К нам осень не придёт

Алексей Петрович глубоко вздохнул, уселся, откинулся в кресле. Тучи за окном давно рассеялись, вместо них по небу быстро летели лёгкие облачка; погода для петербургского июня была великолепна.

– Коли Анет правда лучше, скажешь матери, пусть теперь же начинает готовиться к переезду в Стрельну. Аннушке свежий воздух, покой нужен; там и совсем поправится. Да чтоб долго не мешкали: через три дня увезёте её на дачу, хоть с ног сбейтесь! Владимиру Андреевичу поклон передайте: будет посещать вас, а свадьбу тогда попозже, в сентябре сыграем.

Елена молча кивнула, едва сдерживая очередной вздох. Вроде бы отец не сказал ничего для неё нового, и всё же…

– Да ведь Владимир Андреевич нынче здесь, папаша. Он Анюту приехал навестить, остался пообедать с нами.

– Здесь? Ну-ну, ладно, пусть навещает, – проворчал отец. – Я к обеду не выйду, а ты вот что: извинись за меня перед графом и пришли-ка Анет ко мне пока, видеть её хочу.

– Да, папаша. Может быть, приказать Любе принести для вас прибор сюда?

– Не нужно, не голоден, – отец снова потёр лоб и лицо. – Что-то тяжко мне, душно, сердце заходится. – Он перевёл глаза на лицо младшей дочери, которая начала было что-то спрашивать, отмахнулся: – А ты ступай-ступай, нечего тут квохтать. Матери скажешь про отъезд, меня пусть не беспокоит. Анюту сюда пришли, не забудь.

* * *

Елена передала матери отцовский наказ и зашла на минуту к себе. В последнее время их упорядоченная жизнь, казалось, летела куда-то кувырком. Знакомство с Владимиром, помолвка Анны, её болезнь… И сегодняшний день, который состоял целиком из непонятных, да что там – неправдоподобных вещей! Елена глянула на себя в зеркало, пригладила волосы, подумала: не переодеться ли, не выбрать ли платье поярче? Если кликнуть Любу прямо сейчас, они могут успеть. Но тут же ей представилось, что она потеряет драгоценное время, тогда как можно вместо этого пройти в гостиную, и снова – пусть даже в присутствии матери и сестры – увидеть Владимира!

Она ещё раз поглядела на себя в зеркало и немного удивилась. Откуда-то на щеках появился румянец, глаза взволнованно блестели – Елена даже показалась себе не такой некрасивой, как всегда.

Она выпрямила спину, подражая Анне, постаралась так же гордо вскинуть голову. Последние дни Елена ненавидела свою ужасную привычку сутулиться и вечно смотреть под ноги. Почему, ну почему матушка никогда не поправляла её, не растолковывала, что надо быть как Анет: держаться прямо, смотреть на мужчин уверенно и немного свысока, не робеть, не прятаться? Впрочем, улыбаться и звонко смеяться, подобно сестре, Елена стеснялась неспроста – собственные зубы представлялись ей большими и длинными, как у лошади, тогда как зубки Анет были мелкими и белоснежными, точно жемчуг! Матушка, Катерина Фёдоровна, слыша все эти разговоры, лишь печально вздыхала, прижимала голову дочери к своей груди, шептала: «Что ты, родная, да ты же у меня миленькая, хорошенькая, ты лучше всех». Елена же от этих слов испытывала лишь досаду и горечь. Не научила её мамаша привлекать мужские взоры – так хоть не пыталась бы утешать пустыми словами! Как будто сама она правды не видит!

В гостиной в ожидании обеда уже восседали Катерина Фёдоровна, Владимир и Анет. Сестра в жёлтом шёлковом платье, с распущенными волосами показалась Елене прелестной, как никогда. Томность движений, бледные щёки и синеватые тени под глазами, казалось, только украшали её. Анна полулежала в кресле, обмахиваясь веером; взгляд миндалевидных глаз был устремлён на портрет княжны Алтын Азаматовны.

Сидящий неподалёку Владимир буквально пожирал Анет взглядом… Впрочем, при виде Елены он тотчас вскочил. Стараясь не смотреть на него, Елена поцеловала Анну в лоб, спросила о самочувствии и передала наказ отца зайти к нему в кабинет.

– Мне показалось, папаша нездоров, – прибавила она. – Он не желает кушать и приказал, чтобы его не беспокоили.

Мать бросила на Елену вопросительный взгляд.

– Не велел ли что-нибудь подать в кабинет?

– Ничего, маменька. – Елена развела руками. – Только вот сказал, чтобы к отъезду спешно готовились.

Мать кивнула; она выглядела спокойною. Это было странно: все в доме привыкли, что Катерина Фёдоровна всегда сильно волновалась, если заболевал глава семейства. Сейчас же её мысли будто были заняты каким-то более важным предметом.

Анет сложила веер.

– Пойду, навещу папеньку, мы ведь, и правда, с ним сегодня не видались. Мамаша, зовите всех к столу, не ждите меня.

* * *

Владимир почтительно продолжал стоять, ожидая, пока та или другая из сестёр Калитиных обратит на него взор. Одинаково опасно было бы и проигнорировать Елену, и выказать к ней при всех чрезмерное внимание. Он чувствовал себя идущим по острому лезвию, но инстинкт подсказывал, что с Еленой может всё получиться, даже очень может! Надо лишь соблюдать осторожность.

Анет грациозно встала, но вдруг замешкалась; Владимиру даже показалось, что она пошатнулась. Тут же его невеста оперлась о спинку кресла, не сводя глаз с портрета княжны Алтын… Владимир рванулся было к ней, но Елена его опередила.

– Что такое, Анет, милая, тебе опять нехорошо? Голова закружилась? – она обхватила сестру за плечи.

– О нет, всё в порядке. Что-то странное показалось там… – Анна кивнула на портрет Алтын Азаматовны. – Что она будто бы покачала головой и пыталась что-то сказать…

– Принести твоё лекарство? Анет, тебе надо лечь! Если снова станет хуже…

– Нет-нет, спасибо, я чувствую себя прекрасно! Нужно идти к папеньке.

– Я помогу, провожу, – суетилась Елена, в то время как Катерина Фёдоровна не двигалась с места, пристально наблюдая за падчерицей.

– Позвольте мне, Анна Алексеевна, – вступил Владимир, предлагая невесте руку. Однако та ласково покачала головой и улыбнулась:

– Благодарю, Владимир Андреевич. Прошу вас, уделите пока внимание маменьке и сестрице, а я скоро вернусь.

И Анна упорхнула. Елена ринулась было за ней, но застыла, услышав суровый голос матери:

– Сядь, Элен. Не нужно бегать за сестрой, как собачонка; в конце концов, Анет вовсе не собирается умирать.

Судя по интонациям в голосе Катерины Фёдоровны, можно было поклясться, что сей факт для неё весьма досаден. Странно: раньше она ни разу не проявляла в открытую неприязни к падчерице – скорее, наоборот, обращалась к Анне с неизменной лаской. Простушка Елена с недоумением поглядела на мать: что это вдруг на неё нашло? Однако госпожа Калитина тотчас овладела собой и с улыбкой обратилась к гостю:

– Идёмте же обедать, граф! Простите меня: все эти волнения, хлопоты, приготовление к отъезду! Я просто сама не своя! Да ещё и болезнь Анет так выбила нас из колеи…

Владимир подал руку хозяйке дома, не забыв, впрочем, бросить через плечо страстный взгляд на Елену, отчего та вспыхнула, как маков цвет.

* * *

– Вы меня звали, папенька? – Анна проскользнула в отцовский кабинет и нахмурилась. Елена права: похоже, папаша и вправду нездоров. – Не прикажете ли послать за доктором? Элен сказала мне, вы скверно себя чувствуете…

– Не важно. Поди сюда, родная, я хочу наглядеться на тебя.

Анна приблизилась к отцу и опустилась на ковёр перед его креслом; отец нежно погладил её по щеке, прижался губами к тёмным кудрям.

– Какая же ты красавица! Вылитая мать! – пробормотал он. – Не увидит, не порадуется тебе княжна моя… Ох, Алтын-Алтын!

Анна осторожно сжала в ладонях руку отца.

– Отчего вы сегодня так печалитесь, папаша?

– Так, накатило что-то: только и вспоминается маменька твоя покойная, вижу её тут всюду, точно живую. Столько лет прошло – нет, не забыть её никогда! А ты не обращай внимания, Аннушка, будь весела: ты ведь у нас невеста!

Отец снова погладил её по лицу, на этот раз рассеянно, явно думая о своём.

– Папаша! Если вы будете тосковать по мне и грустить – так давайте откажем графу, пока не поздно! Я не смогу быть счастливой, зная, что вы…

– Нет! – поспешно перебил Алексей Петрович. – Я вовсе не затем тебя позвал. Напротив, Анет – поклянись, что непременно выйдешь осенью за Владимира Андреевича, даже… Даже если меня уже на свете не будет.

Анна похолодела от испуга.

– Папенька, что с вами, вы больны?! Я сейчас же пошлю за доктором!

– Нет, – отец положил руку ей на плечо, заставляя усесться обратно. – Ничего не надо, я, может, и поскриплю ещё. А вот времени, боюсь, мало: не сегодня-завтра вы в Стрельну поедете, мне же надо с делами тут разбираться, к свадьбе твоей всё подготовить, пока ещё силы есть. А там и… Да ты не плачь, милая, я только рад буду – авось, на том свете свижусь с княжной моей.

Анет опустила голову, скрывая слёзы. Отец никогда в жизни не бросал слов на ветер, и если он заговорил так, значит…

– Обещай мне! – он смотрел ей в глаза требовательно, настойчиво.

– Да, папенька, всё, что угодно.

– Выйдешь замуж за графа Левашёва. С нашими деньгами, его фамилией, старинной да знатной, да его связями – будешь устроена блестяще, при дворе принята, в лучших семействах знатных станешь своей. Вы оба молоды, хороши собой необыкновенно – все будут вами восхищаться: вот, мол, какие граф с графинею великолепные! А детки какие у вас будут: небось, один другого краше! – отец восторженно и мечтательно улыбнулся, точно ему пообещали показать воочию волшебную сказку. – Так и я уйду спокойным за тебя, за внуков будущих.

Он привстал в кресле, придвинул к себе какие-то бумаги.

– Вот, смотри. Всё, что есть у меня: дома, капиталы, землю – всё тебе оставляю. Ты у меня разумница, вместе с мужем, даст Бог, как надо распорядитесь. Он как узнает, чай, ещё пуще любить тебя станет!

Отец засмеялся было и тут же болезненно поморщился. Он прижал руку к груди, однако овладел собой и улыбнулся…

– Папенька! – вскрикнула Анна. – Как это так: всё мне? А Элен?!

Алексей Петрович с досадой отмахнулся.

– Ну, что Элен… Ты не волнуйся за неё, голодной не будет, перепадёт и ей. Чай, у меня на всех хватит. Оставлю им с Катериной Фёдоровной квартирку, капитал небольшой. Проживут. Мне бы только вот увидеть, как ты, родная, под венец с графом Левашёвым пойдёшь! Ведь никто знатнее его к тебе не сватался! Ты у меня на свадьбе саму императрицу затмишь, уж я позабочусь…

– Папенька, – твёрдо перебила Анна. – Так нельзя. Элен не заслуживает такого пренебрежения. Она ведь ваша дочь – такая же, как и я, она ничего дурного нам не сделала, а вы хотите их с мамашей так обидеть!

– Да ништо им, дурёхам, – и тому рады будут! Чай, Катерина-то Фёдоровна не забыла, кто такая и откуда…

– Ну и пусть, – возразила Анна. – А всё-таки она вам законная жена, а Элен – родная дочь. Нельзя, нехорошо. Мне такой несправедливости не надобно.

Отец долго смотрел ей в глаза – пристально, строго – однако Анна, не робея, выдержала его взгляд. Затем она рассмеялась и приласкалась к папаше.

– Ну что же вы такую суровость-то играете, я ведь всё равно знаю: добрее вас и на свете нет! Ни за что вы сестру Елену не обидите, да и меня не захотите огорчить! А я вас прямо прошу, папенька, милый: поделите ваше состояние поровну, как подобает между сёстрами! Тогда всё по справедливости будет.

Отец подумал ещё немного, побарабанил пальцами по столу. Анна неотступно следила за ним блестящими глазами, пока он, наконец, не сдался.

– Ладно, твоя взяла! – воскликнул он, улыбаясь. – Вот плутовка! Уговорила: перепишу я завещание на вас обеих поровну – но вот приданое ты у меня царское получишь! – внезапно он снова сделался серьёзен, заговорил мягко, почти умоляюще: – И ты, Аннушка, взамен поклянись, что выйдешь за Левашёва непременно. Лучше, знатнее нам не найти. И даже если не любишь его теперь – ничего, небось, потом привыкнешь, привяжешься! Так и я спокоен да счастлив буду. Поклянись же!

Он резко замолчал, откинулся в кресле. Анна заметила, что на его висках выступили капли пота…

– Хорошо, папенька. Клянусь, что выйду я за Владимира Андреевича, стану графиней, коли вам от этого радостно.

Анна проговорила это, стремясь успокоить отца. Тот был, несмотря на жару, смертельно бледен, часто дышал, хватался за сердце – всё это так тревожило её, что в эту минуту она готова была пообещать всё, что угодно. Она поднялась – надо было всё-таки послать за доктором – но папаша вновь настойчиво попросил её сесть.

– Позже, Анюта. Оставь, это всё скоро пройдёт. Мне вот теперь надо поделиться с тобой, а то потом времени может не найтись: ведь ты так и не знаешь ничего…

– О маменьке? – с трепетом спросила Анна. – Я, папаша, и правда, ничего не знаю. Слышала только от Катерины Фёдоровны, что она ушла как раз, когда май начался, тёплые дни настали. А вам неужто известно, где она теперь?..

Отец глубоко вздохнул, покачал головой.

– Что ты, родная! Если бы знал, да хоть на край света пешком бы за нею пошёл, на четвереньках бы пополз! Нет. Ты же маменьку свою только на портрете видела, а как мы с ней встретились, я никогда не рассказывал. Слишком молода ты была. А вот теперь знай: никакая она не княжна, а кто, откуда – про это мне до сих пор неизвестно! Только как увидел я её, больше ни о ком, ни о чём другом думать не мог и сейчас не могу. Да и встреча наша больше не на быль, а на выдумку оказалась похожа.

* * *

Как-то раз молодой предприимчивый купец Алексей Петрович Калитин возвращался с одной из своих мельниц, недалеко от Осиновой мызы, под Петербургом, которую они с партнёром приобрели совсем недавно. Работа уже оказалась налаженной, в ближайшее время стоило ожидать прибыльной торговли. Настроение у Алексея было преотличным, погода тоже радовала. Путь в Петербург лежал неблизкий, через лес. Алексей и его друг ехали верхом; людей с ними было только двое: стремянный да на всякий случай – отставной солдат из бывших рекрутов, что служил им охраной.

Друг Алексея хорошо знал эти места и утверждал, что опасаться там некого, о разбойниках последние годы слыхом не слыхивали. Им попалось на пути несколько хуторов, деревенька. Путь вышел спокойным, не считая того, что вечер застиг их в дороге, и добраться до какого-либо постоялого двора, по-видимому, не стоило и надеяться.

Они остановились на ночлег на опушке леса, стреножили лошадей, развели костёр. Начало мая выдалось весьма тёплым, так что предстоящая ночёвка в лесу никого не напугала. Алексей Петрович вместе с другом, не торопясь, поужинали прихваченной в дорогу нехитрой снедью, побеседовали, выкурили по трубке. Собираясь на ночлег, Алексей приказал своему солдату стеречь их, а затем разбудить слугу – пускай тот вторую половину ночи охраняет.

В это время года ночи странны – даже ближе к полуночи казалось, что стоит светлый вечер. Алексей Петрович временами погружался в дремоту, но крепкого сна не было. Он лежал на разостланной полсти, укрывшись плащом; рядом похрапывал его приятель, неподалёку от них устроился слуга. Алексей лениво прислушивался к шелесту ранней листвы, шороху молодой травки, голосам ночных птиц… Как же он раньше не понимал, что нет ничего лучше, чем провести тёплую майскую ночь в лесу! Он заложил руки за голову и потянулся всем телом, чувствуя себя необыкновенно сильным, здоровым: ему даже показалось, что кровь сделалась горячее и быстрее заструилась по жилам. И вдруг неподалёку послышался женский смех – тихий, но звонкий, точно хрустальный колокольчик.

Алексей поскорее сел и настороженно прислушался. Ничего! «Задремал, должно быть, вот и приснилось», решил он и снова лёг. Покосился на приятеля – тот спал, как убитый, лакей тоже. Солдат ровно, будто на плацу, вышагивал по полянке. Алексей Петрович поплотнее укутался в плащ, однако сон ушёл окончательно. Молодой человек ворочался с боку на бок, снова и снова прислушивался: не раздастся ли опять тот самый смех?

Но ветер шелестел в ветвях всё громче, да и небо что-то заволокло тучами. «Надо скорее засыпать!» – подумал Алексей. Как назло, солдат всё расхаживал по опушке, его шаги звучали тяжело и глухо, назойливо отдавались в ушах. Алексей приподнялся на локте.

– Осип, сядь, не маячь! – шёпотом окликнул он.

– Слушаюсь, ваше благородие! – гаркнул в ответ Осип. – Есть не маячить! Вот только по нужде дозвольте отлучиться…

Алексей махнул на него рукой, и солдат исчез за деревьями. «Буду считать, сколько раз луна сквозь тучи покажется»; Алексей Петрович успел насчитать раз пятьдесят. Тёмные облака скользили по небу всё быстрее, на поляне стало почти совсем темно…

И тут Алексей понял, что Осип уже долго не возвращается. Неужели заплутал в лесу? Но зачем бы ему отходить далеко от стоянки?

Молодой купец встал, захватил на всякий случай ружьё, оставленное солдатом у дерева, и отправился в ту сторону, куда ушёл Осип. Никаких следов в полумраке отыскать не удалось; кричать же оказалось бесполезно. Осип исчез.

Встревожившись уже по-настоящему, Алексей направился к месту ночлега. Вероятно, поспать этой ночью никому не удастся, но солдата следовало немедленно искать. Если тот и вправду заблудился, верно, далеко пока всё равно не ушёл, а коли встретился вдруг с волком или медведем – наверняка позвал бы на помощь. Да и нож с кистенём у Осипа имелись. Алексей прибавлял и прибавлял шагу: ему становилось всё более не по себе. Майская ночь уже не казалась такой волшебной и прекрасной, и неспроста – когда он достиг стоянки, оказалось, что ни его приятеля, ни слуги там не было.

Впоследствии он вспоминал, что, помимо естественного желания поскорее выяснить, что случилось со спутниками, Алексей Петрович одновременно испытывал какое-то подспудное томление и будоражащее любопытство. Притом, что он оказался в одиночестве в глухом лесу, да ещё ночью, отчего-то ему хотелось броситься в чащу, но искать там не своих товарищей, а кого-то иного. Кого? В тот миг он не смог бы ответить. Чей это звонкий смех почудился ему ранее, когда он пытался уснуть?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.