Лабиринт №7

«Почти»… – весело добавил он, двигаясь к выходу. Во всем этом еще предстояло разобраться. Но – пусть.

Сергей двигался быстро с целеустремленностью человека, знающего куда он идет уже в силу привычки.

– Вот явлюсь домой и выпью рюмку виски, – думал он, чтобы ни о чем другом не думать. – Мечта идиота!

Оказавшись перед квартирной дверью, Сергей ничуть не удивился, как не удивился и ключам, торчащим из замочной скважины.

– Чушь собачья! – сказал он, возясь с замком. – В жизни полно дверей, которые не отворяются, когда ты в них стучишь – ничуть не меньше, чем тех, которые распахиваются, когда ты этого и не желаешь. Я желаю…

Дверь открылась, и он проследовал в розовые внутренности своего нового жилища. Квартира оказалась небольшой, но ухоженной – только что после евроремонта, как мы это теперь называем. Минимум мебели и максимум удобств. Стены были завешаны фотографиями с фрагментами мебели, посуды, участков человеческих тел, похожих на приоткрытые морские раковины. И еще было зеркало в барочной раме на обращенной к окну стене. Чуть сбоку располагалось спальное место – нечто среднее между полуторной кроватью и канапе.

На антикварном столике в коридоре звучно задребезжал телефон.

– Слушаю, – сказал Сергей, запретив себе удивляться.

– Привет, это я! – отозвалась трубка. – Ты куда пропал?

– Я дома, заходи…

– Вот и правильно… – прозвучал ответ, продолжившийся короткими гудками.

Время ожидания было заполнено блужданиями по помещениям и определению нахождения разных необходимых аксессуаров. Опробовал унитаз. Тот оказался чрезвычайно удобным. Хотел залезть в душ. Не успел.

Раздался звонок. Сергей распахнул дверь и выпалил:

– Привет, Сашка, – сам не зная почему, и отступил внутрь.

Гостем оказался коренастый молодой человек, одетый дорого, но небрежно, с веселыми, белыми зубами.

– Как дела? – на всякий случай поинтересовался хозяин.

– Хреново, да еще ты тут… Ну что – опять один. – Резюмировал он, заглянув в комнату.

– А ты как же? – спросил Сергей.

– Если бы я даже и стал голубым, – парировал гость, – то скорее по обязанности, чем от души. И ты совсем не в моем вкусе.

– Ну, будет уже. – Хозяин оставался беззаботно-добродушным, ему ведь еще предстояло научиться понимать свое положение в этой жизни. – Давай-ка лучше за встречу.

– Не вопрос, – отозвался Сашка, стаскивая ботинки. – У тебя есть?

– Сейчас увидим…

– Не хило, – продолжил гость, уже открывший холодильник, и выудивший оттуда бутыль темного стекла и несколько упаковок всякой снеди. Молодец! – Сергей сначала подумал, что это про него. – Молодец. Уйти – ушла, а харчи оставила… Мне б таких женщин.

– И ты туда же. – Сергей решил закрыть тему.

– Почему бы и не о ба… извиняюсь – дамах. Всегда есть место для беседы.

– Говори… – сказал Сергей, делая вид, что слушает.

Новая жизнь заполняла его мозги. Он не только вживался в образ, но одновременно вспоминал себя. И эти воспоминания услужливо занимали пустоты его нынешней биографии.

И выходило так:

Во время όно пришел в эти края Петр. Народ его – смесь бывших славянских, чухонских и татарских племен унаследовал от своих диких предков две яркие черты – постоянство в оголтелости и невосприимчивость к трезвости. Так что жил Петр скудно и тягостно, но долю свою не клял. И родил Михаила.

Михаил вышел рослым и статным. Любил землю свою и женщин на ней. Родил Ивана и погиб на войне.

Иван преумножил родительское наследие. И стал рачительным хозяином. Верил в Бога, Царя и Добродетель. Служил Отечеству и родил Егора, который ни в чем на батюшку не походил.

Егор жил долго и имел трех жен, пять лошадей, девять собак и сотню коров. А прочей живности – без счету. Получил от отца народишку работного и угодья просторные. Ни в чем себе не отказывал – когда не скандалил – охотился, когда не охотился – скандалил. И еще выпил по жизни 150 ведер водки, выкурил 25540 папирос и родил Василия.

Василий стал тем, от которого род Васильцевых и ведется, хоть имел он и до того несколько поколений ведомых предков…Быть бы тут степенству, да не вышло ничего. Нашлось бы счастье, да мимо пролетело – возьми да и случись в стране Великий переворот – и начал Василий новый отсчет – пошел в трактористы. Отчего? Оттого, что был он сыном городского головы. Таких и к тракторам–то редко подпускали – все больше котлованы рыть, да каналы строить. Сказался беспризорником – так и выжил.

Работал Василий много и совестливо, собирая по крохам разваленный быт. Пил мало и только чистый спирт – лечил язву, от которой в конце концов и умер. Еще принципиально курил самокрутки, даже когда заполнял их дорогим табаком, любил собак и друзей, таких же бывших как и он, поля и леса. Имел жену и был ей верен.

Сыном Василия стал Николай – Сергеев дед.

Деда Сергей никогда не видел. Стерла Николая из жизни вкупе со всеми сверстниками очередная Великая Бойня. Осталось фото в альбоме – мужчина с необычайно живыми глазами и трубкой в зубах небрежно оперся на допотопный «Кодак».

А еще он любил жизнь и думал, что это надолго. Получилось коротко. Жаль.

У Николая родился Николай, рос в детдоме при живой матери – на то она и война. А потом был мир, и снова по крохам сосредоточивалось единение Васильцевской семейственности. Николай образовывался, обзаводился друзьями и соседями, женой, не курил и мог легко и, почти не пьянея, выпить бутылку водки, и оттого не пил вовсе – на кой черт тогда и деньги тратить. Наследственно любил охоту и собак. Нашел себе подругу. Потом…

Потом уже пришла очередь за Сергеем.

Сергей формировался постепенно, проходя через все стадии человеческого взросления. Жил при отце и ерепенился по молодости, не имея перед глазами разумного примера взаимоотношений двух мужских поколений семейного клана. Имел ум цепкий, но поверхностный. Характер легкий, но будучи эгоцентриком, мало что воспринимал всерьез. Любил мать, но впадал в нигилизм, потом подрос и даже поумнел отчасти, но родить наследника не торопился, видимо, оттого, что еще не повстречал ту, с которой имело смысл скрещивать свои гены.

Скелет обстоятельств как корабль ракушками обрастал подробностями. В его память вернулось почти вся оставленная здесь жизнь. Почти…

Сергей так и не смог вспомнить образ женщины, о которой происходила Сашкина болтовня.

– В сущности, ты прав, – между тем разглагольствовал гость, совершенно не озабочиваясь, слушают его или нет. – Когда тебя начинают рассматривать как хорошего парня – читай кандидата в спутники жизни – конец любой любовной интрижке… И потом, в последний раз моя красотка не решилась отдаться мне, потому что ногти на ногах были накрашены лаком не того цвета. Это уже не закоулки сложной женской души – это дебри! Многие приятней отказывают, чем она дает…

– Люди расходятся, потому что в них перестают совпадать ритмы жизни, – попытался Сергей поучаствовать в беседе.

– Это глобально, – Сашка продолжал аранжировать снедь на столе. – А в частности, им просто становится скучно. Я бы может быть и решился на что-то более серьезное в этом плане, но, понимаешь, не терплю женского порядка на моей кухне. Еще эти фантики от прокладок в ванной… Впрочем, жизнь не нуждается в анализировании. Анализ уничтожает ее очарование. Ладно, приступим!

Ну что ж, выходило то ли с дороги, то ли на посошок. И то, что наша иррационально-национальная традиция почитает пьяного почти за юродивого, а юродивого почти за святого, было почти что на руку. Тем более что напиваться никто не собирался – поговорить в основном.

Сашка откупорил бутыль и принюхался:

– Самогонка, – выдохнул и поморщился. – Эстетствуешь?

– Хлебная.... Слеза.... – начал было оправдываться Сергей.

– Наливай! Чего рассусоливать… Давай садись, – удовлетворился Сашка. – Жратвы от пуза! – они разместились за столом и заполнили посуду. – За что пьем?

– Не знаю…

– Человек всегда должен знать, за что он пьет! – наставительно произнес гость.

– Тогда за… – Сергей задумался…

Они чокнулись молча и синхронно выпили по первой рюмке…

Два моложавых мужчины в состоянии легкой эйфории выкатились из подъезда и начали продвижение в сторону освещенных улиц. Вечер удался. Все течение пролетевшего застолья легко характеризовалось строкой из Данте: «И так, как мысль дает исток другим, одно другим сменялось размышленье…», если помножить эту сентенцию на пьяный бред подвыпивших молокососов в школьной подворотне. Информации во всяком случае Сергей получил преизрядно. Повод для размышлений имелся. Но только на свежую голову.

– Простите. – Обратился между тем Александр к проходящей мимо гражданке. – Как пройти в женскую библиотеку? – и доверчиво заглянул ей в глаза.

– Как чего? – опешила та.

– Ну вот. Нас не понимают! – вынес вердикт Сашка. – – Следуем дальше! Тебе не кажется, что основная проблема в мире – отсутствие взаимопонимания?

– Я… Да я… – возмутилась гражданка. – Какая наглость!

Но парни ее уже не слышали. Поддерживая друг друга, они упорно брели к ближайшей остановке.

– Мы все строим Вавилонскую башню, даже если говорим на одном языке… – переключился Сергей на очередную пьяную заумь.

– Я растрогался! Черт меня возьми, Серж! Меня это растрогало! – захныкал Сашка.

– Что?

– Ну эта самое, как его – отсутствие… Погодь, – икнул наконец Сашка, которого повышенная концентрация алкоголя в крови явно склоняла в сторону экстремизма. – Погодь-ка, – повторил он и крадучись двинулся к троллейбусу, который заканчивал загружать пассажиров. – Смотри …

Машина уже захлопнула двери, когда Сашка метнулся к транспортному средству, уцепился за канаты и оттянул его усы от проводов. Он замер так секунды на две, на три, потом заорал, обращаясь к ближайшему прохожему:

– Эй, уважаемый! Подмогните, пожалста! Встал я, понимаешь! Придержи трос на секундочку, я щас!

– Щас… – продолжил я, ретируясь на безопасное расстояние.

Мужик крякнул в знак согласия, перехватил веревку и встал в позе реализованной добродетели.

Когда из троллейбуса выскочил разъяренный водитель, мы были уже шагах в двадцати. Поэтому до нас долетали скорее жесты и вопли, чем содержательная часть их беседы.

Судя по всему, прохожий успел получить в глаз, прежде чем догадался выпустить из рук эти чертовы канаты. После чего машина начала плавное движение, и водителю, смачно отмеченному в ухо, было уже не до сатисфакции – он понесся догонять отъезжающий транспорт. И успел как раз вовремя, чтобы не снести припаркованный у обочины грузовик.

Прохожий кинулся было за водителем, потом разобрался в ситуации и завертел головой, выискивая в пейзаже Сашкину фигуру. Поздно. Они уже скрылись в тени ближайшего киоска.

– Сообразительный ты наш! – поощрил его Сашка.

– За что ты его так? – поинтересовался Сергей.

– А нечего было таблом торговать. – Сашка был безапелляционен. – Теперь им адреналина до утра хватит…

Сергей не выдержал и прыснул в кулак..

Далее вышло короткое прощание и продолжительный путь домой. Стараясь двигаться естественно, Сергей проследовал к двери своей квартиры и сунул ключ в замочную скважину. Следующий миг реальности опрокинулся на него только утром.

В этом мире надо жить так, чтобы рождаться с новой зарей, и каждый вечер готовиться умереть. Великая мудрость! Но вот как в этакую схему вписывался похмельный синдром?

Сергей не стал озабочиваться этим вопросом, решив, что лучше сунуть голову под холодный душ. Помогло не очень, но мозги промыло изрядно. И в голове возобладали ясность и пустота. Теряясь в этой пустоте, хозяин дома попробовал обойти дозором интерьер собственного жилища. Полюбовался на стоящую на прикроватной тумбе банку с водой и помещенной туда вставной челюстью, которая скорее напоминала порнографическую открытку.

– Кто поместил сюда эту гадость? – спросил он вслух и скромно ответил – А это я ведь! Сюр в инсталляции – пусть себе стоит…

Под банкой лежал листок, заполненный мелким компьютерным текстом, с несколькими кляксами от капель воды, которые подозрительно напоминали слезы. Оторвавшись от разглядывания плоскости листа, Сергей сконцентрировался на содержании текста.

« Доброе утро, мой центр Вселенной и центр моей Вселенной!

Очевидно мое предыдущее письмо до тебя не дошло, которое я отправила с работы буквально минут сорок назад. Но сейчас я сижу дома. Как я тебе уже писала, мы заработались в офисе, но тут вдруг неожиданно позвонил Жеребин и, узнав, что мы все еще пашем, предложил себя в качестве шофера. Но я отказалась, так как очень не хотелось быть ему обязанной. Но это все фигня.

Еще мне в голову начали приходить всякие мысли по поводу нас с тобой. И я полностью признаю, что ты прав. Если ты настаиваешь и уверен, и хочешь, то, конечно, я откажусь от тебя. Просто в глубокой старости мне вдруг осознается, что это было ошибкой – прожить всю жизнь с другим человеком (Пусть даже очень хорошим и любящим меня навсегда) и тогда это будет обидно. В том, что ты считаешь, что так будет лучше, я полагаюсь на тебя, но в том, что ты лучший – положись на меня.

Сейчас ехали по Городу – такой туман. И Город такой странный, и очень красиво. Я бы погуляла с тобой по такой погоде. Все такое инопланетное, еле слышное и еле видное. Вот Сестра и усвистала гулять куда-то. А на меня нашло задумчивое настроение, и я решила написать тебе ночное послание.

Спать совсем не хочется (зато завтра захочется дико) и я почти разговариваю с тобой. В субботу я признаюсь тебе в мелкой (хоть и не такой уж мелкой) корысти, если нам удастся проехаться по магазинам. Насчет мягкой игрушки – я абсолютно серьезно. Я буду обнимать ее ночью, и мне будет очень сладко спаться. Но так как она должна олицетворять тебя, то надо выбрать что-нибудь подходящее. Какое бы животное подобрать? Сусликов, наверное, не продают. Но на суслика ты теперь не очень похож, потому что я узнала, как ты занимаешься любовью. Ты явно не суслик. Суслики так не занимаются. Я была бы не права. Может быть большой мягкий кот? Или ты можешь предложить свои варианты? Подумай, пожалуйста, и вышли свои предложения. А я их буду рассматривать.

Наш Шустрик нашел, где ему жить, и мой Друг теперь дико радуется и находится в предвкушении обладания мной. Он такой счастливый, что мне становится неуютно. Можешь так сделать, чтобы я все время не думала о тебе? Не зря я тогда в мае ныла Подруге, что я в первый раз в жизни боюсь. Она меня хорошо знает и знает, как я относилась к молодым и немолодым людям в последние десять лет. А тебя я испугалась, и есть, чему пугаться. Подкрался незаметно, когда уже поздно было бежать.

Был еще шанс до первого поцелуя, потому как не была я уверена, что мне хочется с тобой целоваться, и что мне нравится это прекрасное времяпрепровождение с тобой. Но ты вынудил меня это сделать, как будто знал, что стоит тебе поцеловать меня, и я уже никуда не денусь. Так и вышло.

Сегодня ты правда был очень мягкий и романтичный, и мой. Я чувствую, когда ты мой, а когда ты совсем не мой, и тебя занимают другие более важные мысли. Пожалуйста, постарайся на подольше побыть со мной и во времени и в пространстве.

Поеду в январе в Ебург, поплачусь Подруге, может она скажет что-нибудь умное. Хотя вряд ли. Она сама будет ждать от меня что-нибудь мудрое, потому как у нее самой хватает проблем на личном фронте. Готовься – икать будешь все время.

Вспомнила про смерть на могиле. Но ведь необязательно же себя убивать, чтобы почувствовать себя мертвой. Можно же умереть внутри, и это выйдет то же самое, просто будет присутствовать физическая оболочка – и все. Так что, пожалуйста, следи за собой. Не хочу пока умирать так рано. Я еще не нажилась с тобой. Это мне бабушка всегда так говорила, когда я приходила к ней в гости. Мы болтали часами про литературу, про мальчиков и про Город – это были основные темы наших бесед. А когда я собиралась домой, она говорила: «Ну вот уже уходишь, а я еще не нажилась с тобой». А сама ушла, а я ведь совсем не нажилась с ней. Ладно, что-то мне стало грустно совсем. Пойду я лучше почитаю твою книжку. Я очень начало люблю перечитывать. Хотя сейчас под настроение – лучше стихи..

Целую тебя, Солнце мое ясное.

Пиши.

Я наверное проснусь часов в десять и пойду сразу проверять почту.

Целую тебя нежно-нежно. Сейчас очень хочется к тебе прижаться и рассказать что-нибудь тайное и задушевное. Или просто помолчать рядом. Мне, правда, иногда очень хочется тебе рассказать про себя, но, понимаешь, мы все время бежим, а я так не умею. Мне нужно много времени, чтобы прийти рядом с тобой в лирическое настроение, потому как когда ты рядом, меня сначала всегда тянет на страсть, а на лирику уже времени не хватает. Ты ведь очень мало про меня знаешь. Ты никогда об этом не думал, или тебе просто не очень интересно.

Целую тебя опять.

Надеюсь, письмо дойдет.

Сегодня были проблемы с почтой – то письма твои не удалялись, то не доходили.

Ужасно не хочется расставаться с тобой. Помню то пьяное состояние, когда я писала тебе из Е-бурга, а потом наутро сходила с ума, что же я такое тебе написала. Так вот тогда я тоже сидела часа три, все никак не могла уйти от компьютера и написать последнее «пока»....

Ну все, целую тебя в последний раз и ухожу.

Спокойной ночи......................»

Сергей перечитал письмо несколько раз и понял, что не должен потерять женщину, которая писала ему эти строки.

Он подскочил со стула и забегал по комнате, бурча под нос нечто невразумительное. Подошел к стене и несколько раз с силой ткнулся в нее лбом – память не возвращала ни единой черточки. Только кровь туго застучала в висках. Перестав метаться, он сполз на пол и уставился в окно.

– Если я попал в этот мир и почти избавился от амнезии, – бормотал он, елозя затылком по шершавой поверхности рифленых обоев, – должно быть так, что стоит вернуться в исходную точку, и я что-нибудь вспомню и там. И тогда…

Неплохая идея. Тем более проверить – пару плюнуть. Он выскочил из дома, спустился в метро и занял место на подходящей скамейке у путей, ведших в направлении, обратном тому, по которому он сюда приехал. Оставалось только выбрать правильную дверь. Сергей долго рассматривал пространство подземного зала, двигающиеся фигуры, вывески – ждал знак – дождался. На этот раз мужчина в длинном, темном пальто наступил ему на ногу, наставительно сказал:

– Черт подери! – и подался по своим интересам.

Следующий поезд выпустил аналогичного субъекта. Сергей машинально засунул ногу под скамью, пропустил отмеченного пассажира и двинул в вагон.

– … дующая станция: «Сортировочная» – пропел артикулированный женский голос. Двери закрылись – поезд тронулся.

«Когда становится так тошно, что даже само название жизни превращается в нечто неопределенное, – отметил про себя автор повествования, – я выхожу на путепровод над огромной сортировочной станцией и гляжу, как, извиваясь, железными гусеницами ползут по рельсам товарные поезда. Я заглядываю в прозрачные глаза локомотивов. Завидую их кочевому быту. Жду… Наверное, оттого название «Сортировка» ассоциируется у меня с духом перемен. Но я отвлекся…»

Сергея пару раз пнули в бок и прижали к хозяйственной сумке. Так он и тянул до следующей остановки. «Ну вот – перепутал», – отметил он почти разочарованно, выпрессовываясь из вагона. Ничего нового в голове не прибавилось. Сергей решил, что не стоит пока без толку болтаться под землей, и двинулся к поездам, идущим в обратном направлении. В следующий момент на него налетел крупный мужчина, споткнулся и завалился на встречную пару немолодых женщин. Раздалось несколько возгласов, ахов и извинений. Самым странным было то, что Сергей оказался совершенно исключен из участия в этой сцене. И не успел он задуматься над этим, как сам наскочил на дамочку, которая тут же выпустила из рук пакет с апельсинами. Оранжевые шарики покатились под ноги пассажирам. И дама, бормоча себе, под нос, какая она неуклюжая, кинулась собирать разваленную сумку. И опять – ноль внимания на виновника происшествия. Сергей пожал плечами и двинулся к эскалатору, стараясь держаться в стороне от скоплений передвигающейся публики.

Поднявшись наверх, молодой человек оказался на бульваре, который замыкался белым собором с голубыми куполами. Волей-неволей пришлось двигаться мимо. Он прошел к храму сквозь скопище нищих и калек, выставивших напоказ свои язвы и обрубки, кинул несколько монет в расставленную посуду. Никто не заметил. Уже перестав удивляться, Сергей приостановился в дверях, перекрестился, но внутрь не пошел. Нельзя было представать перед Господом в таком виде. Решил податься к дому. Благо территориальных изменений пока вроде бы не обнаруживалось.

Он вошел в знакомое здание, поднялся на нужный этаж и поковырял ключом в замочной скважине – ничего не вышло. Все еще соображая, что же ему теперь делать, Сергей автоматически ткнул клавишу звонка, и дверь приоткрылась. В образовавшуюся щель выглянула женщина в халате, шлепанцах и бигуди.

– Кто там? – произнесла она шепотом, глядя на лестничный проем, практически сквозь стоявшего напротив посетителя.

– Извините… – начал, было, он и осекся, поняв, что его все равно не воспринимают.

– Кто это? – вопрос хозяйка отнесла уже к самой себе, сняла цепочку и вышла на площадку. – Шутники еще нашлись! – Сказала и отправилась обратно.

От нечего делать Сергей двинулся следом. Квартира по планировке оказалась той же самой, что и его, но только по планировке. В руках у хозяйки оказалась телефонная трубка, и она продолжила прерванный разговор с возгласа:

– Ах оставь! Из всех ощущений с ним, что сижу на большом остром колу, и что эта штука, которую он в меня сунул, застряла где-то внутри. Представляешь… – дальше Сергей слушать не стал.

В это время в коридоре появилась рыжая кошка. Сначала она приглядывалась к посетителю, пряла ушами, потом выгнулась, зашипела и бросилась внутрь комнаты.

– Ты что, дура! – взвизгнула женщина. – Да это Муська чуть с ног меня не сбила. Иди кисонька, молочка попей. Ну и сиди себе под шкафом… Так вот, продолжаю…

Внутреннее помещение оказалось образчиком женского быта. Чистота, салфетки, кружева, пара изящных бантиков, компенсирующих недостающие винты на кресле и настольной лампе. Картина на стене – скучающий котяра на груде фруктов. Внушительных размеров фикус возле окна.

Компьютер на письменном столе намекал на принадлежность обитательницы интерьера к бизнес- или интернет-сообществу. И еще – двуспальная кровать с невероятным количеством вышитых подушек, подушечек, думочек и мягких игрушек была настолько большой, что даже не сразу бросалась в глаза.

Двинувшись в кухню, он проследовал к холодильнику и заглянул внутрь. Там обнаружилась кастрюлька куриного супа, миска мясного салата, ветчина, овощи в ассортименте, упаковка яиц, несколько пачек рыбной нарезки, пара бутылок кефира, сыр, вареная колбаса, майонез и что-то там еще. Хозяйка вегетарианством не страдала – уже хорошо. Разглядывая продуктовые запасы, Сергей вспомнил, что давненько не потреблял ничего съестного и решил компенсировать этот пробел, зажарив себе яичницу с ветчиной и помидорами.

Пока он кулинарил, хозяйка, не прекращая говорить по телефону, уселась смотреть телевизор – шел очередной сериал. Реплики женщины накладывались на развитие латиноамериканской мелодрамы:

– Да я любила его, – услышал он нервический женский голос. – Любила и, видимо, люблю до сих пор…И что с того? Что с того? Ведь теперь – ни когда мне плохо, ни когда мне хорошо – его нет рядом. Его вообще нет! Он стал всего лишь моим воспоминанием, – поди разберись, кто это произнес.

– О донна Мэри! – взмолился Сергей. Встал и закрыл кухонную дверь.

Он уже заканчивал ужин и пил холодную жидкость из пузатого чайника, когда женщина появилась в кухне и принялась убирать посуду. Пока она делала это, всякое выражение сползло с ее лица, превратив его маску прощания с ушедшей молодостью.

Расставив все на привычные места, женщина вздохнула и направилась в ванну, долго плескалась, напевая простенькие мелодии, и появилась оттуда в короткой ночной рубашке василькового цвета с кружевами и рюшечками.

Когда в комнате погас свет, Сергей еще некоторое время сидел в кухне, рассматривая очертания зимнего города. Решил все-таки, что кровать достаточно велика и хватит на всех и еще, что он чертовски устал за последние дни. Отправился в комнату и обосновался на свободной части спального места.

Уснул он на удивление быстро и так бы и проспал всю ночь, если б не ощутил вдруг, что накрывшие его эротические сны уж больно отчетливы. Проснулся разом и, еще не открывая глаз, он понял, что оглаживает ягодицы соседки, у которой ночнушка сбилась уже к самой шее. Женщина дышала часто, слегка пристанывая, и бормотала во сне разные смешные нежности.

Сергей замер и постарался, было, высвободиться, но хозяйка только крепче прижалась к нему всем телом, перебегая кончиками пальцев от плеча к мочке его уха. С одной стороны ситуация выходила чертовски забавной, а с другой… Предстояло либо попробовать вырваться, либо начать исследовать локальные проявления женской анатомии. Сергей пошевелился. Дама тут же открыла глаза и посмотрела на него совершенно отсутствующим взглядом. Потянулась и промурлыкала: