Лабиринт №7

Сергей Васильцев

Лабиринт №7

«Между любыми тремя точками можно провести

прямую, если она будет иметь достаточную толщину»

лорд Бертран Рассел.

«Эй, ю, хочешь грибов?»

Надпись на заборе.

ПРОЛОГ

«Наши женщины любят нас от безысходности… Наши женщины любят нас?» – молодой человек с лицом интеллигентного неврастеника, растрепанными мыслями и сломанной расческой в кармане обтирал задницей одну из сырых скамеек осеннего ленинбургского садика. Утреннее томление скрадывалось яркостью отходящей листвы, моросью, праздными гуляками и тем, что люди напихивают в понятие смысла жизни.

Становилось душно. В городе бога Пта бухнуло что-то похожее на гром. Черный хромоногий пес вылез из-под крыши развалившейся помойки и, повизгивая, бросился в ближайшую подворотню. Дрожа всем телом, он несколько раз поскребся в двери дворницкой. Потявкал. Никто не открыл. И пес скорчился на пороге, пока ливень и ветер переламывали друг друга.

Ненастье завладело пространством улиц. Холодные капли влажными бандерильями впивались в тело. Мимо неслись жухлые листья, шебарша по тротуару. День начался. Мокрый как утренний памперс.

Сейчас, когда воздух густо перемешивался с дождем, все до какой-то степени имело значение и теряло его..

– Какая черная туча над городом… Привет! – крикнул ей парень, как старой знакомой. И подытожил, – Пусть будет Осень, бывают же осенние грозы. – Решил он, встал, завернулся в плащ и поплелся прочь – окунуться в иерархию урбанистических ценностей.

«Что же было вчера? Что же… Ах да!»

Долгое сидение в кафе. Малознакомая женщина. Разговоры о сексе и взаимонепонимании. Касание взглядов. Пара бокалов бурды непонятного содержания, сигаретный дым, вздохи, долгое блуждание в подворотнях проходных дворов, крысы, кошки, чужая квартира, новые разговоры, разговоры и разговоры, когда все уже и так ясно – русский эзотеризм за водочкой – реплики ни о чем и мысли, пораженные дистрофией, неумолимый патриотический долг….

– Отчего ты так со мной? – спрашивала женщина. Он отмалчивался, не зная, на какой вопрос теперь ответить: «Отчего так?» или «Отчего со мной?»

И тогда пришло уже отчетливое понимание, что истинной причиной нежелания дать правдивое объяснение происходящему было то, что он не доверял ей. И не только ей, а вообще всем – телесным и бестелесным. Миру – как он его понимал. Или – не понимал.

– Боюсь, что не смогу рассказать об этом подробнее, – выдавил он, наконец, ничего не значащую фразу. – Ты не владеешь необходимым словарем терминов, – и принялся за закуску.

Потом в комнате появился ребенок и сказал назидательным тоном:

– Пора спать!

Фокусировка внимания смещалась, стекала водосточными трубами в самые задворки сознания мешалась оборачиваласьстертымилицамиминиатюрныминатюрмортамикоторыесминалисьирушилисьнакладываясьодиннадругой,,,.

Он начал понимать, что и его слова падали в эту оболочку, как в густую смолу, вязли и тонули. Тонули и вязли. Город опрокинулся на него и придавил, желая, может быть, только лишь приласкать. «Надо вернуться». Он двинулся к дому. Пришел.

«Что же дальше?…» Стояла такая тишь, что было слышно, как копошатся под раковиной вечнозеленые питерские тараканы. Промозглая ночь сочилась в окна. Заданный вопрос не получил ответа, упершись в новую формулировку: «Зачем я здесь, откуда, отчего?….»

Он сел за клавиатуру своего леп-топа и, пытаясь сосредоточиться, долго разглядывал пустой экран. Пальцы выстукивали по клавишам одну и ту же гамму: Лабиринт, Лабиринт №2, Лабиринт №3, Лабиринт №4, Лабиринт №5, Лабиринт №6, Лабиринт… – клавиша «Shift» залипла, и вышло: №?

– Где я теперь? – произнес он, – Где? В каком из лабиринтов. №7 или №? или – семь вопросов? Чтобы найти выход, надо его искать. Тоже мне – Мыслитель! И все-таки – где? «Лабиринт №7» мне как-то больше нравится. – Выбрал заголовок. – И это правильно, товарищи! – Процитировал последнего Генсека и принялся за повествование.

ПОВЕСТВОВАНИЕ

Все неприятности начались с того, что в квартире появился африканский тотемный идол – подарок дядюшки, приехавшего из Заира. Черное губастое изваяние сжимало в руках копье и тупо пялилось в пространство. Он поместился возле стеллажа с книгами и некоторое время разглядывал своими деревянными глазами интерьер комнаты. Потом переключился на главного ее обитателя.

Хозяин квартиры сначала долго хандрил, потом заболел без видимой причины и внятных симптомов. И провалялся в горячечном бреду почти три недели. Таблетки и инъекции не помогали. Вылечила бабуся-соседка, которую притащила перепуганная подруга. Еще месяц потом он ощущал во рту горький привкус народных снадобий, приправленных не то молитвой, не то ворожбой. Хворь отступила. Идола убрали в чулан, но было уже поздно.

Потом пришел сон. И в этом сне он увидел дорогу и идущих по ней людей. В том месте, откуда начиналось зрение, путь еще окружала тенистая аллея, постепенно переходящая в заросли роз, которые уже совсем скоро сменялись терновником, а потом – силуэтами саксаулов. Широкое плато быстро сужалось, переходя в ущелье. И там последние островки растительности перемежались гранитными глыбами, чтобы к горизонту стать сплошным месивом битого камня. Скалы по бокам дороги громоздились все выше, закрывая небо. Но рельеф обнадеживал – впереди еще брезжил свет.

Люди на дороге торопились миновать неуютную местность. Точно очумевшие леминги, они стремились вперед и вперед, не разбирая дороги. И только миновав расщелину, идущие понимали, что свет означает обрыв. И бросались обратно, но напиравшая сзади толпа уже не давала им этого сделать. Человеческая масса срывалась в пропасть, оглашая окрестности визгом водопада. И над этой мешаниной воплей и тел на последнем выступе скал плясал паяц, водя смычком по всхлипывающей скрипке. Кривляние фигурки притягивало взгляд, превращая зрителя в соучастника. И от соединения этих начал и причудливой игры светотени плясун на утесе превращался то в рогатого монстра, то в белый обелиск с крыльями за спиной. И закатное небо, безучастное как всегда, представало драпировками этого действа.

Утром он встал и, привычно подойдя к окну, увидел за стеклом ту же дорогу в нагромождении каменных глыб и мельтешении огней на фоне рассвета – где-то совсем далеко – на периферии сознания – там, где плясал и кривлялся паяц с заколдованной скрипкой.

Потом случилась Она. Люди от этого не лечат. И поэтому эта часть истории уже начиналась со слова: «Ушла».

«Ушла… Ушла, а почему бы не уйти…. Кажется, я это уже как-то слышал. Ну и что… Она ушла. Она еще не знает об этом. Но я уверен. Она уже ушла. И это навсегда. Окончательно. Гром среди ясного неба. Ясного? Выдумаешь тоже! Разве могут быть безоблачными отношения людей, которые любят друг друга время от времени. Которые любят друг друга и вынуждены быть порознь. Нет! А кто меня вынуждал? Вот в этом-то и вопрос. И, значит, все к тому и шло. И я это видел. Ждал. И все равно оказался не готов. Жаль…».

Как всякий интеллектуал, он жить не мог без рефлексии и самоиронии, имеющей всю ту же причину – сосание под ложечкой. – Продолжить? – Трагический ужас гипертрофированного «Я» перед полным безразличием того сущего, что не укладывается ни в какие понятия и рамки. И как следствие – неврастения, которая оборачивается боязнью быта. И в конечном счете – боязнью бытия. И постоянными оправданиями, начинающимися с многозначительного: «Кто виноват?»

«Почему?» – он так и не мог ответить себе на этот вопрос. Почему, дожив до тридцати лет, не удосужился завести детей, хотя и пытался устроить свой быт в сожительстве с особой женского пола. Почему, по каким шаблонам выбрал себе подругу и сжился с ней, хоть и понимал, что начинает существовать уже другой – не своей собственной жизнью. И жизнь эта состоит из сплошных обязанностей «по отношению к …».

Обязанности постепенно превращались в своего рода развлечение на грани мазохизма, а потом уже – и в часть его сущности, создавая иллюзию, что так было всегда, что именно так и должно быть.

«Но ежели я любви не имею, – повторял он время от времени слова проповедующего, – Любви не имею. И что?»

В конце концов, он и сам пришел к уверенности в этой необходимости, безысходной как жизнь со смертельно или душевно больным человеком, которого невозможно бросить или отпустить. А в итоге в роли больного оказываешься ты сам. «Любовь – обратная сторона рабства, – пускался он в утешительные рассуждения. – Даже мать и отца я люблю потому, что они мои. Рабство – самый удобный способ существования.... Врешь, братец. В патетику потянуло. «Душегубка домашнего рая» и пр… Сам этого хотел и добился. И подруга твоя милая, умная женщина. Почти совершенство. Почти».

Иногда ему казалось, что он знал ответ на этот вопрос. И если продолжать линию виртуально-кармических умозаключений, то причины всего происходящего сводились к другой, уже запредельной линии его жизни – огромного счастья и такого же огромного горя. Такого, что сосуществовать с ним оказывалось невозможно. И кто-то высший и милосердный стер это прошлое из его теперешней памяти. Отчеркнул на полях.

Иногда оно возвращалось изнанками снов и еще – ощущением, как тяжко бродить по закоулкам чужой души, даже если человек сам раскрывается перед тобой, решительно отворяя все тайники своих сокровенных чувств, страх и самые интимные воспоминания.

Но сны оставались снами – не более того – без образов и дат. Видимо, в этом и крылась причина всех последующих: «Почему?» и «Отчего?».

Было время, когда он странствовал по чужим судьбам, как по пустым домам, где по углам еще валяется хлам недавно покинувших их хозяев. Но никогда еще он не достигал такого, как теперь, слияния с кем бы то ни было. Так что уже давно перестал ощущать, он ли стал хозяином своего тела, или сам вышел вечным пленником порабощенной сущности. Пленником от рождения.

Иногда он думал, что знает это давно и даже заранее, не понимая лишь одного: «Откуда он знает это....».

В конечном счете, он неважно использовал свои возможности. Было время, было и прошло, исчезло без прошлого – сплошным пробелом. Осталось, может быть, только имя, но разве этого мало?

И все-таки этот вопрос: «Почему?» – больше не приходил ему в голову, пока не появилась она – другая. И время снова начало двигаться скачками и урывками. И разорвалось, выплеснувшись впечатлениями другой жизни.

БЫЛО

Прошлое. Другое прошлое – без пробелов. Лет пять назад.

Существование в виде высокой блондинки с огромными глазами на броском, скуластом лице обрушилась на его голову. Название этому – любовь с первого взгляда. С двух первых взглядов. На двоих. Большая редкость, знаете ли. Наваждение.

– Здравствуйте, – сказала она, – Я буду у Вас работать. С чего начнем? – улыбка тронула ее губы. Мягкая – наверно. Тогда она умела так улыбаться.

– Сотрудница. – Улыбнулся он в ответ. – Начнем, пожалуй....

Она пришла и стала его притяжением, его любовницей, его любовью. Стала половиной его жизни – яркой и глубокой, как фейерверк в ночном небе. И из этой половины немедленно исчезли прошлые пристрастия, приятели, привычки. Личная жизнь раздвоилась и разломилась. Все, важное прежде, стало вторым планом. Отступило в тень, но не исчезло. Ведь тогда он еще контролировал ситуацию и сумел таки сохранить вторую свою половину, которая называется индивидуальный домашний очаг.

Зреющий мужчина, погрязший в собственных проблемах, и молодая красотка, скользящая по жизни, почти не касаясь ее изнанки. Что их объединяло? А очень просто – они сами. Он боролся с собой, принимал разумные решения и ничего не мог с этим поделать. А она? Она была рядом.

Напрочь лишенная тяги к материнству, она приняла постулат, что нельзя строить свое счастливое будущее на руинах чужой судьбы. Мужчина этого не стоит.

И реакция ее была всегда предсказуемой: изящный жест холеной ручки (Ах бросьте, сударь, не говорите глупостей! Какой ребенок? Я Вас люблю, как дай Вам Бог … – элегантного, сильного, с бесятами в глазах. Зачем семья? Какая скука!), яркий блеск белозубой улыбки. Она усаживалась рядом, распахивая колени. Как там говаривал Воланд? «И тут началась всякая чушь..».

А он? В конечном счете, и его грела эта мысль, что дама опять отвергла брачное предложение. Они просто любили тогда, и каждое их соприкосновение порождало страсть. Шли месяцы. Годы. Они жили, притираясь друг к другу плотнее, чем муж с женой. Да что там! – плотнее чем камни в пирамиде.

У них не было детей, но и не было зашоренности обоюдного быта. Он уже временами считал ее ипостасью своей собственной сути, когда этот их мир дал трещину, развалившую его всего за несколько месяцев.

Все началось с финансов. Правительство очередной раз сменило курс. Проекты не выгорали. Денег стало меньше. Их еще хватало. Ему. Только не ей. Она ушла. Внешне ничего не изменилось. Те же встречи, та же любовь, то же отсутствие просьб и упреков. Те же взаимопонимание и взаимопомощь. Те же разговоры по душам в дорожных пробках. Те же, да не те. В ней уже сквозила другая жизнь. И не было прежних долгих свиданий – частных квартир, где можно превратить мир в иллюзию совместного быта, каминов с пляшущими язычками пламени, когда за окном –30 по Цельсию и тишина такая, что слышно потрескивание веток на морозе. И только звездное небо за индевеющим окном и отблески пламени, отливающие перламутром на покрытых испариной телах.

Чувственность оставалась, только встречи становились все реже. Жизнь начала свой бракоразводный процесс (если верно, что браки совершаются на небесах). И он уже ощущал это. Почти неосознанно, но понимал, что придет день, а вместе с ним и человек, который выдернет его женщину из ее неустроенности. Человек, к которому она уйдет.

Житейское правило – хочешь обострить чувства – начни уходить. Ощути потерю. Потеряй и найдешь. Сделай шаг вперед (назад?), чтобы вернуться. Вернуться?

Он ждал и разумом уже желал этого – роман затянулся. Роман не может затянуться, если он еще живет в тебе. Не стоит загодя рыть ему могилу. Сам в нее и попадешь. И он ждал. Желал этого и боялся. И прятался в самодовольство возлюбленного мужчины. И произошло то, что должно было произойти…

Прошло уже … Прошло всего лишь время. Или нет – не так: «Время пришло».

Еще десять дней назад все было совсем как всегда. Чистый шоколад. Она плавно выскользнула из его постели и направилась в ванну. Он нехотя расстался с одеялом. Двинулся к кухне. У приоткрытой двери остановился, прислонившись к дверному косяку.

Она обмывалась под душем, изгибаясь в струях воды. Присела и слегка раздвинула ноги. Кого стесняться?

– Ты уезжаешь прямо сейчас… – просто сказала, продолжая водить по себе губкой.

– Уезжаю… Дней на десять.

– Без звонков и зоны охвата…– это был не вопрос. Констатация факта.

– Видимо да, – подтвердил он. – Всего десять дней. – – Целых десять дней, если подумать – пропасть.

– Приедешь, сразу звони. У меня хозяйка отбывает в отпуск. Повеселимся. Целыми днями можно жить в постели, – повернулась и уперла в него слегка прищуренные близорукие глаза.

Он почти почувствовал новый прилив нежности. Или вожделения. Отвернулся, пошел ставить кофе. Она одевалась, напевая. Легкая. Близкая. Его?

Десять дней прошло тупо и радостно. Псевдоотдых. Эрзац. Попытка поймать золотую рыбку романтики в болоте обывательского быта. Просто в болоте. Не те снасти выбрал – не получилось. И все-таки возвращался радостно. Ведь все шло своим чередом. Ни шатко, ни валко. Не богато, но как-то так – без проблем и неурядиц. И еще была она – томная и зовущая… Да… Солнце всходило и плавно катилось к закату. Настроение был совершенно шампанское.

«Каждый день ездить не смогу. Дел много… Привыкнешь еще! – облизнулся он сытым котярой (самому противно стало). – Привыкнешь, а там… А через денек – обязательно. Ведь я же так ее…» – такие вот были мысли.

Стал набирать номер далеко загодя – еще на трассе. Гудки. Гудки и больше ничего. Отбой.

Он перескочил на сотовый номер.

– Алло… – томный, сонный, неприветливый голос.

– Ты как?

Шуршали шины.

– Я перезвоню… – отбой.

Пауза – 10 – 15 – 20 минут.

Может быть заболела? Или мигрень. Полчаса он держал марку. Дальше не смог. Снова набрал ее номер.

– Дорогая…

– Не сейчас. – И снова гудки.

Ни ждать, ни звонить больше не стоило, и тем не менее он снова нажимал клавиши и ждал, пока она снимет трубку.

– Ты не хочешь меня видеть? – пауза.

– У меня появился другой человек, – большая пауза. – Я перезвоню.

– Рад за тебя. Надо было сразу сказать. Желаю счастья! – отчеканил фразу, как будто давно ее готовил….

И вот тут он сломался. Машина слетела на обочину и встала. Уткнулся в руль и замер. Сколько времени прошло – 5 минут – час? Все равно это была вечность. Провал между тем, что было, и тем, что есть.

Он посмотрел на дорогу и пожалел, что не умеет плакать. Шум летящих мимо авто постепенно въезжал в мозги. Сцепление. Скорость. Газ. Машина выкатилась на шоссе и начала набирать скорость – 120 – 140 – 160 – 180. Завизжали покрышки на вираже. Водитель почувствовал себя гонщиком-отморозком и сбросил газ. Не стоило умирать в эту минуту. Пусть будет, что будет. Пусть.

– Где это я остановился? – спросил сам себя и ответил. – На полпути к сумасшедшему дому.

«В прошлой жизни, милочка, ты была ведьмой, – тупо перебирал он гадкие мысли весь оставшийся путь. – А теперь станешь и в этой». – Он возжелал вызнать все наверняка и удивился, как это еще до сих пор не замечал рядов жутких совпадений, как шлейф следовавших за его бывшей подругой.

Вспомнил историю про мальчика, который, жутко влюбившись, сначала ударился в дзен – лишь бы уйти хоть куда-нибудь – а потом погиб в автокатастрофе. Если суждено кому-то голову потерять, так тому и быть. Даже если ее – эту голову потом целый день будут искать в овраге возле лежащей на крыше машины.

«Как она каялась тогда, письма матери его писала. Убивалась. Убивалась? Все ли буквы в этом слове должны быть написаны? И потом…» – подумал и прочувствовал в себе липкую подлость обиженного подростка. Слушать в себе этот вздор было жалко и стыдно.

«Все это нас не касается, пока не касается лично нас…» – подвел он черту собственной злости и закрыл эту тему.

Что-то было еще, но он погнал от себя эти мысли…

А потом была ночь, и был день. И снова ночь, и ускользающая бессонница. И уютная подруга. Никакой дури и безысходности. «Не дождетесь! Выход всегда есть, – сказал он сам себе, – И вход, межу прочим, тоже!». Он сам придумывал новые проблемы. И постарался укутаться в них как в старое бабушкино одеяло. Почти получилось. Если бы не этот звонок.

– Это я!

– Догадался…

– Приезжай, пожалуйста. Нам надо поговорить.

– Сейчас я занят. – Наверное, это была ошибка. Наверно, надо было нестись, лететь, спасать свою любовь. Он встал в позу. Превратился в памятник «Лаокоон и его сыновья». Столб из соли. – Давай встретимся часа через три. Где-нибудь в кафе. Идет? Перезвоню и подъеду, куда скажешь.

– Я жду… – и слезы почти полились в трубку.

Что он мог сказать ей тогда: «Не уходи – я умру без тебя, – он еще не знал об этом. – Брошу все. Возвращайся. И будем вместе – только ты и я». Так не бывает. Есть еще близкие люди, родители, собаки, машины, дачи, круг общения, годы жизни – они имели право перевесить. Наверно, имели. Или нет? Сейчас уже не разобрать. Вернулась бы она тогда? Судя по сцене, которая разыгралась потом –пожалуй. Особенно, если бы встретились они в их старой комнате, и была постель. Но он не знал еще, что так хочет этого. Думал пройдет, как простуда – жарко и быстро. Пусть даже – как та болезнь, что прилепил к нему идол-африканец. Вылечился же.

Кто-то мудрый сказал: «Каждую следующую женщину года через три ты превратишь в предыдущую, потому что сам все равно остаешься неизменен.».. Жизнь – это привычка? Может быть и нет…

Он выждал положенный срок. Привел себя в порядок и нацепил темные очки. Позвонил, определил место. Сел в машину и поехал. Включил радио:

«Я снова слушаю дождь,

Я вижу эти глаза,

Я знаю, что ты уйдешь,

И, может быть, навсегда», – пел Агутин.

«Соответствую», – подумал он и вспомнил, как уже год (во спасение привычного быта) рассуждал про себя о том, что неплохо бы ей найти нового любовника – иначе им не расстаться. Он почти перестал говорить ей нежные слова и приносить цветы. Он хотел, чтобы она ушла. Думал, что хочет. Он не знал, как это тяжело – оторвать ее от себя – только с кожей и кровью.

Видимо, любовь – это столкновение на уровне биополей, сцепление энергетических потоков. Эмоциональное замыкание. Иначе как объяснить, что обычный, в общем-то, человек со всеми изъянами и недостатками, запахами и хворями, который говорит и двигается ничуть не лучше остальных, оставляет в тебе такую фатальную колею. Свет в глазах, тембр голоса, ритм оргазмических судорог – этого недостаточно. Должно быть что-то еще. И оно было. Только он пока не знал этого. Не замечал как окутывающий его воздух.

Он ехал, не спеша, и опоздал минут на десять. Сделал все, чтобы вытащить эту мизансцену на себя. И все провалилось. Все. Как только он увидел ее глаза. И слезы – крупные капли катились к подбородку. И она стряхивала их, размазывая косметику, и не замечала этого.

Несколько минут они ехали молча, пока он не притормозил у входа в знакомое заведение.

– Отчего плачешь ты? – спросил. – Ведь это ты от меня уходишь… – Он не договорил. Она снова разрыдалась.

– Я не могу отказаться. Он – обеспеченный человек. И мне тоже надо с кем-то жить… Он так меня любит. – Она была совершенно, убийственно права.

И значит, время уже упущено. Или почти. Хотя, какая разница. Если бы не прошедшие дни, не мысли о том, с кем она сейчас и как … И что собирается делать.

И что же делать ему. Остаться друзьями?… Почему бы и нет? Я до сих пор не пойму, могут ли мужчина и женщина, которые любят… любили друг друга (пусть даже и нет), остаться друзьями. Скорей всего ответ отрицательный. Но ведь бывают же и исключения! Или нет?

Диалог продолжался.

– Кто он? Не говори – я знаю – твой хозяин, – (Хозяин – верное слово). Он вспомнил все истории об этом человеке, которые она рассказывала в последнее время. Об их каждодневных обедах в ресторанах – «скучно ведь одному». О совместных вояжах по стране. Истории рассказывались с нарастающим энтузиазмом. А как же иначе – выстилалась новая мозаика человеческих отношений. Без него. Только, к чему было обращать на это внимание. Она и прежде путалась с другими помаленьку. Он ведь сам этого хотел. И она все равно любила только его. А он? Он тоже.

Даже когда заводил интрижки с другими женщинами и думал, что вот – чтобы завести себе новую любовницу, надо бы избавиться от старой. И доигрался до того, что почти завел роман с ее подругой. Совсем уже собрался уложить ее в постель, но в последний момент отступил. Почему? Необъяснимо… Еще как объяснимо – он любил другую женщину, которая сейчас выходила из его машины.

– Твой хозяин, – повторил он, – неплохой выбор. Староват, правда.

– Ему всего 45. Просто сначала Афганистан. А теперь он бородку носит.

– А…

– Милый, я ведь тебя люблю. Ну почему ты так все запутал, – они уже пили кофе с чем-то еще, и она ломала, вытаскивая из пачки, сигареты. А он зачем-то вспомнил о другой женщине…

– Я тоже… Все правильно. Не можешь же ты при мне быть наложницей до пенсии. Все правильно… Но как-то грустно.

Он сделал паузу. Она молчала, уперевшись в него глазами. Она все еще ждала чего-то.

– И как? – снова начал он, – ты выходишь замуж. Или… У него, помнится, ребенок. Жена там.

– Это только у тебя никого нет. И никогда не будет… Я перееду к нему через неделю. Уже сняли квартиру. Евроремонт и прочее. Он развелся ради… – она осеклась.

– Понятненько. Сделал то, чего не сделал я – молодец. Меня-то вообще ничего не держало! Стратег… – теперь уже замолчал он.

– Он тебе понравился, правда? – спросила, словно молила ответить ей «да», и это растрогало его. И он проговорил то, что она хотела услышать

«Я хочу быть с тобой!» – говорили ее глаза.

– Я хочу быть с тобой… – повторили губы.

Он поднялся. Подумал: «А я тактик. – И еще. – Хорошо быть женщиной – порыдала и все прошло…». Сказал:

– Пойдем. Мне нужно на воздух. – Растянул фразу. – Поедем куда-нибудь….

– Поедем… – она поднялась и покорно двинулась следом. Как будто две недели назад.

Если бы не было того вчера. Вечера и ночи. Если бы она сказала чуточку раньше. Загодя. Так как-нибудь: «Дорогой, ко мне обратился господин N с предложением о сожительстве с серьезными намерениями. Как ты на это смотришь?» Были же и раньше эти сожительства, хоть и без серьезных намерений. Были. Ну и что?