Зови меня Шинигами. Дикая охота

О возвращении Ши из храма они точно знали: дожидались в нужном месте, встречали подготовленные. И нетрудно предположить общую заинтересованность в необычном «потомстве».

Опять эти зоологические термины.

Только вот кто заинтересован сильнее? Люди или скрытый мир?

Могли и договориться, поделить по-честному. Кире почистили память. Хорошо, что в живых оставили. А он… он вообще не в счёт. Он – тварь бессловесная. Или машина. Тоже бессловесная.

А за стеной раздалось:

– Ну и что такого в этих частых корректировках? Мозги же вовремя вправляет. И, значит, ноль проблем. А не всё ли равно, сколько раз?

– Возможно и всё равно, – прозвучало в ответ. – Точно спрогнозировать не получится. Нормальных же исследований на людях не проводилось. Он первый. Фактически. Да и не совсем человек. Если последствия всё-таки возникнут, они могут оказаться какими угодно. Любые, как обратимые, так и необратимые изменения: отмирание мозга, частичное или полное, неадекватная реакция. Взбесится, сойдёт с ума. Поэтому – постоянное наблюдение и контроль. Уяснил?

Да-а, перспективы.

Глава 7. Гори синим пламенем

Кира открыла глаза и опять увидела дразнящее зелёно-жёлтое сияние янтаря. Вит пялился на неё в упор.

Специально ведь зажмуривалась, чтобы хоть на мгновение избавиться от этого змеиного гипнотизирующего взгляда, и опять он – пристальный, пытающийся проникнуть внутрь и рассмотреть.

Что? Какие-то тайные мысли и желания?

А если сейчас Вит действительно превратится в Ши? А потом улыбнётся вечной своей многозначительной скабрёзной улыбкой.

Подобного Кира точно не переживёт.

Улыбающийся Ши. Даже не представить. И не надо.

И хватит её гипнотизировать! И предлагать всякие нелепости.

– Это проверка на верность? – Кира сощурилась насмешливо. – Или неуправляемая демоническая похотливость?

Вит улыбнулся. Предполагаемо. По части улыбчивости его не переплюнул бы ни один Кирин знакомый.

Подобное у демонов от природы? Постоянно лыбится, выражая самые разные эмоции.

– Считай, что всё сразу. – Опять его любимое выражение. – И могу ещё пяток поводов добавить.

Ответ Вита, как всегда, озадачил Киру.

– Например?

– Например? – повторил Вит, не торопясь с объяснениями. Наклонил голову сначала к одному плечу, потом к другому. – Чтобы отвлечь тебя от прежних мыслей. Получилось ведь?

Кира не стала ни опровергать, ни подтверждать. И вообще – что с Вита взять? Огляделась по сторонам, но с иными мыслями, чем десять минут назад. Чтобы выбрать нужное направление.

– Я в гостиницу, за вещами, – объявила Кира уже на ходу.

Вит нагнал, кивнул согласно.

– Ладно. – А после не удержался и добавил: – Но ты всё-таки имей в виду. По-честному. Я всегда в твоём распоряжении. В любом виде. У меня, кстати, и опыта побольше. Как-никак почти два столетия насыщенной жизни.

– Хватит уже!

***

Всё-таки Кира тянула с возвращением, искала причины, чтобы задержаться в каждом месте, где они останавливались и пересаживались с одного вида транспорта на другой. Хотя бы на день. Вит не возражал, легко находил дела, исчезал, обычно ненадолго, переживая, что в его отсутствие Кира вляпается в очередное приключение.

Он же, наверняка, не случаен, тот сон, соединивший воедино настоящее и придуманное, заставивший Киру встать с постели и идти, скорее всего, на встречу с собственной гибелью.

Кире тоже хотелось бы сослаться на реальные причины, побежать куда-то, сделать хоть что-то. Но без этой вот неопределённости: куда-то, что-то, к кому-то. Но приходилось довольствоваться только тем, чтобы ждать и надеяться – вот именно сегодня Вит придёт и скажет: «Я всё узнал. Теперь нам надо ехать…»

Она не набрасывалась с вопросами при его появлении, даже старалась не смотреть в его сторону. И Вит молчал, тоже избегал прямых взглядов.

Совсем скоро Кира окажется дома. От него отделяло только четыре часа езды на автобусе. Она останется с родителя, а Вит смоется с чувством выполненного долга, и Кира его больше не увидит. Если только случайно. Но он всегда сможет оправдаться фразами, которым трудно возразить. «Извини. Я очень старался. Но так и не смог ничего узнать».

А город тот же, в котором Кира первый раз встретилась с сумеречниками. И с Ши. Возле строения номер тринадцать.

Очередной круг почти замкнулся, оставив не пройдённым только маленький отрезок – путь домой.

Автовокзал располагался рядом с железнодорожным, кассы в одном здании. Народу много. На автобусы, на пригородные электрички. Дачный сезон в разгаре. Кире не хотелось стоять на улице, в толпе ожидающих, и она отправилась за билетами.

Внутри здания тоже много людей, хаотичное движение. Даже небольшие очереди у касс постоянно шевелятся. Движутся к окошечку из конца в начало, кто-то уходит, кто-то присоединяется. Киру за ногу зацепила тележка на колёсиках. Ткнула как раз под коленку, так что нога подогнулась, и Кира слегка пошатнулась. Но падать она не собиралась. А кто-то заботливый, подошедший сзади, всё равно решил подстраховать, ухватил за руку.

Вит, наверное. Всё-таки побоялся отпускать одну. Но что с Кирой может случиться при таком скоплении народа?

Чужие пальцы сильнее сдавили запястье. И обожгло. Но не огнём, а холодом. Словно в кожу впились острые льдинки.

Кира обернулась, ожидая увидеть уже не Вита. Вроде бы готова была, чтобы не изумиться, но так и застыла, наткнувшись на жуткий взгляд.

Две пары глаз. Сквозь обычные, человеческие, смотрели другие, полыхающие синим огнём. В вытянутых зрачках прятался непроглядный мрак.

Двуликий. Точно такой же, как самый первый, попавшийся Кире весной восемь лет назад. А возможно, и тот самый. Кира не помнила его человеческого лица, а скрытых сущностей не различала. Наверное, они тоже не совсем одинаковые, но слишком ярки общие черты.

Лысая голова, неестественно широкий затылок, напоминающий расправленный капюшон кобры, серая морщинистая кожа, приплюснутый, словно раздавленный нос.

Что ему надо? Почему он вцепился в Киру?

– Отпусти, – пробормотала она, пока негромко, но в следующий раз готовая завопить на весь вокзал.

Попыталась высвободить руку, и почувствовала, как ещё больше окрепла чужая хватка. Будто на запястье надели узкий железный браслет, который хранил в себе лютую зимнюю стужу. И он мгновенно примёрз. Даже врос, пуская в кожу обжигающие холодом корни. И, сопротивляясь их замораживающему воздействию, тело среагировало жаром. Слишком сильным жаром.

Огонь пылал внутри Киры, рвался наружу. Она ещё раз попыталась высвободить руку, уже собиралась закричать, но тут увидела, как сквозь кожу на ладони демона и на её собственном запястье пробились пока совсем крошечные язычки синего пламени. И поняла, и вспомнила, и представила. Очень хорошо представила.

Парк, пруд, двуликий на каменных ступеньках старинного причала, наклонившийся над мёртвым телом, которое от прикосновения темнело, морщилось, с каждой секундой становясь всё больше похожим на древнюю мумию. Потом по нему побежали синие огоньки, едва заметные при дневном свете. Точно такие же, как те, что сейчас видела Кира на своей руке.

Значит, всё повторится? Под действием потустороннего огня она высохнет, сморщится, умрёт. Или синее пламя сожрёт её прямо живую? Вспыхнет, охватит целиком, и уже через несколько минут от Киры останется лишь след из белёсого пепла на затоптанном полу вокзала.

Она уже чувствует, как плавится нутро.

До чего же горячо? Невозможно терпеть.

Как бы избавиться от этого жара? Выплеснуть его наружу, в прохладу утреннего воздуха. Выдохнуть из себя огонь, как факир на цирковом представлении. Опалить всех, кто находится рядом. Особенно его, демона. Пусть ощутит на собственной шкуре. Как горячо! Как больно!

Кира уже не вырывалась. Наоборот, сама вцепилась в двуликого свободной рукой, неосознанно желая отыскать хоть какое-то спасение. Ухватилась, словно за соломинку. И уже двуликий испугался, попытался отстраниться, рванулся прочь. И – правда! – как соломинка, слишком близко поднесённая к огню, вспыхнул вдруг. Своим собственным синим пламенем. Весь, целиком, с головы до ног. Кира в ужасе оттолкнула его.

Он покачнулся, сильно, но устоял на ногах. Изумлённо пялился на Киру двойными глазами из глубины синего костра. Серая кожа темнела и морщилась ещё сильнее.

Рядом раздались вопли. Оказавшиеся поблизости люди шарахались в стороны, чтобы бестолково метаться и кричать или застыть на месте и поражённо смотреть на превратившегося в яркий факел человека.

Никто не знал, что предпринять. Был бы обычный огонь – другое дело. А тут непонятный, синий, не обдающий жаром. И человек в нём не метался, не корчился, не орал.

Кира всё дальше отодвигалась от двуликого. Сначала пятилась, потом развернулась, устремилась к выходу. Не хотела она видеть, что случится дальше.

Кто-то перехватил её на полпути. Опять поймал за руку, стиснул запястье. Кира рассерженно вскрикнула, стремительно развернулась, готовясь ударить.

– Кир! Что тут происходит? – выпалил скороговоркой Вит. – Как такое возможно?

– Не знаю! Я ничего не знаю! Просто уйдём отсюда. – Почти сорвалась на истерику. – Пожалуйста! Уйдём отсюда скорее.

– Ага. Конечно. Как скажешь, – бормотал Вит, пока они протискивались сквозь тугие двери, потом шагали быстро, не выбирая направления, просто прочь от вокзала.

Кирину руку он не отпускал, выглядел растерянным и даже немного напуганным. Наверное, жалел, что ввязался в историю, согласился помогать Кире. Он же всю жизнь – только сам за себя.

Остановились в маленьком скверике. Кира увидела скамейку и не удержалась, села, почти упала, крепко ухватилась за деревянный край сиденья.

Так легче, когда под руками твёрдая опора. Вцепишься, сожмёшь пальцы, иногда до боли, и сразу осознаешь, что чувствуешь, что силы есть, что живая. И сотрясающая тело дрожь уходит в неподвижный предмет и в нём исчезает. А Киру ещё как колотило. Словно она – одно большое сердце, резкими толчками выбрасывающее наружу недавно пережитое.

Вит тоже уселся на лавочку, на расстоянии. Сначала молчал, больше осматривался по сторонам, но потом всё-таки развернулся к Кире, заговорил:

– Я так и не понял толком, что там случилось. Почему он загорелся?

Кира качнулась вперёд и повторила несколько раз, как защитный заговор, боясь всё-таки закатить истерику:

– Я не знаю. Не знаю. Не знаю. – Немного успокоилась и объяснила: – Он подошёл сзади, схватил за руку. Ничего не сказал, что ему надо, но не отпускал. Потом огоньки появились. И я поняла, поняла, что он меня сжечь хочет. Я чувствовала, как загораюсь внутри. А потом… потом он сам вспыхнул, а я – нет. Всё прошло. Не знаю, не знаю, почему.

– Странно, – Вит тоже не смог придумать ничего толкового, только добавил загадочности: – Чтобы вот так, когда куча народа кругом.

И опять замолчал, только смотрел на Киру. Не решался произнести вслух, что хотел. Но Кира и без слов понимала. Ей Ши недавно коротко и доходчиво объяснил, что самое лучшее для неё: никуда не лезть, забыть и жить спокойно. Но она влезла. Её всегда не туда тянет. И, похоже, ещё до того, как Ши её предупредил.

Опоздал он со своими разумными мыслями. И Вит опоздал с красноречивыми взглядами.

Кира совершила ошибку уже тогда, когда заново узнала о своём ребёнке, когда принялась разыскивать Ши. Её бы не трогали, если бы она по-прежнему ничего не помнила. А теперь её осведомлённость – как смертный приговор. Тот, что обжалованью не подлежит.

И Вит всё понимает, и она сама понимает.

Дома не спасёшься, её и там найдут. В возвращении нет смысла. Он как раз в невозвращении. Чтобы родителей не вмешивать, не подвергать опасности. Остаётся либо прятаться, где угодно, лишь бы не дома, либо продолжить с упёртостью осла задуманные поиски. Всё лучше, чем отсиживать без действий.

Но Вит выбрал другой вариант. По крайней мере на первое время.

– Нам бы переждать пару дней в надёжном месте.

Он тоже любил откладывать важные решения. И Кира не торопилась, потому что не знала она, что дальше делать.

– В надёжном? Ты знаешь такое?

– Ну-у-у, – протянул Вит неопределённо.

– Считай, что да? – закончила за него Кира.

Забавно не получилось. Вит грустно скривился вместо того, чтобы улыбнуться, а сама Кира разочарованно вздохнула. Распрямила спину, наконец-то отцепила пальцы от скамейки. Вроде держится и без опоры. Приподняла руки, обхватила одной другую. Как раз левое запястье, которое недавно сжимал двуликий. И, видимо, не случайным оказалось движение.

Сразу несколько ощущений. Горячо, немного больно. Сухо, бугристо и шершаво под подушечками пальцев.

Сначала почувствовала, потом увидела: запястье опоясывал уродливый багровый шрам. Как от давнего сильного ожога. Будто он действительно существовал – раскалённый браслет, мгновенно вплавившийся в кожу.

Глава 8. Ангел с пришитыми крыльями

Вит, как пообещал, вёл Киру в надёжное место. Что оно из себя представляет, не стал рассказывать, а Кира и не спрашивала. Прочно в ней засело внушённое правило, в ответ на любое требование подробностей и описаний она всё равно услышит: «Сама увидишь». Когда придёт время. Но где-то на полпути Вит озадачил неожиданным вопросом:

– Ты можешь, как Ши? Минимум слов, минимум эмоций.

Странное требование. Самые невероятные предположения сразу лезут в голову. Ещё и не оформились ясно, а уже тревожат.

– Почему?

– Там поймёшь. – И Вит туда же. Даже не удивительно и не смешно. – Просто – держи лицо. И язык за зубами. – Он вперил суровый оценивающий взгляд в Киру, а у самого физиономия выражает одно сплошное сомнение. По максимуму.

– Попробую, – не пообещала, просто сказала она, словно отмахнулась.

Надоели уже тайны и секреты. И глупая многозначительность. И предполагать больше ничего не хочется. А Вит завёл в какое-то подозрительное место: кусок чужого пространства, неизвестно откуда взявшийся посреди города, словно выкроенный из другой реальности, другого времени.

На газонах трава по пояс, асфальт в выбоинах и трещинах, не дома, а старые развалюхи. Иллюстрация к постапокалипсису.

Здесь и людей-то живых, наверное, не осталось. Или есть?

На натянутой между двух берёз верёвке сушилось бельё. Из открытой форточки на первом этаже ближайшего барака выпрыгнула кошка, без боязни, прямо вниз, на землю, в метровые заросли крапивы. Ничего такая, упитанная. Хозяйская. Неторопливо отправилась по своим делам, ни обратив внимания ни на Киру, ни на Вита. А они прошли к следующему дому.

Подъездная дверь распахнута. Скорее всего, специально. Иначе внутри ничего не увидишь. Темно, тесно, узко. Лестница деревянная. Кира никогда в жизни не попадались в подъездах деревянные лестницы. С площадки два коротких коридора в противоположные стороны, и по ним уже квартирные двери. Остановились возле одной.

Звонка не было, поэтому Вит постучал, ногой, хотя и аккуратно.

Через какое-то время щёлкнул замок, дверь начала открываться, и, не дожидаясь, когда она распахнётся во всю ширь, Вит заговорил:

– Это я. Опять. Но не один.

В проёме показалась девушка. Сначала продвинулась вперёд, но, услышав от Вита «не один» и заметив Киру, шагнула назад, развернулась боком, торопливо сдёрнула резинку с забранных в хвост волос. Они рассыпались, съехали на лицо, закрыв его почти до половины. Но Кира успела увидеть.

Наверное, ожог. Жуткий. Изувечивший левую щёку, покрывший её рубцами и фиолетово-багровыми пятнами, уродливо исказивший черты.

Потому Вит и требовал минимум слов и эмоций. Но и Кира не из тех, кто в подобной ситуации сразу принимается охать, ахать, ужасаться, жалеть и лезть с любопытными вопросами: «А как это случилось?»

Она приняла вид, самый незаинтересованный, нарочно рассматривала косяк, вроде как озадаченно искала намёки на существование дверного звонка. Но взгляд так и норовил переметнутся на девичье лицо, именно на ту часть – обожжённую, торопливо спрятанную от Киры.

Почему, почему так происходит? Чужая боль оказывается привлекательней чужого счастья. А уродство притягивает к себе сильнее, чем красота. Почему хочется рассмотреть внимательней и в деталях представить, как всё произошло, что испытывал человек? Во время и после. Погрузиться в чужое страдание, мысленно прикинуть на себя. Испытав удовлетворение именно от того, что только «мысленно» и только «прикинуть». Пережить, но понарошку. Неужели в этом есть какая-то сладость?

– Лина.

Чужое имя выдернуло из круговерти размышлений, вернуло в реальность. Вит представил хозяйку «надёжного места». Наверное, и Кирино имя назвал, только она прослушала.

– Проходи, – подтолкнул вперёд.

Кира сделала несколько шагов вглубь прихожей, остановилась, оглянулась. Куда дальше?

Лина стояла на месте, прижимаясь боком к стене, ссутулившись, немного наклонившись вперёд. Не двигалась, не хотела разворачиваться к Кире другой стороной. Но всё-таки повернула лицо, совсем чуть-чуть, указала рукой в нужную сторону.

– Вон туда. В комнату.

– Чего застыла? – критично высказал Вит. Кире.

В любом другом случает, та тоже высказала бы Виту, но сейчас боялась любого лишнего слова или действия.

– Иду, – Кира отодвинула тканевую занавеску, исполнявшую роль двери.

Опять непривычно. Позапрошлый век. Как в деревне, в избе. И внутри в том же духе. Вполне опрятно и уютно, но – как бы выразиться, чтобы не обидеть? – чересчур скромно. На грани с «убого».

В прихожей разговаривали. Совсем тихо. Не только слов не разобрать, но даже, кто говорит. Может, Вит, может, Лина. А может, оба. Кира не стала прислушиваться, подошла к столу.

Притянул царивший на нём беспорядок.

Не груды мусора и бесполезных вещей. Катушки разноцветных ниток, лоскутки ткани, выкройки. Словно снежные хлопья, комки белой воздушной набивки. Уже готовые, с тонкими, аккуратными, едва различимыми шовчиками, тряпочные ручки, ножки, туловища, которые скоро станут куклами. Худенькими, нежными Тильдами. Вздёрнутые носики, глазки – чёрные точки и обязательные розовые кружки румянца на щеках.

Кира протянула руку, чтобы потрогать, но раздались шаги из прихожей. Она испуганно отшатнулась от стола, хотя вроде не делала ничего предосудительного, торопливо развернулась.

Первым в комнату вошёл Вит, Лина следом. Она хромала, заметно. Припадала на одну ногу.

Что же с ней такое случилось? В аварию попала?

Она уже не стеснялась так сильно, как с самого начала, своей неправильной внешности. Наверное, смирилась просто. Раз Кира у неё останется, не вечно же прятаться. Или Вит что-то такое сказал. Но убирать волосы с лица Лина не торопилась.

Густая тёмно-медная прядь прикрывала обожжённую щёку. Но не целиком. И взгляд по-прежнему неосознанно стремился именно туда. Кира одёргивала себя, отводила глаза и понимала, что эти её метания выглядят неестественно и, наверное, обидно для Лины.

– Пойду, продуктов подкуплю, – заявил Вит. – Раз уж мы тут навязались.

Направился назад в прихожую, на ходу меняя облик. Чуть уменьшил рост, зато раздался в стороны. Волосы поседели и поредели. Этакий бодрячок-пенсионер с лёгкой походкой юноши.

Всё-таки удивительно, как у него легко получается превращаться.

Дверь хлопнула. И Кира осталась наедине с Линой, смущением и напряжённым молчанием.

– Ты одна живёшь?

И без вопросов понятно. Но надо же хоть что-то сказать.

– Одна, – кивнула Лина.

Дальше вроде как логично спросить – почему? Точнее, почему в такой дыре? Лина старше Киры, хоть и ненамного, поэтому неудивительно, что она съехала от родителей. Но, судя по всему, с деньгами у неё не очень. И никто не помогает. Может, она детдомовская? Или с семьёй что-то случилось. Или…

Бывает: даже если есть семья, от неё убегаешь, обрываешь связи, изо всех сил стараешься забыть. И лучше одна, даже впроголодь и в убожестве, чем с ними.

Этот ожог. И хромота.

Лина подошла, осторожно взяла за пальцы и приподняла Кирину руку.

– Болит? – указала взглядом на шрам, оставленный двуликим.

– Нет почти. Совсем чуть-чуть.

Если не вспоминать о нём, то вообще ничего не чувствуется. Только иногда хочется потереть запястье, будто соскоблить с него лёгкие, но назойливые зуд и жжение.

– Сейчас. У меня лекарство хорошее есть, – сообщила Лина, сходила куда-то, вернулась с небольшим стеклянным пузырьком и ватным тампоном.

Густая прозрачная жидкость приятно холодила, а Лина так осторожно промакивала ваткой шрам, что Кира почти не ощущала прикосновений.

– Ну вот. Так лучше. Скоро совсем болеть не будет. – Лина отложила тампон, но Кирину руку не отпускала, сжимала кончики пальцев, повторила тихо: – Совсем… не будет.

И посмотрела прямо в глаза, зацепила Киру взглядом, слишком крепко, не отвернуться. Ощущения странные. Будто что-то перетекает по руке, от неё к Лине. Будто сосуды соединились, и теперь у них кровоток общий, один на двоих.

Опять слишком проникающее касание. Почти как тогда, с двуликим. И опять удивление и страх. И реакция получилась та же. Кира попыталась отдёрнуть ладонь, но Лина сильнее сжала пальцы.

Надёжное место? Да Вит знал, куда её привёл? К кому.

Или он специально? Он тоже? С двуликим не получилось, так нашёл другой способ, другое создание. Настолько жалкое, что не вызывает никаких подозрений.

Злость вскипела. Кира ударит, не постесняется, если Лина немедленно не отпустит. И, кажется, та поняла, прочитала по лицу. Пальцы у неё дрогнули. И Кира посмотрела вниз, на руки.

След от ожога не её запястье медленно исчезал, будто растворялся или, скорее, впитывался вглубь, под кожу, тёк дальше под действием необычной силы. Прочь из Киры. И постепенно проявлялся на Линином запястье.

Кира и представить не могла, что существует такая способность. А она-то… подумала, что Лина… хочет…

– Перестань!

Стыдно-то как. И противно. От себя. И Кира опять попыталась освободить руку, резко дёрнула вниз. Лина не удержала, Кирина ладонь вырвалась из её пальцев, но след на запястье почти исчез, только едва заметная тёмная полоска осталась, словно кожа так странно загорела. Если не присматриваться, и не разглядишь.

– Ты зачем?

– Мне всё равно, – проговорила Лина спокойно, независимо дёрнула плечом, стала непривычной уверенной. – А тебе он не нужен. Ты красивая.

Лина тоже была бы красивой. Глаза золотисто-карие, с искрами. Волосы, брови и ресницы тёмно-медные, настолько насыщенные огненным цветом, что представляются горячими наощупь. И кожа – гладкая, бархатисто-матовая, в крупных бледных веснушках.

Там, где ожога нет.

– Я и с живота могу шрам убрать.

– Ну знаешь! – не сдержалась Кира, разозлилась даже. – Это уж совсем. Вообще не надо было этого делать. Я бы уж как-нибудь. Перебилась. Даже, если бы никогда не прошёл. Верни.

– Не могу, – Лина отодвинулась в сторону, даже руку завела чуть за спину, словно опасалась, что Кира набросится на неё и как обычный браслет сдёрнет шрам с запястья. Вот уж нашла драгоценность. – Только забирать.

И посмотрела с вызовом, за которым много чего пряталось: и вина, и обида, и отчаяние, и бесконечная боль. И надежда, непонятная надежда на то, что всё правильно и всё не зря.

– Так это чужие?

Линины шрамы. Те, что видны, и те, что спрятаны под одеждой. И, наверняка, были ещё такие, что зажили без следа.

– Нет, – Лина опустила глаза, но неосознанно вскинула руку, положила на изгиб между плечом и шеей, наверняка, тоже искорёженные ожогом. Недаром ведь даже летом носит свитер с высоким воротом и длинными рукавами. – Потому мне и без разницы. Одним меньше, одним больше. Всё равно уже ничего не изменит. Для меня. – И повторила убеждённо: – А тебе он не нужен.

А ей, значит, нужен. Зачем? Ещё один твёрдый штрих в без того ярко прорисованный крест. На самой себе. На судьбе, на желаниях. Да?

Когда вернулся Вит, Лина отправилась на кухню, готовить. Кира не решилась с ней идти. А делать больше нечего, только сидеть и думать. Даже не поговорить, потому что Вит молчал и не улыбался. Стоял рядом, слегка навалившись на стол, руки в карманах, а на лице такое выражение, будто очень хочет задать множество вопросов. Примерно таких: «Ну и как тебе здесь? Что думаешь? И как тебе Лина?» Но не задавал. Слишком переживал за ответы?

И Кира заговорила сама.

– Лина – это от Ангелины?

– Да, – коротко бросил Вит, без фирменного своего «считай, что».

– Понятно, – протянула Кира, и, похоже, слово прозвучало как-то слишком многозначительно. Вит усмехнулся.

– Ну и…

– Ты ведь знаешь про её способность?

– Угу, – произнёс он, не открывая рта. Снова чересчур коротко, без лишних объяснений и комментариев. Совсем на него не похоже.

Кира ещё раз обвела взглядом стол. Нашла лишь одну целиком готовую куколку. Та сидела на картонной коробке, прислонённая спиной к стене.