Другие времена

Разговоры инженеров он слушал с куда большим трепетом душевным, чем проповеди в церкви святых великомучеников Бориса и Глеба у себя в деревне. Его пытливая душа дремала, когда он слышал слова молитв и церковной службы. Там туманный смысл и загадочность малопонятных выражений не требовали перевода, а как бы прямо соответствовали непостижимым силам, коим были адресованы. Он не верил, что батюшка, говоря малопонятные слова, сам их понимает, а здесь, видно же было, и сами понимают, и, главное, понимают те, кто стоит рядом. И понимание это обязательно обернется делом.

На стройке же речь шла о вещах земных и понятных, хотя так же, как и в церкви, главной темой была жизнь предстоящая, а все сегодняшнее – лишь к ней предуготовление и приближение. Те, кто чувствовал себя на стройке хозяевами, все время говорили не о той жизни, что сейчас здесь, под носом, они жили ради какой-то другой, якобы известной им жизни, видели ее не только в стенах будущего завода и его продукции, но еще дальше, как бы смотрели туда, где жизнь соединяется во всех своих смыслах.

И люди эти обладали странной притягательностью.

Неотесанный деревенский парень, утратив под ногами привычную почву деревенского уклада, а вместе с ним и понимание своего места на земле, малый упорный, готовый тянуть из себя жилы, попросту не знал, в какую же сторону, так сказать, тянуть жилы, чтобы занять в этой пестрой и мало еще понятной жизни безбедное и устойчивое положение.

Завидной и желанной показалась ему жизнь инженерии, технического начальства, людей не похожих на все, что он успел повидать за свои шестнадцать деревенских лет.

На стройке, собственно, как и в деревне, жизнь на виду друг у друга.

Кукуев издали наблюдал обиход итээровцев, составлявших как бы особый клан.

В досаде они не чурались мужицкого матерного слова, но брань их не была бессмысленной, не восполняла нехватку иных слов и не была грязной. И споры их чаще перемежались смехом, крайне редко переходили в крик, хотя и такое случалось, но никогда – в драку. И от выпивки они не бегали, но во хмелю подтрунивали друг над другом, иногда по-ребячьи дурачились, становились многоречивы и словоохотливы, горячо спорили. Кукуев видел, как участливо они относились к тем, кто вдруг превышал свою норму в выпивке и без посторонней помощи обходиться не мог. И не было на памяти Кукуева случая, чтобы такая помощь не была оказана. И, удивившись однажды такой заботливости, услышал объяснение: «Интеллигенция!»

Впервые Кукуев почувствовал что-то похожее на тоскливую зависть, когда услышал их разговор и ничего не понял, хотя все слова были русские, а разговор вокруг какой-то странный, то ли над тобой смеются, то ли над собой.

Однажды под Кукуевым, возводившим опалубку под бетонную стенку, рухнули леса.

Сверзился он в груде столбов и досок с четырехсаженной высоты. Когда он с помощью товарищей выбрался из-под груды деревянных обломков, больше перепуганный, чем побитый, к месту злосчастья прибежал молодой прораб Белодубровцев, а следом начальник участка Зенцов.

– «Ломая крылья, теряя перья!» – приветствовал Зенцов извлеченного из-под досок и столбов Кукуева. Щетка усов и круглая кнопка носа делали лицо инженера похожим на мордочку белухи.

Кукуев не понял о каких «перьях» и «крыльях» зашла речь, и на всякий случай улыбнулся, сообразив, что уцелел.

– «Но не разбился, а рассмеялся!» – обернулся к Зенцову Белодубровцев, сам только что переживший немалый испуг, едва заслышал сухой, как раскаты близкого грома, хруст и треск крушащегося дерева.

Обрадованные счастливым исходом происшествия, инженеры отправили Кукуева в медчасть замазывать ссадины.

Кукуев сказал, что без топора не пойдет, поскольку инструмент у него свой, правленый. Пока мужики искали его топор с фасонисто изогнутым березовым топорищем, Кукуев услышал, как из мати в мать Зенцов отчитывал мастера, чей недогляд был налицо, и заметил при этом, что сами бранные слова относились к происшествию, к качеству работы, но не к личности мастера.

Его тянуло быть поближе к этим странным, особенным, неизвестного племени людям. Ему интересно было слышать их разговоры, и поэтому вовсе не случайно любознательный Кукуев оказался свидетелем объяснения главного инженера стройки Машкова с каким-то приехавшим большим начальником, как оказалось, генеральным проектировщиком. Машков был особой достопримечательностью, все знали, что прежде чем стать вторым лицом на стройке, он несколько лет проработал в Америке и даже немножко был похож на американца в своем пальто колоколом и толстой кепке с прямоугольным козырьком. Пока компания начальственных лиц ходила по недостроенным объектам, два «фордика» поджидали их на краю дороги.

Кукуев замер с топором в руках, когда неподалеку остановилось начальство, погруженное в вечный спор проектантов и строителей.

– Я, Валериан Сергеевич, не усматриваю целесообразности увеличения котлована в заявленных вами дополнительных объемах», – с барственной вежливостью произнес гость, как бы собственными глазами убедившись в давней своей правоте.

– А вы, Дмитрий Арсеньевич, не усмотрите целесообразности, даже если вам нивелир в задний проход вставить, – так же негромко, но жестко сказал опешившему гостю Машков и, не замечая вскинутых высоко бровей, продолжил, как ни в чем не бывало: – Прежде чем выйти на дополнительную цифру в двадцать пять тысяч кубов…

Дальше Кукуев ничего разобрать не мог, все двинулись за широко зашагавшим гостем. Как завороженный он пошел рядом, слушая непонятные слова, словно музыку.

Никто не обратил внимания, как в инженерной компании, шагавшей по стройплощадке, не замечая грязи, траншей, временных и постоянных коммуникаций, обходя немереной глубины лужи и невесть откуда возникшие горы освежеванной земли, оказался лобастый парень в утратившем цвет и форму треухе и поддевке, напоминавшей чуть ли не бабью кофту. Он шел, почти заглядывая в рот очередному говорящему, ничего не понимал, но ощущал себя почти на вершине, откуда можно было увидеть что-то самое главное. Они продолжали разговаривать так, будто сидели за столом совещания в управлении строительством.

– Мы за простую геометрию котлована, – рубил Машков. – Упрощает производство работ, сокращает сроки…

– И увеличивает объемы, а это… – попытался встрять гость.

– Арифметика сиречь наука числительная! Давайте считать. Что такое для нас лишних десять тысяч кубов? Ваши мелкоступенчатые откосы затрудняют экскавацию, вот где удорожание. Сроки увеличиваются, а это опять удорожание.

– Здесь цифры сопоставимые, пока то ж на то ж выходит…

– Пока! Смотрим вперед. Простая геометрия гарантирует откос от оползней, а ваша «лесенка» будет висеть дамокловым мечом над работающими в котловане. И вместо бетонных работ, вместо монтажа оборудования будем заниматься без конца водоотводами, временными дренажами, водопонизительными средствами… И, не дай бог, стенки поплывут! Что дали откосы в котловане Кулебра? Оползень в 300 тысяч кубов.

– Не надо нас пугать, Валериан Сергеевич, вы все-таки не Панамский канал строите, – холодно произнес гость.

– Хорошо. Есть оползни и поближе. Что дала Нижняя Свирь в тридцатом году? Два оползня. Полторы тысячи кубов в котлован верхней головы шлюза получили?..

– Боитесь оползней – проведите пригрузку откосов дренирующими материалами…

Кукуев завидовал этим людям, способным говорить веселыми словами о несчастных происшествиях. Он завидовал той свободе, которую давала Машкову его инженерная правота в разговоре с большим, судя по всему, начальником, приезда которого ждали, поскольку слухи об остановке строительства и консервации объектов из-за нарушения проекта расползались по стройке вместе с дымом костров.

Кукуев мучался своей немотой.

Вот такими, решительными в походке и жесте, четкими в слове, убежденными в правоте каждого своего решения в воображении Кукуева рисовались только военные командиры большого ранга, каковых видеть ему не случалось, и потому ему казалось, что Машкову очень бы пошла военная форма вместо широкого пальто, напоминавшего подрясник.

Воплощением целесообразности всем своим обличьем был начальник участка Зенцов, человек без возраста, ему с равным успехом можно было бы дать и сорок, и пятьдесят, и шестьдесят. Черная путейская куртка на вате зимой, вельветовая толстовка, перехваченная узким ремешком, летом, черные галифе, сшитые, похоже, из шинельного сукна, заправлены в высокие носки, прикрепленные французскими булавками к штанинам, солдатские ботинки и инженерная фуражка с красноармейской звездочкой вместо скрещенных молоточков над козырьком, с эстетической точки зрения наряд, скажем так, спорный, но зато полностью отвечающий самосознанию хозяина и пониманию своего предназначении в этом мире.

Кукуев был свидетелем и отчасти участником конфуза, ознаменовавшего вступление в должность совсем молоденького прораба, новоиспеченного выпускника Института гражданских инженеров.

Шла выемка грунта в котловане. Отсутствие техники возмещалось рабочим многолюдством. По откосам были выстроены дощатые террасы в семь ярусов. С яруса на ярус, и так до самого верха, рабочие лопатами перебрасывали грунт.

Увидев приближающуюся к его участку группу начальников во главе с главным инженером Машковым, которого и за версту можно было узнать по его американской кепке и пальто, юный прораб Белодубровцев что было сил закричал своим рабочим, ритмично махавшим лопатами:

– Товарищи работники! Нельзя ли поинтенсивнее!

– Чего? Чего? – раздалось с нижних ярусов.

– Нельзя ли поинтенсивнее! – еще громче закричал Белодубровцев, чувствуя, что его не понимают.

– Чего нельзя?.. Сивого зовет?.. Какого Сивого?.. Кто упал?

Падали с этих присыпанных землей дощатых полок не так уж и редко, особенно в дождь.

Шарканье лопат стало замирать, а Белодубровцев, раскинув руки в стороны, как дирижер, призывающий оркестр сыграть «тутти», продолжал кричать свое: «Поинтенсивнее!!!»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.