Лабиринт №7

Вопрос ставился именно так – если бы у него был еще один день на осознание, изменило бы это что-нибудь? Или нет? Бросить все, лишь бы остаться вместе – заманчивое предложение, если забыть о всяких посторонних «НО». «Как бы не сделал – все равно пожалеешь», – слишком избитая фраза, чтобы стать лозунгом момента.

А она? Она должно быть лучше его чувствовала грань между: «да» и «нет». И боялась снова сделать шаг, который не даст им остаться за этой гранью. Так он думал. И вряд ли ошибался.

Когда люди впитывают друг друга на протяжении нескольких лет, мысли и ощущения становятся общими, как вода в сообщающихся сосудах. Он знал. Он ведал, что возможно все. И ничего не будет.

Сели в машину. Поехали. Оба понимали куда. И оттого долго молчали.

– Я так боялась этого разговора с тобой. Так боялась!

– Отчего? Разве я мог что-нибудь для тебя не сделать.

– Ты мог бы сделать… Раньше.

– Да, – протянул он и снова замолчал. – Мне будет тебя очень не хватать, – выдавил патетически.

– Он еще не знал тогда – насколько.

– Мне тоже… – она пропустила издевку. – Мы останемся вместе?

– Странный вопрос. Насколько это возможно.

– Да?

– В данной ситуации меня интересуешь только ты (Истинная правда! И как всякая правда – она многогранна). И если ты будешь…

– Я буду…

– Что-то я не чувствую, что мне повезло, – проворчал он и прибавил скорость.

Она рассмеялась, но в ее смехе различались истерические нотки.

Они приехали. Вошли. Стремительно избавились от одежды и начали привычную процедуру насыщения друг другом. Нет не обычную. В этот раз энергетика разрыва удвоила, если не удесятерила силу их чувственности.

Она впивалась в него, наполняясь вожделением. Он смотрел на ее запрокинутое, почти перевернутое лицо и думал, как ужасны перевернутые лица – слишком много отверстий, слишком рельефно. Даже обнажившиеся зубы выставляют все свои щербинки и неровности. Изнанка человеческой плоти, обращенной в пространство. Он смотрел снизу вверх и тонул в прелести слепившейся с ним женщины.

Он увидел, как судорога пробежала по ее животу. Она застонала: «Господи, как мне хорошо..». Открыла огромные, слегка косящие глаза и привалилась к нему, прижимаясь всем телом, прошептала:

– Я умру на тебе…

«И я умру… без тебя», – наконец он начал осознавать происходящее. И поэтому двинулся к ней самозабвенно, почти со злобой. И захлебнулся собственным стоном. Приоткрыл веки и снова увидел ее – его женщину. Теперь уже не надолго.

– Я люблю тебя, – шептали ее губы.

«Я люблю тебя…» – повторял он про себя . Она угадала.

– Почему ты раньше так мало говорил мне об этом? – Она приподнялась на локте и откинула волосы со лба. – Почему?

– Слова – это знаки. Знаки и больше ничего! – начал говорить он и понял, какая это чушь. – Я боялся утонуть в тебе.

– А сейчас?

– Сейчас ты уходишь…

– Я могу вернуться.

– Как?

– Просто развернуться и уйти. – У него еще был выбор. Он промолчал. Они еще были вместе. Потом одевались. Сидели рядом, пропитанные нежностью.

– Он знает про меня … – он выплыл из задумчивости.

– Знает, конечно…

– И что?

– Как видишь. Мне удается выторговать себе свободу. Пока.

– Пока… Стратег…– повторил он. – Если он тебя любит. А он тебя любит – теперь это ясно. Он сделает все, чтобы стереть меня из твоей жизни.

– А как бы сделал ты? Ему же тоже обидно. – Он начал злиться. Вдруг зацепился взглядом за простыни со следами недельных упражнений сексом и отчетливо выговорил про себя: «Вернуть ее еще возможно, но зачем?»

Она подошла и обвила его руку:

– Все жду оргазма. Но его так и нет. Наверно, я все же очень расстроена из-за тебя.

– Тебе все время приходят в голову какие-то нелепые мысли.

– Я тоже так думаю.

1816 год. Наполеон покидает остров Эльба и движется к Парижу. «Чудовище вырвалось на свободу!» – орут газеты – «Оборотень в Каннах!», «Тиран – в Лионе!», «Узурпатор в 60 милях от столицы.», «Бонапарт приближается форсированным маршем.», «Наполеон завтра будет у наших стен.», «Его величество в Фонтенбло!».

«Зачем я это вспомнил? Ах да!» – подумал он.

Равновесие, замешанное на их обоюдном прошлом, начало уходить у него из-под ног.

– Если бы ты только знал, как ужасно быть одной, – сказала она так, как будто его и не было рядом. – Особенно в праздники. Особенно в Новый год. Пустая ночь с электрическим ящиком. Женщина не должна быть одна. Не должна! Ты этого понять не можешь…

Он внимательно смотрел на нее, старая различить знакомые оттенки прошлой чувственности. Но нет. Она просто приняла наилучшее решение. Самое рациональное в сложившихся обстоятельствах. Только и всего.

Они возвращались. Он вел машину, стискивая зубы от ощущения собственной вины, глупости и беспомощности. Он терял ее. Еще не сейчас. Но навсегда. И так выходило, что сам этого и хотел… Мы думаем, что проблемы вовне, а все они – внутри нас.

Поезд ушел, господа присяжные заседатели. Последняя подножка выскользнула из-под ног.

– У нас с тобой все будто в кино. Типичный бразильский сериал, – выговорила она после долгого молчания.

– Не особенно. Скорее «Зимняя вишня». Да и тут с моралью выходит неувязка.

– Что может быть моральнее, чем любовь? – она была по-своему права.

– Читал давно уже какую-то восточную поэму. Не помню названия. Там про отношения жены падишаха и его любимого младшего брата. Они впали в любовь. И что бы с ними потом не делали – они все равно оказывались вместе.

– У нас уже было на это время…

– Да… Ты выйдешь за него замуж? – спросил и понял, как он предсказуем.

– Зачем?

– Иметь детей от любимой женщины – большая радость.

– По тебе я этого не заметила. Прости. Ну не привили мне материнских инстинктов. Ну что тут сделаешь…

«Были бы дети – не было б проблем. Как и выбора. Или был? Были бы дети, и тебя бы не было… Или наоборот… А еще – это могли бы быть твои дети», – мысли путались.

– Не переживай! – выговорила она, задумчиво. – Я с ним обо всем договорилась. Он обещал тебя не трогать.

– Ты это о чем?

– Да так…

Они доехали до офиса ее новой фирмы. Пора было выходить. Она потянулась к нему и чмокнула в губы.

– Я люблю тебя, – привычно выдохнула женщина.

– И я тебя тоже, – непривычно откликнулся он. – Ты моя радость…

– Ты моя смерть, – прозвучало в ответ.

Первый акт действия завершился.

– Прощай! – выдавил он.

– Увидимся, – улыбнулась женщина. – Надо завтра не забыть сделать маникюр.

– Я люблю тебя! – произнес он и подумал, что надо расстаться. И чем скорее, тем лучше.

Вернувшись домой, он сразу лег спать, предварительно приняв изрядную дозу снотворного. И в следующий день ничего не делал, только слонялся по комнатам, открывал и снова закрывал окна и двери. Конечно, он был свободным не менее, чем всегда, но в данном случае это ничего не меняло.

Они встретились снова уже через два дня. Встретились в ее старой квартире.

– Ну где же ты! – сказала женщина тоном вконец заждавшегося ребенка, – мой уехал на стрелку – машину разбили. Давай скорей.

И все было почти как всегда. Но с новым изводящим ощущением последнего раза. С жуткой чувственностью и нежностью поцелуев. Он уже почти поверил в то, что все будет почти как прежде, но настал следующий день.

Утренний звонок был ни к чему не обязывающим, он просто хотел отдать кое-что из ее вещей.

– Приезжай, – сказала она, – его нет дома. Мое Чудовище уже при делах. Но трахаться не будем. Я спешу.

Дело было не в 15 минутах, за которые они успевали случиться в разных экстремальных ситуациях. Дело было в принципе. Сергей еще надеялся, что память тела еще может вернуть нечто в их близость. Не получилось. Он перестал контролировать процесс. Перестал… Психанул, но поехал. Потом довез ее до работы. Ехал и рассказывал ей о разных пустяках, соскальзывая на чувства. Наговорил больше, чем за все года их предыдущих отношений.

Она слушала удивленно. Только и всего.

– Почему ты не говорил этого раньше? – повторила уже в который раз. – Ах да – боялся утонуть. А я? – потом вышла из машины и исчезла в людском потоке, так не разу и не оглянувшись. Она двигалась с грацией победительницы, впрочем – как и всегда.

– Отчего так? – проговорил он. – Отчего мне всегда было проще сказать «Нет», даже если очень хотелось произнести «Да»?

Уже через пару дней она пришла снова. На этот раз к нему в офис. Такой прощальный круиз по местам боевой славы. Обещала еще с утра. Но появилась почти вечером. Он целый день только и делал, что ждал. Как никогда раньше. Совсем извелся. Видимо, опять на что-то надеялся.

Наступили сумерки. Он не выдержал и принялся звонить старому другу. Просто, чтобы отвлечься. И появилась она. Медленно вошла, заперла дверь и села к нему на колени.

– Я хочу быть с тобой, – беззвучно изогнулись ее губы.

– И я… – отбросил он трубку.

Через некоторое время она приподнялась над ним и, почти не мигая, высматривала что-то на его лице, как будто хотела унести его с собой. И он задохнулся от блаженно ускользающего ощущения близости. И был счастлив, как последний идиот. Завершающее слово в этой фразе особенно справедливо.

Потом она снова обещала прийти с утра. И пришла через день, когда он уже устал изводиться.

– Что поделаешь – дела…

– Что поделаешь…

Следующая пауза растянулась на неделю, в течение которой он видел один и тот же сон, как вот они о чем-то долго спорят с новым сожителем покидающей его женщины, и он говорит своему vis-à-vis: «О чем Вы хотите, что бы я рассказал – о том, как мы больше ни разу не виделись или какой рисунок на обоях в Вашей новой спальне». Глупая детская месть!

«Не психуй, это всего лишь ущемленное чувство собственника, – уговаривал он себя, – поболит и отпустит.» – Не отпускало.

Каждая их новая встреча превращалась в очередной акт расставания.

Вся беда заключалась в том, что он только сейчас начал ощущать ту власть, которую приобрела над ним его страсть к этой женщине.

– Я люблю тебя. Я все время думаю о тебе и никогда тебя не брошу, –шептала она в телефонную трубку. Он не верил, не верил и все-таки надеялся. Жажда надежды – что с ней поделать?

Быть может, встретившись через пару лет, они проявились бы добрыми друзьями или совершенно чужими друг другу людьми. Через пару лет, но не через пару месяцев.

Прошло два месяца. И была Москва, в которой питерские паребрики превратились в бордюры, а парадные – просто в подъезды. И был отель, где они оказались из-за Бог весть какого стечения обстоятельств.

Она шла навстречу и улыбалась.

– Я уже иду, – сказала она в телефонную трубку. – Ты ждешь?

– Я жду.

– Буду минут через 10, – и не пришла.

Дела, что поделаешь… Полдня он бесился. Бегал по номеру. Выходил на балкон и пялился на улицу. Потом просто бродил по незнакомым переулкам и заводил разговоры со случайными людьми. И чуть не каждые 5 минут таскал из кармана свой сотовый телефон. Тот с электронной точностью констатировал – пропущенных звонков не существует. Нет…

«Зимняя вишня…» Идиотизм!

Он упрямо боролся с желанием набрать ее номер. Удалось.

Подошел вечер, вместе с суетой дня рассеивая и психоз. Но что-то еще оставалось, что-то гнало прочь из тесного гостиничного номера. Он вышел на воздух, вернулся, зашел в ресторан. Там была обычная суета у бара. Танцы. Показная веселость. И она. Она с молодым человеком, его знакомым – знакомым слегка, почти номинально. Сердце забилось судорожно.

Она увидела его и радостно заспешила навстречу. Встретились как родные. Как будто только что разошлись с обещанием встретиться через 5 минут… Нет, через 10.

«Расставаться надо сразу. Вот что …» – подумал он тогда, и улыбнулся, когда она чмокнула его в щеку.

Двадцать минут отвлеченно вежливого разговора он не заметил. «Расставаться надо сразу. Вот что… Быть третьим «на подхвате» – еще куда ни шло. Но «четвертым – лишним» – точно слишком», – эти мысли отпечатались особенно отчетливо, на фоне образовавшегося провала. Лена всегда обескураживала его. Но так!

И все же, улучив момент, он еще раз спросил ее:

– Идем ко мне?

– Прямо сейчас? Замечательно! – улыбнулось она.

Дальше все развивалось по его худшему сценарию.

Выйдя в холл, она вдруг вспомнила:

– Где-то здесь бродит мое Чудовище – я от него всего на часок смылась. Иди вперед – я догоню… И даже не спросила этаж и номер. Он молча двинулся вперед. Окликнуть… Одернуть… Зачем?… Если женщина говорит, что вас любит, совсем необязательно, что она любит только вас.

И все-таки ждал еще минут 15. Усвоил до капли накатившуюся беспомощность. Какая же паскудная штука – надежда! И ни чем ее из себя не вытравить. «Вдруг позвонит»…, – подумал он и сам почти начал набирать цифры на мобильнике. Еще раз поразился собственной глупости и бросил это дело.

Пришлось признать, что все это время он старательно лелеял спрятанную надежду, что любовь к нему все-таки заставит ее вернуться. Вырвет из складывающегося быта. Глупец! «Бытие определяет сознание», – уж в чем, в чем, а в этом материализм безусловно не ошибся.

Он бродил по ночному городу, смотрел вокруг. Она отсутствовала всюду – в осеннем воздухе, в воде, в цветах, которые он не смог ей подарить…

«Странно, – почти вслух проговорил он, – я начинаю любить женщин только тогда, когда они уходят. А до того лишь терплю. Отчего? Я мазохист? В душе. Душой – так вернее. Поэтому я и жду, что меня бросят. А потом тяну расставание – коплю в крови адреналин… Жду, что меня бросят. Дождался!»

Он закрыл глаза и снова увидел ее – всю ее некрасивость: череп с широкими скулами и коротким вздернутым носом. Тело. Нет, тело вспомнить он не смог. Все застилали глаза. Прикрытые глаза, которые подсвечивались изнутри жутким завораживающим пламенем. И губы. Только они могли так прошептать:

«Ты – колдун. Заколдовал меня. Милый! Как я тебя люблю…»

Выходило, что он уже пристрастился к своей тоске. Упивался ею, культивировал, растравлял бесчисленными воспоминаниями, копил взгляды, жесты, улыбки, слова, которых уже не было. Он стал любить тоску ради нее самой. Голод человеческой чувственности утолить невозможно. И оттого сбывшиеся надежды оставляют позади все лучшее. «О счастье мы всегда лишь вспоминаем?» – классик не прав.

Когда все было хорошо, счастье не имело значения. И он чувствовал себя вправе делать и то, и это. Теперь, когда все стало плохо, понял, что вправе быть только таким – самим собой.

В конце концов, печаль и предательство, страдание и насилие надолго остаются в памяти, но все же они бледнеют, выцветают и исчезают, а воспоминания о бликах огня на теле утомленной ласками женщины и звездном небе, под которым бродили тогда, остаются почти неприкасаемыми в пределах единой человеческой жизни. Хотя и эта правда нуждается в поправках и оговорках.

Весь следующий день он провел на диване. Несколько раз пытался уснуть. Не получилось.

«Отчего же я все время бегу от призраков?» – подумал он и произнес вслух:

– Ты забыла, что я не только знаю тебя, но и чувствую, – и чуть позже. – Все кончено. Теперь уже точно. Кончено.

Он еще раз посмотрел в окно на мельтешашие внизу автомобили. Понял, что сам себя наказал за свою сентиментальную глупость. Отключил мобильник. Хотел посетить ресторан, но передумал. Ушел в пространство московских сумерек.

«Bonjour, Tristesse – Здравствуй, Грусть…».

Он вернулся в будничность своего повседневного существования: работа, заботы, бытовой уют, милая сожительница, мысли о будущем. Начало получаться…

Все кончено? Как бы не так!

Прошел еще месяц…

Он опаздывал. Он категорически опаздывал. Машина летела по набережной, переливаясь светофорами и огнями остающихся позади авто. Гонка преследования....

В последнее время ему мерещилось, что кто-то исподволь охотится за ним, пялится на него электронными глазами. Весь город, весь мир – сплошной электронный взгляд. Это мешало сосредоточиться, не давало думать. Раздражение захлестывало. Он смахнул с лица все выражения и оскалил зубы. «Улыбайтесь, и Вам улыбнутся в ответ». Маловероятно, но попробовать стоит.

Машина неслась в цокоте шипованых шин. Он следил только за выбоинами на асфальте.

Она опять вторглась в пространство его обитания и позвала в гости. Лопух – он снова спешил к ней на встречу. И, когда задребезжал телефон, автоматически брякнул:

– Дорогая, я уже почти…

– Это не дорогая, это я… – раздался в трубке голос подруги. – Загляни дома в почтовый ящик.

«Опять попал!» – тупо подумал он и отвлекся от дороги.

Снег в отличие от людей никуда не торопился. Просто шел, превратив отдельные части трассы в ледяной каток. Машину понесло, ударило пару раз о поребрик и сквозь чугунное ограждение выбросило в реку.

«Ну и вот!»… – успел подумать водитель, прежде чем автомобиль, подмяв под себя тонкий лед, начал уходить под воду.

Он еще увидел, как из притормозившей на набережной желтой иномарки выскочила женщина, всплеснула в ужасе руками и поправила сбившуюся прическу. Потом жуткий озноб взобрался по телу и отключил сознание.

ИЛИ НЕ БЫЛО?

Когда он очнулся, на груди сидела лягушка со странными желтыми пятнами на голове, собранными в корону.

– Просыпайся уже, милый друг, давненько тебя дожидаю… – прошамкало земноводное.

– Этого не может быть! – запаниковал он и очнулся во второй раз.

Он ощущал себя роженицей и младенцем одновременно. Его трясло, выворачивало наизнанку и давило со всех сторон. Время пульсировало и давило на мозг до рези в глазах. Он очнулся. Сознание словно выкарабкивалось из кокона прошлого, отдирая с себя последние ошметки памяти. Оставшееся напоминало сложный ребус, сложенный на незнакомом языке.

Открыл глаза. Долго лежал и пялился в потолок под шум в ушах и ощущение жуткого озноба. «Чувствую, стало быть, существую, – двинулись губы. – Двигаюсь». Чего-то не хватало. Прошлого, понял он наконец, провалившись в бред на больничной койке еще на неопределенный промежуток времени.

Постепенно боль унялась. К тому времени он уже прошел все периоды паники, кошмарной иррациональности, уныния, летаргии, отчаяния. Случалось, что он не мог догадаться, когда спит, а когда бодрствует и отличить сон от воспоминаний. Он знал, что все еще существует, но не понимал, где находится и сколько прошло времени.

Его память снова из связующей ленты, на которой мостились его жизненные перипетии, превратилась в сплошную пелену и стерла из сознания все, кроме вот этой койки и этого потолка. И еще старой нянечки и очков доктора, иногда заходившего посмотреть пациента.

– Пить хочется, – разлеплял он губы, глядя на капельницу.

– Помню, помню… – отзывалась сиделка.

– Я хотел только…

– Знаю, знаю… – звучал ответ. – Спи, батюшка, спи.

«Но должно же быть еще хоть что-нибудь, – думал он. – У меня ведь осталась способность думать. Мысли не могут быть без образов. А образы должны откуда-то являться. Хоть что-нибудь.... Имя, – вдруг выплыло из пустоты. – Должно было быть Имя». Он ухватился за эту мысль как за последний шанс и может быть оттого долго не мог ничего вспомнить. Ничегошеньки! Напрягался до спазмов мышц. Но в голове так ничего и не прибавилось. Пустая трата времени.

Губы зашевелились сами собой, когда он очередной раз вывалился из дремоты. «Сергей», – угадал он беззвучное слово.

– Сергей! – заявил себя миру, как будто поставил штамп в паспорте. Можно было начинать жить.

Утекло еще три дня. К нему никто не пришел. Память по-прежнему давала сбои, но действительность не становилась от этого менее контрастной. Сергей устал томиться ожиданием воспоминаний, потреблять больничную диету, которая сводилась к снижению потребления съестного до немыслимых пределов, и мять казенные простыни.

Один из соседей по палате все время бубнил о том, как от него ушла жена. Другой храпел так, что на тумбочках дребезжали склянки с лекарствами. Старый бомж с подбитым глазом и постоянно чмокающими губами чесался, не переставая, даже когда спал… Пускали газы они по очереди. И этот запах – тягучая смесь сероводорода, скипидара, пота и чеснока – все подталкивало к мысли, что пациент уже достаточно здоров, и пора выбираться. И поскольку, если не считать амнезии, нескольких царапин и насморка, Сергей больше ничем не страдал, отпустили его с легким сердцем. Выдали справку и велели сразу отправиться в милицию.

Только выйдя на улицу, он понял, что не знает, куда идти. Память ушла, документы пропали. Родные и близкие – за этим словосочетанием следовало поставить большой вопросительный знак. Оставалась машина, но ее еще надо было найти. Вот с такими мыслями он и бродил по припорошенным снегом улицам, пока окончательно не продрог. Воздух съежился от мороза. И наступивший вечер превратился в бесконечную пляску искристых колючек. Надо бы было все же зайти в отделение органов внутренних дел, но… Он сам не мог себе объяснить, почему не хочет этого делать.

Вокруг ходили люди, текла жизнь, только Сергей совершенно не знал, как себя к ней пристроить. Ему некуда было идти, позвонить было некуда. Ведь бывает же так жутко, когда в огромном многомиллионном городе некому просто сказать: «Здравствуй, это я». Он шел и шел, и пятисложная меланхолия пристроилась рядом.

– Господи! – проговорил Сергей. – Со мной тут такое творится, а в Городе все как всегда: «Ночь, улица, фонарь, аптека…»

Слава Богу, в карманах завалялась кое-какая мелочь – хватило на жетон в метро. Зашел погреться.

И там внутри, в теплом пространстве электрического света ощутил приступ блаженства просто оттого, что рядом толпились горожане, что они спешили и знали, куда спешат. Свободный от этих человеческих обязательств, Сергей от нечего делать рассматривал проходящих мимо людей так внимательно, как не делал этого никогда раньше.

Вот из вагона метро появилась элегантная дама, задорно подмигнула ему и пошла дальше, и было понятно, как она отлично знает, что ее рассматривают со спины. В другом случае Сергей наверняка не заметил бы случившейся сценки, но в эту минуту он как губка впитывал подвернувшиеся обстоятельства. И когда из следующего поезда вышла таже самая дама, он скорее начал оценивать ситуацию, чем впадать от нее в удивление.

Глаза их встретились, и они некоторое время рассматривали друг друга. Женщина начала замедлять движение, но все-таки прошла мимо и двинулась дальше той же походкой – зная, что ее рассматривают со спины.

Поджидая следующий поезд, Сергей был уже почти уверен, кого он увидит за открывающимися дверьми. Электричка подъехала. Двери открылись. И если бы молодой человек не выискивал среди пассажиров уже знакомую даму, ни за что бы не догадался. Это была она и не она. Никакой фривольности, в глазах сплошные домашние заботы и пакеты с продуктами в обоих руках. Но это была определенно она. И не желая ломать голову над тем, что же это за знак такой подает ему судьба, Сергей просто встал и вошел во все еще открытые двери освободившегося вагона.

Он ничуть не удивился, что вагон оказался совершенно пуст, и электронный голос объявил: « .. аспект Мира» – та же самая остановка. Бывает же, что поезд перегоняют с ветки на ветку. Ехать было все равно куда, и он уселся на подвернувшееся сиденье. Вагон тронулся, и кто там оставался на перроне, Сергея больше не интересовало. «Поехали».

Поезд долго несся сквозь зияющую темноту и редкое мелькание огней. Иногда состав останавливался, но казалось, что движение все равно продолжается. Пространство вагона напоминало лодку, покачивающуюся на волнах. Свистящая тишина давила на уши… Наконец поезд тронулся последний раз и влетел в освещенный вестибюль станции метро – тот же самый. Люди двигались в привычном темпе. Знакомая скамья по-прежнему пустовала. Сергей вышел.

– Куда я теперь? – вопрос звучал риторически. Но проходящий мимо человек оглядел его как больного и ответил – поди, пойми чего. Сергей начал вслушиваться в текущую речь, осознал, что не понимает ни слова, и попятился назад – в двери вагона.

«Следующая станция р-р-р-ш-ш-ш…аспект Мира», – пропел электронный голос. Двери закрылись. Поезд тронулся.

– Что-то здесь не так, – резюмировал пассажир и внезапно обрадовался. Конца следующего перегона он дожидался как финиша гонки Формулы-1. Летящий поезд превращал мелькание огней за окном в сложный орнамент. Станция вырисовалась из него почти магическим знаком. Двери открылись.

Выходя на платформу, он уже ощущал свою фиксированность в предоставленном мире. У него был дом – он тут же припомнил (неправильное слово, но пусть) свой адрес, номер машины и место работы. И еще были друзья – незнакомые пока. Но Сергей не сомневался, что тут же опознает их – нужно только встретиться. Мир был притертый. Свой.