Где дали безбрежные… Роман

– То есть все предметы, живые и неживые, способны отражать и запоминать отражение?

– Разумеется. Хотя… в разной степени.

Стаська сполоснула тарелку и выставила её перед собой. В мокрой и сверкающей, словно лакированной, вогнутости мутно проглядывало её лицо. Пусть помнит посудина, кто из неё ел и кто её мыл!

– Наш мир сравнительно молодой, – продолжал Ян. – Отражение произошло в эпоху развитого племенного общества (примерно!), когда высоко ценилась способность колдуна обращаться к Космосу. Уж он-то знал силу воздействия энергетических полей разных предметов окружающего мира. Силу притяжения и отталкивания, а иногда уничтожения.

– В пещере! – вспомнила Стаська. – Колдун держит над головой сияющий камень!

– Камень мог и не сиять. Возможно, древний рисовальщик таким образом показывал исходящую от него силу, – вытертые насухо ложки-вилки грохнулись в ящик, парень задвинул его локтем и, скрестив на груди руки, встал спиной к окну.

– А что это за камень?

Переворачивая мытую посуду на расстеленное полотенце, девушка мельком глянула на Яна, присевшего на край подоконника. Похоже, помогать ей заканчивать уборку на кухне, он не собирался. Да её и осталось-то с Гулькин нос. Это Стаську тревожило меньше всего, но… Теперь у него не было другого дела, как разглядывать свою подружку. Его взгляд приклеился к ней намертво, заставляя дрожать руки и пылать лицо. Интересно, есть ли у него девушка и станет ли она ревновать, увидев рядом с ним её, Стаську? По крайней мере, воздыхательниц немало. Молоденькие студентки склонны влюбляться в своих преподавателей, особенно этаких красавчиков. И голос у него такой завораживающий. Никаких намёков, всё по делу, а за словами словно тлеет что-то невысказанное и тянет за душу.

– Загадка. Археологи обшарили пещеру в поисках образцов. Лабораторные анализы никакой особенной энергетической силы в них не обнаружили. Поиски камня начались давно, в том числе и на речных отмелях. Это мог быть и обломок метеорита.

– Почему метеорита?

– Другие наскальные рисунки и символы (это далеко, в заброшенных самоцветных копях) говорят о катастрофе, когда с неба пролился каменный дождь. Видимо, тогда-то добыча самоцветов в копях и прекратилась. Нашествие метеоритов восприняли как гнев Верховного Владыки. Потом то ли жилы иссякли, то ли их направление изменилось. Эти шахты так и остались заброшенными, – Стаська выключила воду и, вытирая руки полотенцем, повернулась к Яну. Тот, наткнувшись на её прямой взгляд, поперхнулся и, неловко откашлявшись, хрипловато продолжил: – …хм… да… так вот… проблематичность поисков усугубляется ещё упомянутым в старинных письменах потопом, пришедшим с гор и смывшим в море всё, что «не держимо быти землёй и не сохранно от веку по слову Владыки».

– Наверняка, камень был сильным оружием, раз колдун поднял его против этакой гидры, – Стаське вдруг стало жарко: то ли представила себе смельчака, вздумавшего грозить камешком чудовищу, то ли… жаром повеяло от окна. Даже открытая форточка не спасала. Солнце стояло в зените. Она тряхнула головой, отгоняя смущающие её ощущения, накрывающие горячей волной. Такого никогда не случалось в разговоре с Артёмом. С ним было всё просто, открыто и ясно. Ну уж нет! Она сама себе хозяйка! Прочь, наваждение! – Видно, знал его могущество, раз отважился выйти с ним на верную погибель.

– Возможно.

– А помнишь образцы в ящике? И фотография… Может быть, пришелец тоже ищет камень? – вот и вторая версия. Что будет, когда их наберётся с дюжину? Голова кру́гом пойдёт. И чем больше она будет беседовать с этим парнем, а он на неё смотреть – тем вернее! Ох, не одолеть ей ноши, которую взвалила на себя.

– Я думал об этом. Закончила? Пойдём в мою комнату.

У Стаськи ослабли колени. Наверное, ещё можно было порвать паутину, в которой она запуталась, развеять чары. Наверное. Но не было сил. Да и желания тоже.

Они вышли в гостиную, Ян заглянул в кабинет: Ковбой спал, тихо посапывая. Преданная сиделка развалилась рядом на полу, бдительно охраняя больного.

– Всё в порядке.

Он показал рукой в угол, и Стаська только теперь заметила, что стена с картиной заканчивалась рядом с лестницей. Медового цвета лакированные ступени вели на второй этаж в большой холл, застеленный ковром. Зеркальная стена напротив лестницы показала Стаське, что её «хвост», затянутый утром, давно растрепался и поправить причёску было бы нелишне. Она досадливо сдёрнула с макушки резинку, рассыпав волосы по плечам. Запоздало пожалела, что там, на кухне, когда Ян не отрывал от неё глаз, её вид оставлял желать лучшего. Могла бы и раньше догадаться! Торчащий на затылке растрёпанный пучок привлекательности ей явно не добавил. Девушка закусила губу. Её мысли ходили по кругу, и распрямить их, прогнать лишние никак не удавалось.

Красивые деревянные двери, матово-шоколадные, стояли напротив друг друга и вели в комнаты мальчиков, Яна и Эрни. Ян открыл правую дверь, и тут же взметнулась занавеска от сквозняка. Открытое окно, летящие в воздухе бумаги с какими-то записями.

– Странно, – озадаченно пробормотал он, – уходя, окно я не оставляю открытым.

Мгновенно поймав занавеску, полоскавшуюся перед носом, парень подозрительно рассматривал подоконник и выглядывал на травяную лужайку внизу. Стаська бросилась ловить бумаги.

– Кто-то здесь побывал, – ворчал парень. – Наверное, увидел Лирбену на кафедре, нас тобой в лодке на озере и воспользовался моментом. Ящик ищет. Откуда же ему было знать, что мы все домой зарулим. Заодно порылся в моих бумагах. Щас! Так я ему все тайны тут и разложил! Услышал, что мы пришли, и ничего другого не осталось, как выпрыгнуть из окна. Благо, не так уж здесь и высоко.

– А это что? – Стаська сидела на корточках под окном и рассматривала странную находку. Небольшой цилиндр, кнопки с непонятными обозначениями. Очень похож на тот, который она видела у Арденна в руках, когда он встречал их с Яном на ступеньках Академии.

– Индикатор. Выпал из кармана при спешном катапультировании. Положи где лежал, я – за Санни.

Забежав в комнату, собачонка легкомысленно полезла целоваться к Стаське, сидящей на полу.

– Санни, след, – девушка указала на индикатор.

Собака выпрямилась, подняла уши и бросилась к окну. Злобно ворча, она обнюхала металлический цилиндр, потом, яростно залаяв, вскочила на подоконник и, высунувшись наружу, собралась прыгнуть. Ян её перехватил. Он задумчиво гладил собаку по голове, успокаивая:

– Умница, малышка. А знаешь, Стась, что я думаю? Арденн не один. Я его знаю. Он не способен на большое серьёзное дело. Кишка тонка. Скорее всего, он у них подручный: проследить, получить-передать или вот обыскать, как сегодня. Индюк надутый. Этот тип из тех людей, которые мечтают быть значительными, хотя сами настолько мелкие и умом, и способностями, что никогда ничего не совершат. Они, конечно, считают себя непонятыми, не оценёнными по достоинству, и поэтому обижены, надменно и презрительно взирают на окружающих. Пришельцы подыграли его самолюбию, сделав его «суперменом», «главной фигурой» в грандиозной игре. Небось, перспективы обозначили головокружительные. Я думаю, его не очень заботит дилемма: кто он – ангел или демон? Он – главный герой! Вот индюк и распушил перья! Что ж, хорошие психологи, ничего не скажешь.

– Согласна с тобой. Я не знаю его, как ты. Но именно таким он мне и показался. Я только боялась сказать: над женской интуицией смеются, как над анекдотом, – Стаська посмотрела на Яна и вдруг поняла, что он не стал бы смеяться над ней. Артём бы стал. Даже обязательно. Ещё и ворохом колкостей засыпал бы, зная наверняка, что обидеть её не удастся. А если перегнёт палку – схлопочет от неё подзатыльник. И всё, квиты. Так-то. Ян похож на брата как две капли воды, но… совсем другой. Или… или братья просто смотрят на неё разными глазами? Она на них – тоже.

– У нас так мало зацепок, что сгодится и интуиция. Давай без стеснения, – подбодрил он, усаживаясь напротив и скрещивая ноги, как она.

– Санни узнала его здесь, но сначала – возле пещеры, в погоне по лесу… Он, наверное, топтался у входа до нашего появления и спрятался за деревьями, когда увидел нас, затаился. Потом удирал. Велосипедные шины тоже он порезал, – подлая, мелкая душонка… Но в пещере он не был! И пистолет в руке не держал! Там есть другой выход! И есть другой противник, сильный и хитрый. И Санни его след не знает. А знает…

– Ковбой!

– И судя по всему, знает хорошо. Он подпустил человека так близко, что тот схватил его за задние лапы. С малознакомым пёс не был бы столь доверчивым. Ковбой сейчас слабый. Но козы́рная карта нам всё же выпала! Пришелец не знает, что пёс жив и у нас. А если узнает… Ян, давай его покрасим! Когда выздоровеет. В рыжий цвет! – оба стали хохотать, развалившись на полу, а Санни металась между ними и не могла сообразить: это игра такая или пора уже кого-то спасать?

Глава 10

Где ты, Стаська?

– Абонент временно недоступен. Попробуйте позвонить позднее.

Голос автоответчика своим спокойствием и размеренностью заставлял сердце захлёбываться от навалившейся тревоги. «Ну, где она может быть?.. вне зоны доступа… провалилась в яму?.. в подземном переходе?..» – Артём отпихивал, как воздушные шары, страшные предположения, которые рисовало услужливое и жестокое воображение. «Только не… только не…» – молил он неизвестно кого, боясь назвать беду по имени. Он вспомнил, как она, смеясь, говорила ему, когда он спросил, доедет ли она одна:

– С недавних пор охота за мной инопланетных сущностей приобрела грандиозный размах. Если и в этот раз мне удастся улизнуть от них, то я найду тебя, как бы ты ни старался спрятаться.

В последний раз они созванивались, когда она уже ехала в автобусе. Но автобус давно и благополучно доехал и отправился в обратный рейс. Артём уже в который раз обошёл небольшой посёлок, утопающий в зелени, заглянул во дворики и раскрытые двери магазинов, в местный травмпункт. Безрезультатно. Вернее, результат был – не было Стаськи. Ещё раз выслушав издевательство равнодушного автоответчика, он поехал домой. Стаськина мама на работе, волновать её раньше времени незачем. Обзвонить всех друзей! Больницы! Милицию! Может быть, её украли бандиты, инопланетяне… Господи, это уже сумасшествие! Самого́ в психушку отправят. Артём заставил себя думать, что приедет сейчас домой, а Стаська как ни в чём ни бывало придёт и будет плести ерунду, как она вышла не на той остановке, заблудилась и, испугавшись, уехала обратно. А он даже ругать её не будет, только блаженно внимать этой небывальщине и трогать её за руку, убеждаясь, что она жива.

Полдня Артём провисел на телефоне. «Не знаю… не звонила… не видела… не слышала… не поступала… не заявляли… в списках отсутствует…».

– Как сквозь землю провалилась! Где ты, Стаська?

***

Анна Константиновна слушала Артёма молча. У неё с утра возникло предчувствие чего-то неотвратимого, нависшего над ней тяжёлой каменной глыбой, готовой сорваться. Она гнала его и понимала, что не в силах предотвратить неведомое, нежданное, и от этого перехватывало дыхание. С приходом Артёма пелена неизвестности всколыхнулась и показала свой лик: Стаська… её девочка, умница и красавица, такая самостоятельная, смелая и решительная… и совершенно беззащитная. Она слушала Артёма, которому её дочка была дорога, как он мужественно предполагал возможные причины её отсутствия и молчания, как озадачил всех знакомых и друзей, службы спасения, как организовал поисковую сеть, понимала, что он всё сделал правильно и даже больше, чем смогла бы она… и чувствовала бесполезность и бессмысленность поисков. Необъяснимость случившегося пугала своей таинственностью. Она вдруг ощутила бесконечную пустоту целого мира, в котором не было её Стаси, бессмысленность света и тени, летнего зноя и зимней стужи, дождя и ветра, и лиц, лиц… а жизнь, такая долгая без… зачем?

– Завтра я приду с конкретным решением, – пробилось в сознание Анны Константиновны сквозь шум в висках. – Я обязательно найду её. Может быть, мне остаться? Подежурю на телефоне, а вы поспите?

– Спасибо, родной. Разве тут уснёшь?

– Анна Константиновна, дорогая, мы права не имеем на отчаяние. Она жива, ей нужна наша помощь, – Артём стоял у двери, высокий, сильный, с потемневшими глазами, со спокойной, стальной решимостью в голосе. И маленькая женщина рядом с ним казалась потерянной девочкой, заблудившейся в лабиринтах страха, готовой схватиться за соломинку, за призрачную надежду. Нет, нет, раскисать – ни за что! Встряхнуться! Думать и действовать! Как хорошо, что есть Артём! Верный, надёжный. Такой не отступится, не испугается, не бросит. Она заставила себя выпрямиться. Приподнявшись на цыпочки, поцеловала Артёма в щёку:

– Спасибо. Ты самый лучший. За меня не беспокойся. Буду ждать тебя завтра. Придумай что-нибудь. И не надо меня щадить, беречь в стороне. Мне будет гораздо легче, если я сама буду что-то делать. Ты даже не представляешь, на что я способна ради своей девочки.

– Я тоже.

***

Артём, прости меня, не могла раньше сообщить. Так неожиданно и стремительно всё произошло. Случайно встретила Сашу Томникова, он оформлял документы экспедиции, задержался в городе. Он и Настя-лингвист должны были вылететь в этот день на встречу с Никитиными в пос. Усть-Нера. Настя сломала ногу. Сашка в панике. Через два часа самолёт. И тут я навстречу. Ты знаешь, как я мечтала о такой экспедиции. Одним словом, мы уже в Якутии, в команде Никитина. Завтра на рассвете выезжаем на маршрут в окрестности Индигирки, у нас есть проводник из местных. Связи не будет. Не волнуйся за меня. Умоляю, успокой маму. Простите меня, непутёвую.

Стаська.

Артём смотрел в монитор, в который раз перечитывая сообщение, и не верил своим глазам. Невероятные события сменяли друг друга, как кадры фантастического фильма, и у него в этом фильме не было роли. На роль наблюдателя он был не согласен. Адрес! Ага, вот…[e-mail]… так, дальше… заблокирован. Лихорадочно прокручивая в голове варианты возможных шагов, Артём уже собирал рюкзак, автоматически проверяя, что всё необходимое уложено, рассовано по кармашкам, не забыто. Снова сел за компьютер и застучал по клавиатуре, набивая письмо начальнику по электронке: … по семейным обстоятельствам… Что дальше? Забежать домой к маме, к Анне Константиновне, всех успокоить и – пулей в аэропорт.

***

Сидя уже в салоне самолёта, Артём стал успокаиваться и обдумывать план действий. Экспедиция официально зарегистрирована, и след её не должен затеряться. Теперь, когда поиски приобрели конкретный характер, в душе поселилась твёрдая уверенность, что Стаська найдётся. Он придвинулся к иллюминатору. Взбитые горы пышных облаков, политые розовым и апельсиновым, плавились, как гигантское мороженое на небесном блюде. Стаська любила мороженое. Она смешно щурилась, слизывая лакомство с ложечки, и Артём, наблюдая за ней, думал, что никому на свете не позволит обидеть этого взрослого ребёнка. А потом мысли, цепляясь одна за другую, забегая вперёд, отставая, расталкивая друг друга, напоминали ему, что придёт время, когда появится другой человек и отодвинет его в сторону, потому что он, Артём, станет третьим лишним. Никому не отдам… – успел подумать Артём, и сознание его, подхваченное туманной волной, полетело легко и свободно, находя давно закрытые страницы беспокойной памяти, освобождая от запретов, смешивая прошедшее и настоящее, явь и мечту, сбывшееся с тем, что никогда не может случиться ни при каких обстоятельствах.

У самой кромки ручья, торопливо бегущего по разноцветным камешкам, несмело вскидывал загорелые ладошки маленький костерок. Мальчик с золотистой головкой протягивал сухие прутики, подкармливая ненасытного огненного зверька. Рядом с ним на валуне, прогретом полуденным солнцем, сидела девушка, расчёсывая водопад пламенных кудрявых волос. Они о чём-то тихо переговаривались, и их смех вплетался в песенку ручья, уносясь к далёкой незнакомой реке. Артём вышел из-за деревьев и направился к костерку расспросить дорогу. Услышав шаги, девушка и мальчик обернулись одновременно и уставились на Артёма удивлённо, но без испуга. Синий взгляд из-под золотистых вихров, его невозможно забыть или спутать с другим. И неважно, сколько прошло лет, сколько забыто лиц и имён, сколько перелистано событий, этот мальчик, надёжно спрятанный в глубоком омуте души, беседовал с братом всегда, неведомый и незримый другим, потому что ушёл из этого мира давно и невозвратимо.

– Ванечка?

– А мы заждались тебя, Тёма.

Он был такой же, как одиннадцать лет назад: добрые, с лукавинкой глаза будто видели то, что не дано другим, наклон головы, не по-детски спокойная уверенность. Только лицо, прежде бледное, с заострёнными скулами и подбородком, теперь было загорелым, румяным и светилось изнутри необъяснимой жизненной силой. Он протянул Артёму кулачок и разжал перепачканные в золе пальчики. На ладони лежал красноватый камень в мелкую золотисто-белую крапинку. И вдруг над головой прогремел выстрел. Невысокие сопки с густыми островками елей повторили эхом и унесли дробящийся и затихающий вдали звук. На белой рубашке Ванечки быстро расцветало ярко-красное пятно. Он улыбался и тихо оседал на песок. Артём рванулся подхватить его, ударился головой о спинку кресла и открыл глаза. Отлетевший сон казался реальнее происходящего вокруг, и руки ещё хранили тяжесть падающего братишки.

Никому на свете, даже Стаське, Артём не признался бы, что чувствует брата живым, хотя выплакал все слёзы, видя, как вырастает холмик на его могилке. Этого невозможно было ни объяснить, ни понять. Ванечку он чувствовал всегда рядом, мысленно говорил с ним и знал совершенно точно, что не сам придумывает за брата ответы, а слышит его, и ответы удивляют взрослой основательностью, такое Артёму и в голову бы не пришло. Иногда ощущение присутствия было так остро, что неодолимо хотелось обернуться… Он знал: так мучает его больная память, незаменимая утрата. И всё же…

Глава 11

Живой камень

У каменной гряды, уходящей заснеженными вершинами в серые рваные клочья туч, остановились люди. Четыре охотника, одетые в кожаные штаны и меховые безрукавки, изрядно вымокшие под недавним ливнем, казались очень похожими. Одна женщина кроила шкуры и шила одежду всем четверым, вымачивала в кобыльем молоке, а потом растягивала на камнях и сушила на жгучем солнце жилы горных козлов, чтобы шнуровка, стягивающая на груди рубашки и кожаные штаны по бедру, была упругой и крепкой. Старший охотник, перешагнувший сороковую веху, как называли старейшины племени полный круг в природе – пробуждение земли, цветущий срок, медонос, срок долгих ночей, был крепким мужем с широким разворотом плеч, сплетённый из железных мускулов, которые не могла скрыть одежда, с серебряными нитями в длинных чёрных кудрях и окладистой густой бороде. Синие глаза на смуглом обветренном лице походили на ожившие драгоценные камни, оправленные в строгую бронзу. Он опустил у ног увесистый мешок и кивнул молодым спутникам, чтобы они последовали его примеру. Статные юноши, видимо, погодки, с готовностью сбросили заплечные мешки. Молодая сила всё же уступала отцовской выносливости и соразмерности движений, чуть заметная медлительность и осторожность поступи выдавали их крайнюю усталость. Только жаловаться они не собирались. Каждый мечтал стать таким, как отец, лучшим охотником племени, самым ловким в состязаниях, которые устраивали старейшины с пробуждением земли, чтобы воины и охотники в противоборстве вернули телу проворство и гибкость, утраченные за срок долгих ночей, разогнали кровь, разогрели мускулы, соединили своё дыхание с дыханием рождающейся вехи. Уважаемый человек в племени, отец часто приглашался на сход старейшин, и его советы ценили. Пройдёт время, прольются длинные кудри серебряным дождём на плечи, закроет грудь седая борода, и он займёт почётное место среди мудрейших людей племени. А пока ещё он силён и зорок, и витой лук не знает промаха, пока возвращается с охоты с тяжёлой добычей. Сыновья уже сейчас во многом походили на отца, и только опытный глаз заметил бы, что рядом с спокойной уверенностью родителя их порывистость и нетерпеливость иногда напоминала возню щенков, подражающих вожаку стаи.

Племя Медведя, не очень многочисленное, своё главное жизненное становище расположило в пещере громадного каменного утёса, неприступной скалой поднимавшегося над бурливой стремительной рекой, вырастающей из хрустальных высокогорных ручьёв. В срок долгих ночей всё племя жило в пещере, которую так заносило снегом, что охотникам приходилось вырубать целые коридоры, чтобы выбраться наружу. Пещера была необъятной, так что ютиться не приходилось, а с пробуждением земли и особенно в цветущий срок отдельные семьи строили в предгорной долине зелёные шалаши, и там кипела деятельная жизнь до самых холодов. Добытую дичь разделывали, коптили мясо и, перемежая душистыми травами, укладывали в дубовые бочонки, на плоских камнях растягивали выделанные шкуры, готовя тёплые пушистые одеяла для студёного снежного времени, женщины собирали ягоды, грибы, лесные орехи, сушили их или заливали мёдом, добытым у горных пчёл в цветущих живичных зарослях. Да мало ли что нужно успеть сделать, чтобы племя без ущерба пережило суровый срок долгих ночей. И вились дымки костров в долине, пока золотая и багровая листва, похожая на прощальный закат, не покидала родительские ветви и не устилала шуршащим ковром морщинистые склоны холмов и предгорий. И только тогда всё племя вновь возвращалось в пещеру, затворяя просторный вход скальными обломками и завешивая плотными шкурами так, чтобы ни злые колючие ветры, ни коварные враги не проникли за порог, не нарушили мира священного очага.

Охотники остановились на отдых всего в нескольких полётах стрелы от дома, но вход в пещеру загораживала высокая каменная спина утёса, вынуждавшая путников поворачивать на обходную дорогу, по которой и приходили в племя гостевые, торговые люди, сопровождающие деревянные повозки, гружённые плетёными корзинами и коробами с товарами или гостинцами. Небольшие жилистые лошадки, привычные к опасным горным тропам, уверенно ступали по твёрдой, укатанной дороге, давно освобождённой от камней и лесной поросли. Но поворачивать в обход охотники не торопились. Расположившись на успевших проветриться гладких валунах, они неспешно закусывали разложенной на чистых белёных холстинах и влажных пряных листьях приготовленной снедью, незаметно оглядывая цепкими прищуренными глазами знакомые окрестности, чтобы убедиться в отсутствии видоков. Племя Медведя ведало тайной тропой, петляющей между скалистыми выступами и теряющейся в колючих зарослях живицы, малины и густой поросли зелёных пушистых ёлочек, глубоко проникших упрямыми корнями сквозь щели и трещины утёса и закрепившихся в самых непроходимых, но теперь обжитых местах. Тропа вела в узкий каменный проход, скрытый от глаза случайных путников, и шла до самой пещеры, только не к главному входу, куда подкатывали повозки, а с обратной стороны. Этот выход из пещеры племя Медведя хранило в тайне и пользовалось им в исключительных случаях, намеренно позволяя лесной поросли загуститься и спрятать тропинку. Аккуратно собрав остатки трапезы и половчее устроив тяжёлые мешки за плечами, охотники друг за другом зашли за каменный выступ и пропали.

О приближении людей волхва известил Остроух, молодой кобель, чёрный и лохматый, с единственной белой отметиной на лбу в виде падающей стрелы, который почуял их появление чуть ли не в начале тропы. Волхв Баюр несколько вех назад, ещё мальчишкой, был принесён в пещеру охотниками израненным, без сознания. Они нашли его высоко в горах, недалеко от ледника, с которого он и сорвался в лощину, разбившись о камни. Старый волхв Шилак долго ходил за ним, отпаивая целебными отварами, вправляя кости, накладывая лубки и втирая травяные мази. Худенький светловолосый отрок выжил, но был так слаб, что погиб бы на первом переходе, покинув племя Медведя. Тем более что искать племя Харлиссов (так называли серебристую лису), перекочевавшее с высокогорной долины на зеленеющие луга к морю, по занесённым метелью горным тропам было не по силам и возмужавшим воинам, а уж ему… Мальчик стал сиротой две вехи назад, когда его родителей вместе с маленькой сестрёнкой накрыл камнепад. Потом камнепады всё чаще повторялись, и хоть никто больше не погиб, вождь решил покинуть горы и откочевать на юг. Маленький Харлисс остался помогать старому волхву, спасшему его от смерти, а потом остался у Медведей насовсем. Баюр искренне привязался к мудрому Шилаку, неторопливо и обстоятельно открывающему своему ученику тайные силы растений, камней, воды. Мальчишка и сам не заметил, как увлёкся составлением целебных сборов и творением заклинаний, подолгу искал в округе недостающие компоненты к снадобьям, с завидным тщанием подбирал для заклинаний слова в языке, ставшем родным. Старый Шилак только ухмылялся в седую бороду, подмечая в юнце сокрытый для других волшебный, драгоценный дар Богов – прозрение живительной силы всего сущего в природе. Шилак давно ушёл на сверкающую вершину Каймана, где его дожидались родичи и сверстники, завершившие земное кружение вех. А на холме, где в каждый цветущий срок трава вымахивает по пояс, на месте погребения волхва был врыт высокий столб, как того требовал обычай. По верхнему краю столба были вырезаны знаки и фигуры, движущиеся вслед за Солнцем, заговорённые волхвом ещё при жизни на защиту племени от козней тёмных сил и призывающие расположение Солнца и Звёзд.