Оленьи упряжки быстро несли Аню и Тараса к их родителям. Рентыргин, задумавшись, сидел на нарте. Иногда он соскакивал с неё, тем самым помогая оленям преодолеть часть пути, где оставалось мало снега, и проступала тундра. Зачастую рядом с ним бежал украинский мальчик Тарас. Он нравился Рентыргину выносливостью, своим спокойствием, умением хорошо слушать и запоминать сказанное.

Долгая ночь за Полярным кругом кончилась, и в небе засветило долгожданное солнце. Да, это уже свет солнца, а не луны, свет жизни, свет радости, свет самых добрых надежд. Он еще очень слабый, этот свет, но всё равно, кажется, что в земном мире вдруг стало теплее. О, это просто диво, что может сделать с человеком солнечный свет! Была усталость в тебе, было уныние, даже плечи как-то чуть ли не по-старчески горбились, но вот появились отблески солнца, и ты выпрямил плечи, помолодел, вздохнул глубоко-глубоко, словно бы тем вздохом изгоняя из себя усталость, уныние, сомнения.

Размышляет Рентыргин о себе, своём месте на этой земле. Не зря говорится: «Дай человеку власть, и ты узнаешь, кто он такой». Нет, он, получив власть, не властвовал, он не был над теми, кому стал вожаком, он был в них самих. Такая власть никого не мучила, не обессиливала. Наоборот, такая власть каждого делала сильней и мудрей.

Он резко осуждал издавна существовавшую вражду между отдельными людьми и даже стойбищами. Он всегда и везде говорил, что не надо вражды.

Пусть оленёнок, который умеет затаиться, словно бы сливаясь с тундрой, останется незамеченным волком. Пусть куропатка не попадётся на зубы песца. Пусть собаки, выпущенные человеком, не догонят медведицу с её медвежатами. Пусть не прольётся кровь хотя бы в этот миг, когда вечерняя заря встречается с зарёй утренней, одолевая рубеж печальной страны вечера. Пусть это будет миг великого прощения и прозрения. Пусть в этот миг в голове каждого разумного существа, именуемого человеком, возникнет спасительная мысль, что в этом мире, в котором он пребывает, всё должно быть справедливо и разумно. Пусть пред ликом природы и всего сущего в ней надо иногда хотя бы на миг почувствовать себя совестью всего человечества.

На вторую ночёвку они остановились в бригаде оленеводов колхоза «Пионер», где председателя приняли со всем подобающим уважением, но без лести.

– Однако надо звать охотников, – заметил бригадир, когда они поужинали, раскурили трубки и стали пить чай. – Большая стая волков ходит вокруг стада. Боюсь, самим не справиться.

– Хорошо, я попрошу Рочгилина прислать к тебе охотников. Его бригада около Мыса Биллингса, туда побежит Теютин, повезёт сына начальника метеостанции. Думаю, дня через два он будет там. Быстро побежит. Значит, дня через четыре охотники будут у тебя. Потерпишь?

Бригадир отпил чай из чашки, пососал трубку, тяжело вздохнул и, вдруг бросил быстрый хитрый взгляд на Рентыргина: «А куда я денусь, – грустно сказал он. – Вот если только ты останешься мне помочь со своей племянницей, тогда-то уж точно все волки разбегутся», – и, не выдержав, засмеялся. Все в яранге заулыбались.

– А ты знаешь, кто такой волк? – обратился Рентыргин к Тарасу.

– Знаю, – ответил подросток, – хищник.

– Нет, ты не знаешь. Они – как люди. У них даже есть свой праздник – кричмин. Я видел. Вот послушай, – председатель отхлебнул чай из чашки:

«На кричмин волки собираются семьями. Здесь можно увидеть и матёрых, и молодых. Сначала матёрые начинают игривую возню: хватают друг друга за холки, валятся на землю, при этом повизгивая и добродушно урча. И пока не угомонятся матёрые, однолетки и двухлетки с почтением наблюдают за их вознёй на расстоянии. Как только те нарезвятся, молодые начинают с почтением приближаться к ним, то и дело припадая к земле и вытягивая перед их зубами свои шеи, тем самым выражая свою покорность и уважение.

А когда матёрые показывают им свою благосклонность, молодые затевают неудержимую возню. Однако, в отличии от собак, отчаянные потасовки молодняка никогда не доходят до драки. Уступок не бывает только в драках взрослых волков за самку. Битва не на жизнь, а на смерть длится до тех пор, пока один из соперников не признает себя побеждённым. Тогда в знак своего поражения он демонстративно подставляет свою шею под острые клыки победителя и, получив его великодушное прощение, оставляет их с самкой наедине. При этом волк, не сумевший в смертельном поединке отстоять самку, зачастую становится нянькой у счастливой пары, когда у них появляется потомство. Он так же любит и заботится о волчатах, как их родители. Волки вообще часто усыновляют сирот и относятся к ним, как к своим родным детёнышам.

Во время кричмина волки также состязаются в прыжках в высоту: разбегаются и поочерёдно подпрыгивают, кто выше. Такой прыжок имеет огромное значение в жизни волка, потому что позволяет ему за короткое время многое разглядеть вокруг.

Многие двухлетки и трёхлетки именно на кричмине, после одно-двухлетних «ухаживаний», делают окончательный выбор подруг жизни и с ними покидают стаю.

Волк – зверь чистоплотный: около его логова нет отбросов, как у песца или лисицы, у нор которых вперемешку с пометом можно найти обглоданные кости птиц и животных, птичьи перья или оленью шерсть».

Рассказчик раскурил трубку, а бригадир налил ему свежего чая:

«А вот что удивляет меня в этом звере, – продолжил Рентыргин. – так это то, что волк, такой заботливый и нежный к своим детёнышам, никогда не защищает их ни от человека, ни от собак. Случится человеку обнаружить его логово и спустить на волчат собак, а родители-волки, вместо того, чтобы спасать свой выводок, только бродят с обречённым видом на безопасном расстоянии от логова и свою скорбь о погибающем потомстве выражают в тоскливом вое, обращённом к небесам.

Странным в волке является и то, что если собака начнёт преследовать его, то волк будет от неё убегать. Но стоит собаке испугаться и побежать от волка, он сразу же погонится за ней, настигнет и растерзает. Волк может помчаться наперерез собаке, когда она гонится за зайцем, песцом или лисицей, но, если собака не струсит и осмелится погнаться за волком, тот убегает от неё со всех ног. Вот и пойми волка – этот странный народ».

Утром оленьи упряжки разошлись в разные стороны. На глаза девочки навернулись слёзы, но она пыталась их сдержать.

«Прощай друг Тарас до осени!» «Прощай, подружка Аня, до нового учебного года! – улыбаясь глазами, как бы ответил мальчик. – Но мы обязательно встретимся!»

И вот Аня в яранге, в родном пологе. Это неправда, что тесен он. Сколько сюда вместилось невидимых добрых духов. Летают духи, шаловливо гоняются друг за другом, тихо пересмеиваются и дышат глубоко-глубоко. Дышат, как возможно дышать лишь тогда, когда сердце оленем становится. И мчится, мчится он… Вот перед ним уже кажется бездна, но перелетает олень через бездну, и звенят, звенят его серебряные копытца, и легко ему в полете, легко и вольно. Вот он уже в стремительном беге истончился настолько, что стал солнечным лучом. Пробивает солнечный луч каждую кровинку Ани. Как же хорошо в родном доме!

Никогда не казались такими мягкими и ласковыми оленьи шкуры, никогда так не смотрели на неё переполненные любовью глаза матери. Вот она засыпает, но чувствует, что мать смотрит на неё. Склонилась над ней и что-то шепчет и шепчет, может, рассказывает, как тосковала о ней, а может, произносит заклинания, оберегая дочь от злых духов. Как жаль, что сон не позволяет разлепить веки.

А рядом сидит бабушка и, покачиваясь, поёт ей детскую песенку. Как хорошо, что внучка вернулась! Какой она стала взрослой! Завтра она расскажет много интересного, а пока пусть спит под охраной материнской любви.

Для Ани в стойбище всё было как бы знакомо и в то же время вызывало огромный интерес. Она с удовольствием смотрела на живой огонь, как в котле закипало оленье мясо, но мама, не давая ему кипеть, бросала туда горсть снега. Вода в котле оседала, шумела, расправляясь со снегом, но как только она начинала мутнеть перед кипением, сразу же получала новую порцию снега.

Выскочив из дома, Аня побежала к морю. Его голос – это первый природный голос, который она услышала в своей жизни. Их яранга стояла в морском ряду древних жилищ, выстроившихся вдоль галечной косы. Даже в самые тихие дни, дни полного штиля и неподвижности воздуха, его мощное дыхание проникало сквозь тонкие стены из кожи моржа, смешивалось с человеческими голосами и составляло постоянный шумовой фон. А в штормовые дни, в дни морского гнева на галечную косу обрушивались удары такой силы, что все вокруг содрогалось, мигало пламя в каменных жирниках и даже притихшие собаки вздрагивали и глубже прятали в мех свои испуганные морды.

Но большую часть года Чукотское море было покрыто крепким ледовым покровом. С берега ледовое пространство казалось бесконечным, протянувшимся на огромное расстояние до самого Северного полюса. На карте, висевшей в школе, морское пространство к северу от Рыркайпия было закрашено белой краской, обозначающей сплошной лед. Но лед не был сплошным. Он был испещрен трещинами, через которые выходило морское тепло, разводьями и полыньями. Спокойная гладь воды нередко нарушалась всплеском всплывающих нерп и лахтаков. Иногда среди торосов появлялся сам хозяин Ледовитого океана – умка. Надо было внимательнее оглядеться вокруг себя, и тогда кажущееся мертвое пространство оказывалось полным жизни, шума и таинственного шороха. Жизнь пробивалась сквозь ледяной панцирь. Если долго держался южный ветер, лед мог отойти от берега, оставив так называемый припай – прочную ледовую кромку, которая таяла лишь к середине лета.

Аня давно не была на берегу моря. В школе им запрещали ходить к берегу, да и смотреть там было не на что. Зимой до самого горизонта был лёд, покрытый толстым слоем снега. А тут живая волна билась о припай, издавая различные звуки. То она о чём-то шепталась с ним, то, вдруг рассердившись, стреляла как из винчестера, то хлюпала, будто плакала или жаловалась на что-то. Свежий ветер трепал Ане волосы, заигрывал с пёстрыми ленточками на кухлянке, как будто приглашал: «Поиграй со мной, девочка!»

Как хорошо было дома!

Вечером в яранге собрались близкие к Тумнеттувге люди. И хотя он был председателем сельского Совета села, жить продолжал в яранге и земляном доме.

Аня рассказывала о том, как она жила и училась в школе. Неоднократно её рассказ прерывался возгласом «Какомэй!»16 или «Инынкен! Инынкен!»17

Особенно удивлялись слушатели, когда Аня стала рассказывать, как учитель в школе говорил, что, оказывается, человек на земле произошел от обезьяны. При этом он сослался на очень умного человека, – называется «Чарльз Дарвин – учёный из Англии». На одной из страниц учебника по естествознанию была изображена обезьяна.

Трудно было поверить, что это – твой, пусть очень далекий, но родственник.

Сидевший рядом с Анной Гивэу задумался, а потом спросил: «А что это за Англия такая?»

– Есть такая страна, – ответила Анна. – Она дальше Москвы, и расположена в незамерзающем море на больших островах.

– Так там живут островные люди? – задумчиво спросил он. – Среди тангитан попадаются разные люди. Те русские попы, которые пытались говорить нам о своем Боге, подобному человеку, утверждали, что именно Он и создал человека: сначала мужчину, а потом из его ребра – женщину. Но это – русские тангитаны. А этот Дарвин – англичанин? Видно, англичане и впрямь произошли от обезьян. Но, ты-то знаешь, что твой настоящий предок Ръэу – Кит! – Все присутствующие одобрительно закивали головами.

Аня пробыла дома всё лето. Много раз они ездили с отцом на охоту и в оленеводческие бригады. Она с завистью смотрела, как ребята-школьники, приехавшие, как и она, на каникулы к родителям, ловко набрасывают свои чааты (арканы, лассо) на оленей. Пыталась и она этому научиться, но у неё ничего не вышло.

– Вот если бы пожила здесь месяц, то я бы научилась, – сказала она отцу, когда они возвратились домой.

– Если ты не умеешь делать того, что умеет другой, то у тебя есть одна возможность сравняться с ним – выразить ему своё уважение. Зависть лишь покажет, насколько ты ничтожна, – задумчиво сказал ей отец. И это Нутэтэгрынэ запомнила на всю жизнь.

Осенью, она с другими детьми побережья на судне Диксонской гидробазы, созданной в 1944-м году, приплыла в Певек для продолжения учёбы. По пути они сняли с Мыса Биллингса двух мальчишек, едущих, как и они, в школу. Одним из них был повзрослевший и возмужавший Тарас.

Школа-интернат удивила их. Спальный корпус и кухня-столовая были значительно расширены. И в школе, и в интернате был произведён хороший ремонт. Появились новые учителя и учебные пособия. К школе был пристроен небольшой спортивный зал.

29 октября Аня и Тарас были приняты в ряды Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодёжи. Ане сразу же поручили культмассовый сектор, и она со всей своей энергией взялась за организацию художественной самодеятельности, проведение различного рода вечеров и танцев. Оказалось, что друг Тараса с Мыса Биллингса прилично играл на аккордеоне, который они привезли с собой. Так неожиданно решился вопрос живой музыки. Правда, никто не отказывался и от старенького патефона, который, вместе с пластинками подарил школе уехавший на материк математик Шелемех.

Пролетел ещё один учебный год. Но для Ани он был омрачён новостью о том, что Тарас уезжает из Певека. Об этом ей сказал сам Тарас.

– Ты знаешь, – начал он, когда они вечером гуляли по посёлку, – моего папу переводят в Тикси18 на новую метеостанцию.

– Когда? – как будто испугавшись чего-то, дрогнувшим голосом спросила Аня.

– Пока не знаю. Папа с мамой должны приехать сюда и уже отсюда мы полетим на самолёте.

– На настоящем, большом?

– Нет, на маленьком, игрушечном. Ну и дурацкие же вопросы ты Анька задаёшь! Конечно, на большом. Я узнавал – это бывшие бомбардировщики, переделанные под грузовые перевозки. Вместе с грузом они перевозят и людей.

– Какой ты счастливый! Полетишь на самолёте. А я тут останусь, – и она шмыгнула носом, словно хотела заплакать.

– Не расстраивайся, – сказал остановившийся Тарас и повернулся лицом к Ане. – Я не так далеко и уеду. Давай будем переписываться, а потом вместе в институт поступим.

– Давай! – сразу «загорелась» Аня. – Ты хочешь в какой?

– Военный. Я хочу быть морским офицером, – мечтательно сказал Тарас.

– Ну вот, а говоришь «вместе». В военные училища женщин не принимают.

– Так я предложил не в одном институте учиться, а в одном городе, – засмеялся Тарас. – А ты, глупенькая, поняла меня буквально? Сама-то куда думаешь поступать?

– Наверно, в педагогический, – ответила Анна задумавшись. – Это же так хорошо, учить человека!

– Ты знаешь, – неожиданно серьёзно сказал юноша, – офицер – тоже учитель. Он обучает военному делу солдат, и от того как, он их обучит, будет зависеть победит ли тот в бою. Наши солдаты были хорошо обучены, потому и победили в войне.

– Вот здорово! – захлопала в ладошки Аня, – Будет два учителя.

Тарас уехал за неделю до окончания учебных занятий в школе. Это произошло так быстро, что они даже не успели попрощаться наедине. В школе для Ани сразу же стало пусто и холодно. Не звучал её смех, встали зависящие от неё дела по подготовке к школьному вечеру для старших и утреннику для младших учащихся. Хотелось плакать, что она и делала тайком, забившись в какой-нибудь дальний угол.

И вновь пролетело лето, которое она снова провела в своём родном стойбище. Вернувшись в школу, Аня получила у директора несколько писем от Тараса. Он писал, как живёт в посёлке, который намного меньше Певека, как учится в школе-семилетке и готовится после её окончания вместе с мамой поехать в Ленинград, где у родителей была комната в коммуналке, и закончить там среднюю школу. Она написала ему большущее письмо о лете, про то, как она скучает по нему, о том, что, наверно, после окончания семилетки поедет сначала в Анадырь, в педагогическое училище, а уже после его окончания в Ленинград, в педагогический институт…

На этом их переписка и закончилась. Напрасно Аня ждала писем, их не было. Она дважды писала Тарасу, но ответа не получила.

Затем школьная жизнь закрутила, подхватила её своей вечной круговертью. А тут – подготовка к экзаменам, их успешная сдача. И вот семилетка закончилась. Их, восемь выпускников Певекской школы, на грузовом самолёте отправили в посёлок Анадырь учиться в педагогическом училище.

Глава III

Всё было незнакомо в этом большом посёлке городского типа. Удивляла и речка Казачка, которая текла по нему, и куда в огромном количестве заходила красная рыба.

Удивлял и большой Анадырский залив, который местные называли «лиман», на берегу которого стоял Анадырь. На другой стороне лимана находилась угольная шахта, располагались войсковые части, а к причалу порта подходили огромные океанские корабли «либерти»19, которые привозили какую-то землепроходческую технику, а с ней много людей. Как говорили в Анадыре, это были метростроители. Но что они строили в сопках, не знал никто.

Педагогическое училище находилось на косе, где текла речка. Его здание располагалось рядом с Окрисполкомом и Окружкомом партии. Недалеко была и средняя школа, где студенты педучилища проходили практику.

Ане нравилось учиться, только всё время хотелось есть. В столовой кормили скудно и не вкусно. Она часто вспоминала повара их Певекской школы: «Вот её бы сюда, та бы всех вкусно и сытно накормила», – мечтала она.

В первую же свою зиму в Анадыре Анна поняла, что не одним певекским южаком сильны чукотские ветра. Здесь постоянно дул холодный ветер и с такой силой, что в одиночку передвигаться было просто невозможно, и уж тем более с такими тщедушными телами, какие были у девчушек-студенток. Так что от общежития до учебного корпуса приходилось в дни сильного ветра передвигаться группами с помощью ребят или педагогов.

Аня и в училище сразу же стала заводилой всех мероприятий. Её не нужно было подгонять или придумывать ей задания. Она быстро вошла в круг старших студентов, моментально перенимала их опыт организации конкурсов, вечеров, дней рождения.

Её ввели в состав комитета комсомола училища, затем избрали заместителем секретаря комсомольской организации.

Активную студентку заметили в райкоме комсомола и стали привлекать к подготовке районных, поселковых мероприятий для молодёжи Анадыря.

Часто Анна выезжала на нартах в находящиеся недалеко от окружного и районного центра оленеводческие и морзверобойные бригады с целью обучения оленеводов и их детей русскому языку. Вот уж где она отъедалась! Тут был и так ею любимый итгильгын (мантак), и струганина из оленины, и копальхен. Именно тут она стала понимать, насколько важна и значима работа учителя в тундре.

К ней относились уважительно, со всем вниманием, хотя она была ещё совсем девчонкой. С ней советовались по различным вопросам, начиная от личной жизни и заканчивая политическими событиями.

Однажды при большом стечении оленеводов, возник спор о том, возвращаются ли люди, ушедшие на небо или те, которых забрал к себе Ивмэнтун, на землю. А если возвращаются, то в виде кого?

– Я думаю, – говорил старший оленевод Вуквукай, – что если человек и может вернуться, то только в образе животного. Был добрым – стал любимой собакой, оленем. А, может быть, превратился в лису или песца, нерпу или моржа. Злой человек или человек, совершающий плохие дела, превращается в кэнына (бурого медведя), бродящего зимой по тундре в поисках еды.

– Да как он может превратиться в кого-то, – задиристо отвечал ему Гаймисин. – Человек после смерти теряет свою оболочку, как и любой зверь. Куда он может переселиться? Ты видел это?

– Этого никто не может видеть. Это происходит не здесь, на земле. Это происходит где-то там, далеко в небе. И переселяется не тело, переселяется сущность человека. Русские называют это «дух», – ответил Вуквукай и внимательно посмотрел на Аню.

– У русских это называется «душа», – ответила на вопросительный взгляд оленевода Аня. – Это то, что делает человека человеком. Она может радоваться – и тогда веселится человек, но она может и грустить – тогда плачет человек. Душа может быть большой, как кит, а может быть маленькой, мелкой, как мышь. Только от самого человека зависит, какая у него будет душа.

– А как это узнать? – спросил Теютин.

– А ты не знаешь? – вопросом на вопрос ответила Анна. – Вот, Отке – председатель Окрисполкома, у него какая душа?

– Отке! Он большой очоч. У него душа, как море. Он думает про всех нас: про чукчей, эскимосов… и старается делать много хорошего. Отке – большой человек!

– А наш любимый вождь Сталин?

Встал Вуквукай.

– Наш вождь и учитель, защитник обиженных, думает и помогает всем людям на земле. Добрее, смелее и надёжнее нет человека. У него душа огромная, как небо, глубокая как море, добрая и мягкая ко всем народам, живущим в нашей стране, как шкурка лисицы. Но жесткая к врагам нашей страны, как шкура высохшего лахтака. Я так думаю! – сказал он и сел на шкуру оленя. Все молчали, искоса посматривая на Нутэтэгрынэ.

– Вуквукай правильно объяснил всем, что такое душа, – после длительной паузы сказала Анна. – Никто не знает, переходит ли душа умершего человека в другого человека или животное. Но я думаю, лишь тот возвращается на землю опять человеком, кто и пребывал здесь именно человеком, кто не оскорблял род человеческий злом.

В таких поездках Аня многому училась у старших, лучше старалась понять их мысли, чаяния, надежды. И её авторитет рос среди оленеводов, охотников, морзверобоев. Поэтому, видя это, после окончания учёбы, её сразу же взяли на работу инструктором в окружком комсомола. И закрутились поездки в села Чукотки, и везде она организовывала группы ликвидации безграмотности среди оленеводов и морзверобоев, кружки художественной самодеятельности, вечера.

«Анька, Анька, – сквозь сон услышала она, – давай поднимайся быстрее! Тебя ищет Ольга Липская». Она открыла глаза. Перед ней стояла её подружка по педучилищу, заведующая сектором учёта и статистики Анадырского райкома комсомола.

– Давай, давай, – поднимайся! – она настойчиво стаскивала с Анны одеяло, но той не хотелось вставать. Она поздно вечером вернулась из командировки, и пока привела себя в порядок и развесила для просушки кухлянку, штаны и торбаса, смогла лечь спать только в три часа ночи. А уже в восемь её будит эта неугомонная Верка.

– Ну, чего тебе от меня надо? Дай поспать, курица ты щипаная, – не зло бормотала Нутэтэгрынэ.

– Сама ты курица! Я же тебе говорю, что тебя Ольга зовёт!

Ольга Липская была первым секретарём Анадырского райкома комсомола.

– Ну что ей от меня надо? Скажи ей, что проснусь и приеду.

– Нет уж, дорогуша, – не унималась Вера, – Я ей сказала, что ты появилась в посёлке, и она просила привезти тебя.

– Ну что, милицию вызывать будешь? – уже зло спросила Аня и села на кровати. Страшно хотелось спать. Лёша Загорский, первый секретарь окружкома комсомола, ввёл правило, что вернувшийся ночью из командировки работник, мог отдыхать весь следующий день. А тут эта Верка.

Поняв, что спать ей не дадут, она потянулась, сбросила с себя одеяло, сунула ноги в тапочки, которые ей сшила мама, выскочила из комнаты и помчалась по общему, холодному коридору общежития в туалет. После него, влетев в свою комнату, она увидела, что Верка уже нагрела воду, а на табуретке стоит их умывальный тазик, и подружка готова полить ей воду на руки.

Приведя себя в порядок, она оделась, и они вместе выбежали на морозный воздух. Было темно, но ветра ещё не было, и это улучшило настроение. Аня подхватила рукой в варежке горсть снега и запустила его в Верку. Та завизжала и ответила ей своей порцией снега. На улице раздался визг и смех двух девчат. Проходившие мимо люди, улыбались, а кое-кто и добавлял свой снежок в игру подруг.

Они втиснулись в кабину чукотторговского грузовика, приехавшего из посёлка Комбинат в Анадырь. Посёлок находился в двадцати километрах от окружного центра и там располагался райком комсомола,

– Что Ольге-то от меня надо? – запыхавшись, спросила Веру Анна.

– Да у неё разве узнаешь, – ответила Вера. – У неё всегда так: вынь да положь. А что, как и зачем, никогда не скажет.

– Может, что по пленуму20 райкома комсомола? – предположила Аня. Райком комсомола готовил собрание комсомольского актива района.

<1 2 3 4 5 6 >

На страницу:

Перейти

3 из 6