Океан Разбитых Надежд

Я начала ночевать тут несколько лет назад, когда Луиза и Зои переехали в соседнюю комнату. Раньше бабушка самостоятельно присматривала за девочками, и поэтому выбирала для них комнату поближе к её кабинету. Здесь до сих пор стоит вторая кровать, предназначенная для Зои, над которой висит её фотография с Луизой, а на нижней полке шкафа всё ещё ютятся потрёпанные куклы. В отличие от Луизы, Зои любит, когда у неё много игрушек.

Я оставляю туфли, в которых приехала с фотосессии, при входе и снимаю с себя комбинезон. Если солнце продолжит жарить так же, как утром, то долго в этой штуке я просто не протяну. Я решаю переодеться в нежно-голубое платье и кеды, которые прихватила с собой в последний момент. Осторожно просунув руки через рукава, я завязываю на талии тканевый ремешок и ныряю ногами в обувь. Затем, взяв с собой бутылку воды и связку ключей, которую бабушка доверила мне ещё в прошлом году, я выхожу в тёмный коридор.

Тут всё так же ни души. Лишь отголоски разговоров долетают откуда-то снизу и часы под потолком тихо-тихо отбивают секунды.

Всё это совсем не похоже на суматоху, которая творится у меня дома, в Хантингтоне. Мама постоянно таскает меня по спортивным центрам, рассказывает о диетах, затем СНОВА таскает по центрам и СНОВА рассказывает о диетах – другими словами, она идёт на всё, чтобы агентство, с которым у нас сейчас заключён договор, продлило его. Для мамы я всегда была кем-то вроде Барби, за которую хорошо платили.

Найдя нужный ключ из связки, я открываю бабушкин кабинет. Он с годами не меняется: старые шкафы с книгами в потрепанных обложках всё так же закрывают стены, массивный стол как обычно завален стопками бумаг и папок, а зелёное кожаное кресло всё такое же большое и глубокое. И, на удивление, такое же скрипучее, поэтому я присаживаюсь в него так осторожно, как это только возможно. Стена у двери – или то место, в которое просто не поместился очередной шкаф – вся завешена старыми фотографиями в узорчатых деревянных рамках.

С одной из них на меня смотрит маленький русоволосый Билли, держащий в руках пару наливных яблок. Трудно поверить, что из милого мальчика он превратился в ходячий шкаф с огромным носом, больше похожим на клюв, и толстыми губами, с которых всегда слетают пошлые шутки. Природа наделила его грязным умом, широкой спиной и кулаками. Крупный, мускулистый и сексуальный… девочки из средней школы готовы его боготворить. Акерс не из тех, кто обрабатывает селфи, отбеливая зубы или накладывая рельефный пресс. У него всё это имеется и без фотошопа. А как он говорит! Когда у парней его возраста ещё толком не сломался голос, Билли басит так, будто всю жизнь выступал в операх. На этом, правда, его отличия себя исчерпывают. «Тебе и целого мира будет мало», – кричат мне все в один голос, когда узнают, что я не питаю к Билли особой симпатии.

Но минусы Акерса почему-то играют ему на руку.

Мои пальцы начинают нервно стучать по подлокотникам кресла. Эту привычку я переняла у мамы.

Три коротких удара по двери раздаются так неожиданно, что я подпрыгиваю на месте, а в груди что-то обрывается. На секунду я даже подумала, что за дверью никто иной, как сам Билли. Я точно увидела, как он ногой выламывает дверь, с яростью выдёргивает меня из кресла и швыряет в сторону. В ушах раздаётся пронзительный звон, тяжёлые книги с грохотом падают с полок, поднимая в воздух непроглядную пыльную тучу. Внутри всё сжимается, острые кости впиваются в лёгкие, и я больше не могу дышать. Моя шея, щёки, лоб – всё в миг покрывается потом, и лицо бледнеет, будто бы я только что умылась ледяной водой.

Но это лишь мимолётный страх – или отличная завязка нового романа Стивена Кинга, как знать. Будь это Акерс, одного удара было бы достаточно, чтобы проломить хлипкую дверь. И всё же что-то не даёт мне быть полностью уверенной в том, что за дверью не он. Пока я уязвима, мне будет страшно – до головокружения, до потери сознания. Тяжёлым трудом мне удаётся развеять ужасные картины перед глазами и сосредоточиться на глухом размеренном стуке. Я встаю на ноги и тихо, почти на носочках подхожу к двери. Дрожащей рукой берусь за ручку, а потом нерешительно нажимаю на неё и тяну дверь на себя. Скрип пронзает тишину.

Мне не спрятаться.

Он высокий, намного выше меня. Рядом с ним я чувствую себя не больше куклы. Приходится поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. И тут я замечаю в них… что-то не то. Как будто в глубине зрачков застыла… печаль? Восхищение? А может, всё сразу? Мне хочется знать, угадала ли я, но надолго меня не хватает. Растерявшись, я начинаю смотреть по сторонам, как будто пытаюсь смахнуть пыль с мебели одним взглядом.

Потому что я в его глазах – произведение искусства. И это меня смущает.

– Э-э-э, привет?

– Здравствуйте, мисс Лонг, – вступает Люк, словно скрипка. – А миссис Лонг у себя?

– Вообще-то нет. Но ты можешь подождать её здесь, если у тебя что-то важное.

Он вскидывает брови от удивления, но заходить не торопится.

– Бабушка внизу, но она скоро подойдёт, – говорю я, чтобы прервать неловкое молчание.

– Понятно, – Люк поджимает губы. – Тогда я лучше зайду потом, мисс Лонг.

Он разворачивается и скрывается во тьме коридора раньше, чем я успеваю ответить. Хотя, мне и ответить-то нечего. Всё, на что я сейчас способна, это сказать, где я и как меня зовут – и то с трудом! «Меня зовут Кэтрин, меня зовут Кэтрин», – зачем-то повторяю я про себя до тех пор, пока не осознаю, как глупо выгляжу со стороны. Похлопав себя по щекам, я выглядываю из кабинета, но Люк как сквозь землю провалился.

Может, мне всё это привиделось?

– Зови меня Кэтрин, – почти разочарованно говорю я.

– Хорошо, Кэтрин, – отчётливо отвечает мне силуэт в конце коридора, и я вздрагиваю от неожиданности. Скрепя половицами, Люк медленно возвращается ко мне. – Я не видел, как вы приехали.

– Никто не видел, – смеюсь я, открывая дверь шире. Не верится, что я правда чуть не решила, что он – всего лишь галлюцинация. – И ты первый, кто узнал об этом. Так всё же, зачем ты пришёл?

– Хотел взять книгу у миссис Лонг.

– Что же ты сразу не сказал? – я закатываю глаза. – Я достану тебе любую, какую ты хочешь?

– Что-нибудь от Шарлотты Бронте.

– Любишь романтику? – интересуюсь я.

– Да, а вы?

– Ну, – я беру из тумбочки маленькую связку ключей и подхожу к закрытым полкам. Люк мнётся в дверном проёме. – Не знаю, никогда не читала ничего подобного. А вот Агату Кристи перечитала почти всю, представляешь?

– Здорово, – сухо отвечает он.

Открыв шкаф, я начинаю штудировать полку за полкой в поисках Бронте.

– Кажется, нашла, – я бросаю на Люка взгляд через плечо.

Он вытягивает шею.

– Там есть «Виллет»?

– Да, – осторожно взявшись за корешок, я тяну на себя нужную книгу. Она оказывается тяжелее, чем я думала. – Что-то ещё?

– Нет, спасибо.

– Тогда приятного чтения, – скромно улыбаясь, я протягиваю Люку его книгу. Я не могу не заметить, как загораются его тёмные глаза, когда он берёт её в руки.

– Спасибо, мисс Лонг. Сообщите, пожалуйста, миссис Лонг, что я взял её книгу.

– Кэтрин, – я закрываю шкаф, – просто Кэтрин.

Иногда бабушка удивляет меня своей способностью превращать пару минут в час. Она настоящий мастер долгих разговоров. Они всегда начинаются с чего-то безобидного, а заканчиваются… точнее, не заканчиваются. Бабушка теряет счёт времени, когда находит себе собеседника. Ей просто нравится делиться всем подряд. Наверное, дело в том, что она даже из маленького, совсем незначительного события может сделать приключение. Её жизнь будет понасыщеннее многих, поэтому бабушка просто не нуждается в чужих историях – ей вполне хватает своих.

Выбрав какую-то книгу, я возвращаюсь в кресло и начинаю читать под тихое гудение настольной лампы, детский смех и журчание Ривер Фосс. Из приоткрытого окна хорошо слышно, как вода старательно точит камни и почти льётся через край. Надо же, за зиму я успела отвыкнуть от голоса реки. В Хантингтоне у меня нет времени, чтобы обращать на него внимание, а здесь… здесь кажется, что Ривер Фосс всегда пытается мне что-то сказать. Может, то, что лето наконец наступило и мне стоит навестить своего старого друга? Я закрываю книгу, так ничего и не прочитав, и решаю всего одним глазком посмотреть на Ривер Фосс.

Но у Билли на меня другие планы.

Как только я выхожу в коридор, Акерс отталкивается от стены и в два шага оказывается около меня. Над его широкими плечами вьются тёмные волосы, синяя футболка обтягивает мышцы, а широко расставленные ноги говорят об уверенности – чрезмерной уверенности. Я подаюсь назад и прислоняюсь спиной к уже захлопнувшейся двери.

– Надолго ты останешься? – спрашивает Билли, подходя всё ближе.

Я нервно поправляю платье и отвечаю:

– Ещё не в курсе, – я не узнаю собственного голоса.

– Что насчёт контракта?

– Я пока не знаю, согласятся со мной работать дальше или нет. Но, если согласятся, я буду вынуждена периодически ездить в Хантингтон.

Билли заглядывает мне в глаза, как будто пытаясь понять, не вру ли я. Мне хочется спросить, как я могу врать тому, кто взял мою жизнь в свои руки, но от страха не могу даже открыть рот. Когда за его спиной исчезает весь коридор, я понимаю, что, в худшем случае, не смогу даже отбежать. А если ему не понравится, что я скажу, может произойти всё что угодно.

Это чёртова русская рулетка.

Билли берёт меня за талию и притягивает к себе, чтобы… обнять?! Жжение в глазах становится невыносимым, и я почти плачу, не в силах расторгнуть объятия с настоящим дьяволом во плоти.

Прости, Ривер Фосс. Может, как-нибудь в другой раз?

– Ты чего плачешь?

– Устала с дороги, да и вообще, – хныкаю я, уткнувшись в его твёрдое плечо.

– Тебе просто нужно поспать, – Билли поднимает мой подбородок и смотрит прямо в глаза. – Да?

– Да.

Глава 3

За завтраком только мелькающие тут и там Луиза и Зои не дают мне уйти в свои мысли. Когда миссис Хью, наша главная повариха, исчезает на кухне, они, как ураган, проносятся через кафетерий, опустошая вазочки с домашним печеньем. Да, Хью прекрасно готовит! Кажется, впервые она испекла это печенье на Рождество две тысячи двенадцатого. Я и не замечаю, как сама тянусь к вазочке на своём столике. Пока Хью стаскивает в раковину грязную посуду, я разрешаю себе всего одно крошечное печенье. А потом ещё, и ещё. Я запиваю всё чаем и уже хочу пойти по своим делам, как мне на глаза случайно попадается… Люк.

Как ни странно, именно о нём я и думаю весь последний час. Сидя за крайним столиком, он с таким интересом читает книгу, что не слышит даже носящихся по кафетерию девочек. Рукава его рубахи закатаны до локтей, и я вижу, как его руки обмотаны нежно-голубыми венами, словно ниточками. Под лучами утреннего солнца его волосы отливают тёплым медовым оттенком. Люк так скромно сидел за столом, когда я вошла, что я умудрилась его не заметить. Зато теперь я не могу от него оторваться, как будто тайна, написанная на его лице, жаждет, чтобы я её разгадала.

Но пока он остаётся для меня незнакомцем. Тем самым неприглядным мышонком, с которым и поговорить-то не о чем.

Проходя мимо столика Люка, я как бы невзначай спрашиваю:

– Как тебе книга?

– Очень грустная, – он даже не поднимает на меня глаза, когда перелистывает страницу. —Хочешь почитать?

– О, нет, спасибо. У меня полно дел.

– Жаль, – Люк оставляет позади очередную страницу. – Ну, тогда не буду отвлекать.

Пока я мою за собой посуду после завтрака, его совсем не похожий на Билли голос продолжает звучать в голове далёким, еле уловимым эхом. Я слышу Люка, словно находясь на дне океана. И, пожалуй, в его голосе действительно есть что-то завораживающее. Что-то, о чём Люк никому не рассказывает. Что-то, о чём он предпочёл бы забыть.

Взвалив ящики с цветами на плечи, ребята постарше помогают мне перенести их из сарая к клумбам, пустующим с прошлой весны: аномальная для Хантингтона жара сделала своё дело. Помню, тогда я старалась даже лишний раз не выходить из комнаты. Это был хороший повод, чтобы свести встречи с Билли к нулю. Жаль, что всего через полмесяца здесь снова пошли дожди. Отгоняя неприятные воспоминания, я натягиваю на руки перчатки и принимаюсь пересаживать цветы. Бутоны пионов покачиваются на ветру так легко, будто они – лишь нежно-розовые одуванчики. Молодые астры гордо раскидывают лепестки. Ну а фиалки… Иногда мне хочется, чтобы они были повсюду. Когда я вдыхаю их аромат, мне кажется, что я могу взлететь.

В Хантингтоне я почему-то не чувствую всего этого, хотя там и нет проблем с тем, чтобы наслаждаться природой. Стоит только выйти за двор, как из небольшого городка ты попадаешь в сказочный лес, окружённый холмами и скалами. Но только здесь я чувствую себя по-настоящему свободной. Здесь бескрайние зелёные луга лежат как на ладони. Особенно мне нравится наблюдать за скачущими лошадьми, которых разводят на ферме недалеко отсюда. Когда их выводят на прогулку, под ногами дрожит земля, но это определённо того стоит. А маме наоборот больше нравится в Хантингтоне, но дело совсем не в природе. Она обожает быть в центре внимания, а наш отделанный коттедж так сильно контрастирует с соседними домами, что это становится чуть ли не главным поводом для гордости. Я не понимаю, как её может радовать, что наши деньги считают все, кроме нас. Да и как это вообще может кого-то радовать?

Иногда я втайне мечтаю остаться тут, у бабушки, навсегда.

Пока ребята дружно работают в саду, я выкапываю лунки и неторопливо пересаживаю цветы. Солнце ласково гладит меня по спине, и я закрываю глаза от удовольствия.

Голос Билли раздаётся за спиной как гром среди ясного неба.

– Как идёт работа, крошка?

Я сморщиваюсь, но заставляю себя ответить:

– Всё нормально, – резче, чем надо, говорю я. – Правда, всё хорошо. Уже закончила с астрами и пионами, остались только фиалки. Только посмотри, какая красота!

– Встань, – командует он.

Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги. Идиллия, которую я так старательно создавала весь последний час, постепенно рушится.

На Билли рабочий джинсовый комбинезон, белая футболка и панама, зачем-то натянутая на уши. С садовых перчаток сыпется грязь.

– Не хочешь передохнуть?

– Нет.

– Ты даже не обедала, – замечает он.

– Я пока не хочу.

– Уверена?

– Если бы я хотела, то обязательно пришла, – огрызаюсь я. – И вообще, разве тебе не нужно помогать остальным в саду?

Я слишком поздно осознаю, какую же большую ошибку только что совершила. Пытаться увернуться от тяжёлой ладони Билли всё равно что пытаться уплыть от акулы. Он ударяет меня резко. Метко. Так, что из головы вышибает все мысли. Я вскрикиваю и хватаюсь за щеку двумя руками.

– Пойди умойся, ты вся грязная, – ржёт он. Я медленно тру лицо, но боль не утихает. Она жгучая, как будто кожу натёрли перцем. – И придержи язык за зубами.

Тогда мы перестали бы общаться ещё позапрошлым летом.

«И чего ты добилась?», – спрашиваю я у своего отражения, стоя перед раковиной в ванной комнате. Проведя рукой по заплёванному зубной пастой зеркалу, я присматриваюсь к своему лицу и замечаю на щеке след от ладони Билли. Кровоточащая царапина тянется через всю левую щеку. В глазах застыл страх, а слёзы из последних сил держатся за ресницы, чтобы не упасть. «Ничего ты не добилась. И не добьёшься», – злорадствует голос Билли в моей голове.

Сопротивляться нужно было сразу, как только запахло жареным. А это было очень-очень давно. Когда Билли в свои одиннадцать поклялся мне в вечной любви, я увидела в нём кого-то большего обычного мальчишки. Это было необычно, романтично, почти сказочно, и продолжалось до его двенадцатилетия, когда он, как отважный рыцарь, решил добиться моего сердца. В четырнадцать с ноготком он доказал, что готов пойти по головам, чтобы получить то, что ему хочется. Его лицо покрывалось ссадинами не по дням, а по часам вплоть до пятнадцатого дня рождения. Тогда я сказала Билли, что не хочу встречаться, но к тому времени он уже научился не слышать никого, кроме себя. Четырёхлетний спектакль удался, браво! Мне оставалось только подыгрывать, чтобы не наживать себе врагов.

И я подыгрывала. Подыгрываю.

Даже сейчас, обливая лицо перекисью, я иду по сценарию, который Билли заранее для меня приготовил. Сейчас я закончу обрабатывать рану, вернусь в сад, широко улыбаясь, нежно поцелую Акерса и скажу, что случайно задела себя тяпкой, пока рылась в клумбе. Он, конечно же, по достоинству оценит бред, который я буду нести, и попросит меня быть аккуратнее. Наступит антракт, но ненадолго. Всё повторится с точностью до минуты.

Внезапно дверь широко распахивается, и от испуга я роняю на пол бутылочку с перекисью.

– Извините, здесь было открыто, – оправдывается Люк.

Только не это.

Я перекрываю воду, хватаю первое попавшееся полотенце и вытираю щёку. Как назло, под рукой нет даже крема, чтобы замазать царапину. На глаза попадается только зубная паста, но я понимаю, что в этом случае не смогу придумать себе достаточно правдоподобное оправдание. Бросив полотенце в корзину с грязным бельём и достав из-за раковины половую тряпку, я торопливо прохожусь ею туда-сюда по луже под раковиной.

– Ничего, я почти закончила, – говорю я, и дверь вновь открывается.

Люк неуверенно входит в ванную, глядя на меня, как на привидение. Я поздно замечаю, что он без одежды. Точнее, на нём только штаны. Через предплечье перекинута футболка, а вокруг шеи обвязано белое махровое полотенце.

– Всё в порядке? – осторожно спрашивает он.

– В полном.

– Что за царапина?

– Тяпка, – вру я.

Щеку продолжает щипать перекисью, но я стараюсь не жмуриться.

– Будьте аккуратнее. Зовите, если понадобится помощь.

– Хорошо, – отвечаю я, подходя к двери. – Только я почти закончила. Ты не хочешь присоединиться к остальным? Мы рассаживаем фиалки и деревья.

– Вам нравятся фиалки?

– Да, – киваю я. – Так ты пойдешь?

– С радостью, только схожу в душ. Представляете, помогал Хью с готовкой, и не уследил, как убежало молоко, – Люк демонстрирует мне футболку с мокрым пятном.

Я не могу скрыть нелепой улыбки, когда представляю, как он пыхтит у плиты.

– В следующий раз постарайся не отвлекаться. Хью очень это не любит, – говорю я.

Люк почёсывает затылок, и я прыскаю.

– Да, это я уже понял.

– Что ж, тогда я пойду?

– Э-э-э, ну, наверное.

Неприлично широко улыбаясь, я проскальзываю в коридор и заставляю себя закрыть дверь. Почему-то мне кажется, что, если подождать всего пару секунд, Люк обязательно скажет мне что-то вдогонку. Я уже готова ответить, как замочек за моей спиной глухо щёлкает. За закрытой дверью начинает шуметь вода.

Заклеив царапину пластырем, я возвращаюсь к рассаде и провожу остаток дня в одиночестве. Чувство чего-то упущенного преследует меня до самого заката. Я пересчитываю посаженные цветы, садовые инструменты, даже ребят, носящихся перед глазами, но всё равно не могу понять, в чём дело. Люк, кстати, тоже подключился к работе незадолго до того, как я покончила с фиалками. Абсолютно обычный день вдруг кажется мне каким-то неполноценным.

Может, из-за слов, вставших в горле комом?

Когда сад натягивает на себя покрывало тумана, я возвращаюсь в корпус и иду к бабушке сообщить, что работа выполнена. Скрипя деревянной лестницей, я поднимаюсь всё выше и вскоре вовсе исчезаю в темноте коридора. И как только бабушка не спотыкается об все эти маленькие коврики около каждой комнаты? «Она проводит здесь куда больше времени», – напоминаю я себе. Найдя на ощупь дверь кабинета, я осторожно вхожу внутрь.

Бабушка перебирает книги в шкафу, смахивая с них пыль. Дверцы широко распахнуты, и в комнате уже настоялся запах древесины и тысячу раз перечитанных страниц.

– Мы закончили, – радостно говорю я.

– Да, я видела, – отвечает бабушка, не поворачиваясь. – Передай всем, что они молодцы.

– Без проблем, – я улыбаюсь от уха до уха. – Сегодня мы и вправду постарались.

– Я верю, Кэтрин, – вздыхает бабушка.

Я хочу развернуться и выйти, но что-то меня останавливает.

– Всё в порядке?

– Не совсем, – признаётся она. Я вопросительно изгибаю бровь и жду, когда она продолжит. Когда бабушка разворачивает, я замечаю на её лице следы от слёз и ужасаюсь. – Книга пропала.

– Боже…

– Кто-то шарился в моём кабинете, Кэтрин. Кто-то из ребят, представляешь?

– Может, ты сама взяла её и забыла?

– Что у тебя с щекой? – вдруг спрашивает она, и по спине пробегают мурашки.

– Ничего особенного.

Бабушка некоторое время смотрит на меня, пытаясь понять, правду ли я говорю.

– Будь осторожней в саду, – мягко наказывает она.

– А какая именно книга пропала?

– «Виллет» Шарлотты Бронте.

Точно!

– Это я взяла её, – говорю я, облегчённо выдохнув.

Бабушка выглядит обескураженной.

– Ты же только что сказала, что…

Я перебиваю её, вскидывая руки к груди:

– Люк приходил вчера попросить у тебя её, и я дала. Прости, что забыла сказать, – я вывожу ногой узоры на махровом ковре.

Неловко вышло. Я уже не в первый раз заставляю бабушку волноваться по пустякам, но этот случай настолько глупый, что мне хочется провалиться под землю. Бабушка заметно веселеет после моих слов и, закрыв шкаф, идёт к своему креслу.

– Всё в порядке. Люк часто берёт у меня романтику, – она кладёт ключи в ящик под рабочим столом.

– Правда?

– Да. Он уже перечитал все романы Джейн Остен, которые у меня были!

Ого. Зная, сколько их у бабушки, я не могу не удивиться, что Люк прочитал каждый из них. Никогда бы не подумала, что парень вроде него забивает свои книжные полки до отказа. Люк всегда был каким-то незаметным, как тень – поэтому мне и казалось, что всё, что он делает, это без дела слоняется по корпусу.

– Он обычно читает в оранжерее в саду. Кстати, ей бы не помешала небольшая уборка. Не хочешь немного помочь с этим Люку?

Бабушкино предложение меня удивляет – и это мягко сказано. Мы с Люком хоть и давно знакомы, но я ведь совсем его не знаю. Хотя, если так посмотреть, работа с Люком не кажется такой опасной, как с Билли. Он выглядит сдержанным и закрытым – вряд ли он решит сделать мне каре бензопилой.

– А он не справится сам?

– Новые знакомства всегда полезны, Кэтрин, – отвечает бабушка. – Ты же не сможешь вечно общаться здесь с одним только Билли.

Если он захочет, то…

– Не пойми меня неправильно, но тебе следует завести друзей.

– Ты имеешь в виду…

– Я ничего не имею в виду. Я просто хочу, чтобы ты немного расслабилась.

– Э-э-э… ну, хорошо, – соглашаюсь я, помедлив. – Только предупреди Люка, что я буду с ним, ладно?

– Без проблем. Он хороший парень, Кэтрин.

Я перевожу взгляд на бесчисленные сувениры и побрякушки на столе и стараюсь не думать о Люке слишком много: мыслей о нём куда больше, чем мне хотелось бы. К тому же румянец, проступающий на моих щеках, не сулит ничего хорошего.

– Я знаю.

Я совсем ничего о нём не знаю.

– Уверена, вы подружитесь.

– Очень надеюсь. Ладно, может, тебе помочь с чем-то в кабинете?

Бабушка складывает локти на столе. Тот сияет от чистоты, и я заранее знаю ответ.

– Нет, спасибо. Вы и так хорошо поработали сегодня.

– Угу, – я подхожу к двери. – Тогда я буду у себя.

– Не засиживайся допоздна, Кэтрин, – бабушке не нравится, когда я ложусь позже отбоя. – Спокойной ночи.

Глава 4

Чем мне действительно нравится отдых за городом, так это тем, что я могу по-настоящему выспаться. В Хантингтоне я привыкла заводить по три-четыре будильника, чтобы не опоздать на фотосессии, но здесь я наконец-то могу забыть об этом. А забывается такое, как правило, очень быстро. Похоже, я проспала всю ночь как убитая, раз не слышала, как поднялись ребята. Обычно девочки бегут по лестнице так, что их слышно во всей округе. Вряд ли это утро было исключением – просто учебный год, обустройство клумбы и… кое-что ещё, о чём я не хочу вспоминать, действительно вымотали меня. А стрелка часов, между прочим, вот-вот перепрыгнет через одиннадцать.

Стараясь как можно дольше оставаться на позитивной ноте, я переодеваюсь из пижамы в свою обычную одежду и, потирая глаза, спускаюсь к поварихе Хью. Кажется, что я не делала этого целую вечность, хотя и провожу с ней на кухне пару часов в день каждый раз, когда приезжаю сюда. Сегодня что-то отличается, и мы с Хью обе чувствуем это. Вот только что?

Стоя у неё под боком, я всё так же внимательно слушаю её урок. Время как раз подходит к полднику, так что я решаю, что было бы неплохо немного попрактиковаться в сервировке и заодно помочь в кафетерии. Вот они – знания, которые мне по-настоящему пригодятся. Может, я и не планирую работать официанткой, но от умения красиво подавать еду зависит половина успеха всего завтрака, ужина или любого другого случая, на который я собираюсь готовить.