Камбала. Роман в двух книгах. Книга вторая

– Ну известно, что, вино, конечно. Хотя, справедливости ради, поговорка звучит изначально так: первая стадия – водка, селёдка, молодка; вторая стадия – кино, вино, домино. Есть ещё третья стадия, но мне до неё ещё жить-жить, хоть бы дожить – это старость.

Стоять как-то перед подъездом было неудобно. Я присел на ту же скамью и предложил подружке.

– Наташа, ты уже взрослая девушка, не то, что была когда-то в той моей, «студенческой жизни», когда была ещё «Крохой».

– Я и сейчас для тебя Кроха. А, что ты так загадочно говоришь? Что-то случилось?

– Я думал, что от тебя услышу, что случилось.

– А, это ты о письме, что Танька тебе написала, она мне потом призналась. А ты почему до сих пор ничего об этом не спрашивал?

– Зачем? Разве в этом есть необходимость? Думал, что ты созреешь и сама всё расскажешь. Нет?

– Да рассказывать нечего особо. Ну, ты служишь, а я, что должна, как монашка сидеть дома, ни в кино, ни на танцы?

– Но, как я понимаю, всё намного сложнее, а ты всё минимизируешь. Да всё в жизни может быть. Ты даже особо и не обещала меня ждать. Да и что нас может связывать? Свидания, поцелуи, так можно ежедневно нового партнёра для таких дел менять. Ты мне не жена, а я для тебя не муж. Нас узы не связывают.

Я заметил, что Натаха не смотрит мне глаза, отворачивает взгляд, а это уже о многом говорит.

– Пока не забыл. Держи!

Я достал из портфеля набор духов и одеколона из Риги.

– Спасибо! – сказала Наташа, повернувшись ко мне и радуясь больше, как я понял даже не подарку, а тому, что я переменил тему разговора. От изначальной темы её коробило и я это видел.

– Будешь на танцах отличаться от подруг. Кто попроще пользуются «Красной Москвой», а кто покруче – CHANEL. А тебя будут ароматы, которыми пользуются латышские красотки и не только.

– А ты нашёл там себе латышскую красотку?

– Моя самая любимая красотка – это «букашка», но не та, что по лепесткам ромашки ползает, а та, что бороздит балтийские воды. Мы так вопросами на вопросы далеко можем зайти. У тебя сколько есть свободного времени, если есть вообще.

– Ну мне нужно к обеду на рынок съездить, мама просила, потом ещё с Алёнкой, сестрой, помнишь её? С Алёнкой нужно кое-куда. Представляешь, девятый класс заканчивает в этом году. Хочет в мой техникум поступать, а я отговариваю, говорю: «Зачем тебе сельское хозяйство и переработка зерна»? Сейчас другие профессии популярны, есть более перспективные, а она учится хорошо, не то, что я.

– Вот и поговорили. Получается, что для меня у тебя времени нет? Сейчас уже 10 часов, пока маникюр, педикюр и время «ёк!».

– Я сейчас переоденусь и провожу тебя.

Я кивнул головой, но всё было понятно, только слова «провожу тебя» обо всём сказали. Но зато честно и вот она та точка над «и», она звучит, казалось, и неплохо – «провожу тебя», а понимать нужно, как «пошёл ты…». Вот и разобрались, любовь моя несостоявшаяся. А, что была, я в этом и не сомневался. Просто она сделала всё, чтобы чувства медленно и уверенно затухали. Претензий никаких я предъявлять не могу – это несправедливо, а обидно было, обида «жабой душила» в грудине.

Наташа вышла в лёгком цветастом платье и босоножках на платформе, отчего казалась чуть выше. Причёски, которая мне безумно нравилась, с длинными прямыми волосами, не было, а вместо неё, подрезанные по плечи волосы и чёлка спереди, волосы накручены на бигуди. Да и в другом она изменилась, сильно изменилась, она из девочки, девушки превратилась в женщину. Именно я ощущал перед собой не ту Наталку-полтавку и не Наталку-молдаванку, как я любил в шутку её называть, а молодую женщину, хотя не хотелось так называть, девушка ей подходило бы, конечно, но погрубевший голос и другие внешние и внутренние признаки говорили об обратном.

Это была другая, просто похожая на мою Натаху, совершенно другая девушка, которую я совсем не знал, да и узнавать, скорее всего мне не придётся, у неё есть тот, кто это, возможно давно уже всё познал и читал её, Наташу, как книгу и ей, бесспорно, это нравилось. Всё это было осязаемо, не платонически, как у нас, чувственно и боль, и ласка были телесные, были понятны душе и были постоянно. Уверен почти, что вчерашний субботний вечер, а скорее всего и ночь напролёт они провели вместе, как и предыдущие вечера.

А, что ты хотел, морячок? Это правда жизни. Жены декабристов – патриотично, красиво для сюжета кино, но для жизненного сюжета в наше время – это лицемерии и в лучшем случае, удерживание отношений «про запас».

Я вспомнил, как мы гуляли по Новочеркасску, как катались часами на трамвае, как гадали у слепого шарманщика, где попугай вытаскивал нам счастливые билеты. Видимо и это была фальшь, а действительность, вот она, не завуалированная, без прикрас. И когда машинально, по старой привычке взял Наташу за руку, она каким-то приёмом, иначе не назову, высвободила её и сложила руки на груди. Мы так и шли по тротуару в сторону автовокзала, откуда два часа назад я шёл ещё с надеждой на то, что ошибался, что всё не так и чувства вновь получат импульс. Но, не судьба.

На автовокзале, пришлось ждать минут пятнадцать до автобуса, хотя я мог уезжать тогда, когда захочу, но какой смысл оставаться. Я предложил Натахе прогуляться к роще, что была сразу за территорией автовокзала. Но она категорически отказалась, предложив консервативный вариант: «Давай тут присядем».

Тут – это среди снующих туда-сюда пассажиров. А я-то всего-навсего хотел её поцеловать на прощанье, без свидетелей и без упрёков со стороны свидетелей за безнравственность. Если и это уже для меня «табу», то зачем ещё полмесяца назад в письме, что я получил в конце было: «…Целую. Люблю. Твоя Кроха.»

Не моя ты, Наташа, никогда не была, скорее всего и уже никогда не будешь. Сначала ты была ещё ребёнком и играла в любовь, потом было интересно, а чем всё это закончится, а потом…

– Хотел тебе форму показать, вез для этого. А зачем? У тебя есть мои письма и фото. Хочешь храни, хочешь сожги. Твои фото я сохраню все. А вот письма не стану. Видимо, даже, когда ты писала, называя моё имя, то думала о другом. Возьми, Наташа, я знал, что они мне больше не понадобятся. Это то прошлое, которое мне никогда не забыть, но не хочу, чтобы оно мне рвало душу.

Я достал упакованный пакетик писем, которые я привёз домой и в последний момент при сборах решил, что они мне больше не нужны. Наташка взяла свёрток дрожащей рукой, только спросив:

– Зачем?

– Так будет лучше, для нас обоих.

Автобус стоял у посадочной платформы, пассажиры занимали места в салоне. Мне были тяжелы эти мгновения расставания, и я сейчас хотел больше всего, чтобы закрыть глаза, а когда открыл, всё было по-другому, был бы я дома, а ещё лучше на службе, в Риге. Странное желание, не прошло и половина отпуска, а мне захотелось назад на службу. Я там принесу пользу, я там кому-то нужен. Здесь я не хочу больше оставаться.

– Наташа, будь счастлива!

Я наклонился, чтобы поцеловать её в губы, но она увернулась в очередной раз. Так и так. Поцеловав даже не лоб, а в висок, прикрытый пахнущими парфюмерией волосами, я повернулся и пошел в автобус, не оборачиваясь. Когда сел на своё место и выглянул между зашторенными шторками окно, увидел неподвижную фигуру той, которую я безумно любил три года, из-за того, что хотелось чаще быть вместе и страданий, пропуская занятия и в конце бросил институт, но это моя ошибка, а может быть и судьба и последний год, когда я уже начал понимать, даже без письма Татьяны, что все планы утопические.

И вот сегодня я просто в этом убедился. Натаха стояла неподвижно и смотрела в след отходящего от платформы автобуса, руками прижимая к груди то, что она назвала любовью, свои письма за два года. Их было в разы меньше, чем тех, которые были отправлены в её адрес и конверты были более пухлые. Но это было в той жизни, в жизни, когда я был наивен и верил словам и, изначально, душевным поцелуям девушки моей из моей юности.

Юность закончилась давно, а я как-то зазевался и задержался в ней ровно на два года, на два года, когда мне было тяжело и хотелось, чтобы был кто-то, кто ждёт и думает обо мне, хоть иногда. Всё это история. Я стал другим. Смогу ли я полюбить такой же чистой любовью, время покажет. Но я знаю, что обо мне кто-то, возможно и сейчас думает и мне приятно её компания, её внимание, её искренние поцелуи, в конце концов.

«Ох и камбала!» – скажет мой читатель. Каков есть.

Завтра поеду в родное село. Уж кто-кто, а Саня Ганшин мне будет рад. Я слышал, что он отслужил всего один год и его комиссовали. Но он был и тому рад, что раз служил, его никто дебильным не назовёт, как обычно относились к тем, кто не служил вообще. Всё, решено. А там, может быть, ещё кого встречу. Два года прошло, много воды утекло в моей речке Каменка, что в ста метрах от родной хаты. Я отвалился на спинку сиденья автобуса. И, как не странно, на душе становилось все спокойнее и спокойнее, и я, задремав, провалился в «нирвану».

Глава II. Я пью до дна «За тех, кто в море!»

***

У человека в разные жизненные периоды происходит переоценка жизни в целом; жизненных позиций, амбиций, взглядов, убеждений и переоценка тех действий, поступков и даже мыслей и суждений по различным жизненным аспектам, в частности. Что-то остаётся на всю жизнь непоколебимым устоем, фундаментом, на котором базируются и строятся все отношения, что является критериями и эталонами оценки того или иного события, факта, всего того, что окружает нас и происходит во круг нас и даже внутри нас.

Я приехал из Новочеркасска с твердым убеждением того, по поводу чего у меня изначально было совершенно иное мнение, потом оно поколебалось и вот сейчас я готов был кричать на весь мир: «Все бабы – бляди, а мир – сплошной кабак!» На долго ли это утверждение станет у меня главенствующим, я не знаю. И если раньше я в отношениях считал основополагающую и главенствующую духовную составляющую, чистоту чувств, а не физическое наслаждение, ради просто прихоти и животной потребности, то сейчас твёрдо решил, что нельзя открывать душу полностью, её могут загадить, наследить, заплевать. Я понял, что сердце ранимо, сильно ранимо и пускать в сердце сразу и без раздумий кого-то, было бы не благоразумно.

Бесспорно, это мной руководил в данный момент разум. Он взял на себя функцию старшего и ответственного из-за того, что душа болела, сердце ныло и требовать от них разумных принятий решений было бы ошибочным. Я должен какое-то время в отношениях с девушками руководствоваться, в первую очередь разумом потому, что знал какой я влюбчивый и теперь знаю, чем это может закончиться.

Конечно, я психически уравновешенный молодой человек, и, конечно, уже давно не юноша. Просто, я потерял ориентир, я затормозился как-то на возрасте, когда мне вот-вот должно исполниться 20 лет. И уже скоро 22, как, когда, так и молодость пролетит, не замечу. Во мне звучат «слова не мальчика, но мужа».

Бесспорно, в чём-то я затормозился в развитии и остался прежним, но во многом стал взрослым, более закалённым, возмужавшим молодым человеком. Сказать, что я стал более мудрым нельзя, а-то, что стал менее глупым – можно. Скажу больше, в некоторых вещах человек остаётся пацаном даже в свои старческие 70 лет. И с этим ничего не поделаешь. А другой раз смотришь на парнишку 5—6 летнего и диву даешься, откуда у него столько, не свойственной такому возрасту, мудрости.

Я даже стал понимать мужчин, которые проживают всю жизнь холостяками. И не обязательно, что они совершенно игнорируют женщин, нет, конечно, но не хотят себя обременять серьёзными отношениями, будучи наученными горьким опытом. Справедливости ради хочу сказать, что с такими же убеждениями встречаются и женщины, а, возможно, что их ещё больше, чем мужчин, свободный и независимых. Кто считал эту статистику?

А ведь и правда, это замечательно, быть свободным и независимым. Хоть я по-прежнему остаюсь противником беспорядочных половых связей, ради похоти, но отношения, которые можно отнести между дружбой мужчины и женщины и откровенной легкой влюблённостью с флиртом, оказанием явного неравнодушия к своей избраннице для душевного отдыха, без обязательств и сцен ревности, в случае чего – это же замечательно.

Но это всё на данном жизненном этапе. А завтра, возможно, так пронзит меня стрела Амура, что я и минуты прожить, чтобы не думать о ней не смогу. Но это будет завтра, если будет. Вот, к примеру, мой брат Витя, встречается то с одной, то с другой, но у него как-то это все без соплей и страданий происходит или он просто умеет скрывать хорошо, что даже родной брат-двойня не может определить, есть ли у него душевные переживания по поводу прекращения отношений с той или иной девушкой или нет.

В чём же истина! Может быть в вине? In vino veritas – это звучит на латыни. Что другое, а это у нас не заржавеет. Столько вина перепито, мама не горюй. Что-то меня повело не туда. Приеду домой, ничего не буду предпринимать, пусть страсти улягутся, а потом и решу не на горячую голову, какие действия предпринимать. Или вообще ничего не предпринимать.

Но просто жить – это так неинтересно. Какой смысл в такой жизни. У меня уже «ломка» от этих переосмыслений реалий происходит. Как бы не тяжело было начинать новую жизнь, а это делать надо.

Приехав домой, я ощутил какую-то легкость на душе. Вопрос, не дававший мне покоя, был разрешён. Не скажу, что я был счастлив от этого, конечно же, нет. Но любая неопределённость тяготит сильнее, чем самая горькая правда. Оставалась определённая обида за, как говорят «бесцельно прожитые годы», годы мечтаний, строительства планов и надежд.

И теперь я могу оправдать какие-то свои поступки, совершенные по отношению Наташи, не как предательство, а как предвидение совершенного и той «развязки», которая без особых объяснений, слёз и обвинений, закончилась так, как закончилась. Собственно говоря, у меня просто открылись глаза на ситуацию. Я воспринимал отношения, так серьёзно, как девица, начитавшаяся любовных романов, где герои ждали преданно своих избранников по много лет и в конце концов были за это вознаграждены счастливым исходом с кольцами, цветами и венчанием в церкви. А Наташа, наоборот, по-девичьи, наивно, несерьезно, а с годами даже прагматично и расчётливо поступила. Бог с ней. Не буду обсуждать, это её жизнь и по большому счёту она мне ничем не обязана.

Всё верно, это так и должно было закончиться. Я был слишком наивен, хоть и слыл когда-то профи в любовных идиллиях, на самом деле, давно потерял навыки. Да и откуда им взяться, если в лучшем случае, я видел девушек через почти четырёхметровый забор или окно казармы со второго этажа на расстоянии около ста метров.

Кто-то мне поправит память: «А, как же Ирина, а?» Да не забыл я, «этот лучик солнца в тёмном царстве» и благодарен ей за это.

«Ну, ты и жук!» – слышу опять упрёк. Нет, уважаемый, не жук я – камбала! Можешь меня называть и так, как одну из особей членистоногих. Можете называть подводным жителем морей и океанов – тоже верно. Видимо, это судьба быть подводником человеку, по гороскопу являющегося Раком, о по натуре – Камбалой.

***

Домой я попал ближе к 17 часам. Бабулечка накормила меня супом с клецками, она умела его замечательно готовить. Я с удовольствием съел полный супник и попросил добавки, тем самым доставил бабушке удовольствие, значит её стряпня ещё чего-то стоит.

Ближе к шести вечера появился брат Виктор с работы, как всегда шумно и эмоционально что-то шумел во дворе и кухне, а потом зашел в зал, где я прилег отдохнуть после дороги на диване. Стал на пороге, пытаясь понять, я сплю и правда или притворяюсь, чтобы меня не «кантовали».

– Так, вижу, что не спишь. Короче, вечером идём к брату Лёхе, он обижается, что никак не порадуешь его и крестника своим визитом. Чё, забыл совсем? Эти Наташки тебе голову замутили, да?

– Да, нет уже больше никаких Наташек. Всё, трендец! А ты прав, хоть и устал сегодня, но придётся идти. Я завтра собирался в Марьевку ехать, родню проведаю и может кого из наших встречу.

– Никого ты там не встретишь, все разъехались, разбежались, как крысы, кто в Курган, но больше в город, в Таганроге на заводах работают, там больше платят. Вот я за день столько мешков перетаскаю, что в Таганроге бы платили 400—500 рублей за такую работу, а мне еле-еле две сотни «натягивают». Все бегут, никто бесплатно работать не хочет.

– Ну, не встречу, значит, не встречу, прогуляюсь, зато заодно по местам нашего детства. Ладно, уговорил. На сколько идём? На восемь? А я наелся вот недавно, какие там угощения могут быть через два часа после бабушкиных клёцек?

Брат гостеприимно встретил нас в кухне нового дома. Крестник насторожился, увидев меня. Дядю Витю он знал хорошо, тот баловал племяша игрушками и другими подарками. Он прятался в соседней комнате и из-за штор виднелся лишь его любопытный глаз.

– Крестник иди ко мне. У меня для тебя что-то есть.

Я достал из сшитой мамой оригинального пошива сумочки новенький и отглаженный гюйс. Я его сам разгладил, потому что кто не знает, не сделает правильные стрелки, а это важно. Только отец смог уговорить своего маленького сынишку подойти к столу. Он смотрел на меня насторожено, пока я вязал ему на шее гюйс.

– Настоящий мореман! – произнёс дядя Витя.

– А это тебе, брат, – я вынул майку из той же сумки и подарил старшему брату.

– А я на каждый праздник выпивала за тебя с тостом «За тех, кто в море!» – сказала невестка.

– Это я теперь, получается, что должен остался?

– Догадливый, – улыбнулась невестка.

– Соловья баснями не кормят, – перевёл разговор старший брат и потянулся к красивой бутылке, и я сразу понял, что содержимое с этикеткой не имело ничего общего, – давайте, братаны, выпьем и закусим, «что Бог послал».

– Что ты за рюмку подводнику поставила? – обратился брат к жене, – давай нормальную тару, вон из тех фужеров, что нам на «входины» кумовья подарили. Ну, вот. Сейчас проверим, какой ты подводник. Говорят, вам там в море вино давали? Правда?

– Правда, брат! Только сухое и не такими «львиными» дозами, как ты насыпал.

– Это домашнего производства, настоянная на травке и немного дубовой коры – коньяк, короче. Понравится, ручаюсь.

Мы до этого, да и после вот так втроём, три брата никогда не собирались. В больших компаниях было и не раз, а так больше никогда. Я долго отговаривался, мог, почему так несправедливо, себе рюмочки и то, я знаю, что Витя обычно больше одной рюмки не выпивал никогда. И сегодня этому правилу он не изменил, после первой рюмки, перевернул её вверх дном, посидел с нами немного и оставив потом вдвоём, пошёл в другую комнату с племяшом забавляться.

– Так, давай по второй. «Между первой и второй пуля не должна успеть пролететь».

Брат наливал мне в стакан чуть-ли не «по Марусин поясок», грамм по 170, точно. И всё было бы хорошо, если бы, как обычно после второго тоста «За тех, кто в море!», следовал «На посошок!» и разошлись.

Но брат вошёл в кураж, а мне уже отступать некуда. Как он говорил» «Зачем меня обижаешь?» Ещё непонятно, кто сегодня будет обиженный. Самогон был качественный и при том ещё жгучий, в этом очищенном «перваче» было «оборотов» шестьдесят. Он мало чем уступал «шилу», который мы употребляли, но разбавленный, чистый спирт для тех гурманов, у которых и «глотки лужённые» и желудки, как у уток «гвозди переваривают».

– Лёша, хватит. Спасибо тебе! – взмолился я после пятой, мы пойдём.

– Нет-нет, а «на посошок», – улыбаясь «накатил» ещё полстакана, – по воздуху пройдётесь и всё пройдет.

Была-не была, понимая уже, что это лишнее и давно лишнее, но как можно обидеть старшего брата, опрокинул налитое. Закуска уже не лезла.

– Брат, ты где? – спросил я меньшего брата, – ты идёшь со мной?

Витя, вышел из комнаты, где развлекал племяника и глянув на меня, изрядно хорошего, ответил:

– Ну, а как иначе. Ты же можешь заблудиться тут. Пока ты служил, тут целый посёлок построился. Вот и Лёше за год дом отбахали, «живи – не хочу».

Я с трудом зашнуровал противные шнурки ботинок и когда разогнулся, подняв резко голову, она закружилась и выпал просто за порог. Брат помог мне подняться, подхватив меня, забросив одну мою руку себе на плечи и второй, удерживая за талию.

Что я ещё помнил, подняв вверх голову – это были яркие майские звёзды. Где там наше с Витей созвездие Рака, под которым мы с ним родились. Вот такова она жизнь, с детства мы с братом дрались, доказывая своё старшинство и превосходство в чём-то, а теперь брат практически несёт меня домой по не асфальтированным дорожкам и улицам, которые действительно, я не помнил, тем более что в здесь-то редко бывал и если бывал, то по новым посёлкам не бродил, а по бездорожью.

Утром брат с трудом меня разбудил, чтобы убедиться, что я жив:

– Я на работу. Ты, как? Жив? Ну и «наклюкался» же ты вчера. Лёшка вчера со мной даже собирался спорить, что ты больше трёх его фужеров не осилишь, ох и ядрёная она у него, спиртоган. А ты повёлся, дурень.

– Брат, не гунди и без тебя тошно. Иди на работу. Всё нормально. Я в обед в Марьевку поеду. Вот, отойду немного и поеду.

В селе, кроме сестры с семьёй, никого не встретил. Саня Ганшин женился и жил в Камышовке, работал механизатором. Семью кормить надо, а киномеханик копейки получал, пошёл на заработную работу. Говорят, что у него первенец родился. Счастья тебе, друг, подумал я. Не поеду я туда, отрывать человека от работы, да ещё завяжемся и повторится вчерашнее. Нет, проведал родню, вечером домой.

Оставшиеся дни пролетели как один, но томительно в ожидании, когда наступит завтра. Кто-то скажет, как это два года не был дома и надоело. Не знаю, как, но вот так уж получалось. Была бы девушка и вопросов бы не было. Мне кажется, что я от нее не отходил бы ни днем, ни вечером.

Да и после всего, что произошло, даже в центр посёлка не тянуло, где в кино или ещё где можно познакомиться с кем-либо. Но кто-либо меня не устраивал, короче, они мне нужны не были. И «искать истину в вине» тоже не хотелось.

Я слушал музыку на магнитофоне, которую брат переписал на 350 метровые бобины четырёхдорожечного магнитофона у своего друга Слона. Лежал на диване и получал удовольствие просто от того, что меня не «кантуют» и я волен поступать так, как мне хочется. Я не был никому ничем обязан. Мне нужно было просто пережить вот этот перелом душевный, который во мне произошёл и начинать жить по-новому.

Дни отпуска незаметно прошли и нужно было завтра ехать в Ростов, оттуда больше вариантов уехать или даже улететь в Ригу. Я распрощался с родными и уехал первым автобусом в Ростов.

С поездом были проблемы, я немного не успевал в срок. Смертельного не было ничего, если бы на несколько часов опоздал. Ну, наказали бы, но ничего страшного из этого не было бы. Я решил не опаздывать и взял билет на самолёт, который отправлялся в Ригу вечером этого же дня.

Времени было много, и я поехал к своей тёте Лиде, маминой сестре, которая собрала вокруг себя двоих детей с семьями в одном дворе. А двое других жили семьями отдельно. Попили кофе в обед, как было принято в их семье по казачьей привычке.

Меньший сын, работающий на Ростовской торговой базе, отработав в ночную смену, был дома. Он согласился составить мне компанию, чтобы убить полдня до вечера.

Я попрощался с тётей, дядей и сестрёнкой Анютой, которая провожала меня, вместо невесты на службу, а теперь была замужем и ожидала прибавления в семье, мы вышли с Геной, и я полностью начал полагаться на сообразительность старшего двоюродного брата.

Он меня возил то туда, то туда. Благо, что я портфель, набитый пирожками и другой домашней едой, оставил в камере хранения в аэропорту. Мы посидели в кафе и выпили за удачную дорожку и полёт, в который я собирался отправиться впервые на советском лайнере «Ту-134».

Потом я вспомнил и спросил у Гены, а как-бы организовать доставку водки своим товарищам, на самолёт-то могут с бутылками не пустить.

– Есть идея! – сказал брат, – сейчас пойдём в хозяйственный магазин и купим канистру пластиковую литра на три, хватит?

Мы купили канистру на три литра. Потом зашли в гастроном и купили шесть бутылок водки, я посмотрел на выставленные на ветрине разнообразные наименования, почему-то мне захотелось ещё и бутылку коньяка взять. Даже не знаю, чем был продиктован этот выбор.

Портфель был полон и без того, а самая распространённая тара для переноски продуктов и не только была авоська, которую я и прикупил для упаковки товара. Я установил бачок и бутылку в авоську, и мы поехали в аэропорт. Оставалось часа полтора до самолёта. Я поблагодарил брата за помощь и сказал, чтобы он ехал домой. Его там ждала жена с маленьким сыном. И это понятно, уехал и полдня неизвестно где.

Я стал ждать регистрации. Представлял, как я прилечу рано утром, приеду, как уславливались, на остановку, дозовусь кого-либо из казармы и потом пронесем все, что нельзя через КПП проносить. Как будут рады сослуживцы, которые наказывали, чтобы привёз и того, и другого. Если бы все заказы выполнять, надо было три чемодана с собой тянуть.