Шоколад с морской солью

Спустя двадцать минут всё наконец успокоилось. Самолёт перестал стонать и раскачиваться, уверенно вышел на заданный курс. Жозе, не помня себя от счастья, улыбнулся и комфортно откинулся в кресле салона бизнес-класса. Заказал двойную порцию виски и, едва шевеля губами, произнёс: «Кто знает, а может, психолог прав, и я просто несчастлив? И что такое счастье? Моя жизнь такая гладкая, блестящая, выверенная до миллиметра и просчитанная до секунды… О такой мечтают все. Я богат, здоров, успешен и с честью выполняю все социальные предписания: женат на одной из самых красивых женщин Бразилии, подрастает сын, а финансовый рейтинг компании стабильно держится на первых строчках бизнес-аналитики в СМИ. Что же не так? Откуда панический страх погибнуть? Может, я не успел что-то или задолжал кому-то?» – Жозе задумчиво посмотрел на бескрайний океан облаков за морозным стеклом иллюминатора. Созерцал красоту, прозрачность воздуха, необозримый простор, но отчего-то не находил в своих мыслях покой. В этот самый момент раздался новый сильный толчок… Стюардесса по инерции качнулась в сторону и выронила из руки стакан виски, который собиралась передать Жозе. Стакан не разбился, но укатился под впереди стоящее кресло, наполнив пространство сильным ароматом спиртного… Девушка испуганно извинилась и поспешила принести новую порцию напитка. Жозе вздрогнул. Тревожное предчувствие с удвоенной силой вонзилось в его мозг, и он поспешил выпить всё спиртное до капли. Алкоголь немного притупил чувства, разлился теплом по всему телу, тяжестью обул стопы и кисти рук. Ум, однако, не успокоился, а страх, перетасовав колоду, заново разложил карты, но уже на иной манер – неконтролируемое чувство создавало мозаичное панно на одну единственную тему – стальная птица-самолёт внезапно задирает клюв, словно делает вдох, и тут же ныряет в небесный океан вертикально вниз, чтобы утонуть в океане настоящем. Воображение детально прорисовывало мрачную картину предстоящей авиакатастрофы: под синевой воды, на глубине сотен метров, будет погребено воздушное судно со всеми его пассажирами; рыбы, скаты, осьминоги и акулы с любопытством будут разглядывать сквозь иллюминаторы людей, словно самолет – это аквариум, а люди в нем – беспомощные вуалехвосты с выпученными от удушья глазами… Новость будет громкой. Журналисты с радостью примутся смаковать подробности случившегося. Несколько дней все только и будут обсуждать «трагическое крушение самолёта в Атлантическом океане», а потом бездарный писака лицемерно нацарапает душераздирающий некролог о преждевременной кончине крупного бизнесмена Жозе Альваро Муньоса строк эдак на десять в правом углу газеты у самого разворота. Далее будут литься лицемерные слова скорбящих… Многочисленные букеты, свечи и венки украсят ступени его империи… Вот и всё… Тишина… Пустота… Ничто…

Жозе не тосковал о близких. Ни сын, ни жена не трогали его мыслей, он соболезновал лишь о своей собственной жизни… О том, что так и не осознал, для чего живёт на самом деле! Он ощущал себя беспомощнее муравья, меньше самой ничтожной козявки, что не в силах изменить жизнь и живёт до рассвета в полном неведении, что он последний… Basta!!! – мужчина пообещал себе в случае благополучного приземления делать только то, что он по-настоящему хочет. И таблетки… «Первым делом избавлюсь от этого бесполезного мусора! Алкоголь… Алкоголь намного приятнее…» – твёрдо решил Жозе и подмигнул стюардессе, намекая на пустой бокал.

Билет без пассажира, или подарить себе целый месяц свободы

Переговоры продолжались около недели. Споры, непонимание, амбиции… Всё было преодолено, почеркано перьевой ручкой и аккуратно сложено в отдельные стопки… Эверест в карьере Жозе был покорён, и вместо благодарственной таблички с надписью о героическом поступке альпиниста-бизнесмена на столе появился обелиск – увесистый контракт, подписанный обеими сторонами. Любимая золотая перьевая ручка отца символично лежала поверх бордовой кожаной папки, напоминая Жозе о том, что создатель Империи наверняка бы гордился подвигом наследника. Ведь он, как ни крути, всего за одну неделю переговоров сумел вывести их фирму в лидеры по экспорту бразильских фруктов и кофе во Францию. Пора было возвращаться домой. «Или не пора?» – задумался Жозе, ведь до вступления соглашения в силу осталось решить технические детали, с которыми определённо справятся его заместители. Самолёт вылетал в десять утра, и на прощание с Марселем оставалось чуть менее суток.

Жозе намеренно проспал свой вылет и невольно перевернул ход истории многих людей. Принимая вызов своего сердца, он и представить себе не мог те невероятные последствия, которые неминуемо произойдут после. Революционное решение остаться во Франции ещё на месяц он принял днём ранее, рассматривая печальную гору коробок, которая бесцеремонно занимала добрую половину просторного холла в номере отеля. Там было всё: вино, деликатесы, сладости и подарки. Но не было главного – желания вернуться. Мужчину сильно передёрнуло от одной мысли, что через сутки снова самолёт, виски, Рио, Кларисса, вся эта бессмысленная суета и рутина. «Неужели домой? Так рано?» – подумал Жозе и чувствуя, что ему нечем дышать, вышел из номера. На улице он повстречался лицом к лицу с поздней промозглой осенью приморского города. Приятно озяб, вдыхая свежий влажный воздух, и посмотрел с тоской в серое морщинистое небо. Молодой мистраль неожиданно налетел сзади, потрепал по плечу, принося с собой то ли капли дождя, то ли солёные брызги. Стоя на мраморных ступенях отеля, он обернул вокруг шеи кашемировый шарф и снова поднял глаза вверх. Высоко в небе кружили десятки птиц. Они вели себя довольно необычно – чайки играли с холодным ветром так, словно он был их близким другом. Резкие штормовые порывы подхватывали невесомых птиц, вихрили, хлестали, но те, умело балансируя в воздушных потоках, оставались почти недвижимы. Широко расправив острые крылья, они парили в бескрайнем просторе, уверенно глядя ветру в лицо. Чайки – беззащитные маленькие чёрточки в сером небе – покорили стихию. Приручили ветер. Танцевали под его музыку свой собственный танец и, не страшась быть смятыми порывами стихии, наслаждались полётом. Жозе замер на месте не в силах оторвать взгляд. Что-то мистическое было в этом полёте. Что-то необъяснимое откликнулось в его душе. Он смотрел зачарованно, внимательно и внезапно почувствовал, что больше всего на свете желает стать одной из птиц. Оторваться от обстоятельств, не слушать разум, покорить ветер и стать хозяином своей жизни:

– Почему я забыл о своем обещании? Я же слово дал, в случае благополучного приземления делать то, что мне по-настоящему хочется. И всё же, что мне мешает остаться? – словно оправдываясь спрашивал себя Жозе, а в голове тем временем звучал только один ответ: увы, поступить так он никогда не сможет! Обязательства, долги, ответственность – это и есть Жозе. Зрелый, осознанный, степенный мужчина едва не сдался на милость своему здравому смыслу, как вдруг кто-то невидимый прошептал на ухо всего два слова: «Santa Simona…» Через четыре недели корабль прибудет в порт Марселя. Первая поставка товаров из Франции в рамках нового контракта. «Вот именно! „Santa Simona“! У меня есть отличный повод остаться», – решил Жозе. К тому же будет достаточно времени, чтобы попутешествовать и навестить друзей. Представить сложно, как все они, должно быть, изменились за эти годы. Правда заключается в том, что никто не помешает ему взять напрокат машину и уехать. «К чёрту все сомнения. Остаюсь!» – мужчина резко подвёл черту под всеми раздумьями и расслабленно выдохнул. Следом за выдохом последовал вдох, и колесо сансары, замерев от неожиданности всего на мгновение, с бешеной силой начало вращаться в направлении, обратном от здравого смысла… Самом непредсказуемом, трагичном, но, безусловно, в самом счастливом из всех возможных вариантов, возможных в его судьбе.

Кларисса. Лицо жены мрачной тучей наползло на идеально спланированное путешествие, и в горле непроизвольно образовался сухой колючий ком. Жозе поморщился, съёжился, но, окрылённый своим смелым поступком, решил идти до конца – отложить встречу с женой в одностороннем порядке. Не звонить, не писать, а просто отправить телеграмму: «Остаюсь в Марселе до прибытия „Santa Simona“ т.ч. к. Запланированы важные встречи т. ч. к. Поцелуй от меня Филиппе т. ч. к. Обнимаю т. ч. к. Жозе т. ч. к.»

«Ну в самом деле что она сделает, если я просто не вернусь завтра домой? Закатит истерику? Распсихуется? Будет кричать как ненормальная? Разобьёт пару тарелок или даже флакон духов? Да пусть кричит, кричит столько, сколько ей вздумается! Хватит с меня того, что я терплю эту бездушную стерву более тринадцати лет и оплачиваю все её безумные счета. По логике я определённо заслужил несколько недель отдыха. Задержусь-то я всего на месяц, ну плюс-минус неделя», – мысленно подбадривал себя Жозе, опасаясь внезапно изменить решение. Лёгкие просили воздуха свободы. Всем своим сердцем он желал только одного – раствориться в одиночестве осени, чтобы просто жить в моменте… Молчать. Думать. Грустить. Дышать. В конце концов просто побыть самим собой вдали от себя несвободного и давно несчастливого.

Жозе начал своё одинокое путешествие из Марселя, чтобы вернуться сюда месяц спустя. Всё это время он ехал на блестящем темно-зелёном ягуаре по дорогам Прованса, заезжал в Бордо, провёл несколько дней в Монпелье, погрустил в Сете и отправился в Париж, затем были Леон, Женева, Аннеси, и напоследок он оставил свой любимый Шамони.

Жозе разыскивал друзей, ощущая в душе тончайшие нотки ностальгии о прошлом, вспоминал, грустил… Но главное – его путешествию нужна была какая-то цель, которая не давала бы ему возможности вернуться домой раньше срока. И вот, по крупицам собирая адреса и телефоны однокурсников, взрослый мужчина радовался словно мальчишка, нечаянно получивший улыбку недоступной одноклассницы.

Повстречавшись, он приглашал старых друзей в самый дорогой ресторан, чтобы за изысканным ужином просто поговорить, вспомнить студенческие годы и по крупинкам воскресить в памяти давно ушедшее беззаботное счастье юности в Сорбонне. Однако эйфория от дружеских встреч прошла довольно быстро, впрочем, как и желание когда-либо встретится с ними вновь… Совсем не так Жозе представлял себе всех этих людей. Он и представить не мог, настолько сильно они изменились внешне и внутренне: постарели, погрустнели, поблёкли. Удивлялся и одновременно не мог понять, как такие амбициозные и способные в прошлом юноши находили себя в том, чем занимались, учитывая тот самый факт, что работа, на которую они растрачивали свой жизненный ресурс, никогда не принесёт им ни денег, ни славы. Банковский служащий, оценщик недвижимости, аудитор, чиновник из муниципалитета и даже преподаватель экономики в провинциальном колледже… Жозе отдавал себе отчёт, что судить людей по себе неправильно и жизненный путь у каждого человека свой, он не мог понять, как ни старался – почему все те, кого он считал своими друзьями, хвастливо и смешно выпячивают пред ним свои сомнительные великие достижения?

«Почему они столько говорят? Почему так бесцеремонно суют мне в лицо фотографии своих жен, детей и собак, когда их об этом никто не просит?» – недоумевал Жозе, деликатно скрывая свои мысли, вежливо кивая и изображая участие. – «Я не кредитный агент и не нуждаюсь в доказательствах вашей состоятельности. К чему всё это? Почему у вас не получается общаться со мной просто, открыто, искренне?» Вопросы по-прежнему оставались без ответа, а каждая новая встреча не сильно отличалась от предыдущей. От разговоров о женах и детях все как один плавно переходили к политике. Подвыпив ещё больше, собеседники неизменно начинали делиться с Жозе своими нелепыми бизнес-проектами, для воплощения которых по определению не хватало ни времени, ни инвестиций. К тому же Жозе отметил одну закономерность: большинство людей всегда выпивают за чужой счёт намного больше обычного, а опьянев, говорят о себе откровеннее, чем это бывает нужно. Временами это хвастовство сильно утомляло, но иногда он ловил себя на странной мысли, что, возможно, просто им завидует. Завидует их показному, придуманному в подробностях, такому мещанскому тёплому счастью, которое незнакомо людям, на чьём счету в свободном распоряжении несколько десятков миллионов долларов.

Жозе всегда претила пустая болтовня, поэтому он почти ничего о себе не рассказывал. Он сдержанно молчал и рассеянно слушал бесконечно хвастливые истории людей, желающих казаться перед ним лучше, успешнее и счастливее, чем они были на самом деле…

Когда ужин подходил к концу и последняя капля густого красного вина из третьей бутылки медленно стекала в пузатый прозрачный бокал, Жозе по обыкновению задавал друзьям один и тот же вопрос о счастье. Нет, не о том, счастливы ли они, а о том, что есть счастье в их понимании. Отмечал про себя самые важные пункты, иногда задавал один-два вопроса, благодарил. Оплачивал чек. Прощался, тепло пожимал руку и провожал гостей к выходу. Затем возвращался обратно в ресторан, чтобы одиноко продолжить вечер за стойкой бара. Заказывал двойную порцию выдержанного Courvoisier XO, медленно вдыхая изысканные терпкие коньячные спирты, грустно размышлял о смысле, о счастье, о времени.

На обратном пути в Марсель управляя автомобилем в полной тишине, Жозе увяз в тягостных размышлениях о судьбах его друзей. На ум пришла цитата незабвенного Камю: «Ныне я каюсь, дабы затем стать судьей… Чем больше я обвиняю себя, тем больше у меня права судить других». «Господи, судить других это грешно, но я же помню их всех юными, ослепительными, амбициозными и полными идей! Почему годы, словно леворукий портной, перекроили людей настолько, что некоторых из них теперь практически не узнать? Неужели и я изменился столь же сильно? Окаменел, потерял радость жизни, потух?! Глупости. Нет, я не один из них, у меня планов намного больше, чем седых волос, а сил хватит, чтобы переплыть Ла Манш поздней осенью. К тому же я не стар. Ничуть. В душе я прежний Жозе и моя апатия не более чем остановка поезда на станции где-нибудь в провинции – пять минут и он снова продолжит движение», – размышлял мужчина, придирчиво рассматривая в зеркало заднего вида своё усталое отражение. Бразилец по-прежнему был красив, однако с возрастом черты лица стали грубее: смуглая кожа с лёгким оттенком меди покрылась россыпью коричневых пигментных пятен, а щетина отливала первыми искорками серебра. Черты лица Жозе были довольно крупными, с высокими скулами и массивным подбородком. Глаза карие, почти чёрные, смотрели всегда прямо из-под нависающих прищуренных век. Взгляд – немного смущающийся, мягкий и добрый. Во всём его облике, осанке, полных, красиво очерченных хотя и бесцветных губах читалась кипучая кровь португальских моряков. Прямой, аристократический нос с красиво прорисованными ноздрями имел на переносице изъян – небольшую, однако хорошо заметную горбинку, которая добавляла лицу мужественности, хотя и появилась у Жозе благодаря вполне мирному увлечению верховой ездой… Тело с удлиненными конечностями, тонкие пальцы, изящной формы кисти и красивая посадка головы – благородная кровь испанских предков по материнской линии. Родись он всего несколько веков назад, его бы безошибочно приняли за испанского конкистадора, до того великолепно он был сложен, жилист и силён. В веке же нынешнем его атлетическая мужественная фигура была не востребована и служила лишь для того, чтобы безупречно демонстрировать приталенный деловой костюм. Жозе старался держать себя в форме, однако более года назад из-за хронического недосыпания оставил ежедневные спортивные нагрузки, отчего его спину сковала лёгкая, едва заметная сутуловатость. Движения стали вялыми, а шаги скучными. Жозе двигался к своей старости, сам не понимая, почему свернул на просёлочную дорогу вместо того, чтобы ехать по шоссе на спортивном авто…

Хранитель тайн… Начало

В своём одиноком путешествии Жозе Альваро Муньос старательно исполнял данное себе обещание: вставал, выспавшись вдоволь, не ставя будильник и не глядя на часы. Завтракал и обедал, только когда испытывал голод. Каждый день дегустировал новые блюда, пробовал вина из местных сортов винограда, научился курить сигары и часами сидеть в парке, провожая взглядом прохожих.

В один из таких дней, коротая время от обеда до ужина, Жозе уютно расположился на скамейке в небольшом парке, вдоль озера Lac d’Annecy, и увлечённо рассматривал прохожих. Всматриваясь в счастливые воскресные лица, он ощущал лишь пустоту и апатию. Путешествие близилось к концу. Впереди ещё несколько встреч и долгая одинокая дорога домой. Общение с чужаками, их личные истории, их хвастовство и лицемерие морально опустошили Жозе. Подвергнув свою жизнь тщательному анализу и разложив все свои цели словно карты на столе, он пришёл к неутешительным выводам: всё, чего он мог достигнуть, – свершилось, впереди ждёт только политическая карьера, к которой он не стремится ввиду отсутствия тщеславия, работа которая почти не требует его присутствия, старость, от которой вот-вот начнет слабеть тело, а после, рука об руку с болезнью, придёт смерть… «Да, как же я мог забыть – ещё есть жена, Кларисса. Могильный гранитный камень моей души. Человек, о котором не хочется вспоминать и не удаётся забыть. Женщина чужая настолько, что даже от одного упоминания имени бьёт сильнейший озноб. Одиночество – это когда ты живешь рядом с людьми, равнодушными к твоей искренней улыбке и не чуткими к твоей боли», – печально подумал Жозе и констатировал неоспоримый факт: он не умеет жить так легко, как это делают все окружающие его люди, и, пожалуй, уже не хочет ничего менять. Поздно. Любви, о которой все твердят и пишут в книгах, он даже представить себе не может, вероятно, потому что с детства привык слушать свой рассудок и опираться на целесообразность. «Скучно. Я не смогу спрыгнуть с невысокого моста в спокойную реку, а значит, всё кончено. Моё сердце безразличное, скупое на чувства, чёрствое. Всё кончено. Солнце движется к закату и за горизонтом лишь пустота. „Finita la commedia!“. Жизнь окончательно потеряла свой смысл…» Наполненный до краёв депрессивной философией неизбежного конца своего Пути, он сгорбленно присел на лавочку, что уютно укрылась от прохожих в тени старого могучего платана. С поникших ветвей медленно осыпалась последняя листва. Красивые резные лепестки пестрели оттенками жёлтого, терракотового, латунно-зелёного. Парк светился ярким контрастом синевы осеннего неба, лучами тёплого солнца и многочисленными островками свежей газонной травы из-под вороха осиротевших листьев. Картина была до того живописной, что Жозе захотелось немедленно запечатлеть в акварели мимолётные оттенки красоты, выразить боль и одиночество в стихах, ну или хотя бы в прозе… Увы, он не владел ни кистью, ни словом. Жадно поглощая глазами мгновение неописуемого застывшего покоя природы, он задумчиво наслаждался… Вдыхал мир, покой и гармонию, что царили повсюду. Молчаливое созерцание момента растворило все его тоскливые мысли, он погрузился в медитацию, сам того не осознавая, и соединялся с беспредельным ощущением духовного существования, тем самым неожиданно остановил хаотичный бессмысленный бег своих мыслей… Временами мимо его одинокой скамейки проходили люди, лишь на мгновение обращая на себя не моргающий пустой взгляд его прищуренных карих глаз. Вот, шаркая ногами по мелким серым камушкам, хохоча и толкаясь прошли три симпатичные девушки-подростка. Кокетливо захохотали и, взявшись за руки, напели куплет неизвестной песни. Следом за ними – пара старичков, синхронно прихрамывая на правую ногу и бережно поддерживая друг друга под локоть, медленно проследовали они по направлению к соседней скамейке. Толстый мопс лениво отгонял назойливую ворону, которая норовила ущипнуть его за кончик хвоста, напоминающего вовсе не хвост, а скорее аппетитную булочку-бриошь. Жозе улыбнулся щенку, вороне, прохожим и подумал о том, что закажет себе на ужин в любимой таверне. Пожалуй, это будет тыквенный суп-пюре с гренками, паштет из кролика и каре ягненка с артишоками. Да, и ещё десерт… Бланманже с бокалом игристого белого… А уходя – рюмочка травяного янтарного сладкого ликёра Женепи.

Осеннее солнце устало прикрыло веки за сизыми скалистыми горами и унесло с собой скупое тепло короткого осеннего дня. Мысли о предстоящем ужине приятно урчали в животе, но, увы, ничуть не согревали озябшее тело. Жозе почувствовал, что сильно замёрз и пора было идти в направлении ресторана. Бразильцу, чьё тело привыкло к теплу и не было готово к перепадам температуры до отметки ниже нуля, нелегко было выносить промозглую сырую позднюю осень. Горло сковала болезненная сухость и уже ощущалась боль при глотании – первые предвестники простуды. Жозе подул своим тёплым дыханием на озябшие пальцы рук и ещё плотнее обмотал шарф вокруг шеи, собираясь уходить, как вдруг его внимание привлекла группа подростков, расположившаяся на лужайке неподалёку: ловкие юноши умело жонглировали винными бутылками и делали сальто под одобрительные и удивленные взгляды зевак… «Задержусь-ка я ещё ненадолго», – решил мужчина и поднял воротник бежевого кашемирового пальто. Время двигалось медленно, в своём обычном воскресном настроении, совершенно не замечая задумчиво-печального смуглого мужчину, сгорбленно сидящего посреди зелёной кованой скамейки. Жозе застыл без движения, возможно, даже задремал, пока его взгляд неотрывно следил за опадающей листвой сквозь полуприкрытые веки… Внезапно к носку его ботинка подкатился разноцветный резиновый мяч. Удар был не сильным, но от неожиданности Жозе испуганно вздрогнул, будто его разбудили неожиданным телефонным звонком среди ночи. Посреди того самого газона, откуда недавно ушли жонглёры, расположилась шумная компания из четырёх крепких молодых алжирцев с маленьким ребёнком. В глаза невольно бросился их неряшливый вид, грубая речь и окурки, которые они то и дело бросали в сухую листву. Самому старшему и главному из них на вид было не более тридцати – на гладко выбритой голове у правого виска черной кляксой расплылась татуировка, сложенная из нескольких неопределённых символов и диковинного змея, что опускался к ключице, обвивая шею кольцом. Суровый взгляд жёлто-карих глаз смотрел на окружающих из-под густых чёрных бровей холодно, резко, с презрением. Однако обращаясь на ребёнка, взгляд тут же смягчался и прищуривался ласковой улыбкой. Жозе не мог поверить своим глазам – грубый головорез с золотой цепью на запястье, в потёртой пыльной кожаной куртке и армейских штанах, заправленных в грубые коричневые ботинки, отнюдь не бесчувственный чурбан, а живой человек из плоти и крови, способный на искренние чувства… Красивый кучерявый малыш, судя по всему, его сын? Паттерны мозга, что судят о людях поверхностно и безусловно истинно с первого взгляда, тут же рассыпались, оставив Жозе рефлексировать об увиденном, не отрывая от компании свой удивлённый взгляд. Один из парней заметил внимание чужака и немедля ответил в резкой агрессивной манере: «Чего уставился, урод? Мы с тобой знакомы? Отверни свою мерзкую рожу или мои парни попросят тебя вежливо», – мгновенно отреагировал главный, а один из юнцов, желая выслужиться перед старшим, не дожидаясь команды, вытянулся во весь рост, сжал кулак и замахнулся им в направлении скамейки Жозе. Мужчина с татуировкой остановил пыл своего приятеля и с нескрываемой угрозой во взгляде посмотрел на незнакомца. Бразилец ощутил сначала испуг, затем рассеянно извинился и отвёл взгляд.

Компания очень быстро забыла об инциденте и продолжила играть в мяч с малышом. Мальчишке на вид было примерно не более трёх лет – очаровательный кучерявый кареглазый метис с пухлыми ручками, вздёрнутым курносым носиком и копной непослушных пружинистых чёрных волос. Его заливистый смех звенел радостным озорным колокольчиком в прозрачном воздухе вечернего парка, обращая на себя внимание всех без исключения прохожих… Совсем неподалёку, опрокинутая на бок, лежала его красная прогулочная коляска, из которой выпал на землю мордочкой вниз плюшевый рыжий кот. Альваро Муньос, как ни старался, не мог взять в толк, что именно в происходящем захватило его внимание столь сильно, и тайком продолжал подглядывать за странной компанией. «Не твоего ума дело, Жозе, почему этот малыш играет с шайкой бандитов в городском парке… Конечно, в такой компании ему не место, но что я могу?» – попытался он остановить свои мысли, но тщетно: разноцветный резиновый мяч, который то и дело мелькал перед глазами, перекатываясь от одного персонажа к другому, не отпускал его внимания и непроизвольно притягивал взгляд. Однако все, включая малыша, выглядели вполне довольными, а точнее, счастливо-безобидными и так по-воскресному расслабленными, что Жозе, ещё раз проанализировав увиденное, сделал окончательный вывод, что всё происходящее не его ума дело, и шумно выдохнул, решая, что на этот раз ему точно пора идти. Как только Жозе приподнялся со своей скамейки, мяч снова высоко взмыл в воздух, ударился о землю и, весело подпрыгнув несколько раз, откатился к соседней скамейке и остановился у ног седовласого джентльмена. Мужчина, медленно наклонившись, поднял предмет, намереваясь передать парню с татуировкой, когда тот подошел к нему почти вплотную. Массивная ладонь с крупными длинными пальцами потянулась было к мячу, но замерла, как только их взгляды встретились… Протягивая мяч, джентльмен на скамейке произнёс какие-то слова и учтиво, по-приятельски кивнул. После услышанного, парень заметно изменился в лице и, отшатнувшись, быстрым шагом направился обратно к своей компании. Мяч так и остался лежать в протянутой ладони незнакомца… Татуированный нервно затряс руками и, громко выкрикивая матерные слова в адрес старика, приказал остальным немедленно собираться. Однако в его брани не звучало и тени угрозы, лишь отчаянный звериный страх. Словно по свистку командира, компания резко поднялась и, усадив малыша в коляску, направилась прямиком к выходу из парка. Ребёнок от неожиданности громко и недовольно заплакал, протягивая пухлые ручонки в сторону печального одинокого плюшевого рыжего кота, нечаянно забытого в спешке. Но взрослые, не обращая ни малейшего внимания на его плач, уверенно двигались вперёд, зло озираясь по сторонам. Инцидент немало удивил Жозе, на контрасте с сонным мирным осенним парком он выглядел вызывающе и несколько неожиданно. Мужчина напряжённо размышлял на тему увиденного, пытаясь разгадать, что же так могло испугать молодых людей, и не найдя в голове сколь-нибудь логичного объяснения, механически поднялся с места. Намеренно решил пройти мимо скамейки, где, положив ногу на ногу, одиноко сидел загадочный джентльмен. Персонаж при ближайшем рассмотрении оказался ничем не примечательным. Мужчине на вид было около шестидесяти лет и выглядел он респектабельно скучно. Ровным счетом ничего не вызывало интереса. Одет элегантно, комфортно, с безупречным вкусом: тёмно-серый твидовый пиджак с поверх кашемирового бежевого свитера, на шее небрежно наброшен синий шерстяной шарф, на ногах узкие светлые вельветовые брюки, из-под которых выглядывали до блеска начищенные дорогие монки из красно-коричневой глянцевой кожи с двумя золотыми пряжками. Голова незнакомца, довольно крупная, с благородной лысиной в обрамлении редких длинных вьющихся платиновых прядей, задумчиво склонилась над мячом, словно вела с ним беззвучный загадочный диалог. Волосы были бережно подстрижены и заботливо собраны в тонкий короткий хвост. Морщинистое ухоженное лицо выглядело расслабленным и весьма умиротворенным, напоминая довольную мину священника по окончанию долгой воскресной мессы. Поравнявшись с незнакомцем, Жозе с нескрываемым любопытством заглянул ему в глаза и, не найдя что сказать, тут же забрал свой взгляд обратно, сконфуженно направившись прочь.