Даниэль Деронда

Поэтому, когда он все-таки появился на празднике, ни миссис Эрроупойнт, ни мистер Гаскойн, ни кто другой не восприняли это событие острее, чем Гвендолин, хотя упорно отказывалась смотреть в ту сторону, где находился джентльмен, и ничем не выдавала своего интереса к тому, появился или нет вызвавший так много разговоров мистер Мэллинджер Грандкорт. Мисс Харлет настолько глубоко погрузилась в стрельбу из лука и так решительно отказала себе в искушении внимательно посмотреть по сторонам, что, даже если бы новый обитатель Диплоу занял самое лучшее место среди зрителей, она все равно бы его не заметила. Однако все это время уверенность в его присутствии ни на миг не покидала сознания. Возможно, именно благодаря этому Гвендолин начала стрелять еще лучше, чем прежде, так что три стрелы подряд попали в «яблочко», и публика встретила успех восторженными аплодисментами. Среди лучников Брэкеншо подобное достижение вознаграждалось не вульгарным денежным призом, а специальной золотой звездой, которую следовало с гордостью носить на груди. Этот миг стал счастливым не только для Гвендолин: о подобном успехе мечтали мама и дядя. Публика выстроилась в два ряда, чтобы героиня смогла торжественно прошествовать туда, где восседала миссис Брэкеншо, и получить из ее рук драгоценную награду.

Все присутствующие смотрели только на нее, тогда как сама Гвендолин не замечала никого вокруг, хотя и тешила себя мыслью, что герр Клезмер и мистер Грандкорт видят ее в самом выгодном свете и скорее всего восхищаются.

Благосклонную улыбку леди Брэкеншо Гвендолин встретила без тени румянца (краснела она только в тех случаях, когда была застигнута врасплох). С очаровательно счастливым лицом она улыбнулась в ответ и грациозно склонилась, позволяя приколоть звезду на плечо. Как только церемония закончилась, Гвендолин оказалась в окружении восторженных зрителей, принимая поздравления и обмениваясь игривыми репликами. Теперь всех интересовало точное количество очков, и когда собравшиеся отправились к мишеням, победительница оказалась в одиночестве, рассеянно рассматривая наконечник стрелы. Внезапно рядом раздался голос лорда Брэкеншо:

– Мисс Харлет, вот этот джентльмен не пожелал ждать, когда его представят. Позвольте познакомить вас с мистером Мэллинджером Грандкортом.

Часть вторая. Встречные потоки

Глава I

Желание мистера Грандкорта быть представленным Гвендолин не удивило ее, однако едва лорд Брэкеншо отошел в сторону, пропуская вперед незнакомца, Гвендолин оказалась с ним лицом к лицу и ее щеки мгновенно окрасились румянцем смущения. Такая реакция последовала из-за обманутых ожиданий: Грандкорт никак не соответствовал воображаемому портрету. Он был чуть выше Гвендолин, так что их глаза оказались почти на одном уровне; ни на лице, ни в глазах не мелькнуло даже тени улыбки, а манеры не выдали ни следа стеснительности или волнения. Когда мистер Грандкорт приподнял шляпу, взору открылась большая лысина, обрамленная светлыми рыжеватыми волосами, и безупречная рука. Его лицо не искажали ни гримасы, ни суетливые ужимки, но в то же время оно выглядело совершенно безжизненным. В истинном англичанине, застывшем в неподвижности после поклона, угадывается внутренняя энергия, готовая вырваться на свободу, едва закончится официальное действие. Однако осанка Грандкорта свидетельствовала скорее о безволии и пассивности. Лицо со следами увядшей красоты напоминало лицо актрисы, смывшей яркий грим. Длинные узкие серые глаза выражали безразличие. Впрочем, любые попытки описать человека с первого взгляда никогда не бывают удачными. При первом знакомстве мы узнаем алфавит, но при этом не уверены в языке. Я передаю впечатление, полученное Гвендолин в первые минуты ее встречи с Грандкортом, – впечатление, которое можно выразить одной короткой фразой: «Он не смешон». Вскоре лорд Брэкеншо удалился, и между Гвендолин и мистером Грандкортом завязалась беседа, во время которой он не сводил с нее прямого пристального взгляда. Гвендолин тем временем лишь изредка кокетливо посматривала на него.

После каждой ее реплики следовала продолжительная пауза, словно, прежде чем заговорить снова, собеседник собирался с мыслями.

– Всегда думал, что стрельба из лука невероятно скучна, – начал Грандкорт.

Говорил он с прекрасным произношением, однако растягивал слова как человек, переживающий гриппозное состояние.

– А сегодня изменили мнение? – осведомилась Гвендолин.

(Пауза, во время которой она успела подумать, какое впечатление произвела на Грандкорта.)

– Да, после того как увидел ваше выступление. В подобных состязаниях участники обычно мажут и глупо улыбаются.

– Полагаю, вы прекрасно стреляете из ружья.

(Пауза, во время которой Гвендолин, быстро оглядев Грандкорта, мысленно описала его воображаемому слушателю.)

– Я отказался от стрельбы.

– О, в таком случае вы опасная личность. Люди, бросившие привычное занятие, заставляют остальных чувствовать себя жалкими – как будто старомодно одетыми. Надеюсь, вы не отказались от всех прихотей; я склонна ко многим из них.

(Пауза, во время которой Гвендолин успела по-разному истолковать собственные слова.)

– Что вы называете прихотями?

– Полагаю, что в общих чертах все приятное называется прихотью. Но, насколько я слышала, охоту вы не бросили.

(Пауза, во время которой Гвендолин вспомнила все, что слышала о положении Грандкорта, и решила, что перед ней стоит самый аристократичный мужчина из всех, кого ей довелось видеть.)

– Чем-то надо заниматься.

– А скачки любите? Или они относятся к тем излишествам, от которых вы отказались?

(Пауза, во время которой Гвендолин подумала, что человек, обладающий чрезвычайно спокойными, холодными манерами, в роли супруга может оказаться не таким неприятным, как другие мужчины, и не станет мешать привычкам жены.)

– Время от времени выставляю свою лошадь, но не так часто, как другие. А вы любите лошадей?

– Да, очень. Нигде не наслаждаюсь жизнью так, как в седле, когда несусь галопом. В эти минуты я ни о чем не думаю и чувствую себя сильной и счастливой.

(Пауза, во время которой Гвендолин попыталась понять, понравился ли Грандкорту ее ответ, и решила, что не собирается скрывать свои вкусы.)

– Опасность вас привлекает?

– Не знаю. Во время скачки я никогда не думаю об опасности. Пожалуй, даже не замечу, если переломаю кости. И препятствия на пути меня не испугают.

(Пауза, во время которой Гвендолин мысленно провела охотничий сезон, ежедневно выбирая, на какой из двух прекрасных лошадей сегодня поедет.)

– Наверное, вам понравилась бы охота с копьем на тигров или кабанов. Пару лет я занимался чем-то подобным на востоке. После этого все происходящее у нас кажется ерундой.

– Значит, это вас привлекает опасность?

(Пауза, во время которой Гвендолин уверилась, что хладнокровные мужчины превосходят остальных в безрассудстве, и ощутила собственную проницательность.)

– Что-то должно щекотать нервы. Жаль только, что ко всему быстро привыкаешь.

– Начинаю думать, что я необыкновенно удачлива, потому что для меня все ново: сложность в том, что никак не могу насытиться. Не привыкла ни к чему, кроме скуки, от которой мечтаю отказаться, так же как вы отказались от стрельбы.

(Пауза, во время которой Гвендолин подумала, что мужчина с холодными и утонченными манерами может оказаться скучным собеседником, но, возразила она себе, многие люди скучны, а общительных мужей ей вообще не доводилось видеть; к тому же она не собиралась выходить замуж за Грандкорта.)

– Почему вам скучно?

– Это ужасное место: здесь совсем нечего делать, потому я и тренируюсь в стрельбе из лука.

(Пауза, во время которой Гвендолин задумалась о том, что жизнь незамужней женщины, которая не имеет возможности делать что хочет и не обладает властью, скучна повсюду и во все времена.)

– В итоге вы стали настоящей королевой среди лучниц. Полагаю, получите первый приз.

– Не уверена. Соперницы очень сильны. Разве вы не заметили, как великолепно стреляла мисс Эрроупойнт?

(Пауза, во время которой Гвендолин подумала, что мужчины склонны выбирать не ту женщину, которой больше всего восхищаются, и вспомнила несколько подобных примеров из романов.)

– Мисс Эрроупойнт? Нет… то есть да.

– Почему бы нам не пойти и не послушать, каков счет? Все собираются у мишеней. Может быть, присоединимся? Кажется, дядя смотрит сюда: наверное, ждет меня.

Закончив разговор, Гвендолин ощутила облегчение. Не то чтобы общение с мистером Грандкортом наедине показалось ей совершенно неприятным, однако она никак не могла избавиться от непривычного, предательского румянца и удивления, лишающего обычного самообладания. При этом мистер Грандкорт, ставивший себя выше мисс Харлет (мало кто из нас способен смириться со столь абсурдным поведением), не должен был думать, что получил над ней власть, или вообразить, что если другие видят в нем завидного жениха, то она уже поступила в его полное распоряжение.

А что думал Грандкорт во время пауз, выяснится впоследствии.

– Ты немного не дотянула до золотой стрелы, Гвендолин, – сообщил мистер Гаскойн. – Мисс Джульетта Фенн опередила тебя на восемь очков.

– Очень рада это слышать. Если бы я забрала все награды, то почувствовала бы себя слишком жадной, – без тени сожаления ответила Гвендолин.

Трудно было завидовать Джульетте Фенн: такой же посредственной, как рынок перед закрытием, – во всем, кроме стрельбы из лука, и унаследовавшей от отца внешнюю непривлекательность.

Группы гостей смешались; разговор стал общим. Гвендолин заметила, что незнакомый джентльмен средних лет со смуглым полным лицом и толстыми руками представляет Грандкорту Клезмера. Сам он, судя по всему, прекрасно знал обоих. Вскоре все трое подошли к Эрроупойнтам. Гвендолин не интересовало, что это за джентльмен, однако она захотела узнать, как держится Грандкорт с другими собеседниками. Оказалось, что точно так же, как с ней. Разница заключалась лишь в том, что смотрел он не столько на мисс Эрроупойнт, сколько на Клезмера. Музыкант говорил с огромным воодушевлением, то вытягивая длинные пальцы горизонтально, то указывая вниз, на землю, то складывая руки на груди и потрясая гривой. Обращался он ко всем по очереди, включая Грандкорта, а тот слушал бесстрастно, сунув указательный палец левой руки в жилетный карман, а указательным пальцем правой легко поглаживая бритый подбородок.

«Интересно, чьи манеры более по нраву мисс Эрроупойнт?» – промелькнула мысль у Гвендолин, в то время как глаза и губы приняли насмешливое выражение. Однако она не стала далее наблюдать за мистером Грандкортом, чтобы не выдать любопытства, твердо решив, что ей все равно, подойдет он к ней снова или нет.

Грандкорт не подошел, но предложил миссис Дэвилоу проводить ее до экипажа.

– Мы увидимся на балу? – спросила она, когда джентльмен приподнял шляпу на прощание.

Краткий ответ «да» прозвучал с обычной медлительностью и многозначительной торжественностью.

– Итак, в этот раз ты ошиблась, Гвендолин, – заметила миссис Дэвилоу во время поездки в замок.

– Относительно чего, мама?

– Относительно внешности и манер мистера Грандкорта. Даже ты не сможешь найти в нем ничего смешного.

– Думаю, что смогла бы, если бы постаралась, но не хочу этого делать, – с раздражением ответила Гвендолин, и матушка побоялась сказать что-нибудь еще.

* * *

Согласно давнему обычаю на подобных праздниках леди и джентльмены обедали отдельно, чтобы во время трапезы и те и другие имели возможность расслабиться и отдохнуть. Надо сказать, что джентльмены располагали богатым набором историй об эпикурействе дам: оставшись одни, те якобы проявляли мужскую приверженность к оленине и даже просили принести жир – доказательство того, до чего могли бы опуститься женщины, если бы их не сдерживали строгие светские правила. Лорд Брэкеншо, известный как тонкий гастроном, из года в год приводил мнение Байрона о том, что никогда нельзя смотреть, как женщина ест, причем предварял высказывание доверительным вступлением: «Должен признаться, что…» – как будто впервые выражал согласие с чувствами благородного поэта.

В дамской столовой стало ясно, что среди представительниц прекрасной половины местного общества Гвендолин отнюдь не пользуется любовью: между ней и другими девушками не возникло даже намека на приятельские отношения, так что во время беседы те лишь равнодушно выслушивали ее мнение, но не вступали в диалог. Возможно, дело в том, что молодые леди мало интересовали Гвендолин: оставшись среди них, она испытывала ощущение пустоты. Миссис Валкони однажды заметила, что мисс Харлет слишком любит джентльменов, однако нам отлично известно, что она любила вовсе не их самих, а тот пиетет, который они проявляли. Ну а женщины особого почтения не выражали. Исключение составляла лишь мисс Эрроупойнт: часто, хотя и ненавязчиво, Кэтрин оказывалась рядом и беседовала со спокойным дружелюбием.

«Как и я, она понимает, что наши близкие готовы поссориться из-за предполагаемого мужа, и пытается не допустить конфликта», – решила Гвендолин.

– Мисс Эрроупойнт обладает лучшими манерами, какие мне доводилось видеть, – заметила миссис Дэвилоу, когда они с Гвендолин оказались наедине в туалетной комнате.

– Хотелось бы на нее походить, – ответила Гвендолин.

– Почему? Разве ты недовольна собой, Гвен?

– Ничего подобного. Но я недовольна тем, что вижу вокруг. А ее, кажется, все устраивает.

– Уверена, что сегодня ты должна испытывать удовлетворение. Стрельба из лука доставила тебе радость – я видела.

– Но состязание уже закончилось, а что будет дальше, неизвестно, – возразила Гвендолин и с тихим вздохом потянулась, обнажив красивые руки. Обычай предписывал танцевать в том же платье, в котором леди стреляла, но без жакета. Простота белого кашемира со светло-зеленой каймой как нельзя лучше подчеркивала прелесть фигуры. Единственными украшениями стали тонкая золотая цепочка на шее и золотая звезда на груди. Собранные в пышную корону блестящие золотистые волосы подчеркивали чистоту лба. Сэр Джошуа Рейнольдс[14] с радостью написал бы портрет мисс Харлет, тем более что его задача оказалась бы проще задачи историка – по крайней мере в том отношении, что ему не пришлось бы изображать сложную игру лица: вполне хватило бы одного-единственного прекрасного момента.

– Скоро начнутся танцы, – заметила миссис Дэвилоу. – И ты наверняка получишь удовольствие.

– Я собираюсь танцевать только кадриль, и уже сказала об этом мистеру Клинтоку. Не желаю ни с кем вальсировать или прыгать в польке.

– С какой стати ты вдруг приняла такое решение?

– Терпеть не могу, когда безобразные люди оказываются так близко.

– И кто же кажется тебе безобразным?

– О, многие.

– Мистер Клинток, например, совсем не безобразен.

– Ненавижу прикосновение шерстяной ткани.

– Ты только представь! – обратилась миссис Дэвилоу к сестре, которая только что вошла в комнату вместе с Аннной. – Гвендолин заявила, что не хочет танцевать ни вальс, ни польку.

– По-моему, она чересчур капризничает, – осуждающе заметила миссис Гаскойн. – Было бы более прилично вести себя так, как ведут в подобном случае другие молодые леди, тем более что Гвендолин обучали танцам лучшие учителя.

– Но почему я должна танцевать, если не хочу, тетушка? Катехизис не заставляет.

– Дорогая! – воскликнула миссис Гаскойн тоном строгого порицания.

Анна испуганно взглянула на дерзкую кузину, но дальнейшего обсуждения не последовало.

За время, прошедшее после победного ликования на стрельбище, настроение Гвендолин изменилось, и все же в бальном зале, при свете канделябров, она выглядела ничуть не хуже, чем прежде. Мягкое очарование обстановки и приятные ароматы цветов действовали успокаивающе, особенно в сочетании с сознанием собственного невероятного успеха. Каждый танцующий джентльмен стремился заручиться ее согласием, а те, кто получал отказ от вальса и польки, не скрывали разочарования.

– Неужели вы дали клятву, мисс Харлет?

– Почему вы так жестоки ко всем нам?

– В феврале вы танцевали со мной вальс!

– И это вы, кто так безупречно вальсирует!

Подобные восклицания тешили самолюбие Гвендолин. Те леди, которые не отказывались от вальса, естественно, считали, что мисс Харлет стремится выделиться из общего ряда, однако дядя, услышав об отказе, поддержал племянницу.

– Обычно Гвендолин на все имеет веские причины. – Мистер Гаскойн считал модные танцы, в том числе и вальс, чересчур развязными, и был доволен, что племянница не вальсирует.

Однако в числе разочарованных кавалеров не оказалось мистера Грандкорта. После кадрили с мисс Эрроупойнт выяснилось, что другой партнерши он не ищет. Гвендолин часто замечала джентльмена в обществе семейства Эрроупойнт, притом что он ни разу не подошел к ней. Иногда с ним беседовал мистер Гаскойн, но мистер Гаскойн успевал повсюду. Теперь Гвендолин думала, что мистер Грандкорт не доставит ни малейшего беспокойства: скорее всего он смотрел на нее без особого восхищения, да и вообще слишком привык ко всему на свете, чтобы думать о ней иначе, чем об одной из многочисленных девушек, встреченных в этом уголке доброй старой Англии. Какой абсурд, что мама и дядя всерьез обсуждали действия человека, которого не видели даже в телескоп! Вероятно, Грандкорт намеревался жениться на мисс Эрроупойнт. Однако расстраиваться Гвендолин не собиралась: любое развитие событий представлялось шуткой, ибо она ни разу не скомпрометировала себя даже молчаливой верой в предполагаемые действия мистера Грандкорта. И все же мисс Харлет заметила, что время от времени джентльмен спокойно и размеренно изменял место: так, чтобы наблюдать за ней во время танца, – ну а если при этом не испытывал восхищения, то тем хуже для него!

Это наблюдение стало более откровенным под конец вечера, когда мисс Харлет приняла приглашение герра Клезмера. Музыкант, который то замечал все вокруг, то не видел дальше собственного носа, во время прогулки по залу неожиданно заключил:

– Мистер Грандкорт обладает прекрасным вкусом; ему нравится смотреть, как вы танцуете.

– Что, если ему нравится наблюдать за тем, что не соответствует его вкусу? – с легким смехом парировала Гвендолин. Теперь она уже совсем не боялась Клезмера. – Возможно, он настолько устал восхищаться, что для разнообразия решил испытать отвращение.

– Подобные слова не идут вам, – устрашающе нахмурившись, возразил Клезмер.

– Слова вы оцениваете столь же строго, как музыку?

– Несомненно. Требую, чтобы ваша речь всегда соответствовала лицу и фигуре и неизменно походила на благородную музыку.

– Это комплимент в той же мере, что и замечание. Благодарю за то и другое. Но известно ли вам, что я достаточно смела и готова сделать ответное замечание, что вы не понимаете шуток.

– Можно понимать шутки и в то же время их не любить, – заявил несносный Клезмер. – Мне не раз присылали оперные либретто, полные шуток. Должен сказать, что не понравились они именно потому, что я все понял. Люди с чувством юмора готовы убить собеседника лишь за то, что он выглядит серьезным. «Не понимаете остроумия, сэр?» – «Нет, сэр, зато понимаю, что вы имеете в виду». И я сразу становлюсь тем, кого называют человеком, лишенным чувства юмора. Но на самом деле, – добавил Клезмер задумчиво, – на самом деле, я очень чувствую и ум, и остроумие.

– Рада, что вы сообщили мне об этом, – заметила Гвендолин не без доли лукавства. Однако Клезмер по обыкновению мыслями уже был далеко, так что тонкое лукавство осталось незамеченным. – Умоляю, скажите, кто стоит возле двери в карточную комнату? – продолжила она, увидев того самого незнакомца, с которым музыкант воодушевленно беседовал на стрельбище. – Полагаю, это ваш друг?

– Нет-нет. Просто любитель музыки, с которым я познакомился в городе. Мистер Лаш. Очень любит Мейербера[15] и Скриба[16] и обожает искусственный драматизм.

– Спасибо. А считаете ли вы, что его лицо и фигура требуют, чтобы его слова также были благородной музыкой?

Клезмер признал себя побежденным и одарил собеседницу восторженной улыбкой. Они беседовали до того момента, как Гвендолин попросила проводить ее к матери.

Спустя три минуты предположение о равнодушии к ней Грандкорта рассыпалось в прах. Обернувшись после краткой беседы с миссис Дэвилоу, Гвендолин обнаружила его стоящим рядом.

– Можно спросить: вы слишком устали от танцев, мисс Харлет? – произнес мистер Грандкорт с прежним невозмутимым выражением лица.

– Ни в малейшей степени.

– Окажите мне честь: следующую или любую другую кадриль?

– Была бы очень рада, – ответила Гвендолин, глядя в карточку, – но следующая уже обещана мистеру Клинтоку. Больше того, все кадрили уже заняты, не осталось ни единой свободной. – Она без сожаления наказала мистера Грандкорта за медлительность, хотя желала танцевать с ним, и очаровательно ему улыбнулась, в то время как он стоял неподвижно и смотрел без тени улыбки.

– Как жаль, что я опоздал, – проговорил он после короткой паузы.

– Мне показалось, что танцы вас не интересуют, – заметила Гвендолин, – и я решила, что это одна из тех прихотей, от которых вы отказались.

– Да, но я еще не танцевал с вами, – возразил Грандкорт. И через минуту добавил: – Танцам вы придаете новизну точно так же, как и стрельбе из лука.

– А новизна всегда приятна?

– Нет-нет, не всегда.

– В таком случае не знаю, чувствовать себя польщенной или нет. Как только вы потанцуете, ощущение новизны исчезнет.

– Напротив, новое ощущение станет намного сильнее.

– Глубокое высказывание. Я не понимаю.

– Трудно ли мисс Харлет объяснить силу ее власти? – обратился к миссис Дэвилоу мистер Грандкорт.

Нежно улыбнувшись дочери, та ответила:

– Насколько мне известно, люди не сетуют на ее непонятливость.

– Мама, – проговорила Гвендолин укоризненно, – я восхитительно глупа и хочу, чтобы мне все объясняли, особенно когда смысл сказанного приятен.

– Если вы глупы, то должен признать, что глупость действительно восхитительна, – сообщил мистер Грандкорт после обычной паузы, хотя явно знал, что и когда следует сказать.

– Начинаю подозревать, что кавалер обо мне забыл, – заметила Гвендолин спустя несколько минут. – Пары уже становятся для кадрили.

– За это он заслуживает отставки, – решительно провозгласил Грандкорт.

– Полагаю, его вполне можно простить, – отозвалась Гвендолин.

– Должно быть, произошла какая-то путаница, – вмешалась миссис Дэвилоу. – Мистер Клинток придавал приглашению слишком большое значение, чтобы о нем забыть.

Но в этот момент подошла леди Брэкеншо и обратилась к Гвендолин:

– Мисс Харлет, мистер Клинток поручил мне передать его глубочайшее сожаление, но он не сможет танцевать с вами. Его отец, архидиакон, прислал за ним нарочного. Видимо, произошло что-то важное, и мистер Клинтон был вынужден удалиться в полном отчаянии.

– О, со стороны мистера Клинтока крайне благородно вспомнить о приглашении в неблагоприятных обстоятельствах, – признала Гвендолин. – Очень жаль, что ему пришлось нас покинуть. – Проявить вежливое сожаление относительно столь удачного стечения обстоятельств оказалось очень легко.

– В таком случае можно ли мне воспользоваться несчастьем мистера Клинтока? – осведомился Грандкорт. – Можно ли надеяться, что вы позволите занять его место?

– Буду рада танцевать эту кадриль с вами.

Стечение обстоятельств показалось Гвендолин счастливым знамением. Встав в пару с Грандкортом, она ощутила прилив утреннего вдохновения и уверенность в собственной избранности. Ни один джентльмен не смог бы двигаться под музыку с такой безупречной легкостью, с какой это делал Грандкорт, а отсутствие пристального внимания соответствовало вкусу партнерши. Теперь Гвендолин не сомневалась, что он стремился выделить ее из общего ряда и недвусмысленно выразить свое восхищение. Сейчас уже казалось возможным проявить свою власть и отказать ему во взаимности, тем самым продемонстрировав мистеру Грандкорту истинное к нему отношение. Не меньшее удовольствие доставляло и осознание того, что из всех незамужних леди ей одной-единственной оказали предпочтение, и это не укрылось от глаз собравшихся на балу. Закончив кадриль, Гвендолин возвращалась на свое место под руку с мистером Грандкортом и в эту минуту казалась самой недальновидной из всех живущих на свете молодых особ. Они подошли к мисс Эрроупойнт, стоявшей в обществе леди Брэкеншо и нескольких джентльменов. Богатая наследница приветливо посмотрела на Гвендолин:

– Надеюсь, вы проголосуете за нас, мисс Харлет, и мистер Грандкорт тоже, хотя он и не стреляет из лука.

Проявив умеренное любопытство, Гвендолин и ее спутник выяснили, что речь шла о голосовании по поводу пикника в клубе лучников в Карделл-Чейсе, где вечерний праздник в свете фонарей, развешанных на деревьях, обещал стать более поэтичным, чем бал при свечах.