Дневник разведчицы

… Проводила Бейриса, пора к Альфреду. Шеф подъехал во дворик, спрашивал про Сашу. Вчера чуть не спалилась, когда сказала русскому про "Фэйснет". Но про это молчу: командиру незачем знать о моих ошибках. Зато свадебный диалог на качеле был в подробностях. Командиру весело: "Он психолог. Каждой женщине что нужно? Замуж, стабильность. Он тебя этим и решил взять". А ведь верно говорит. "Трубачёв", наверное, играет на моих чувствах и думает, что выиграл. Наивный.

Рассказала шефу, как потом целовались на набережной и русский звал к нему ночевать. "Ну и?" – спрашивает Альфред равнодушно. День пасмурный и неприветливый. В углу двора курит живой китаец в белых поварских брюках и такой же курточке. Командир смотрит на курягу долго и пристально, и ждёт от меня ответа.

– Альфред, у меня сейчас особые дни.....

– Какие дни? – Шеф делает вид, что не понял, но во взгляде – лёгкая насмешка.

Дальше может не продолжать, и так поняла. Сегодня исправлюсь и поеду к Саше на квартиру. Командир сказал при встрече с "Трубачёвым" похвалить российского президента и Россию. И посмотреть, что Саша ответит: возможно, "Трубачёв" пишет одно, а думает другое. А то и вовсе увидит, что я на стороне русских, и попытается меня задействовать в своей работе. Всё бы ничего, но зачем шеф учит тому, что я и без него умею? К чему ненужные наставления? Просто он показывает, что я подчинённая и без него ничего не могу. Честно говоря, немного обидно…

… К вечеру – СМС от Саши: "Буду к семи". А вдруг я в это время занята? Не зря говорю, что русский – наглец, нежный приторный наглец. Но мне это нравится, это по-мужски. Саша – улучшенный вариант Тадеуша, потому что у того лишь чёрная сила и грубость, а после секса от него воняет потным телом. А у Саши к сексу добавляется странное ласковое обаяние. Если он и против нас, то человек не самый отвратительный.

Вечером прибежал в салон, и снова бодрый, словно ему вставили свежие батарейки. Мне приятно, потому что не люблю зануд. Без семьи, в чужой стране, которая его не хочет, а он всё равно не унывает. Впрочем, ему, быть может, унывать по службе не положено. Я зажгла на столе свечку, заварила травяной чаёк в чайничке, который своими пупырышками похож на маленького стегозавра. Сидели и тихо общались, и казалось, кто-то вверху остановил время, удерживая невидимой рукой миг покоя и счастья.

Потом русский водил на Кулишскую площадь, к цветному фонтану. У Саши странное чувство юмора, а вернее – у нас обоих. Смеёмся из-за идиотских вещей! Фонтан – чудо: струи льют вверх из плиток на тротуаре, а в этих плитках фонарики. Можно смотреть и представлять, что цветные струи – из мармелада. А Саша сказал, мол, жена мэра посоветовала, чтобы вместо воды из фонтана текло дерьмо. И я смеялась во весь голос!

Фонтан хитрый, вода льётся промежутками. Можно успеть пробежать, чтобы тебя не облило. Саша выждал момент, схватил меня за руку и потянул, пока воды нет. Я стала упираться, ведь осенью искупаться неохота. А он меня дёрнул и заставил бежать. И мы успели! Дама с мальчиком стояла рядом и улыбалась, глядя на нас.

Потом ходили пить кофе и Саша рассказывал, что родители у него музыканты. В юности ездил на международный конкурс гитаристов, занял второе место и думал делать музыкальную карьеру. Но перезанимался и повредил руку. "Если что-то делать, то надо войти в историю, – объяснял убеждённо. – Музыкой занимаются миллионы, но если не быть первым, то зачем вообще браться?". Короче, музыку он бросил, и я этого не пойму. Надо быть с краешку и не выпячиваться, ведь настоящая сила – не в прямоте. Сила – в невидимости. Пока ты невидим, ты неуязвим, и волен управлять другими. Невидимость – это и есть свобода, это и есть могущество.

Рассказала, что у меня есть друг, служивший в Афгане. Если Саша агент, то начнёт что-нибудь выяснять. Но он будто не слышит, всё тараторит про себя любимого. В общем, когда Саша забросил музыку, то работал на радио. Потом попал во всероссийские СМИ и теперь выпячивает передо мной грудь, тщеславное существо. Но если ты успешен дома, то зачем ехать в Балтию? Для чего бросать семью ради чужой страны? Говорит, что ему угрожали. Но тут что-то не то, ведь журналист – лучший кандидат в шпионы. Впрочем, у русского всё складно: якобы и бандитов к нему в России подсылали, и под арест попадал. Мы шли мимо фонтана, и я поняла, что пора действовать.

– Обожаю русские песни и книги. И ваш президент мне тоже нравится, он нагибает весь мир.

– Да как ты не понимаешь! – Саша горит от возмущения. – Наш президент это второй Сталин! А Сталин репрессировал ваш народ. Или он у тебя тоже хороший?

– Нет, что ты. Но стать президентом может не каждый. А ты сам говоришь, что надо быть первым.

– Что ты несёшь? Идёт война с соседней страной! Он страшный человек!

"Трубачёв" хватает за руку грубо и сильно. Молча тащит меня сквозь тёмноту мокрых улиц. Потом, как и вчера, неспешно бредём по набережной. В потемках качается на холодной воде белый кораблик, словно привет из лета. Почему его тут забыли? Всё тут против него, давно позади его время, разбрелись пассажиры и новых не будет. А он стоит у пристани и чего-то ждёт, как я в свои 48 лет.

После дождя река пахнет свежим илом, к каменным парапетам прильнули увядшие камыши. Неподалеку пара уточек скользит против течения и, завидев нас, просительно подплывает. Бедные мои, мне вас нечем угостить. Русский тоже вздыхает: "Надо было хлеба в кафе захватить". Из далёких полей на город движется что-то огромное и непобедимое, и имя этой громаде – Осень. Я чувствую за спиной её недоброе дыхание. А там не за горами жестокий и равнодушный декабрь.

"В 42 года понимаешь, что счастье состоит в простоте, – говорит Саша, задумчиво глядя на огоньки казино по ту сторону реки. – Выпить чаю вдвоём с любимым человеком, сходить вместе в магазин, посмотреть дома фильм. Самый прочный союз – это не государство, это двое". Просто и вместе с тем глубоко. Широко размахнувшись, русский запускает камешек в реку и тот бесследно исчезает во тьме. Саша говорит, что камень улетел на планету Нибиру, где вечное лето и всегда суббота.

Ну какой из него агент? Может, мы с Альфредом зря тратим время? Хороший мой Саша, как тебя ото всего этого оградить? "От чего оградить?" – русский смотрит в упор, в глазах тревога и беспокойство. Чёрт возьми! Кажется, я что-то сказала. Дурацкая у меня черта: иногда погружаюсь в мысли, куда-то уплываю и на мгновение попадаю в новую реальность, словно отключаясь от этой. Вижу картины и что-то говорю, сама не замечая. Вот же глупая.

– Не обращай внимания, это я о своём.

– О чём конкретно? От чего ты хочешь меня оградить? – напряжённо спрашивает русский.

Кажется, его душу я вижу насквозь, и эта душа красива. Не спрашивайте, причём тут синие узоры, просто я их тоже вижу. Саша потерялся в жизни, и ещё не знает, что жена никогда не приедет. Смысл не в его зарплате или документах. Смысл в том, готов ли один человек шагать через трудности вместе с другим. Его жена не готова, а другие причины – лишь отговорки, я-то понимаю. Саша снова зовёт в гости. Должна ехать. А мужу скажу, что опять была у Ляны. Вчера муж был вежливый, как официант. Говорил, что пора бы нам отдохнуть. Предложил купить путевки в Италию. Я не против.

21 сентября, пятница

Утром сказала Саше, что улетаю с мужем в Италию на отдых. Русский забеспокоился: "Ты точно с мужем поедешь?". Думаю, на ревность мы с командиром разведём его легко. Поцеловала Сашу и поехала домой, кормить котов. По пути звонила сыну, он уже собирается к своим второклашкам, у них сегодня поход. Никас – единственный, кому верю до конца. Всегда уверенный в себе, самонадеянный, категоричный, но его советы мудры. Этим похож на своего отца, хотя никогда его не видел. Точнее, видел, в два годика. А потом его папа уехал в Россию. Говорил, что на месяц, но не вернулся. Наверное, я до сих пор должна страдать и переживать. И мне порой стыдно от того, что не переживаю.

С первым мужем я познакомилась в 19 лет. Жил на соседней улице и считал меня ветреной и несерьезной. То, что за мной стадами ходят ухажёры, он видел и сам. А я даже думать не могла, чтобы зачислить этого старика в мужской список. Однажды встретила его в деревенском магазине и он сказал, что я не такая, как мои подруги. И это была правда. Я всегда другая, в стороне, но всегда надо всеми. Подруги меня побаивались и уважали, сестры слушались, а соседи считали ведьмой. Лишь молодые парни как кобели увивались за моей юбкой, добиваясь одного, но главного. Но я, бывает, повстречаюсь с одним недельку, нацелуюсь, а потом думаю: "Зачем ты мне нужен?". И отправляю подальше.

Первый муж кобелём не был. В свои 40 он заработал, что называется, богатую биографию. И если местные мужики чего-то не поделили, то ходили к нему, потому что советской милиции мало кто верил. Мощные бицепсы и волосатая грудь были не главным. Кронас тоже был в стороне и тоже надо всеми, вот что нас роднило. Он учил, как жить и что делать. Он защищал и оберегал. Это был мужчина, учитель и начальник одновременно. Строгий, но справедливый. Наверное, мой папа был таким же.

Нашей свадьбы в деревне не поняли, но всё равно мы погуляли на славу. Именно тогда я до боли ощутила, что наше существование лживо, и у праздничного стола положено выказывать удовольствие. Не для себя, а для других, ведь мы все живём напоказ. Я без конца улыбалась и делала невинный озарённый взгляд, а в душе были жалость к себе и растерянность. Мы ведь и встречались всего пару месяцев, а моя бабушка лишь ускоряла процесс уговорами. Ей поскорее хотелось меня спихнуть на чьё-то содержание.

Я сидела в большом доме за накрытым столом и мне хотелось, чтобы потолок рухнул, похоронив меня и тот пир. Впрочем, я понимала, что если долго ломаться, то всё можно потерять. Странное кисло-сладкое чувство, не позволяющее разобраться в том, что же с тобой происходит. "На всю жизнь"… Эта фраза казалась и ненастоящей, и неразгаданной, я никак не могла её осмыслить. И все же как сильно я уязвила подруг, отхватив себе лучшего мужчину деревни!

С Кронасом я узнала, что такое секс и поняла, как это классно! Я ощутила, какой громадной радости лишала себя раньше. Я смотрела на него снизу вверх, срывая с себя белые трусики (других тогда не было) и изнемогая в ожидании. Мы это делали на старой сетчатой кровати, которая приятно скрипела, будто по-старчески ворчала. А потом я готовила и подавала обеды, стирала и гладила рубашки, и это, наверное, было счастьем. Кто знает?

Участковый пытался привлечь его за тунеядство, но грёбаный СССР уже трещал по швам и проблема рассосалась сама собой. Конечно, тунеядцем Кронас не был, потому что зарабатывал, наверное, больше всех в деревне. У нас был старый кирпичный домик, а перед ним – дворик с лужайкой. Я обожала их подметать и чистить, когда любимый уезжал. Я была балтийской хозяйкой, владычицей семьи, отличной поварихой. И даже сама колола дрова. Деревенский народ мимо нашего двора ходил молча, и часто по другой стороне улицы. Люди вообще не любят чужого счастья.

Уезжал муж часто: то в Сакуно, то в Сильвин, то в Москву. Поначалу я пыталась узнать, чем он занимается, но каждый раз он меня обрывал: "Это мои дела, а не твои". Иногда привозил пачки купюр, иногда просто 50 рублей, но мы всегда были при деньгах. Часто возил продукты, а один раз, под Новый год, приволок даже бананы. Сказал, что из Сочи. Много лет спустя, когда уже вышла замуж второй раз, по деревне ходили слухи про сакунский спирт, который тамошняя банда при помощи военных возила самолётами в Москву. Якобы и Кронас был при делах. Впрочем, какая теперь разница?

Наша память – совсем не линия, а всполохи молний, которые хаотично выхватывают картинки из темноты прошлого. Однажды утром было майское воскресенье, и окно во двор было открыто. А за окном висело золотое солнце, заполонившее собой и нашу лужайку, и весь мир. Мы на кровати лежали у окна. Я отдыхала на мощной груди Кронаса, то медленно вздымавшейся, то опускавшейся, словно ледокол, идущий сквозь айсберги. Ленивая оса долго жужжала, а потом присела на старую кружевную занавеску. И всем тут было ясно, что в присутствии мужа она ни на что не решится. Я одним глазом ловила лёгкую вату облачков в глубокой синеве неба, и мы просто молчали. Затем Кронас сказал: "Ну что, давай чаю?". В тот момент я поняла, что беременна.

Рожала я в районной больнице, и всё было обычным, как тысячи лет до этого. Кронас принял малыша спокойно, я не прочла в его лице ни восторга, ни умиления. Но надо было знать этого человека, чтобы понять, каким гордым и счастливым он был в те дни. В мягких осторожных движениях его мощных рук, в тихих замедленных фразах я ощущала, как в суровом мужчине проснулась теплота и любовь, хоть он это и старался скрыть. Первого шага нашего Никаса он не увидел, потому что был в отъезде. Зато мы с моей средней сестрой насмотрелись на старания малыша вдоволь. Я вела его за ручки, а потом посреди комнаты вдруг отпустила. Личико Никаса стало удивлённым, затем обиженным, а потом он протянул ко мне ручки и пошёл, беспорядочно перебирая ножками. Упасть я ему не дала, подхватив свое золото на лету.

О том, что Кронас гуляет с другими, мне стали говорить подруги: "Авторитетный дядька с деньгами. Ясно, что бабы к нему липнут". Я отшучивалась, но когда приезжал, стала тщательно проверять и обнюхивать его вещи. Один раз показалось, что рубашка и вправду пахнет духами. А может, это был тройной одеколон. Я ничего ему не сказала. Зато Кронас меня не ревновал, даже когда был пьяный. Я и сама, когда родила, была не прочь с ним выпить, но наши разговоры всегда были мирными, как тот майский день.

А потом его накрыла ревность. Глупец! Началось с того, что он, как всегда, уехал. Но если у тебя молодая жена, то надо подумать, стоит ли так часто разъезжать. Рано или поздно это надоедает любой женщине, особенно если она младше тебя на 20 лет. В тот вечер подруги позвали посидеть: к Симоне приехал фраер из столицы. Я оставила сыночка с сестрой и пошла. Фраеру было лет под 30, в пиджачке и галстуке, сын милицейского начальника. Симона пригласила нас, чтобы хвастаться. Она и сама уже училась в Сильвине на библиотекаря, так что мы были созваны, чтобы созерцать чужой успех.

Имя её парня я уже забыла, но помню, что с порога посмотрела на него подчеркнуто равнодушно, даже с лёгким презрением. Он же в ответ взглянул вопросительно. Еще с нами была, помнится, Янина со своим деревенским ухажером, её соседка с парнем, а я очутилась без пары. Впрочем, какая пара может быть у замужней женщины? На столе стояли огурчики в банке, кислая капуста, а Симона вдобавок жарила курицу, постоянно выскакивая на кухню. Водки было много.

Среди тостов, разговоров и курятины глазки симониного парня то и дело пробегали по мне. Невзначай, случайно, как лёгкий ветерок. Они были то любопытными, то приветливыми, но на празднике молодого пьянства становились всё более развязными. Я и сама то и дело постреливала взглядом в его сторону, но выходило это случайно, а не потому, что он мне понравился. Ничего особого в нём не было, кроме его столичного папы. Так мы переглядывались пару часов, и поверьте, никакого продолжения я не ждала и не хотела.

Сортир был на улице, и кто-нибудь периодически бегал во двор. Я тоже выскочила. На дворе стояла непроглядная темень, уши обжигал мороз, и всё надо было делать по-спортивному. А когда спешила обратно, в темноте кто-то схватил меня за плечо. Схватил резко и властно, и я сама не поняла, почему через секунду ощутила пьяное и горячее мужское дыхание у своих губ. Происходящее казалось нереальным, как в кино про шизофрению. Почему я не дала ему по лицу? Почему не заорала, не вырвалась? Наверное, не хотела портить вечер остальным. Не знаю. Я могла поднять жуткий скандал, но меня парализовало, будто кролика перед коброй, и я до сих пор не могу этого объяснить. Я почувствовала себя насмерть испуганным трехлётним ребенком, попавшим в тёмный зал без окон и не знающим выхода.

Симонин парень жадно впился в мои губы, закрыв своим телом. На меня будто обрушилась ледяная волна слабости, и эта слабость была отвратительной и губительной. Она разлилась во мне словно яд, подло подкашивая ноги и оставляя без движения. Впрочем, это была не совсем я. Это было другое, незнакомое неразумное нечто, вдруг проснувшееся во мне и без спросу заполнившее меня собой. А потом он схватил меня за пальто, наспех накинутое на плечи. Схватил как украденную вещь и властно потащил к навесу, под которым были сложены дрова. Он бесцеремонно и грубо нагнул меня, затем толкнул, заставив опираться на поленницу и, задрав мне одежду, через несколько секунд вошел в меня сзади. Я слегка вскрикнула, тут же сообразив, что надо молчать, потому что нас могут услышать.

Наш неритмичный танец длился пару минут и я поняла, что сегодня фраер не сможет кончить. Улучив момент, я ловко вывернулась, быстро поцеловала его в губы и бросилась обратно в дом, по пути натягивая трусики. В коридоре отдышалась, поправила прическу и платье, и, сделав беззаботное выражение лица, вернулась за стол. Симона, как мне показалось, ничего не заподозрила, потому что все уже были под хорошим градусом. Да я и не была ни в чём виновата. Минут через пять появился фраер. Больше в тот вечер я на него не смотрела.

Муж вернулся через день. Сходил в магазин. Помню, как затем вошел в комнату серьёзный и суровый. Но таким он бывал часто. Я как обычно ему улыбнулась, и всё же с этой минуты между нами всё стало иначе. Будто прозрачная пелена отделила его от меня, сделав чужим. Кронас стал молчаливым и насмешливым, а когда я ложилась в кровать, подолгу сидел на кухне, выпивая безумное количество чая. Я лежала в одиночестве, ожидая любви и тепла, но в ответ летели тихие и неприятные постукивания ложки, монотонно мешающей сахар в стакане. И в этих звуках было что-то зловещее, будто кто-то накручивал невидимую пружину, чтобы нас уничтожить. Впрочем, я делала вид, что всё по-прежнему.

Кронас сорвался лишь однажды, когда схватил с плиты вскипевший чайник и замахнулся. Крышка слетела, кипяток ошпарил ему пальцы, и муж злобно швырнул чайник на пол, с грохотом залив пол кипятком. Был симпатичный синенький чайник, а при броске эмаль с краю отбилась. Никас проснулся в люльке и бешено заорал. Огромный волосатый мужчина стоял передо мной и дышал носом, как разъярённый бык, но даже тогда он ничего не произнёс. Ни слова. И эта тишина была страшна. Я стояла и не могла пошевелиться. Я не могла сообразить, что происходит. Но ревность – это болезнь, которая со временем проходит, особенно когда нет доказательств измены.

До сих пор не знаю, кто меня предал. Вряд ли нас с фраером могли видеть из дома, потому что было темно. Может быть, увидел или услышал кто-то в соседнем дворе? Соседи – они всегда и всем лучшие друзья. Или сам парень похвастался кому-то из моих подруг? Или Симона сама всё поняла? А может, она сама натолкнула своего парня на мысль меня трахнуть, чтобы поссорить меня с мужем? В любом случае, моей вины тут не было. Был лишь пьяный распущенный подонок, решивший, что на деревенской пирушке ему всё позволено. А после был донос неизвестного злого человека, решившего из-за зависти разрушить нашу семью.

Через две недели Кронас уехал в Россию. Сказал, что на месяц. Больше его никто никогда не видел. Как ты окончил свой путь, мой первый учитель? Тебя зарезали братки в подмосковном лесу? Или застрелили русские менты, когда не захотел поделиться? Или в гостиничном номере любовница подсыпала в твой бокал клофелин, а потом её сообщники тебя задушили? Ты был человек лихого времени, сильный, рисковый и честный, и это время забрало тебя с собой. Я часто думаю, что если бы не та глупая ревность, во мне до сих пор бы теплилась любовь к тебе. Но ты сам разрушил наш рай, оставив горечь. Если ты слышишь меня оттуда, из непознанной глубины, то знай, что я прощаю тебя и не держу на тебя зла.

22 сентября, суббота

В Италии дневник не вела, флешку оставила в Сильвине и поменяла код к сейфу. Сейчас восстановлю Италию по памяти. Итак… 22 сентября прилетели с мужем в Палермо, я устала как собака. Хорошо, что директор дал отпуск без проблем. В Балтии уже зарядили дожди, а в Палермо жара! Из аэропорта в Монделло ехали на такси, и таксист на итальянском спросил, не включить ли кондиционер. Мы даже засмеялись, ведь мы, северные жители, приехали за теплом.

Сидим на террасе отельчика, вдали плещется море, худощавый официант с бородкой и чёрными глазами носит нам сыр и выпивку. Симпатичный мальчик со стройными ногами. Если бы захотела, был бы мой. Арумас выпил красного вина и всё пытается говорить, придумывает темы. А я взяла пивка и пытаюсь отвечать, хотя ужасно хочется тишины.

Отель у нас неплохой: есть всё, что надо, включая белые тапки. Муж пошутил: мол, стоило лететь на Сицилию, чтобы увидеть меня в белых тапочках. Я сказала, что ещё на такая страшная, как смерть. А он меня обнял и поцеловал. Сейчас отвернулся и смотрит на море, в белёсый закат. Высокий увалень с благородной сединой. И я рядом с ним на террасе, приличная замужняя женщина, у которой в жизни всё прекрасно. Кажется, пара за соседним столиком нам завидует.

Всё же хороший человек мой Арумас. Никогда не капает на мозги, не жалуется на болезни, не упрекает. С ним интересно поговорить, потому что не болтает глупостей. И главное, он выдерживает меня, а это, наверное, не каждый мог бы. Вот и сейчас: Сашук прислал СМС, желает хорошего вечера. А Арумас на это сообщение даже внимания не обратил. Не будь у мужа любовницы, этой разрушительницы семей и кровопийцы, то и я была бы другой. Но она еще пожалеет, я ей устрою. Ладно, не буду о грустном. Ещё часик и пойдем спать.

23 сентября, воскресенье

Ну и денёк сегодня был! Я жёстко прокололась, причем по вине Саши. Рассказываю. С утра на душе было светло и грустно, отправила русскому СМС: "Отвела во двор свою внутреннюю собаку, и эта собака рвётся к тебе, принимай гостью, подвигайся". А у него всё проще: "Хочу тебя". Потом с мужем поехали на экскурсию. От Монделло до Палермо ехать минут 15, но зато сколько потом надо ходить! Палермо – винегрет, потому что тут и арабский стиль, и Византия, и Европа, и еще чёрт знает что. Сначала ходили в археологический музей, но было скучно, терпеть не могу разбитые черепки.

Ещё были в Королевском дворце, там поинтереснее. Мозаика классная, я на телефон сфоткала. Потом была Капелла, несколько дворцов, музей, церковь, фонтан, всего не помню. После обеда, наконец, добрались до пляжа. Там не песок, а золото под ногами, а изумрудно-голубая вода издалека такая яркая, что кажется, будто её к нашему приезду нарисовали. Но стоишь у воды и хочется заплакать, потому что она сама как слёзы.

Глядишь в морскую синь, и кажется, пропадаешь, растворяясь в бесконечности. Где вы, древние римляне на своих галерах? Поведайте свои легенды, расскажите мне о высокой и неподкупной смелости. Под этой водой таятся миллионы живых историй, но море говорит лишь плеском хрустальной волны. Не услышать от него человеческого голоса. Не узнать о бедах и радостях тех, кто уже не придёт. Сегодня здесь лишь я, его дочь, ведь с этой необъятной лазурью меня роднит Тайна. Мы с морем – непознанные. Поймала рукой пушинку. Откуда ты, белая красавица? Ты взлетала над морем, ты видела вулканы и острова. А потом, почти достав до солнца, ты взглянула на Рим, суетливый и вечный…

… Сейчас с мужем поужинали, а потом на рецепшене встретили ту пару, что вчера сидела на террасе за соседним столиком. Слово за слово, я с ними разговорилась. Наташа и Арсен – нашего возраста, приехали из Украины. У Наташи толстые ляжки и короткое цветастое платье: сразу вижу, что ей хочется секса. Арсен пониже её, с пузиком, лысый, носит под мышкой барсетку и деловито отсчитывает купюры из кошелька. Мужчины поздоровались сухо и в основном молчали, а мы с Наташей сразу друг другу понравились.

А потом в номере случился тот прокол! Я пошла в душ, а Арумас взялся подключать мне Вай-фай. И слышу, что подключил, потому что мессенджер пиликнул, пришло сообщение. Ну вот, заглядывает муж в душевую кабину, совершенно растерянный, и показывает телефон. А там на экране сидит голый по пояс Саша со своей волосатой грудью! Ну почему именно сейчас? И почему было не прислать просто СМС? Лазить в моем телефоне Арумас не стал бы, он мужчина порядочный. Ну что за бестолковый человек этот Саша!

Улыбнулась и говорю: "Друзья прикалываются". И дальше моюсь как ни в чём не бывало, а у самой сердце в пятки ушло. Вышла из душа, обмоталась полотенцем а муж сидит на кровати и смотрит в неработающий телевизор:

– Это кто?

– Новый парень Ляны. Была у неё в гостях, познакомились.

– А почему шлёт фото тебе? – спрашивает Арумас уже с насмешкой в голосе. И язвительно улыбается.