказывалось мириться. Мария-Анна неистово сжала штаны протиктора и с надрывом заговорила:

– Это всё ложь! Милый Ольмерик, я прошу тебя, верь мне. Граф хотел отомстить мне. Когда он понял, что умирает, он решил напоследок опорочить меня в твоих глазах. Это же очевидно. Ты же ничего не знаешь. Он постоянно домогался меня. Он мечтал лишь об одном: чтобы я сделала его своим супругом, а потом и королём. Но я не хотела этого ни за что на свете.

Увидев, что Ольмерик вроде как внимательно её слушает, Мария-Анна позволила себе отпустить его ноги и, продолжая говорить, встать во весь рост.

– И тогда он придумал всю эту нелепицу с Гуго Либером, будто он покойный король Джон Вальринг. Ему пришло это в голову, когда он увидел его голым в купальне, увидел тот самый огромный шрам на ноге. Но это всё ложь, случайное совпадение. Неужели ты не понимаешь? Он придумал ещё какие-то мелочи, ложь про этот портрет, какую-то глупую песенку, страсть к рыбалке. Но это всё полная нелепость. Как ты мог в это поверить? Множество людей знавшие короля Джона, видели Гуго Либера. Тот же смотритель охотничьего домика в Зовущем логе, старый Жан Левандор. И отчего же они по-твоему не признали его? И если Гуго Либер это король Джон, то ответь мне почему он не отомстил мне. Я много раз оставалась с ним наедине. Ему ничто не мешало сломать мне шею, но почему же он этого не сделал? И почему же он тогда не объявил всем что он король Джон, скажем на той церемонии в Реймсе? Ведь десять лет это не так уж много чтобы его все забыли. А знаешь почему? Потому что он ни король Джон и никогда им не был. Но Денсалье, сочинив эту басню, стал угрожать мне что расскажет её всем. А ты знаешь во что превращаются малейшие слухи. Что мне оставалось делать?

– Ты лжешь, – упрямо сказал Ольмерик и левой рукой схватил её за шею, а правой направил острие меча ей в лицо.

Теперь Мария-Анна ощутила скорее не страх, а злость, из-за того, что этот глупый северянин никак не мог проникнуться её словами.

– Ты лжешь, – повторил он. – Он король Джон. Именно поэтому он знал тайные проходы этого дворца и сумел исчезнуть из капеллы и оказаться в покоях принца. И я думаю он не захотел объявлять о себе всем, только потому что увидел своего сына и решил, что тот будет славным королем и ему ни к чему возвращаться и затевать войну с тобой. И ты забываешь, что я видел как ты вела себя с ним и как он вел себя с тобой. Ты для него ни была королевой, а равной ему женщиной и ты признавала это.

Мария-Анна обеими ладонями взялась за мужскую руку, сжимавшею ей горло.

– Мне трудно говорить, – просипела она и он ослабил охватку.

Мария-Анна несколько раз сглотнула и сказала:

– Ну что ж если ты так уверен, то давай, лейтенант, пронзай меня мечом. Если думаешь, что знаешь кто такой Гуго Либер.

Ольмерик колебался. Наконец он спросил:

– Кто же он тогда такой?

Мария-Анна неотрывно смотрела ему в глаза и молчала.

– Кто? – Рявкнул Ольмерик и приблизил острие меча к основанию её шеи.

– Это мой брат. Мой старший родной брат Гуго ле Бран де Савойе.

– Ты лжешь!

Мария-Анна как могла отрицательно покачала головой.

– Не лгу. – Она вздохнула. – Не лгу. Мой брат. Мой родной брат Гуго. Брат, который всегда любил меня, но не как сестру, а как женщину. С самой юности он добивался меня. А я противостояла ему. А когда я познакомилась с Джоном Вальрингом и мы полюбили друг друга, брат окончательно обезумил. Он погрузился в какие-то бесовские еретические учения, он кричал что, если даже ему придётся продать душу дьяволу только чтобы я была с ним, он сделает это.

Ольмерик опустил меч и убрал руку от шеи Марии-Анны.

– Когда полтора года спустя Джон тяжело заболел, Гуго торжествовал. Он говорил мне что это он наслал на короля порчу, что я всё равно будто принадлежать ему. А когда к моему великому горю Джон умер, брат решил, что настал его час. Он снова попытался овладеть мной, несмотря на то что я уже носила под сердцем дитя. Гуго совершенно спятил, он обещал, что нашлет порчу и на моего не рождённого ребёнка, если я не буду с ним. Но теперь он хотел большего. Чтобы я объявила его своим мужем. Он хотел уже не только меня, но и корону. И я поняла, что должна избавиться от него. Но он был моим родным братом, плодом того же чрева что и я, я не могла просто приказать убить его. В конце концов когда дело не касалось его страсти ко мне, он был вполне умным и благородным человеком. И да, я приказала схватить его, переправить на Бычий остров и запереть в самой глубокой темнице, запретив хоть кому-то видеть его и разговаривать с ним. Я не знала, что еще делать. Хоть я и не верила, что он колдун и наслал болезнь на Джона, я действительно боялась, что он что-нибудь сделает Роберту. Я боялась, что Гуго как-нибудь опозорит меня, что начнет рассказывать какие-то мерзкие выдумки обо мне, я боялась его. Но не смела убить. А потом эта ведьма из Даргобурского леса сказала, что исцелить Роберта может только мой самый заклятый враг, похороненный в подземельях Бычьего острова. И я поехала к брату и освободила его. И вот так оно всё и началось. Гуго очень изменился за эти одиннадцать лет. Он больше не желал владеть мною и действительно хотел помочь моему сыну. И помог. – Мария-Анна сделала паузу и веско сказала: – И да, он знал о потайном ходе из капеллы, который когда-то давно показал Джону его отец, а Джон мне и Гуго. И да, у Гуго была страшная рана на правой ноге, в юности на охоте, дикий вепрь вспорол ему бедро. И да, я вела себя с ним как с родственником и он не относился ко мне как к королеве.

Мария-Анна обвинительно поглядела в глаза протиктора.

– А потом пришел Шон Денсалье. Он придумал эту басню о короле и пытался через угрозу что расскажет об этом всем овладеть мною и заставить меня сделать его своим супругом. История повторялась. Всегда одна и та же история. Потому что вы, мужчины, хотите только двух вещей: власть и красивую женщину. И что мне оставалось? Я прекрасно понимала что если я сделаю как он хочет, он рано или поздно попытается избавиться от Роберта. Он захочет своего ребенка и чтобы тот со временем получил трон. И тогда я, как и одиннадцать лет назад, пришла к человеку, которому я доверяла больше всего на свете. И попросила помощи. И ты помог мне. А потом пришел сюда и собрался убить меня? – В прекрасных серых глазах Марии-Анны заблестели слёзы. – Я доверяла тебе как никому в этом мире, я всегда верила, что ты защитишь меня от любых опасностей, от любого зла. И в самом дурном сне мне не могло привидеться что ты направишь на меня меч. Неужели трудно было понять, что подлый Денсалье перед смертью сделает всё чтобы отомстить мне?

В комнате повисла тишина. Мужчина и женщина молча смотрели друг другу в глаза.

Мария-Анна уже была готова поверить что ей удалось убедить норманна и радостные нотки облегчения уже тихонько звякнули в её душе. Но затем Ольмерик схватил её за шею и с огромной силой швырнул на пол. Женщина полетела вниз лицом вперед. Она выставила перед собой руки и упала на четвереньки. Протиктор вцепился в её волосы левой рукой и грубо дернул в сторону. Мария-Анна взвизгнула, от пронзительной боли у нее навернулись слезы. Ей пришлось откинуться назад, она уселась на пол, ударившись спиной о кресло. Ольмерик стоял перед ней с мечом в руке и с невероятным холодным презрением глядел на неё.

– Ты лжешь, – глухо произнес он. – Ты всегда лжешь. Из-за тебя я и мои братья стали клятвопреступниками, предав истинного короля, которому мы поклялись в верности именем наших богов. Ты заслуживаешь умереть как проклятая гадина. Мне следует раздавить твою голову ногой как гнилую тыкву. Но я буду милосерден к тебе и ты умрешь от меча. Если хочешь, помолись своему убитому на кресте богу.

Мария-Анна испуганно глядела на него, дрожа всем телом. Её разум метался как бельчонок пытаясь найти хоть какой-то выход из этой ситуации и не находил. С душераздирающим отчаяньем она осознавала что все её уговоры сегодня бесполезны, Ольмерик обезумел, он служил только своим богам, всегда только им и никогда ей. Взмокшими ладонями она упиралась в паркетный пол, пытаясь отодвинуться назад, отдалится от своего убийцы, но лишь плотнее прижималась к тяжелому креслу из баварского дуба за её спиной.

Ольмерик начал что-то говорить на своём варварском языке и его правая рука пошла чуть назад, поворачивая меч. Мария-Анна перестала дышать, она поняла что сейчас он нанесет удар. В голове где-то в виске возникла разламывающая боль, кишечник скрутило в тугой гудящий узел, это уже был не страх, а совершенно дикий животный ужас гибнущего организма. В гаснущем разуме билась одна единственная мысль что нужно закричать, закричать изо всех сил, но Мария-Анна уже была не в состоянии сделать это.

– Что здесь происходит? – Раздался звонкий детский голос за спиной Ольмерика.

Рука Ольмерика, державшая меч, замерла. Он неотрывно глядел на королеву и молчал.

– Что здесь происходит? – Повторил Роберт звенящим голосом, обходя протиктора и приближаясь к сидящей на полу матери.

Мальчик переводил пронзительный встревоженный взгляд с женщины на мужчину и обратно.

Мария-Анна не могла произнести ни слова, она только смотрела на сына и слышала как оглушительно стучит сердце в её голове.

– Вам лучше уйти, принц, – сказал Ольмерик.

Роберт с удивлением поглядел на него и нахмурился.

– Почему я должен уходить, лейтенант? Я хочу знать что здесь происходит. Что вы намерены делать? И почему ваш клинок обнажен? – Голос мальчика заметно дрожал, а лицо раскраснелось. – Вы… вы смеете угрожать моей матери?!

Протиктор посмотрел на ребенка тяжелым отрешенным взглядом. После долго паузы он медленно произнес:

– Эта женщина чудовище. Она совершила предательство собственного мужа…

– Не смей! – С яростью сказала Мария-Анна. – Не смей, негодяй!

Она резко подалась вперед, желая подняться на ноги. Но Ольмерик сделал к ней шаг, приставил острие меча к её груди и женщина застыла на месте.

– Как вы смеете!… – Закричал Роберт, задыхаясь от гнева. Он бросился к матери и встав рядом с ней, огромными пылающими глазами уставился на Ольмерика. – Как вы смеете, лейтенант, угрожать королеве?! Я позову стражу. Вас … вас повесят!

Ольмерик снова смотрел только на Марию-Анну.

– Она не королева. И никогда ею не была.

Роберт шагнул вперед. Было очевидно что ему очень страшно, его губы дрожали, а лицо выглядело так словно он вот-вот расплачется. Тем не менее он, насколько мог твердо, сказал:

– Вы бредите, лейтенант. По всей видимости вы всё ещё не здоровы и вам лучше всего вернуться в постель.

Ольмерик и правда чувствовал себя не важно. Его слегка мутило, в голове шумело, а в глазах иногда плясали цветные пятна.

Он снова посмотрел на мальчика.

– Уйдите, принц. Я убью эту женщину в любом случае. Но клянусь Тором, я не хочу чтоб вы это видели.

– Пойдите прочь, лейтенант, – произнес он дрожащим голосом. – Вы не в себе.

Ольмерик задумчиво глядел на ребенка и Мария-Анна, которая постепенно приходила в себя, вдруг отчетливо поняла что он сейчас сделает.

– Гуго Либер…, – начал протиктор.

– Не смей!!! – Яростно закричала королева и резко подалась вперед. Острие меча вонзилось ей в грудь выше выреза декольте, сталь проткнула белоснежную кожу и потекла кровь. Но женщина словно и не заметила этого. – Не смей говорить этого, мерзавец! Я запрещаю, слышишь!

– Гуго Либер это ваш отец, король Джон Вальринг, – сказал Ольмерик неотрывно глядя в глаза мальчика.

– Замолчи!! Замолчи! – Завопила Мария-Анна, устремляясь вперед и пытаясь встать. Но Ольмерик крепче сжал меч и клинок сильнее вонзился в её грудь. Мария-Анна не выдержала и отпрянула. По её лицу ручьями текли слезы.

– Негодяй, мерзавец, подонок…подонок…, – задыхаясь от злобы и бессилья бормотала она.

С отчаяньем взглянув на сына, она сказала:

– Роберт, это всё ложь, не слушай его! Он болен, он повредился рассудком!

Но Роберт глядел только на протиктора

– Неужели ты этого не понял? – Спросил Ольмерик. – Что он твой отец. Она так сильно хотела завладеть троном, что пошла на всё чтобы избавиться от мужа. Но ей не хватило смелости убить истинного Вальринга и она упрятала его в тюрьму на Бычьем острове. Убедив всех что он умер. А когда ты заболел, Даргобурская ведьма сказала ей что это наказание для неё за всё что она сделала и спасти своего сына она сможет только если освободит его отца.

Роберт был до неимоверности бледен, казалось что он готов свалиться в обморок.

Но Ольмерик глядел на него почти равнодушно.

– И мы, сыны Одина и воины Валгаллы, поклялись своими богами и своей честью что будем служить ей также как служили всем истинным королям из рода Вальрингов, не зная что приносим клятву ублюдочной лживой девке, не зная что мы по её вине становимся предателями и выродками, не зная что помогаем ей отнять трон у Джона Вальринга. И поэтому сейчас она умрет. Но ты, сын Джона Вальринга, не должен этого видеть. И я еще раз говорю тебе: уходи.

Повисла долгая мертвая тишина.

Мария-Анна окончательно обмякла, ей казалось что её тело из пластилина, она утратила всякую способность к сопротивлению, ей уже почти было всё равно что будет дальше. А Роберт стоял окаменев, словно оглохший, неотрывно глядел на ужасного протиктора перед собой, но как будто не видя его.

– Я твой король, – вдруг тихо прошептал он.

Оба взрослых подумали что ослышались.

– Что? – Нахмурившись, переспросил Ольмерик.

– Я твой король, – повторил мальчик громче и тверже.

Он огляделся по сторонам, подошел к столу и взял узкий изящный нож для разрезания бумаг. Затем с болезненной решимостью полоснул себя по левой ладони. Полилась кровь и он протянул руку вперед:

– А эта кровь Вальрингов, тех самых которым служили твои предки на протяжении четырех столетий.

Мальчик подошел к матери и положил руку на меч, направленный на неё.

– Я твой король и я приказываю тебе: убери своё оружие.

Ольмерик мрачно глядел на ребенка.

Марии-Анне, уже вроде бы смирившейся с любым исходом, показалось что протиктор колеблется и в её душе забрезжила надежда.

– Ты не король, – угрюмо произнес Ольмерик.

Мальчик крепче сжал клинок меча.

– Ты сам сказал что она не королева. Моего отца здесь нет. И значит я, Роберт Вальринг, первый сын Джона Вальринга, единственный кому по закону родства и праву крови принадлежит трон этого королевства. Твои предки, твои братья и ты клялись Вальрингам и я, как последний из Вальрингов, требую исполнения этой клятвы.

– Чего же ты хочешь от меня, Роберт Вальринг? – Ледяным голосом спросил Ольмерик.

– Убери свой меч в ножны и отступись от моей матери. После этого ты свободен от своей клятвы и волен покинуть Фонтен-Ри и эту страну. Я даю тебе слово что никто не будет тебе в этом препятствовать.

В комнате повисла тишина. Мария-Анна, затаив дыхание, не спускала глаз с молодого мужчины. Она буквально видела как его разрывает на части. Он жаждет убить её, но не может решиться переступить ту черту что провел перед ним этот юный сопливый мальчишка. И Мария-Анна ощутила почти злорадство. Наконец она увидела что протиктор сдался.

– Отпусти меч, – сказал он.

Принц убрал руку от клинка и Ольмерик вернул оружие в ножны.

Он посмотрел на мальчика долгим тяжелым взглядом.

– Ты совершил ошибку, помешав мне. Она ядовитая змея и убить её доброе дело.

– Уходи, – сказал Роберт и опустил глаза.

– Будь осторожен со змеёй.

Ольмерик развернулся и медленно, чуть покачиваясь пошел к выходу. Его мутило всё сильнее.

Как только он вышел и закрыл за собой дверь, Мария-Анна с некоторым трудом наконец поднялась с пола и бросилась к сыну.

Задыхаясь слезами она принялась тискать его и гладить по голове. "Мой мальчик, мой мальчик…", шептала она. Её переполняла невероятная буря эмоций, в которой смешались и радость от того что она жива, и гордость за сына, и горечь унижения, но глубже всего и основательней её сотрясал страх, она не могла бы точно определить чего же она боится, но боялась и изо всех сил прижимая к себе ребенка она будто старалась им отгородиться от этого страха. "Мой мальчик…", исступленно повторяла она и принялась целовать сына в лоб, в щеки, в глаза. Но Роберт начал сопротивляться, он отворачивал голову, уклоняясь от поцелуев, упирался женщине в грудь, пытаясь высвободиться. "Пустите, пустите меня", сердито говорил он, "да пустите вы меня, ради бога".

Ему удалось оторвать себя от королевы и он отскочил в сторону. Мария-Анна, бледная, растрепанная, испачканная и своей кровью и кровью с ладони сына, испуганно глядела на него.

– Роберт…, – жалобно произнесла она, не зная что собственно хочет сказать.

Роберт смотрел на неё почти неприязненно.

– Мне нужно идти, – сказал он. – Меня ждут.

– Роберт, мой мальчик… я… давай я перевяжу твою ладонь.

– Займитесь собой, у вас кровь идёт, – он кивнул на её грудь.

– Роберт, всё что он сказал о Гуго Либере это…

– Оставим это, сударыня, – грубо перебил её мальчик и это "сударыня" поразило Марию-Анну как удар хлыста. Она замерла.

– Мне нужно идти. Меня ждут, – повторил ребенок, чуть помолчал и затем холодно глядя на мать добавил: – И не смейте хоть как-то воспрепятствовать Ольмерику в его отъезде. Я дал ему слово.

Мария-Анна глядела на сына и в глазах у неё стояли слёзы. Невыносимая пронзительная тоска затопила ей душу и застыла комом в горле. Отчаянное ощущение безжалостной бессмысленности своей жизни и глубинного одиночества своей судьбы сдавили ей сердце. Она шагнула к сыну:

– Роберт!…

Но он быстро развернулся и вышел из комнаты.

Мария-Анна осталась одна.

Она долго стояла на одном месте, глядя на закрывшуюся за сыном дверь. Затем, опираясь на стол, она медленно подошла к креслу и опустилась в него. Закрыв лицо ладонями, она заплакала.