Самолёт разогнался и взлетел. Я сидел у иллюминатора и видел, как по освещенным фонарями уличного освещения спешили куда-то автомобили по улицам Ростова. Затем по контуру фонарей я определил, что это слева от меня остался освещенный фонарями и габаритными огнями портовых кранов Таганий Рог, мыс на котором и расположился город земляка Чехова.

Справа светились села и по контуру опять же таки я узнал свой родной посёлок. «До свиданья, родные! Ждите меня теперь через год.» – думал я и только сейчас я понял, что там, куда я в последнее время рвался, мне предстоит провести ещё целый год. И ностальгия с комом к горлу подступили, как прилив в бухту Усть-Двинска.

Одно плохо, что из-за заоблачных высот, на которых летел лайнер и темноты ночного неба за бортом, нельзя было рассмотреть все красоты моей огромной Родины, над которой мы пролетали, с юга на северо-запад, на North-West, так правильнее назвать румб, направление направления движения воздушного судна. Вот интересно, авиацию называют воздухоплаванием, самолёты – воздушные корабли. И судя по тому, что суда морские и речные появились на тысячи и тысячи лет раньше от авиации, то люди, впервые нашедшие в своей голове такие определяющие термины, связали тесно воздушную стихию с небом.

Мы давно набрали высоту и полёт, в отличие от морского путешествия, не сопровождался качкой или болтанкой. Пришло время ужина, так как время полёта предполагало питание в полёте, стюардесса вежливо предлагала красиво-сервированный набор продуктов на подносе.

Но ведь камбала не будет таковым, если не вспомнит, что под водой мне приходилось выпивать и под различные тосты, а в воздухе, когда ещё предоставится такая возможность. Я развязал свою авоську и подумав, достал канистру с водкой, хотя хотелось, конечно, коньячку. Но зачем починать бутылку? Я сделал два-три хороших глотка, до того пожелав хорошего полёта. Подзакусив немного. Порции были небольшие, но еда довольно вкусная.

Ну, а как же традиционный тост «За тех, кто в море!». Пришлось отвернуть крышечку и выпить по этому поводу. Когда ужин подходил к завершению, я подумал, а буду ли ещё когда настоль близок к Богу, ведь все говорят, что его резиденция на небе, кроме мифов о подземных царствах и пр. А Бог, как мы все знаем, любит троицу. А потому, что? Что-что, нужно третий тост поднимать.

Мой сосед, наверное, думал обо мне, что мне пища аэрофлота становится поперёк горла и я её постоянно пропиваю водичкой. Ага, час! И после опять набрасываюсь на еду, чтобы она снова стала поперёк горла, да? Не дождётесь, думал я, видя интерес моего соседа к тому, что делает этот морячок. Может дать и ему, тут всем хватит? Не, перебьётся, он какой-то «не советский», не свойский, может латыш. Хотя, при чём тут латыш? Ладно, Бог с ним, пусть смотрит, как моряки трапезничают.

Раз за бортом ночь и темень, а меня сон начинал морить и было тому объяснение – это сытный ужин, да ещё и не просто. Я плавно провалился в сон.

Мне приснился командир, качающий головой по привычке, когда кого-то отчитывал и из всего сказанного им, я запомнил только слова: «…ох и камбала же ты, ох и камбала!…» Затем, толи во сне, толи просто, как воспоминание о событиях, которые происходили совсем недавно там, на месте моей службы.

Мы сидим после отбоя на двух соседних кроватях, на выдвинутой на середину тумбочке стояла открытая посылка. Хочу пояснить, что все посылки, приходящие из дома, должны подвергаться проверке и санитарной в том числе. Хусин, сменивший в должности почтальона Вову Урсулова, которому надоело бегать на почту, он же уже «годок», носил с почты письма и, когда, пользуясь своей способностью кавказского человека, уговаривать и входить в доверие, почтальоны стали ему доверять, он начал таскать посылки без вскрытия на почте.

Таким образом мы попробовали чачу из Молдовы, присланной Дану в грелке, а сейчас Молдавану прислали приличный шмат сала, ещё что и семечки, которыми были засыпаны завернутые продукты, чтобы не было внутри посылки «болтанки». С ужина принесли с камбуза из хлеборезки булку хлеба, зная, что вечером будем наслаждаться, принимая с удовольствием домашнюю пищу.

И надо было тому случиться, что дневальный где-то прошляпил или отошёл от тумбочки и к нам в кубрик вошёл командир дивизиона, недавно сменивший комдива Камышана. Науменко был до этого не командиром действующей подводной лодки, как его предшественник, а служил в штабе Лиепайской ВМБ. Он был украинцем, во всем уставным штабником, с лицом, если бы вы увидели его, тем более тогда, когда он говорил, вы бы со мной согласились – это был двойник Луи де Фюнеса.

Он был всегда серьёзен, но при разговоре его интонация и мимика вызывала смех, сдержать который было очень трудно. За ним вбежал, уславший неладное дневальный и пытался представиться.

– Включите свет, – вместо выслушивания доклада, скомандовал проверяющий.

Пока всё это происходило, мы быстро начали распихивать содержимое посылки под матрацы. Убегать на свои места и тем более принимать вид спящих, втиснувшись одетыми под одеяла, было уже бесполезно. Он прекрасно видел сборище, даже при слабом дежурном освещении. Подбежал дежурный по команде и доложил ему.

– Вижу сам, что у вас тут бардак происходит. Почему личный состав после отбоя не спит? Как фамилия командира? Рекст?! Понятно.

Подойдя к нашим кроватям, где на одной и другой сидело человек 6—7, он, видимо догадавшись, что здесь что-то не так спросил:

– Что вы делаете тут в такое время? Пьёте? Меня командование поставило, чтобы я «калённым железом выжег в дивизионе пьянство и дезертирство», – заглянув под одну, потом под другую кровать, увидев ящик посылки, – ага! Посылка без проверки в санчасти, да? Что там? Пропавшее, запрещенное есть? А, ну-ка, доставай.

Глаза его загорелись, как у сыщика, который долго, долго что-то искал и вот, наконец-то, поиски увенчались успехом. Вытащили ящик и поставили на тумбочку.

– Так она наполовину пуста! Что там ещё было? Где вы спрятали? Выпивка?

– Нет, товарищ капитан 1-го ранга, там сигареты были, четыре блока, уже раздербанили все. Конфеты, их тоже расхватали, – взял я на себя смелость ответить комдиву неправдой, которую трудно или невозможно даже проверить, – вот сало осталось, оно домашнее, соломкой смолённое и солёное.

– Сало-о! Правда, соломой смолённое?

– Ну, конечно! Вася, подтверди. Из полтавской области прислали родители, домашнее, там знают толк салу.

Было заметно, как у комдива загорелись глаза и казалось, если он ещё откроет рот, чтобы что-то сказать, то побежит оттуда слюна – не остановишь.

– А, можно, это…, – капитан 1-го ранга, как бы потерял дар речи, показал жестами, вытянув вперёд растопыренную ладонь левой руки, ребром правой ладони сделал возвратно-поступательное движение, которое даже слепой бы понял по шуршанию ладони по холодным, из-за морозов на улице, пальцам другой руки.

– Вова, нож и газетку! – обратился я к Дану. Тот достал из тумбочки перочинный нож.

Не прицеливаясь и не жадничая, отхватил третью часть большого куска, который лежал сверху. Думаю, что в нём было не меньше, чем 700—800 грамм.

– Ой, зачем так много! – произнёс комдив, с улыбкой, которую до этого к него никто не видел.

Глаза его блестели. Он с трудом всунул завёрнутый в газету кусок сала в широкий карман шинели.

– А это что? Се-емечки-и?! Можно?!

Не дожидаясь, пока кто-то из нас даст на это «добро», да и кто мог бы отказать, изначально комдиву, проверяющему и теперь уже гостю нашего кубрика, запустив руку в сумку из хлопчатобумажной ткани, сшитой кисетом и перегрузив в свободный карман пару жменей семечек.

Комдив был счастлив, как ребёнок. Уходя от нас, остановился уже в дверях выхода в коридор, задумался и произнёс, обращаясь к дежурному по команде:

– Отбой! Всем спать. Посылочки нужно через санчасть проводить, проверять.

– Есть, проверять! – ответил дежурный.

Это видение-воспоминание растворилось, как туман под лучами солнца, и я ощутил на себе лучи восходящего солнца. И понял, что это здесь, на высоте рассвет, а на земле он ещё не скоро.

Самолёт сделал мягкую посадку. Аэропорт дружелюбно распахнул нам свои двери. Я думал, куда деть целый день, который ещё у меня считается, как отпуск и не знал, пока не столкнулся в зале ожидания со знакомым старшиной, моим одногодком по службе, только с соседней лодки, Лешей, фамилию я как-то его не помнил, да и не важно.

Он ждал свой рейс, улетал тоже в отпуск.

– А, ты, что? Уже отгулял?

– Отгулял, отгулял, как и не было 10 суток отпуска. Кстати, сегодня я ещё в отпуске.

– Так, я зачем тебе спешить? Проводишь меня, можно ещё по Риге пошататься.

– Да, если бы сегодня был выходной день, я бы знал куда и к кому поехать. Вот тогда бы, точно, сюрприз был бы моей девушке. А сегодня она уже на работу собирается. Ну, если хочешь, давай по сто грамм, твой отпуск отметим. У меня с собой есть.

– Ну, хорошо. Пойдём в кафе, посидим. У меня времени еще три часа до самолёта.

Зашли в кафе, взяли холодных закусок, присели за столик. Я налил из фляжки в стаканы по сто грамм. Выпили и закусили. Лёша расспрашивал, как там дома у меня.

– Знаешь и хорошо дома, но такая скукота взяла, что хотел ещё раньше сбежать на службу. А девушка у тебя есть дома? Ждёт? Ну, если у вас серьёзно, то скучно не будет. Она тебе не даст скучать. А я, как-то вот без оной остался, – подумав, добавил, – почти.

– Это как? Что значит, почти. Или есть, или нет, а причём тут, почти?

– Да потому, что девушка у меня для свиданий есть, она здесь, в Риге, а вот серьёзно это или нет, сам не знаю, пока.

– Главное, чтобы тебе с ней хорошо было, и служба в тягость не будет.

– Ты прав, братишка! Я того же мнения.

– Служивые, можно к вам? – обратился мужчина лет 35—37, желая составить компанию

– Да, пожалуйста! Мы больше никого не ждём, присаживайтесь.

– Можно на ты, братишка, – обратился он ко мне, – меня Николаем зовут, я тоже на Северном флоте на тральщике служил, чуть ли не 20 лет назад. Не будете против, я угощу вас? Что предпочитаете? Нет, я сам знаю, коньячка. Сейчас я приду.

Наш новый знакомый пошёл в буфет. «Вот мы и приплыли» – подумал я, хотя времени навалом, почему бы и не посидеть.

Николай принес бутылку коньяку. И придвинув все три стакана к себе, начал наливать, ничуть не меньше, чем по сто грамм.

– Так, а вы не признались ещё, кто и где служите.

– Саня, моторист, на лодке «букахе» 611 проекта служу два года. Из отпуска еду.

– Лёша, трюмный с лодки 613 проекта. В Риге мы служим, в Усть-Двинске.

– А я в БЧ-2, артиллеристом служил. В Оленьей губе, слышали такую?

Мы кивнули. Кто-то, кажется, из наших ещё из учебки туда направлялся. Но связей же нет. Я даже связь с Саней одесситом потерял. Дураки, могли же дать друг другу домашние адреса и через родителей потом связаться уже с новых мест службы.

После второго разлива бутылка закончилась. Николай летел куда-то во Владимировскую область, вернее летел в Москву, а потом ему на других видах транспорта добираться куда-то, где мать осталась одна.

– А я работаю в Рижском пароходстве. После службы предложили, я не отказался. У нас дома, в глуши делать нечего. Тут женился, дети. А мать не хочет ко мне, говорит, похоронишь меня на родной земле рядом с мужем, отцом моим, значит. Вот такие-то дела.

– Николай, теперь моя очередь угощать. Я достал практически такую же бутылку коньяка и разлил.

Выпили. Николай начал «отъезжать». От нас перебрался на скамью зала ожидания и придремал. Мы посидели немного, по чуть-чуть выпили. Лёха засобирался на рейс. Как время летит. Я проводил Лёшку. Проходя по залу ожидания, увидел спящего Николая. Вспомнил, что по радио объявляли посадку на Москву.

Долго теребил братишку, пока тот не открыл глаза.

– Что случилось? – спросил он у меня испуганными глазами.

– Во сколько у тебя рейс?

– В 11—45, кажется.

Я глянул на часы, висевшие у входа, они показывали 12—10 минут.

– Всё, брат, считай, что ты уже в полёте. Пойдём сдавать билеты. Скажешь опоздал или чё там ещё.

– Пойдём.

Мне было очень хорошо на «старые дрожжи», после водки и коньяка с утра, а моему новому знакомому ещё «лучше». Видимо, он до нас дома хорошо «на грудь» принял или с кем-то прощался.

С трудом ему вернули неполную сумму за пропавшие билеты, мы взяли ему билеты на другой рейс.

– Я поеду, а ты смотри снова не проспи, – попросил я Николая, – лучше найди попутчика, поспрашивай, чтобы, если чё, он тебя разбудил. А я поеду в часть. Будь здоров, братишка.

– Будь! – ответил мне тот.

Я вышел на площадку перед аэровокзалом, где парковались автобусы, нашёл свободную скамью и присел. Посмотрел на авоську. Некрасиво, как-то. Достал недопитую бутылку коньяку, открыл её:

– За вас, братишки! Чтобы вы счастливо долетели.

И пригубил столько, сколько душа желала. Но в бутылке ещё немного оставалось. Нет, решил, больше не буду, уже «до чёртиков» набрался. Открыл канистру и слил оставшийся коньяк в неё. Пустую бутылку опустил в урну, что рядом со скамьёй. Вот теперь порядок.

Нужно было сесть на нужный маршрут, известных мне номеров здесь не было. Я расспросил у тех, кто ожидал, как и я автобуса и мне удалось узнать, каким номером я доеду, но не до части, а до конечной, которая располагается в непосредственной близости к мосту через реку Булльупе, разделяющая посёлок Болдарая от Усть-Двинска. Усть-Двинск был закрытой территорией и потому не все автобусы шли через мост, где даже знак был установлен с надписью «Стой! Запретная зона». Как нам говорили, этот запрещающий знак был поводом для задержания подозреваемых в шпионаже зарубежных или завербованных для работы на чужую разведку граждан.

Я вошёл в душный автобус и, из-за того, что на остановке собралось к этому времени много пассажиров, больше из-за вежливости, я стоял, держась за поручень и обильно обливался потом. В шерстяной голландке было очень жарко. Меня развозило и развозило от выпитого и жары.

С облегчением вышел на воздух справа от моста. Стерев пот со лба, надвинул беску на затылок, собрался подниматься на мост. Но, не тут-то было. Я даже и подумать не мог, что опасность меня будет подстерегать не при переходе через КПП части, а уже здесь из-за того, что в 100 метрах отсюда была расположена комендатура, видимо по тем же соображениям границы «запретной зоны» о которой я сказал выше.

Меня окликнул начальник патруля, прапорщик, в морской форме, заметив изначально мои, уж очень широкие брюки клёш со вставными клиньями и бескозырку, одетую не по правилам ношения одежды, во вторую очередь:

– Матрос, подойдите сюда.

Я поправил бескозырку и направился к патрулю, находящемся от меня в пяти шагах. И как я их сразу не заметил?

– Старшина первой статьи Иващенко. Прибыл из отпуску. Следую в расположение части, – представился я, немного сбиваясь.

Но прапорщика смутила не это даже, а то, что я приставил руку к бескозырке, а в руке на большом пальце, как на крючке висела авоська с канистрой.

– Это что такое? – спросил начальник патруля.

– Что? – не понимал я, пока не опустил руку и авоська с фляжкой не выскользнула из рук к ногам.

– Что это, старшина?

– Вода! – уверенно, насколько можно было ответил я.

– Разрешите, – попросил прапорщик, протягивая руку за поднятой мной фляжкой.

Я молча передал ему то, что он просил. А тот, медленно открутил и так же медленно, боясь, как кипятка из чайника или того, что из фляжки, как из лампы вылетит Джим. Вдохнув запах из нагретой тары, которую даже немного раздуло от нагрева, скривился, как девушка, которая хочет произвести на молодого человека впечатление совсем скромной, непьющей, невинной, как утренняя роса девушки.

Небось «шило» глушит и не кривится, а тут…, – подумал я.

– Пройдёмте с нами! – приказал начальник патруля.

И меня повели в комендатуру. А оставалось-то всего, максимум, пятьсот метров и я в расположении части. Не судьба. Опять, не судьба. Но обидно же, правда?! «Почему автобус не поехал через мост?» – не выходило у меня из тупо соображающей головы.

Глава III. Суд, да дело

В комендатуре у меня взял показания дежурный по комендатуре капитан. Составил опись изъятых вещей, а я по наивности и от того, что в голове висел изрядный туман, даже прочесть не удосужился, всё ли правильно записано.

У меня забрали ремень и шнурки. После этого капитан приказал конвоиру сопроводить меня в камеру.

Эта камера совершенно не была похожа на те, которые мне довелось видеть на «губе». Она была размером, примерно, 2,5—3 на 3 метра и большую часть её, по всей ширине и метра на два в длину, от стены, противоположной входной двери, были сбиты нары из сплошных и крашенных досок на высоте около полуметра от бетонного пола. Высоко, в той же, расположенной напротив входа стене, было сделано небольшое оконце с решеткой.

Меня разморило, кроме меня тут никого не было, и я решил, что лучшего, чем просто попробовать поспать, сейчас придумать невозможно. Я лег вдоль досок на бок, слегка поджав ноги и вскорости провалился в глубокий сон.

Проснулся я от того, что загремел засов и машинально, привстал и просунулся к краю нар, сел. Включился свет над дверью и ко мне вошёл мой старшина команды. Я поднялся и смотрел на него, в ожидании, что он скажет. Я перед мичманом Самариным казался гномом. Он был высоким плечистым человеком, с волевым лицом и большими цепкими ладонями, по которым уже можно было говорить о физической силе и хваткости рук, а сложи их в кулаки, вид был бы ещё внушительнее.

Что касается его голоса, то он вообще не вязался с внешними данными Валерия Николаевича. Голос был тихий и он голоса никогда не повышал, не то, чтобы услышать, как от других «сундуков» бранные слова и среди них, для связки, даже литературные. Я его уважал и мне было вдвойне неудобно, что именно ему пришлось забирать меня из комендатуры.

Он, несколько секунд постоял напротив меня молча, чуть покачав головой, а потом произнёс:

– Собирайся! Пошли в часть.

Мичман вышел. За дверью я увидел конвоира. Я пошёл вслед за мичманом, который направился к уже другому, сменившему незадолго до этого дежурному по комендатуре. На столе стоял мой портфель с продуктами, лежали шнурки и ремень.

– Забирай вещи. Проверь, деньги что у тебя там было ещё.

Я зашнуровал ботинки, вдел под лямки брюк ремень, одел бескозырку. Открыл портфель, там, как бы всё почти на месте. Авоськи и канистры не было.

– Тут нет моей канистры. У меня в авоське была канистра.

– Какая ещё канистра? – удивлённо произнёс «старлей», – вот опись изъятых вещей, деньги в рублях и копейки, вот содержимое портфеля, а никакой канистры у тебя не было.

– Как? – удивился я.

Старший лейтенант протянул, подписанный мной лист бумаги, где в перечне, действительно не было упоминания ни об авоське, ни о канистре, ни о содержимом её, тем более. Я всё понял, но не в моём положении поднимать бучу. Можно было прям здесь суток пять «губы» схлопотать.

Мичман пытался выяснить, о какой канистре речь идёт. Но я поспешил отшутиться:

– Да, приснилось что-то мне, видимо от твердого ложе.

Только теперь Самарин заулыбался. А мне было не до улыбок. Башка разваливалась от коньяка, дураки его пьют. А может и от водки или просто от количества спиртного выпитого за последние более чем сутки, а ещё, какой ты не крутой герой, но попал опять в передрягу и осознание этого начинало «точить» мой трезвеющий разум.

– Всё? – спросил старлей, – надеюсь, что больше не увидимся, – подумав, добавил, – при таких вот обстоятельствах.

– Надеюсь! – ответил тихо я, вспомнив поговорку: «От тюрьмы и от сумы не зарекайся».

Мы вышли из комендатуры, за рекой в стороне залива был багровый закат. Солнце уже село, а зарево затянуло небо до самого горизонта. Идти было недолго, мы поднялись на мост, откуда вид на залив был ещё красочней. Прошли через КПП и свернув налево, мимо химического полигона с подвалом для «окуривания», при имитации химического заражения, учебного корпуса, где обучались иностранные подводники и вот уже наша казарма.

Как ноги не хотели подниматься по трапу на второй этаж. Хотелось упасть вот здесь, у входа, в курилке на скамью и просидеть всю ночь до окоченения, так было неудобно перед парнями, которые, в первую очередь ждали даже не меня, а то, что я обещал им привезти в качестве презента.

– Тебя, что занести, – спросил Самарин, – пошли, пошли.

Он подтолкнул меня легонько так, что я чуть не ушёл в пике и еле успел ухватиться за дверную ручку, а в противном случае, дверь пришлось бы открывать головой и в другую сторону, внутрь.

«Сарафанное радио» сработано на высшем уровне. Когда я вошёл в кубрик, по выражению лиц было уже понятно, что о том, что случилось, знают даже ленивые, которым ничего не интересно. Товарищи, окружили меня и сочувствовали от души тому, в чём я, по большому счёту был виноват. Даже клёш на моих брюках в 35 сантиметров не мог бы вызвать тот резонанс, как признаки нахождения в состоянии опьянения и, ещё хорошо, что водка, которую я вез в часть не фигурировала в протоколах.

А с другой стороны, вот эти голодные взгляды, взявших меня в окружение молодцов, они не столько пирожков ждали и того же сала, сколько того, что по ясной причине не фигурировало в протоколах. Всё очень просто, как дважды два. Видимо, принимавший меня в комендатуре капитан, сейчас сидит дома в пижаме, смотрит по телевизору футбол и периодически, сказав жене, что пива для просмотра футбола купил, попивает водочку, предназначенную вот этим голодным от этого матросам и старшинам.

– А ты, что не догадался водку в грелку и в портфель сунуть, а продукты можно было бы и авоське нести, все так носят и ничего.

– Знал бы, где упаду, Хус, я бы соломки подстелил. А по большому счёту, мне нужно весь жизненный путь соломой застелить. Так как падать часто приходится, а так, упал, но без шишек и синяков.

– Ладно, дайте страдальцу поспать по-человечески часа полтора, а после отбоя поднимем и поговорим. Щас на камбуз кого-нибудь из «карасей» пошлю, пусть чаю принесут к пирожкам. Нужно же будет их «приговорить», пока ещё грызутся, – подытожил допрос, который пытались надо мной учинить, Вова Урсулов.

Я прилёг на свою койку, которая отдыхала полмесяца от меня, но уснуть, конечно, не мог. Мысли о том, что теперь ожидать начинали беспокоить меня. Но, с другой стороны, дело сделано и какая разница, что будет? «Дальше Кушки не пошлют», вспомнил я такую поговорку и то, что там должно быть ещё несёт службу сын бабульки, которому я, проживая на квартире в Зернограде, подписывал посылки, собранные заботливыми материнскими руками. Да и в космос за это не сошлют, а вот «губы», видимо, не миновать. Хотя я и так сколько её обходил. Пора узнать её изнутри, а не в карауле.

По привычке, после отбоя, когда движения в кубрике практически затихли и не спали только те, кому это разрешалось, мы приступили к трапезе. Правда на этот раз она была не веселая, для меня, как минимум. Да я-то и кушать не хотел, чая, хоть и не горячего уже попил с удовольствием, хотя, какой это чай, с камбуза – тёплая водичка.

Рассказывал я нехотя о том, как дома и все ответы сводились к одному – «дома и солома едома». Я больше рассказывал о том, какая дома весна, чудесный цветущий май на юге от балтийской весны, конечно, выгодно отличается. Я постоянно пытался перевести разговор на тему, а «как тут служба?», но у меня это плохо получалось.

И, так как врать я до сих пор не научился, да и не научусь уже никогда, не хочу просто врать и не буду, то пришлось, хоть и отнекивался изначально, признаться, что на отношениях, а вернее, на переписке с девушкой, которой я писал длинные письма, «поставлен крест» и я свободен, как буревестник, вспомнил я песню Максима Горького. И почему она песней называется, скорее стон, крик призыва, буйства души. Видимо потому и вспомнил, что в его положении скоро должен оказаться уже я. Когда это произойдёт, завтра, послезавтра – не знаю.

В курилке подошёл Хусин и по-дружески спросил:

– Сань, может в сундучок «нырнём», да поправишь своё здоровье? На тебя смотреть даже жалко.

– Брат, жалко, не смотри. Не нужно ничего, это лишнее. Я должен это всё прочувствовать и пережить, иначе, если этого во мне происходить не будет – я пропаду, просто, как личность пропаду. Понимаешь, брат?

– А, что теперь казнить себя?

– Нет, просто нужно побыть самому с собой, подумать, «с какой ноги начинать шагать дальше». Для как такового стимула служить, в плане рьяно, примерно, как бы зарабатывая поощрение, чтобы доказать всем, что я не хуже, а в чём-то и лучше других, уже нет смысла. Думаю, выбрать среднее, служить честно – это однозначно, иначе я не умею, не имею никакого права и не только из-за данной присяги. Я, просто, не могу пакостить кому-то и за что-то, а делая себе неприятно, тем самым наказываю только себя, другие же от этого не страдают – вот, что важно, – говорил вслух, думая, что отвечаю своему внутреннему голосу и меня никто не слышит.

<1 2 3 4 5...10 >

На страницу:

Перейти

3 из 10