Мир Маньяка

– А они у вас что, разные? В зависимости от настроения или от времени года?

– В зависимости от собеседника – безымянный хозяин сказал это серьёзным тоном.

Просто он не знал, что имя собеседнику в голове режиссёра уже подобрано. И конечно бы сильно рассердился, узнав – какое.

– А причина моих собачьих приключений проста – достоверности в кинематографе, знаете ли, не хватает. Новые сценарии со старых фильмов пишут. Вот я и решил, так сказать, побывать в гуще событий, чтобы своими глазами увидеть всё.

– А-а, руками попробовать, а ногами побегать. Нового «Мухтара» снимать будете? Старый-то чем не угодил? – хозяин даже улыбнулся.

– Знаете ли, старые фильмы – это как глоток чистой родниковой воды, в критике их я вам – не партнёр. Взять того же Мухтара с Никулиным… Величайший комик, и такая трансформация! Только лучше со мной эту тему и не трогать. Не только часами – днями могу восхищаться Великим Советским Кинематографом. Тут, знаете ли, совершенно случайно оказался. Из-за моей оплошности сие животное – которое, кстати, совсем не Мухтар – нарушило ваш покой, – тут Ву мысленно скрестил два пальца за спиной: напраслина на удивительного пса, не раз выручавшего во многих делах, не должна была быть правдой.

Его слова были таким явным расшаркиванием, что Ву просто с трудом удержался от того, чтобы не добавить «так-с сказать-с», но переигрывать тоже не стоило. И он продолжил объяснения:

– Так, зовут иногда на убийства, чтобы в сторонке наблюдал, да под ногами не путался. Вот и сегодня такое происшествие случилось, только по сравнению с этим великолепием… – режиссёр развёл руки, как будто хотел обнять все статуи разом от переполнявших его чувств. – Хотя там тоже знатный скульптор попался, с юмором, знаете ли, правда – с чёрным.

– А давайте не будем себя ограничивать. О кинематографе я бы с удовольствием поговорил, да ещё с таким знатным гостем. Не откажите ведь мне в этом? – последняя фраза хозяина особняка была похожа на вопрос, но – только похожа.

– А и не будем. Только и я с просьбой… Нельзя ли как-нибудь поподробнее с прелестью этой ознакомиться с часок-другой. Тут ведь бегом не получится. Помню, первый раз в Третьяковке возле картин, что ещё на лестнице висят, я минут тридцать простоял, а тут ещё поглубже вникнуть хотелось бы.

Тут хозяин как-то внутренне напрягся, а поскольку причина этого была непонятна, Ву стал его успокаивать:

– Цветов не помну, даже и не беспокойтесь, а что не так – думаю, охрана поправит. На такой натуре можно целый фильм построить, который фурор произведёт только благодаря такой натуре, вполне выставляться можно будет, может, даже в Каннах, если с актёрским составом повезёт.

Упоминание о контроле, а также «Нью-Васюковый горизонт»[10] – как же, известный режиссёр дифирамбы поёт – снова вернули хозяина в благодушное состояние.

«Хотя, как говорится, ложечки нашлись, а осадочек остался… Надо осторожнее с ним…», – подумал Ву.

– Тогда прошу за мной, – хозяин был само гостеприимство. – А то, что мы на порожках всё беседуем.

Ву уже, было, шагнул к чёрным ступенькам лестницы, но хозяин мягко взял его под руку и развернул к калитке внутреннего забора.

Глава 4. Очень большая и очень красивая мышеловка

«А как красиво выгоняют…», – подумал Ву.

Но миновав внутренний забор, они направились не к входным воротам, а к белоснежной лестнице другой половины дома.

«Очень большая и очень красивая… Мышеловка…», – снова подумал режиссёр, но отступать было поздно…

Внутри эта мышеловка была ещё более красива, чем снаружи. От её вида режиссёр пришёл в восторг. И он был не совсем наигранный, белое, кружевное пространство гостиной напоминало причудливые картины мороза на стекле. Да и сделать ещё пару комплементов хозяину было не лишнее:

– Светлая, прозрачная, белоснежная – знаете, такими словами описал бы эту комнату сценарист, и конечно же реквизиторы не смогли бы соорудить такую воздушную прелесть. Только компьютерная графика, которая осталась бы неживой, – он грустно вздохнул.

А хозяин тем временем спросил:

– Вы всегда на жизнь смотрите, как на возможную экранизацию?

– Что вы! Только выдающийся видеоряд будит во мне взгляд кинематографиста. То, что выше всех похвал.

– Льстите?

– И не думал даже! В такие моменты я никого и не вижу. Люди только мешают впитывать фантастическую натуру. Уж извините за прямоту.

– Настоящему творческому человеку можно простить многое. Не так ли?

– Бес… порно, – Ву маленькой паузой и, убрав всего лишь одну букву посредине слова, полностью изменил весь её смысл. – Я уже возвращаюсь и возвращаюсь… Понимаю, что неудобно, только вот смотрю на эту прозрачную гранёную мебель на белом мраморе – ну и кружева занавесок – как они могут быть такими воздушными? Контраст! Просто великолепно из чёрного и монументального перейти в воздушную белизну. Гениальный подход! А окна? Арт-нуво, если не ошибаюсь. Да если и ошибаюсь – от этого красота не становится менее гениальной!

Поведение режиссёра вполне можно было назвать полным бескультурьем. Гость – и никакого внимания на хозяина, более того – ходит, рассматривает вещи, да не просто рассматривает, а ещё разбирается, как они так ладно сделаны, и всё это, практически беседуя с самим собой.

Но хозяин, словно не замечая такого отношения, явно наслаждался поведением гостя, который уже который раз, не обращая ни на кого внимания, был погружён в обследование его владений. И когда тот залез под лестницу, чтобы наконец разобраться, как она – такая висящая в воздухе – сделана, решил потревожить этого исследователя:

– Может, чуть-чуть виски?

– Да, да. Сейчас иду.

– Односолодовый или купажированный? Вам со льдом?

– Обидеть художника может каждый… – пробормотал Ву, наконец он очнулся и вернулся из своего мира в мир реальный.

Неясно было одно – уходил ли он? И если, уходил, то насколько глубоко?

Или это был такой комплимент хозяину для получения его благорасположения?

– Ни в коем разе. Смешанные виски тоже бывают неплохи, – так хозяин дома отреагировал на слова режиссёра про купажированный виски.

– Может, и скотч назовем виски? – спросил Ву и добавил. – После того, что я здесь увидел, пить можно только что-то выдающееся и буквально – каплями. Запью огорчение. Вы предположили, что я могу разбавить благородный напиток водой, пусть даже и замерзшей, что делается лишь для того, чтобы прикрыть недостатки напитка уменьшением его температуры и концентрации. Неужели я произвел такое плохое впечатление на Вас?

– Ну что вы! Просто вкусы у всех разные. Значит, воды не надо? – хозяин хитро прищурился.

– Надо. Две-три капли. Чтобы раскрыть букет. Что будем дегустировать?

– Могу предложить «Macallan Lalique Crystal Decanter», как вам?

– Пятидесятипятилетний не может быть плох, а уж «Macallan»! У этого виски необычайной мягкости цитрусовый вкус и характерный дымный аромат. Каждая хрустальная бутылка, копир ующая форму флакона духов, разработанного в начале 20 века ювелиром из Франции Р. Лаликом, имеет собственный номер. Не ошибся?

– Извиняюсь, давно ищу достойного партнёра для дегустации напитка из этой бутылки. Хочется разделить удовольствие с настоящим ценителем, и не её оценки в конвертируемой валюте, а именно – букета вкуса.

Тем временем в гостиную вошёл ещё один персонаж, и Ву чуть не поперхнулся водой, которой он тщательно промывал горло. «Сказки сбываются, а ситуация усложняется – к Йагопопу присоединился Нушрок[11]…», – подумал он.

А вошедший действительно был похож на хищную птицу – худой, с длинными чёрными волосами и орлиным носом. В длинной, чёрной одежде с едким взглядом, который растворял в человеке всё, оставляя лишь то, что он хотел знать.

– Хочу представить моего сына, – произнёс хозяин. – Его зовут…

– Кноур, – сынуля перебил отца и представился, протянув своё щупальце, хотя выглядело оно как рука.

Но сути это не меняло, и ощущений при пожатии было как с большим кальмаром: холодное и липкое.

– Вообще-то, он Максим, но для знакомства с некоторыми людьми считает это имя простоватым, – объяснил хозяин и обратился к сыну, уж очень хотелось похвалиться перед ним. – Ты знаешь, какой сегодня нам гость попался?

Тут Ву быстро вставил:

– Вкусный! Силки больно красивые расставили, – и он обвёл руками пространство вокруг себя, показывая на дом и сад.

– И с юмором, – добавил наследник необычного дома. – Ну да по фото узнать нетрудно, в прессе вы – просто завсегдатай.

– Тогда приступим к дегустации. Сообразим, так сказать, на троих, – слова хозяина на фоне изящных хрустальных стаканов, стоящих на белом ажурном мраморном столе, выглядели смешно.

– Хорошо, что хоть есть из чего пить, а то пришлось бы из горла, – подхватил шутку Ву. – Я уже представил себе эту картину: мы вырываем изящную бутылку друг у друга, стремясь приложиться к её горлышку, виски часто льётся мимо, а мы вытираем рукавами разгорячённые борьбой лица.

– Браво! Вот это спец, на ходу подмётки рвёт! Сценарии прямо из воздуха плетёт. На местах преступления тоже так получается? Поделитесь – можно прямо сегодняшний случай, что из этого получится? Фильм? – хозяин дома сказал это ничего не значащим голосом.

– А никто и не знает, – «Вот и подобрались к основной теме…», – подумал Ву, вслух же произнёс. – Я погружаюсь в атмосферу, а родится ли что – неизвестно. Сильные эмоции рождают сильные фильмы.

– Такие, как сегодня?

– Да. Кинг отдыхает. Зрелище не для слабонервных. Человек-бабочка, а вернее – человек из бабочек.

– Как он там оказался? – Нушрок тоже заинтересовался, как бы ничего не значащим разговором.

– Как видно, сбежал из мастерской по изготовлению монстров, – Ву ответил специально расплывчато.

– И находится она поблизости от места, где вы его обнаружили. Решили, что у нас? Собака привела? – Йагупоп спросил это обиженным голосом.

Наступил момент истины, а всё что было раньше – всего лишь прелюдия. Теперь нужно подробно всё рассказать – не рассказывая практически ничего! – и чтоб при этом ему поверили ох какие непростые люди.

И Ву стал писать словесный сценарий:

– Да беда с этой собачкой! Побежала в одну сторону, потом передумала и к вам побежала, что ей вздумалось – никто не знает. А кроме её побегушек, ничего у полиции нет. Там, где нашли пострадавшего – ни одной зацепки. Его же могли из машины выбросить, и искать причастных надо ой как далеко. Это то, что я думаю.

– Только вы? А как компетентные органы считают? Я к тому: будут ли нас ещё дёргать?

Ву задумчиво мочил губы в виски, иногда дотрагиваясь до него языком. Пить такой благородный напиток глотками он считал неуважением и к нему, и к тем талантливым людям, которые произвели его на свет.

– Если честно, то никому ничего непонятно, вот только вас зря потревожили – это факт. Надо проверять… А кого – на то полиция есть. Моё дело – чтобы в фильме, когда его сниму, этого скульптора красиво нашли. И это, конечно же – не вы!

– Вы правы: у вас дела творческие, а я с криминалом лезу. Как напиток? Почти не пьёте, не понравился?

– Да разве такую прелесть можно пить? Её можно только дегустировать, наблюдая, как янтарный свет переливается в стакане, а лёгкий аромат щекочет и ласкает обоняние… И только потом губы касаются жидкости, покрываясь тоненькой плёночкой пьянящего напитка, пьянящего не от алкоголя, а от великолепия букета, погружая в размышления: надо ли фантастической жидкости продолжать свой путь, стоит ли ей зна комиться с остальными частями тела?

– Просто браво! Вот что значит творческая личность! Как описал простое алкогольное возлияние! А как похвалил хозяина через его питьё! Учись, сынок! Не гость, а подарок! Господин Вуалов, всегда рад принимать вас в своём доме!

– Весьма приятно! – Ву церемонно наклонил голову, а про себя подумал: «Важно, чтобы количество моих входов в этот дом равнялось количеству выходов. Уж очень не хочется стать очередной скульптурой боди-абстракционизма. А то, что живая скульптура убежала отсюда – у него сомнений не было. Хотя откуда такая уверенность образовалась – он сказать не мог.

Глава 5. Кот ждёт звонка. Его дети. Его мысли

«Пиковая» калитка захлопнулась, разделив друзей, и Кот не видел ни единой возможности оказаться с той стороны этой злополучной калитки. Конечно, он не бросил друга – так было задумано, только Ву мог что-то разузнать в этой бело-чёрной крепости – но всё же на душе майора было неспокойно. Сейчас, всё что он мог – это ждать, не отключая телефон даже на свой знаменитый «детский час».

После насыщенного трудового дня мужчины расслаблялись по-разному: кто в баре, повышая свой градус жизни, кто в стрип-клубе, чувствуя себя хозяином жизни, кто дома принимал на грудь 100, а то и 200 грамм под горячий ужин жены…

Майор же, придя домой, наскоро принимал душ и, даже не заходя на кухню, шёл к детям. Преображаясь прямо с порога то в лошадку, то в страшного-престрашного Бармалея. Безусловно, эти образы менялись вместе со взрослением детей. И в конце концов остался один – «Папа – лучший друг». Мир вокруг этой комнаты переставал существовать для майора – только два любимых комочка счастья, которые с каждым годом увеличивались в размере и счастья, и роста.

И целый час этой возни, шума и гама…

Кот где-то прочитал, что ребёнку надо уделять хотя бы 15 минут в день, но не отвлекаясь ни на что, посвящая всего себя в это время только ему. Но отцом он был хорошим, поэтому решил увеличить это время до 30 минут, а поскольку детей было двое – то всё это превратилось в детско-родительский час. И естественно, что при этом выключался телефон, который не выключался ни при каких других обстоятельствах.

И в дежурке, и начальство – да и вообще все сослуживцы – об этом знали и привыкли к этому.

Поначалу, правда, начальник, как-то не дозвонившись до примерного папаши во время его родительского часа, устроил ему головомойку, приближающуюся к полному несоответствию по службе. На счастье Кота, по управлению ходила проверка, собственно, именно для неё-то и выслуживался начальник, устраивая разнос подчинённому.

– Ещё раз такое повторится – пиши рапорт, не нужны здесь пропадающие неведомо куда, преступления тебя ждать не будут! Телефон он, видите ли, выключает! Отдых у него!

Тут в кабинете засверкали генеральские звёзды проверяющего, но Кот – на тот момент юный старлей – не стушевался.

– Дети – главное богатство нашей страны, оберегать их – одна из первых обязанностей российского милиционера. Так сказать, основа его морального облика. А как же он сможет соответствовать этому высокому предназначению, если он своим собственным детям не уделяет внимания, кем тогда они вырастут без соответствующего воспитания?

Меж генеральских звёзд появилась улыбка:

– Полковник, отставить. Предоставить час полной изоляции от работы для воспитания детей старшему лейтенанту Котову. Но только – в вечернее время! Свободен!

Как только за Котовым закрылась дверь, генерал присел на стул.

– Как тему-то обыграл, паршивец! Скажи спасибо, что райкомов нет, а то тебя за разваливание семьи советского милиционера точно бы не пожалели. В общем, отстань от него по этому пункту, да и по другим тоже отыгрываться на нём не надо.

Давно уж нет этого полковника, да и Кот уже не старлей, и комочки счастья уже требуют отдельные комнаты – только родительский час остаётся ежедневным законом. Только сегодня, впервые за много лет, телефон не был выключен – он ждал звонка от друга. Ждал и волновался.

Тем не менее детско-родительский час прошёл как всегда замечательно. Они отчаянно резались в какую-то видеоигру, сидя по обеим сторонам своего любимого папули, который время от времени то гладил их, то дёргал слегка за ушко – как бы напоминая: я здесь, и я очень люблю вас.

Папа изо всех сил старался компенсировать отсутствие у детей мамы, которая растаяла, как дым, когда они были совсем крошечными: Ваньке – три, а Сашке вообще только годик отпраздновали. Куда она делась, тема в семье была запретная. Причём такое вето наложил на неё не глава семейства, а младшее поколение, которое считало: полноценная семья – это когда есть полноценный папа. Детям трудно смириться, что мама их бросила. Ведь хороших не бросают.

Соседка Марья Ивановна – или Маривановна, как называли её все, женщина рано вышедшая на пенсию – взяла шефство над семьёй, где папа не вылезал с работы, но даже не досыпая порой, уделял своим детям время так полноценно, что они не чувствовали себя обделёнными родительской любовью.

Нет, она не заменила им мать, скорее – бабушку, которая взяла на себя все домашние заботы.

В общем, несмотря на трагическое событие в виде ухода матери, они росли радостными и счастливыми. И когда в школе кто-то бросил им: «Брошенки!», – они только рассмеялись:

– Дурак ты! – и сказали это совершенно беззлобно, что же делать, мол, если человек говорит глупости.

Но сейчас брат с сестрой мирно посапывали в своих постелях, а майор Котов размышлял, коротая время. Уснуть сейчас он всё равно не смог бы.

«Интересно было бы знать: что твориться в голове маньяка, что работает там не так? Почему он делает такие вещи, которые обычному человеку и в голову не придут?», – мысли, которые текли сейчас в его голове, майор по привычке оформлял в виде диалога – который он вёл сам с собой: «Это его естественная потребность совершать неестественные вещи? Тогда откуда она берётся?..». – «Это даётся с рождением или воспитывается в детстве?..». – «Какая-то большая обида или потрясение – это всего лишь спусковой крючок для того, что уже есть в человеке, или это и есть его перерождение в монстра?..». – «Или какие-то обстоятельства накапливаются и, сложившись в определённый пазл, человек меняется, можно даже сказать, что он перестаёт быть человеком, но так считают далеко не все. Отношение к маньякам диаметрально противоположное. Большинство относятся к ним так же, как и я, но есть их почитатели и даже последователи. И примеров этому тьма…». – «Старичок Сергей Ткач, тридцать семь доказанных и более ста недоказанных убийств девушек, моложе двадцати лет, в тюрьме, на пожизненном, женился и стал папой. Какой же человек так полюбил его, что связал свою жизнь с…», – Кот не смог подобрать подходящего названия этому существу. – «Какая судьба будет у этого ребёнка, знающего, что жизнь ему дал человек, который отнял более ста других жизней? И как это повлияет на него? Вариант, что он пойдёт по отцовским стопам – насколько возможен?..».

Вопросы, вопросы…

Он подумал о своих детях, и внутри пробежала тёплая волна.

Вкупе с его мыслями об убийцах его поведение могло показаться несовместимым, но что же делать – профессиональная деформация действительно существует, и по-другому быть не может. Даже к сильнейшим потрясениям организм адаптируется, и отрицательные эмоции ослабевают, если эти действия часто повторяются.

Ведь его интерес к этой теме принципиально отличался от любопытства граждан, постоянно толкущихся возле мест преступления и горячо обсуждающих это событие.

Понимать маньяков – значит иметь возможность прогнозировать их действия, соответственно – и ловить их гораздо быстрее.

Котов и сам не заметил, что свой мысленный диалог стал наговаривать вслух:

– Говорят, чтобы поймать маньяка, надо думать как маньяк и быть маньяком, хотя бы – в своих мыслях. Ну вот это у меня точно не получится, а Ву, наверное, смог бы. Тьфу, ну не убивать, конечно, а мыслить, влезать в их голову, продумывать всё до мелочей. Ву – маньяк, это я смешно придумал. Но всё же… Его действия в расследованиях опирались не только на супервнимательность и острый ум – было ещё что-то. И слава Богу, он был на стороне Добра, хотя правильнее сказать – на стороне Света. Ведь Свет не всегда бывает добрым. Он – просто Свет. Будь он на стороне Тьмы – его никто и никогда не поймал бы. Это как играть с шахматистом, который думает не просто на много ходов вперёд, а вперёд твоих ходов…

Аппетита что-то не было, а это случалось нечасто. Сон тоже никак не шёл – хотя бы на полчасика задремать… – поэтому размышления продолжались:

– Как он там? Может, и не из шахматно-карточного дома сбежал этот несчастный. И Ву ничего не грозит. Сидит, попивает какой-нибудь благородный напиток, да болтает с хозяином дома. Да и не посмеют они причинить вред тому, кто вместе с полицией у них был… – хотя и понимал, что случаи разные бывают.

Но тут телефон ожил, и он кинулся к нему.

– Майор Котов? – спросили в трубке, и не дождавшись ответа, звонивший продолжил. – Извините за столь поздний звонок, но времени катастрофически не хватает.

– Кто это? – голос был незнаком Коту.

– Антон Павлович, психиатр больницы номер четыре. К нам привезли вашего пациента в бабочках.

– Слушаю вас, Антон Павлович, – шутить с врачом по поводу его имени-отчества он не стал.[12]

– Несмотря на большие повреждения кожного покрова, особой опасности для жизни и здоровья они не представляют. Разве что эстетические – не всем понравится такая объёмная раскраска. Потому как восприятие данного фактора… Простите, отвлёкся… Беспокоит психическое состояние больного.

– Он в сознании? Мне очень надо его допросить. И чем быстрее – тем лучше.

– В сознании, только непонятно – в каком. От всего, что с ним произошло, он ушёл в свой мир, которое это сознание и построило. На её взгляд – самый безопасный, а с нашим миром общение прервало, слишком много страданий он ему принёс Общепринятое, непрофессиональное название этому состоянию – сумасшествие.

– То есть? – надежда на то, что свидетель даст показание, и дело будет раскрыто, таяла с каждым словом человека с таким замечательным именем.

– То и есть. С одинаковым успехом вы можете допрашивать стенку возле него или стул, на котором он сидит. Полный ступор в поведении.

– Но это ведь может измениться?

– Судя по тому, что с ним творили – навряд ли… – доктор тяжело вздохнул.

– Я должен к нему приставить охрану.

– Он переведён в закрытую спецбольницу. Убежать оттуда невозможно. Попасть туда – аналогично. За исключением работников различных органов.

– Хорошо. Только и посетителей из различных органов надо ограничить одним человеком – мной.

– Боюсь, это невозможно. Мы не сможем этого сделать. А вот поставить вас в известность о таких посетителях – это можно.

– Ну и за это спасибо! И до свидания!

– Учитывая наши профессии, лучше – прощайте, Игорь Лукич!

Глава 6. Чрезмерное внимание

Входная калитка тихо хлопнула…

Тот, кого режиссёр про себя назвал Йогупопом, в задумчивости вертел в руках стакан.

– Если болит голова, покрути пальцами виски́, а затем выпей ви́ски. Видишь, какой каламбурчик получился… – усмехнулся он.

– Думаешь, от него у нас голова болеть будет? – спросил сын, намекая на нежданного визитёра.

– Будет, сынок, обязательно будет. Этот режиссёр только с виду как бы ветерок, а на самом деле – глубокая бездна, затянет, не отвертишься.

– Засыплем бездну?

– Не спеши, покотролируем ситуацию пока. Талантлив, мерзавчик, и приятен всемерно. Выкашивать таких грешно! – ответил мужчина и позвал:

– Жаба!

В комнату проскользнул мужчина с косой. Коса была не в руках, а составляла часть его прически. И на жабу он совсем не был похож, скорее на… Саламандру.

– Слушаю, – произнёс жаба-саламандра.

– Отследить по машине и телефону. Жучки поставили?

– Конечно. В машине сигнализация очень навороченная, Зет сильно помучился. Да и телефон непростой…

– Выяснить всё. Встречи, разговоры… – это уже был не тот добродушный хозяин, как прежде, и приказы его выполнялись беспрекословно.

– Сделаю, – и Жаба, выйдя из дома, пошёл в соседнее здание.

* * *

Там, в подвале была комната с кучей оборудования. И в этой комнате сидел человек, который быстро перебирал длинными пальцами клавиши многочисленных клавиатур, а на экранах появлялись цифры, буквы и фотографии. У человека не было ног. На вошедшего он не обратил никакого внимания и продолжал играть в калейдоскоп информации.

– Зет, маячок – на машине, мы сегодня его поставили, номер телефона – у тебя на столе. Срочно узнай местоположение и передай Быку и Малому. Максимум информации.

– Новый объект? – голос у хакера был на удивленье очень приятный.

– Новый, но объект, или просто так – пока не понятно.

– Уже веду, пока всё вместе – и машина и телефон. Послушай пока запись из машины. Да, как сел в авто – сразу звонок майору, встречаются в «Ла Кантине». На всякий случай сейчас выясню московское жильё режиссёра.

– О, как! Режиссёра! Известного? – не дожидаясь ответа, Жаба спросил. – Так что с его жильём?

– Не видно, не слышно. Попробую посмотреть, где его телефон чаще всего находился. Всё. Попался. Даю процентов девяносто – это возле Серебряного Бора. Дом скажу, а квартиру ищите сами.