Что мне сказать тебе, Мария-Анна

– Догадываешься зачем я явилась к тебе? – Спросила она.

Герцог равнодушно пожал плечами.

– Кто тебя знает. Видимо чтобы совершить очередную подлость или может нелепость наподобие назначения меня морским министром. До сих пор не понимаю зачем тебе это было нужно.

– Я пришла чтобы совершить справедливость, – торжественно произнесла Мария-Анна.

Филипп усмехнулся.

– Справедливость? Неужели ты намерена заколоть себя кинжалом у меня на глазах? Если так, то боюсь этого недостаточно. Если ты и правда хочешь справедливости, то тебе следует собственноручно распороть свою грудь, вырвать своё черное сердце и растоптать его. Хотя за твои злодеяния и этого будет мало.

Мария-Анна ощутила, как внутри неё закипает бешенство.

Но в этот момент где-то снаружи, во дворе замка, раздались какие-то крики и словно бы даже лязг оружия. Мария-Анна с тревогой посмотрела на герцога. Но тот то ли не услышал, то ли не предал этому значения, продолжая угрюмо глядеть на свою гостью.

– Я заберу у тебя всё, – сказала она негромко.

Герцог подался назад, упираясь в спинку стула, сгорбился и сник. Свою грозную шпагу он положил на колени.

– С этим ты опоздала, – проговорил он, чуть помолчал и добавил: – Тварь!

Мария-Анна вздрогнула и залилась краской. Но она удержала себя от резких слов и всё ещё достаточно спокойным тоном произнесла:

– Не я убила твоего сына. Это ты не сумел уберечь его.

Глаза герцога вспыхнули.

– Тварь! – Почти крикнул он. – Ублюдочная, алчная, безжалостная гадина! Ты убила не только моего сына, ты убила бессчётное количество сыновей. Ты убила даже своего мужа. Ты жадная ненасытная кровососущая паучиха. Бог и тот уже отвернулся от тебя. И за все свои злодеяния тебе непременно суждено гореть в аду. После твоей смерти люди будут проклинать твоё имя и плевать на твою могилу.

Мария-Анна опустила взгляд в пол. Перекошенное злобой лицо герцога было невыносимо отвратительно. Кроме того она подумала что его вот-вот может хватить удар и почти испугалась этого. Она ни за что не хотела ему такого милосердного конца. И с томительным нетерпением она ждала трубный глас своего герольда, но труба молчала.

Когда герцог затих, она снова посмотрела на него и поняла, что больше не в силах ждать.

– Ты пытался отравить моего сына и ещё смеешь проклинать меня?! – Сказала она дрожащим от гнева голосом. – Ты подлый мерзавец, мизер! Ты заставлял ребёнка месяцами страдать от боли, биться в судорогах и корчах, исходить жаром в лихорадке и теперь говоришь о Боге?!

Филипп дю Тьерона казалось был ошеломлен её словами. Он глядел на королеву с удивлением.

Мария-Анна перевела дух и сказала еще раз, теперь громче и злее:

– Я заберу у тебя всё, негодяй. Всё что только осталось. Даже мёртвую руку твоего сына.

– Ты пришла чтобы убить меня? – Спросил он.

Мария-Анна угрожающе посмотрела на него, но ничего не ответила.

Филипп дю Тьерон встал с кресла, взяв свою шпагу обеими руками, и некоторое время глядел на королеву сверху-вниз. Затем медленно вынул клинок и отбросил ножны в сторону.

Глаза Марии-Анны испуганно расширились. Она вскочила со стула и принялась пятиться назад, не спуская глаз с герцога. Тот стоял на одном месте, взирая на женщину с нескрываемым презрением.

– Мне следовало это сделать ещё двенадцать лет назад, – сказал он. – И я спас бы мою страну, моего короля и моего сына. Но я струсил. Трусость самый гнусный из грехов человеческих.

Он сделал шаг вперед, поднимая шпагу.

Мария-Анна оглянулась на дверь. Было очевидно, что она не сумеет легко распахнуть эти тяжелые, высотой в два человеческих роста, дубовые створки и выскользнуть из залы. А главное как же это будет унизительно, когда все кто за дверью, и свои, и чужие, увидят как она улепетывает со всех ног от старика. Она будет выглядеть жалкой и ничтожной, а герцог мрачным, грозным и величественным. Она снова посмотрела на него. Он медленно приближался. Филипп дю Тьерон не выглядел немощным и определенно ему хватит сил и умения чтобы сделать один выпад и она отчетливо представила как стальной клинок пронзит её нежную белую грудь, скорей всего пронзит так что выйдет у неё из спины. Её охватил ужас. Она бросилась к двери, собираясь закричать, позвать на помощь. Но не закричала, ей опять помешала гордость. Она оглянулась. Великий ловчий приближался.

За дверью послышался шум. Шаги, грохот, громкие голоса. Створки открылись внутрь залы и в помещение вбежал Андрэ Мостин.

– Ваша Светлость!! – Крикнул он, пролетев мимо королевы и вроде даже не заметив её. – Они захватывают замок!

За секретарем в залу вломились разряженные бравые миньоны герцога. Они уже были с оружием в руках. Один из них громогласно крикнул стражникам с церемониальными копьями: – Не пускайте их! Не пускайте!!

Послышался топот, какая-то возня, глухие удары

Мария-Анна отступила куда-то к окнам, опасливо глядя на вооруженных молодых людей. Андрэ Мостин ошеломленно застыл на месте, увидев что герцог уже на ногах и со шпагой в руке. Филипп, уразумев что происходит, указал шпагой на королеву.

– Хватайте её! Живо!! Тащите её ко мне!

Молодые люди посмотрели на королеву. В их глазах всё же промелькнула некоторая нерешительность или может почти смущение. Но герцог снова яростно потребовал:

– Живо хватайте её! Кому сказал! И закройте дверь! Держите её!

Мария-Анна, приподняв свои юбки, затравленно глядела на миньонов. По их лицам, с которых исчезло всякое сомнение, она поняла что они сейчас исполнят приказ герцога. И тогда, позабыв о всякой гордости, она пронзительно, звонко, визгливо закричала:

– На помощь!!! Олаф! Олаф!! Спаси меня! Спаси меня!!

Раздался чуть ли не звериный рёв, потом какой-то треск и лязг, удары, яростные слова на чужом языке и в Ореховую залу ворвался громадный норманн с мечом в руке. И его меч и его лицо были обильно испачканы кровью. Миньоны, которые уже было устремились к Марии-Анне, резко обернулись. Олаф оглядывался по сторонам.

– Хватайте эту девку!! – Заорал герцог. – Просто схватите её и приставьте нож к горлу!

Андрэ Мостин, кое-как придя в себя, выказывая свою привычную исполнительность, первым побежал к королеве. Двое миньонов присоединились к нему. Четверо других отважно пошли навстречу Олафу и другим протикторам, которые входили в эту секунду в залу.

Трое мужчин почти одновременно приблизились к королеве. Мария-Анна, путаясь в юбках, пыталась уклониться от протянутых к ней рук. Но её схватили. Кто-то дернул её за платье, кто-то сжал её локоть, другой вцепился в плечо. Задыхаясь, изгибаясь всем телом, резко дергаясь в сторону, ломая руки, она с диким отчаяньем пыталась вырваться. При этом с шипением и хрипением продолжая звать: "Олаф! Олаф! Олаф!"

Олаф Энрикссон практически обезумел. Мысль о том, что именно он покроет позором весь славный отряд протикторов, что именно он будет тем, кто не уберёг королеву, что именно он нарушит древнюю клятву роду Вальрингов и именно из-за него суровые боги Севера с презрением отвернутся от него самого и всех его товарищей просто разрывала ему сердце и сжигала голову. И он уже не разбирал ничего вокруг, остервенело рубя мечом всё что двигалось и шевелилось перед ним. Совершенно не замечая, когда чужая сталь терзала его собственную плоть. Он слышал голос Марии-Анны, видел мелькание её черного платья где-то впереди и пробивался туда.

Схватка миньонов и протикторов превратилась в неистовое побоище. Люди изо всех сил старались убить друг друга. Никто уже не думал ни о жизни, ни о смерти, ни о себе, ни о других, ни о какой-нибудь чести и правилах поединка, каждый просто прикладывала все возможные усилия чтоб как можно сильнее изувечить или еще лучше уничтожить того, кто находился перед ним. Рубил и пронзал чужое тело и только это осталось смыслом существования, только это приносило радость. Сражение превратилось в свалку и каждый рубил кого угодно из противников, до кого мог дотянуться в это мгновение. Кто-то уже падал мертвым на каменный пол залы, кто-то поскальзывался на лужах крови и его тут же безжалостно добивали, чтобы он уже точно не поднялся.

Андрэ Мостин, совершенно ошеломленный и обескураженный бескомпромиссностью битвы, растерянно стоял в стороне, завороженно глядя на сражающихся мужчин.

Мария-Анна упала на пол. Двое миньонов, схватив королеву за руки, всё ещё пытались волоком оттащить её в сторону герцога. Но в следующий миг до них наконец добрался Олаф. Первый не успел поднять оружие и меч норманна разрубил ему череп до основания шеи. Андрэ Мостин смертельно побледнел. Мария-Анна, освобожденная от хватки, отползла в сторону. Второй миньон успел кинжалом ударить Олафа в грудь, пока норманн высвобождал свой меч из костей мертвеца. Но удар вышел торопливым и не слишком умелым. Прослойка кожаного доспеха нашитого на куртку Олафа ослабила проникновение клинка и к тому же он пришелся в ребро и лезвие соскользнуло, нанося поверхностную рану. Норманн с небольшого замаху ударил миньона мечом в шею. Клинок вошел примерно наполовину и снова застрял. Молодой человек судорожно задергался, забулькал, захрипел. Кровь из разрубленной шеи щедро окатила всё вокруг. Олаф выдернул меч, миньон сделал пару шагов и свалился на пол. Прямо у ног секретаря герцога.

Олаф Энрикссон глянул на него и, сочтя его абсолютно безобидным ничтожеством, повернулся к королеве. Подошел к ней и протянул руку. Мария-Анна вцепилась в его широченную ладонь и её стремительно подбросило вверх. Кое-как утвердившись на ногах, она посмотрела Олафу в глаза. Тот тоже пристально глядел на неё. Глядел испытующе, стараясь понять всё ли с ней в порядке. У Марии-Анны растрепались волосы, сбилось платье, размазалась подводка глаз, оказался разорванным правый рукав и справа на шее алела большая свежая ссадина.

– Благодарю тебя, – тихо сказала Мария-Анна, дрожа всем телом, и как могла сжала словно бы деревянную ладонь протиктора, пытаясь дать понять ему что благодарит его от всего сердца. – И прошу тебя, больше не отходи от меня ни на шаг.

Олаф коротко кивнул.

К этому моменту в Ореховой зале наступила тишина. Все миньоны были мертвы. Погиб один из протикторов, двое были тяжело ранены и сидели на полу, привалившись спиной к стене. Двое других стояли у двери и смотрели куда-то в галерею снаружи залы.

Сам герцог, совершенно сникший и словно бы безмерно уставший, прикрыв глаза, сидел в своём египетском кресле.

И вдруг с улицы донеслась бодрая мелодия "Санорского марша".

Мария-Анна усмехнулась и посмотрела на Олафа.

– Победа?

– Победа, – согласился он.

Но Мария-Анна не двигалась с места. Она ощущала внутри какую-то зияющую пустоту и не чувствовала себя победительницей. Ей захотелось покоя. Усесться, как старый герцог, в удобное кресло, закрыть глаза и чтобы всё исчезло. Слишком много было смерти. И слишком близко.

Где-то за дверьми послышался топот множества тяжелых сапог и бряцанье оружие. А затем и знакомый голос, отдающий команды.

Протикторы отошли с прохода и в залу стремительно вошёл Виктор Ренард. Он был без шляпы, в помятой заляпанной кровью и чем-то еще форме и явно находился в слегка возбужденном состоянии. Оглядевшись вокруг, он направился к королеве. Низко поклонившись, он с некоторым довольством произнес:

– Ваше Величество, замок ваш!

– Благодарю вас, капитан. Теперь прежде всего займитесь раненными. – Она указала на сидевших у стены протикторов. – Эти люди спасли мне жизнь, так что приложите все усилия чтобы они сохранили свои.

– Конечно, Ваше Величество, – бодро ответил Виктор Ренард и поглядел на раненных протикторов с некоторой завистью. Наверно ему тоже хотелось быть среди тех, кто спас жизнь королевы, пусть даже и раненым.

– Также распорядитесь чтобы сюда принесли какой-нибудь стол. Поставьте его вон там перед герцогом. И пусть сюда явятся все мои спутники.

Лейтенант поклонился и вышел из залы.

Мария-Анна пригладила волосы, поправила платье, отряхнула его, платком вытерла лицо и направилась в сторону Филиппа дю Тьерона. Олаф следовал за ней по пятам. Причем меч он нес обнаженным, положив его на сгиб локтя.

Мария-Анна села на свой стул и посмотрела на герцога. Тот сидел словно в полудреме и ни на что не реагировал. Неслышно приблизился Андрэ Мостин и встал за спиной своего господина. Мария-Анна посмотрела на секретаря, снова припомнив "Леонскую воду" и болезненное покашливание.

Тем временем капитан Ренард исполнял королевские поручения. Рослые драгуны на одеялах вынесли из залы раненых протикторов. Другие принесли из соседнего салона прямоугольный сделанный из светлого бука лакированный стол и аккуратно поставили его между Марией-Анной и герцогом. Минут через пять явились и те самые спутники королевы. Их было четверо. Двое пожилых легистов с папками, бумагами и чернильными наборами в руках, еще более пожилой мэтр Годфруа Дален – главный королевский нотариус и некий коренастый чрезвычайно широкоплечий господин, скрытый под глухим черным плащом и глубоким капюшоном. В руках он держал длинный узкий деревянный ящик с четырьмя замками-застежками. Ящик он поставил торцом на пол и замер возле левой руки королевы.

Капитан Ренард и несколько солдат встали чуть в стороне.

Мария-Анна кивнула мэтру Далену. Тот разложил на столе бумаги и сказал хрипловатым голосом:

– Прошу вас, Ваша Светлость, ознакомиться и подписать.

Герцог раскрыл глаза, посмотрел на стол, а затем на Марию-Анну.

– Что это?

Мария-Анна молчала. Вместо неё заговорил нотариус:

– Сие, Ваша Светлость, есть официальный документ о присоединении всех ваших земельных владений, включая весь ваш Альденский алод, все ваши земли вдоль побережья Галийского залива, все ваши пахотные и лесные угодья в Номьенде, а также все ваши четырнадцать вотчинных деревень к королевскому домену и соответственно о переходе права собственности на все эти земли в вечное владение Дома Вальрингов. Вам следует подписать здесь и здесь. Со стороны Дома Вальрингов документ заверит Её Величество Мария-Анна Вальринг. Вот этот документ говорит о том, что вы отказываетесь от всего вашего движимого и недвижимого имущества, включая и этот замок, и поместье в Галии, и замок в Номьенде в пользу Дома Вальрингов. Подписать нужно здесь и здесь.

Филипп дю Тьерон угрюмо поглядел на королеву.

– Да ты видимо, графиня, совсем спятила, если думаешь, что я подпишу это.

Присутствующие, за исключением самой королевы, Олафа и неизвестного господина с длинным ящиком, пришли в немалое негодование от такой оскорбительной грубости по отношению к августейшей особе. Капитан Ренард и его солдаты даже схватились за оружие и подались вперед, словно намеревались тут же наброситься на герцога. Мэтр Дален же округлившимися глазами уставился на Великого ловчего и хрипло возмущённо просипел:

– Да как вы смеете, герцог, именовать Её Величество графиней?!!

– Да потому что она и есть графиня и ничто более, – усмехнулся Филипп дю Тьерон.

Нотариус вопросительно поглядел на королеву.

– Прошу вас, мэтр, продолжайте. Ведь кажется у вас есть еще один документ, с которым стоит ознакомить Его Светлость.

Годфруа Дален успокоился, приосанился, важно глянул на одного из легистов и тот передал ему папку.

– Также, Ваша Светлость, вам следует ознакомиться с этим, – теперь голос мэтра был холоден и бесстрастен. – Это грамота в коей высочайшим повелением объявляется о лишении вас дворянского звания, всех титулов и прав состояний, кои соответственно больше не могут быть унаследованы никем из ваших потомков, ближайших родственников или иных ваших наследников. Вы и ваш род исключаетесь из Патриционного матрикула нашего королевства и на вас соотвественно больше не распространяются права и привилегии положенные представителю благородного сословия. А все ваши дети, буде таковые имеются или появятся в будущем, объявлены вилланами, рожденными от неблагородного отца. Сей документ заверен от имени Королевского совета Его Светлостью герцогом де Моранси, Верховным канцлером королевства и высочайшим утверждением Её Королевского Величества. Документ представлен вам для ознакомления и не требует вашей подписи. Высочайшее повеление вступает в силу сразу после ритуала диффамии, в процессе которого будут сожжены ваши регалии и знаки отличия, разбит щит с вашим родовым гербом, преломлен родовой клинок, а вы сами будете раздеты до нага и выпороты как обычный холоп. Вот, прошу вас ознакомиться, – нотариус положил плотный лист грамоты перед герцогом и с легкой усмешкой добавил: – Ваша Светлость.

Филипп дю Тьерон, герцог Майеннский, Великий ловчий и бывший Верховный канцлер сидел словно каменный. Его глаза были пусты, а лицо безжизненно. Мария-Анна смотрела на него пристально, словно бы даже с любопытством. Общее молчание затянулось на пару минут. Наконец королева сделал знак нотариусу и тот сказал:

– Однако милосердие и великодушие Её Величества столь безграничны, что, несмотря на все ваши преступления, она готова отменить повеление о лишении вас дворянства, если вы в свою очередь без дальнейших унизительных препирательств заверите своей подписью первые два документа.

Филипп с удивлением взглянул на нотариуса.

– Мои преступления?!

– Прошу вас, герцог, перестаньте изображать изумление, – устало произнес мэтр Дален. – Ведите себя достойно. Нет никакой нужды перечислять все ваши злодеяния против короны, государственного устройства, божьих заповедей и лично Её Величества Марии-Анны. Они и так всем очевидны.

У герцога задергался подбородок, словно он собирался расплакаться, но его тяжелый угрюмый взгляд говорил скорей о глухой ненависти и ярости. Прошла еще целая минута, в течении которой Филипп дю Тьерон мрачно глядел куда-то в стол, явно переживая тяжелую душевную смуту.

– Так каков ваш выбор, герцог? – Спросил мэтр Дален.

– Я подпишу, – замогильным голосом произнес Филипп.

– Вот и замечательно, – бодро сказал нотариус и сделал знак одному из легистов.

Тот подошел к столу, установил чернильницу, отвинтил крышечку и положил рядом перо.

– Начнем вот с этого документа, – сказал мэтр Дален. – Прошу вас, Ваша Светлость, здесь и здесь.

Герцог всё подписал.

– Также прошу заверить оба документа вашей личной печатью, – попросил мэтр Дален.

Герцог сделал и это.

Нотариус быстро и умело посыпал бумаги мелкотолченым песком, отряхнул их и аккуратно сложил в бювар. После чего повернулся к королеве:

– Ваше Величество?

– Вы, мэтр, и ваши люди могут идти.

Нотариус и легисты удалились.

Королева неотрывно смотрела на герцога.

– Ты хочешь что-то еще, графиня? – Неприязненно произнес он.

– Да. И поэтому здесь со мной мэтр Сансэн.

Человек с длинным ящиком откинул с головы капюшон. Филипп дю Тьерон с заметным волнением бросил взгляд на седовласого короткостриженого мужчину с тяжелым мощным почти квадратным лицом с маленькими глубоко посаженными глазами. А затем снова посмотрел на королеву.

– Твоё милосердие воистину безгранично, – усмехнулся он.

Королева глядела на него холодно, почти с отвращением. Затем она сделала знак капитану Ренарду. По его команде солдаты бросились к Андрэ Мостину, схватили его, оттащили в сторону и уложили спиной на каменный пол. Привязали веревки к его запястьям и лодыжкам и растянули его в стороны наподобие буквы "X". На секретаря было страшно смотреть. Его лицо посерело, глаза вращались как у безумца, рот плаксиво дергался. Он иногда преданно, с мольбой взглядывал на герцога, словно всё ещё надеясь, что господин как-то спасёт, убережёт его. У Филиппа от этих взглядов разрывалось сердце. Он обратился к королеве:

– Ради бога, причем тут он? Оставь его в покое.

Мария-Анна встала со стула.

– Мы оба знаем причем тут он, – сказала она. – И кстати он только первый. Далее последуют Эльмира Бриан, урожденная Эльмира дю Тьерон, ваша младшая сестра. Потом Изабелла Регоньяк, урожденная Изабелла дю Тьерон, ваша старшая сестра. И конечно Мартин Регоньяк, её сын, я слышала этот юноша вам особенно дорог.

Теперь страшно было смотреть уже на самого герцога. Печать абсолютно дикого темного ужаса легла на его лицо. И этот ужас делал его безвольным, мягкотелом, казалось, что он расплывается, словно его кости исчезли, и оседает в кресле.

Тем временем мэтр Сансэн присел, положил на пол свой ящик, расстегнул замки-застежки и раскрыл его. Внутри, на ложе из багрового бархата покоился длинный тяжелый двуручный меч. Он вынул его, поднялся, достал плотную тряпицу и самым тщательным образом протер широкий клинок. После чего поднял меч себе на плечо и направился к растянутому на полу человеку.

Андрэ Мостин задрожал и задергался. Глядя на палача, он принялся жалобно упрашивать не делать этого. И было совершенно не ясно к кому он обращается.

Мэтр Сансэн остановился возле правой руки секретаря и примерился для удара. Что-то ему не понравилось и он велел солдату, державшему веревку, оттянуть руку жертвы немного ниже. Андрэ Мостин уже в предобморочном состоянии с ужасом глядел на палача. А когда тот воздел свой тяжелый меч, жалобно заверещал. Острая сталь рухнула вниз, разрубая кости, сухожилия и мышцы. Андрэ пронзительно заорал. Мария-Анна поморщилась, а у Филиппа дю Тьерона защипало в глазах. Тёмная кровь обильно хлынула на каменные узорные плиты. Андрэ уже не орал, а ревел таким низким и хриплым голосом, который никак нельзя был ожидать от его тщедушной фигуры. Мэтр Сансэн невозмутимо ударом ноги отшвырнул отрубленную руку в сторону. После чего переместился к левой ноге секретаря. Андрэ кое-как уразумев что произойдет дальше принялся яростно биться и дергаться, удерживаемый теперь уже только тремя веревками.

– Я прошу тебя, останови это, – сказал Филипп. Мария-Анна ничего не ответила и даже не посмотрела на него. Сейчас она неотрывно глядела на секретаря герцога.

На этот раз Сансэн примеривался несколько дольше.

Олаф Энрикссон подошел поближе, с интересом следя за происходящим и прикидывая про себя сумеет ли палач перерубить толстую берцовую кость с одного удара. Сансэн сумел, тяжелый клинок яростно лязгнул по полу и даже высек искры. Отрубленная нога отлетела в сторону, натянутая веревкой в руках одного из солдат. Андрэ Мостин заорал совсем уж истошно и пронзительно и принялся с безумием биться затылком об пол. Зрелище было тяжелым. Капитан Ренард на несколько секунд отвел глаза в сторону. Андрэ забулькал, захрипел, ударился головой еще раз и неожиданно затих.

– Кажись сдох, – прокомментировал Олаф с некоторой досадой.

Мэтр Сансэн наклонился к лицу секретаря, выпрямился и поглядел на королеву.

– Мёртв, – глухо сообщил он.

Королева с каменным лицом смотрела какое-то время на изувеченного человека, затем повернулась к Виктору Ренарду.

– Капитан, приведите сюда Эльмиру и Изабеллу дю Тьерон, – повелела она. – А мальчик пусть пока останется в карете.

Офицер поклонился и приказав своим солдатам следовать за ним, быстро покинул Ореховую залу. Теперь здесь остались герцог, королева, её протиктор и мэтр Сансэн.

– Я прошу тебя, не делай им ничего, – кое-как справляясь с душевным потрясением выговорил Филипп.

Королева и не посмотрела в его сторону. Тогда герцог с трудом поднялся со своего кресла и упираясь рукой в стол, встал на колени.

– Ваше Величество! – Почти крикнул он. – Я умоляю вас отпустите моих сестер и племянника. Позвольте им жить!

Королева медленно повернулась к нему.

– А разве ты позволил жить моему мальчику? – Спросила она с такой лютой яростью что у неё перекосило лицо.

Герцог с раскрытым ртом, словно задыхаясь, молитвенно сложил ладони.

– Я умоляю вас, Ваше Величество. Не трогайте их. Я умоляю вас! Я умоляю!

– Ну и падаль, – тихо процедил Олаф, но кажется все услышали его.

Герцог умолк, безумным взглядом взирая на королеву. И в этот момент Мария-Анна изменила своё решение. Она намеревалась казнить герцога также как и его помощника, но чувствуя какую-то предельную усталость от всего этого, почти дурноту, она поняла что больше не хочет этого.

– Положите голову на стол, Филипп дю Тьерон, – ровным, бездушным голосом проговорила она.

Герцог поглядел на неё удивленно, потом сообразив, что к чему, спросил:

– Вы не тронете их?

Мария-Анна отрицательно покачала головой.

Герцог положил голову левой щекой на столешницу.

Мария-Анна посмотрела на палача.

– Вы сумеете, мэтр?

Сансэн коротко кивнул и приблизился к стоявшему на коленях человеку. Выбрал позицию и медленно провел клинком по шеи герцога, рассчитывая удар. Затем поднял меч.

– Благодарю вас, Ваше Величество, за ваше милосердие, – сказал Филипп дю Тьерон.

– Не за что, – ответила Мария-Анна.

Мэтр Сансэн резко опустил меч.

82.

Мария-Анна вернулась из Альдена совершенно вымотанной и опустошенной. Она прошла в свои покои, прошла в будуар и буквально повалилась в кресло. Она чувствовала себя безмерно уставшей. Сил не осталось. И прежде всего не физических, а душевных. Слишком много смертей. Слишком много крови. И уже не важно чьей, просто слишком много. И ради чего всё это? Из какой-то книжки ей припомнилось что единственный смысл для человечества как единого целого это максимально возможное количество счастья для максимально возможного количества людей. И каждый отдельный индивид должен думать и действовать только во имя этого смысла. Мария-Анна с горечью подумала: а её действия, все вот эти её труды, вся эта борьба разве делают кого-то счастливым. Хотя бы её саму? Она попыталась оправдаться: она сражалась за сына, за его жизнь, за его счастье, за будущего короля. Получается, что все эти смерти и страдания только для того чтобы Роберт был счастлив? А он счастлив? Может и правда ему было бы лучше уплыть с Гуго в эту странную сказочную Америку и прожить жизнь, в которой не нужно каждый божий день подозревать любого, кто рядом, постоянно вычислять кто сегодня твой враг и своевременно бить и убивать, чтобы предупредить очередной удар направленный в тебя?