Бегущая по тундре. Документально-художественная повесть

Бегущая по тундре

Документально-художественная повесть

Михаил Сверлов

Редактор И. В. Гаранина

Редактор Е. М. Сверлова

Иллюстратор О. В. Гребенщикова

© Михаил Сверлов, 2021

© О. В. Гребенщикова, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-0053-5990-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Когда говорят или пишут о руководителях территорий, министерств, ведомств, то, как правило, говорят об их производственных успехах, росте производительности труда, строительстве новых заводов, фабрик зон экономического развития. Не исключая рассказа об экономических успехах Чукотки, в этой повести, говорится о личной жизни, радостях и печалях чукотской женщины, волею своего характера, знания условий существования и работы жителей Чукотки поставленной руководить ею, искреннего её желания изменить существующее в те далёкие годы отношение центральных властей к этой Богом забытой территории.

Это повесть о жизни, любви, промахах и неудач во имя людей на Чукотке.

Конечно, за достижениями Чукотки стоит труд многих тысяч северян – чукчей, эскимосов, русских, украинцев, белорусов, татар, представителей других наций и народностей великой страны. Но имя Анны Дмитриевны Нутэтэгрынэ – бегущей по тундре – может смело считаться символом той эпохи свершений. Истинная дочь своего народа, настоящая северянка и сильная женщина, она в течение 1961—1969 годов возглавляла поступательное движение Чукотки вперёд.

Часть I. Чукотка

«Воспоминания – это не засохшие цветы и пожелтевшие письма, а живой трепещущий мир».

К. Паустовский

Глава I

Море, насколько мог его охватить глаз человека, было открыто: ни малейшего намека на ледяное поле, и это было плохо. Моржи и тюлени – чаще всего там, где плавают ледяные поля. Надо бы попросить море, его хозяйку Моржовую матерь подогнать лёд по ближе, чтобы до него можно было добраться на веслах.

Волна за волной обрушиваются на берег, и Тумнеттувге кажется, что это живые существа спешат к берегу с добрыми вестями от Моржовой матери. Он жадно втягивает в себя такой знакомый ему с детства запах водорослей, облизывает морскую соль на губах и мысленно произносит слова благодарности морю. Они уйдут в глубь пучины, где находится очаг Моржовой матери. Сидит анкалин (береговой чукча) лицом к морю. Кричат птицы, почти крылом касаются Тумнеттувге, словно торопя его поскорее сесть в байдару и поплыть туда, где начинается кромка льда, где отдыхают жирные моржи и нерпы.

О, как глубоко дышит море, как ощутимо его вечное дыхание, как таинственна невидимая жизнь его глубин, как загадочна та черта, где море становится небом!

Сидя в детстве в бухточке Сердце-Камень на берегу Берингова моря, которое является частью Тихого океана, Тумнеттувге мечталось уйти на байдаре настолько далеко, чтобы пересечь черту, где море сливается с небом, и посмотреть, что там находится. Старики говорили, что там живут сказочные великаны пичвучины.

А здесь в Арктике, на берегу Чукотского моря, он знал, что за белыми полями льда есть остров, к которому каждой весной летят птицы, а зимой с него к материковому берегу приходят по льду белые медведи.

Ах, как крепко море пахнет морем!.. Ах, как оно зовёт его!..

Но не может охотник сейчас покинуть берег. В яранге, стоящей в первом ряду морского берега, его жена ждёт ребёнка, и он просит ваиргит1 послать ему дочь.

Сыновей у него полный полог. Это хорошо. Значит, в семье всегда будут кормильцы-охотники. Но нужна и хозяйка яранги. Когда жена совсем состарится, кто будет готовить пищу, выделывать шкуры, шить обувь и одежду? Нет, нужна дочь. Жена её всему обучит и будет в яранге две очень хорошие хозяйки.

Белый шаман Пойгин сказал, что если до начала сентября родится девочка, то когда она вырастет, сможет сделать очень много хорошего и полезного для чукчей, эскимосов и всех коренных жителей Чукотки.

«Как мы назовём её? – думал Тумнеттувге, – Тотынто – рассвет? А, может быть, Энатлинын – звезда? А если будет опять мальчик? Тогда он назовёт его просто Нынкай – мальчик».

Так размышлял Тумнеттувге, посасывая свою старую потухшую трубку и глядя на такой теперь ему родной, но суровый Ледовитый океан.

За спиной анкалина послышался детский крик. Он оглянулся и увидел машущего ему рукой младшего сына – Тегрувье. «Атэ, атэ2, – кричал он, – энэкэй3 зовёт тебя домой!»

Тумнеттувге вынул трубку изо рта, достал кожаный мешочек, где хранились табак и спички, положил туда трубку, спрятал мешочек и только после этого поднялся, и не спеша пошёл по осыпающейся береговой гальке на высокий тундровый берег, где его ждал сын. Они подошли к яранге, рядом с которой стоял земляной дом, и зашли в него. В дальнем конце единственной комнаты, за занавеской, стонала Эттэринтынэ. Наступило время родов. Шёл 1930-й год.

Рождение ребенка происходило буквально на глазах всех обитателей дома, за символической занавеской, которую, в свою очередь, загораживала своим телом бабушка. Две женщины, подружки роженицы из соседних яранг, помогали Эттэринтынэ рожать.

И вот раздался крик ребёнка. По дому разнёсся аромат жжёной коры плавникового дерева. Им прижигали пупок новорожденного, а саму пуповину убирали в специальный загодя сшитый кожаный мешочек.

Выглянувшая из-за занавески Киунэ коротко бросила: «нээкык» – дочь.

– Га, ата-ата-ата! – воскликнул Тумнеттувге, вскидывая руки вверх ладонями. – Га, якай-якай-якай! Га, кыш-кыш-кыш!

Это были восклицания, отгоняющие злых духов. Он знал, что русские люди, жившие недалеко на полярной станции, смеются над чукчами, верящими в духов, объясняя им, что никаких духов нет. Но чукчи, на всякий случай, соглашаясь с русскими, продолжали верить своим добрым духам и старались прогнать злых. Ведь духам от этого не станет хуже, а уж тем более верующим в них простым морзверобоям, охотникам и оленеводам.

Занавеску убрали, и Тумнеттувге подошёл к жене. Она грудью кормила маленькую дочь и улыбалась мужу, своим сыновьям и бабушке, которые с восхищением смотрели на неё и маленького человечка, так старательно сосущего грудь матери.

Счастливый муж отошёл от жены с ребёнком, присел на корточки, достал свою трубку, но не закурил. «Как же не просто устроен мир, – думал он, посасывая трубку. – Вот женщина – она может дать жизнь, выкормить ребёнка. А потом дать новую и новую жизнь. А мужчина? Ему поручено добывать пищу, защищать свой дом, жену, детей от врагов, от злых духов, диких зверей как умка4, волк или росомаха. Чудно устроен мир! А почему мужчина не может дать жизнь? Надо будет расспросить русских полярников, что они думают по этому поводу?»

А Эттэринтынэ чудилось, что в груди у неё, в распахнутой её душе, ворочается, пытаясь половчее улечься, мягкая, пушистая лисица. И хотелось плакать и смеяться от того, что такая ласковая пушистая лисица нашла удивительно светлое и уютное место где-то под самым её сердцем. Ластилась лисица к её сердцу, порой притрагивалась к нему острыми коготками. Ох, лисица, лисица, и как ты сумела так уютно улечься под сердцем самой счастливой на свете женщины?

Начинали собираться гости. Входя, каждый из них показывал мизинец, намекая на то, что в их стойбище появился ещё один маленький человек. При этом он произносил слова поздравления с прибытием долгожданного и дорогого гостя, с намеками на то, что новоприбывший проделал долгий путь из богатой страны и, наверняка, прибыл не с пустыми руками.

По чукотскому обычаю, каждому поздравителю Тумнеттувге вручал подарок: какой-нибудь мелкий, символический пустячок, или же глоток припасенной ради такого случая огненной воды (спирта), чашку крепкого чая, шматок жевательного или курительного табака, папиросу. Затем, за долгим чаепитием они обсуждали вопросы охоты, заготовки мяса на зиму, выкладки подкормки для песцов и лисиц.

Тумнеттувге был организатором и старшим в созданной им артели охотников, а его артель была одной из лучших на Чукотке. Уже неоднократно к нему приезжал брат жены Иван Рентыргин – очоч (начальник) из райисполкома, с предложением о создании колхоза, в который должны будут войти оленеводы, морзверобои, охотники-промысловики.

Тумнеттувге знал многих оленеводов. Знал, с каким трудом в тундре происходит передача, а вернее, как отбирают оленей у чавчыв (богатого оленевода) и передают их бедным оленным людям. Как сопротивляются этому богатые люди, поддерживаемые шаманами. Он не хотел, чтобы эта борьба и злость переселилась в их стойбище.

«Однако надо советоваться с Рентыргиным. Люди его уважают и верят ему. Надо всем вместе послушать его ещё раз, и тогда решать. Он всё равно не отстанет. Сказал, что приедет в начале зимы делать колхоз и создавать из туземных Советов какой-то сельский Совет. Надо узнать у русских, что это такое?» – так в задумчивости размышлял бригадир.

Брат жены с 1926 года работал каюром5 у купца Караваева в Уэлене6. Затем был охотником в заготконторе, неплохо выучил русский язык, мог свободно объясняться, как и Тумнеттувге, на английском. Затем он два года прожил в Анадыре. А оттуда его послали учиться в Ленинград, но он сбежал из этого города в Певек7, где его избрали председателем райисполкома. И вот теперь он должен приехать.

Первого сентября в стойбище по большой пурге приехал Иван с работниками райисполкома.

Вход в ярангу, как обычно, был прикрыт большой оленьей шкурой. Откинув её, они пролезли внутрь, где их встретил густой едкий дым, наполнивший весь чоттагын (внутреннюю, холодную часть яранги). Присмотревшись, Рентыргин увидел в середине яранги маленький огонек под котлом и рядом – темное лицо матери.

Прежде чем попасть в полог яранги, необходимо было очистить снег с кухлянки и меховых сапог – торбасов. Это делается тиуйчгыном – специальной выбивалкой, сделанной из оленьего рога. Тиуйчгын – необходимая принадлежность чукчи дома и в пути, поэтому во время путешествия она хранится на легковой нарте.

Они сняли кухлянки и со всей тщательностью оббили меховые штаны и торбаса тиуйчгыном. Затем встав коленями на меховой порог полога, постучали нога об ногу, чтобы сбросить с подошв остатки снега, и только после этой «церемонии» приподняли завесу из оленьих шкур и на четвереньках забрались внутрь. Очутившись внутри, они тщательно подвернули за собой меховую завесу под шкуры, покрывающие пол яранги.

Как прекрасно ощущать над собой кров, непроницаемый для холода и ветра! Как приятно наконец-то обрести спасение от бьющего в лицо колючего снега и от необходимости тратить все свои силы на борьбу с порывами ветра! Как здорово находиться в тепле, хотя температура здесь не превышает 10 градусов по Цельсию. Но как же хорошо сидеть здесь при спокойном и уютном свете эека – горящего в подвешенной каменной чашке тюленьего жира.

А через несколько минут гостеприимная хозяйка передаёт кэмэы (длинное деревянное блюдо) с мелконарубленными кусочками варёной оленины. Нет ничего прекраснее, чем после долгих часов борьбы с пургой сидеть в пологе яранги и наслаждаться горячим и хорошо проваренным оленьим мясом!

После мяса – чаепитие, которое по традиции совершается истово и долго. Тёплая жидкость проникает внутрь и приятно растекается по всему телу. Гости то и дело подставляют хозяйке свои чашки до тех пор, пока каждый из них не скажет традиционное «тыпаак» (я сыт, я закончил). И только после этого хозяйка приступает к мытью посуды.

После чаепития, закурили трубки.

– Что Эттэринтынэ? Как ребёнок? – спросил Рентыргин.

Эттэринтыне отдёрнула занавеску, отделяющую часть полога и показала дочь.

– Как ты её назвал? – спросил Иван у Тумнеттувге.

– Пока никак. Я зову её Ая.

– А как зовёт её Эттэринтынэ?

– Я зову её Нутэтэгрынэ – бегущая по тундре, – ответила счастливая мать.

– Почему ты так её назвала? – спросил брат.

– Она всё время перебирает ножками, как будто бежит и бежит куда-то, да и подвешенный мешочек с иголками показал.

Иногда, при выборе имени ребёнку, подвешивался какой-нибудь личный предмет из набора матери, и мама с бабушкой начинали называть имена. Если при названии какого-нибудь имени предмет качнётся, значит, тем именем и будет назван ребёнок.

Рентыргин приподнялся со шкуры и как бы подполз к сестре, кормившей дочь грудью, и долго-долго смотрел на маленькую девочку. Потом молча отсел на шкуру и затянулся трубкой. Все молчали.

– Однако, – задумчиво сказал он после затянувшейся паузы, – далеко побежит. Добежит до большого города – Москва называется. Там живёт главный человек страны. Рядом с ним сможет быть. Много хорошего сделать может для нас чукчей и эскимосов. Береги её, – сказал он Тумнеттувге. – Только ей учиться надо. Пусть её учат русские. И вы с Эттэринтынэ учите её. Она должна знать и уметь делать всё, что знает и умеет чукчанка.

Вечером в расположенной недалеко от стойбища культбазе8 собрались все мужчины стойбища и несколько свободных от дел женщин. Разговор шёл о создании колхоза и Сельского Совета, куда вошли бы тундровые и лагерные Советы.

– Мы сегодня должны обсудить и решить вопрос создания колхоза, – начал Рентыргин. – Это очень важная задача…

– А зачем нам колхочь? – перебил его Омрувье. – Нам и в артели хорошо. Зверя бьём, мясо есть, подкормка для песцов и лисиц есть. Охота зимой будет, много пушнины заготовим. Зачем нам нужны оленьи люди? Мы и так на ярмарках меняем мясо и шкуры нашего морзверя на мясо и шкуры их оленей

– А скажи мне, – обратился к нему Рентыргин, – когда вам предлагали создать артель, ты был согласен с этим?

Омрувье сосал незажжённую трубку, и смотрел на Рентыргина, не отвечая на его вопрос.

– Хорошо, я сам отвечу. Нет, ты был против этого. Хотя всем было понятно, что вместе охотникам будет легче добывать моржа, лахтака9, нерпу. Разве не увеличилась добыча морзверя в разы? Вот так и колхоз. В нем всем вместе легче решать вопросы, связанные с нашей жизнью. Не всегда море одаривает вас богатой добычей. Раньше прибрежные люди умирали от голода, когда моржи и нерпы уходили далеко-далеко от берега. Хорошо, что появились русские фактории, где всегда можно купить еду. А с созданием колхоза и совместной работой с оленьими людьми вы вообще забудете о том, что жили когда-то без мяса.

– Но, согласны ли оленьи люди пойти в колхочь? – задал вопрос Тымнеттагин.

– Мы и с ними ведём об этом разговор. Но там сильно воздействие шаманов и богатых людей… Хотя уже создано много оленеводческих бригад.

Долго говорили морзверобои и охотники. Но ничего этого маленькая Нутэтэгрынэ не слышала и не знала. Не знала она и того, что через год её отца выберут председателем созданного сельского Совета села Рыркайпий10, а ещё через год её дядя Иван Иванович Рентыргин станет председателем первого в Чаунском районе колхоза. Спит маленькая девочка, набирается сил на всю свою долгую-долгую жизнь.

                                                    * * *

Девочка росла быстро и была неугомонной. Она всегда куда-то спешила, залезала, падала, попадала в разные истории, но крик или плач от неё слышали редко. За ней нужен был глаз да глаз, особенно, когда она начала ходить и гулять за пределами яранги или земляного дома.

Тут уж не обходилось без помощи братьев. Поэтому она с малых лет играла в мальчишеские игры, повторяя, а то и превосходя их в шалостях. Часто вместе с ними играли русские дети, жившие на метеостанции. Они-то и стали называть её вместо отцовского Ая – Аней.

Особенно Аня любила кататься на льдинах, что всем детям категорически запрещалось. Здесь у неё нашлись партнёры в лице подружек Етувги и Келены. Вместе с ними «капитанили» и русские мальчишки, иногда вытаскивая друг друга и девчонок, падающих в воду с льдин. Хорошо, что берег в этом месте был пологий и упавший в море ребёнок мог и самостоятельно выбраться на берег. Опасность была в том, что льдины могли просто задавить упавшего ребёнка.

Летом компания девчонок и мальчишек бегала по гальке от волн к берегу, а когда волна отступала, то они всей гурьбой неслись следом за ней, зачастую не успевая убежать от следующей нахлынувшей волны.

Конечно, все они приходили домой мокрыми с головы до ног, но счастье было полным, несмотря на то, что родители их громко ругали. Это было наказание.

Но страшнее было услышать от отца: «Чекальван вальэгыт» – ты совершенно ни на что не похожа. Это было самое страшное ругательство чукчей. Иногда он добавлял какие-то русские и английские слова. Аня их не понимала, но догадывалась, что отец сильно сердится на неё.

Аня не очень охотно осваивала знания и навыки по приготовлению запасов на зиму, выделке шкур, шитья, хотя у них была бабушкина напольная швейная машинка фирмы «Зингер». Тем не менее, вместе со всеми женщинами и детьми собирала ягоду, грибы, растущую в тундре зелень, дикий лук. Она очень любила кушать струганину11, кыргит12, мантак13, слушать древние сказки и предания, которые мастерски рассказывал их сосед по рядом стоящей яранге Гивэу (обретающий известность). Люди говорили, что он белый шаман, но Гивэу рассказывал детям, что настоящий белый шаман – Нутэтэин, и живёт он в далёком стойбище в Уэлене. «Он пока ещё совсем молодой, но когда начинает танцевать, то в его танце видны снег и ветер, волны на море и полёт чайки над волнами. В его яраре (бубне) воет ветер, кричат птицы, отзывается эхо в прибрежных скалах. Он то превращается в танцующего журавля, то в бегущую по тундре гагару в период линьки. Неожиданно ты видишь, как зацветает тундра, резвятся песцы и лисицы. Глядя на него, ты слышишь голос ЖИЗНИ!»

– И ты, – однажды неожиданно сказал Гивэу Анне, – встретишься с ним далеко отсюда, когда будешь совсем взрослой и станешь большим начальником.

Ещё Анне запомнился сказ старого человека о Вороне, через которого Творец создал весь окружающий человека мир. Вот как, по его сказу, это происходило: «Жил-был Ворон. Он летел в определённом пространстве, точное описание которого до нас не дошло. Его полёт не поддавался измерению времени. На лету ворон испражнялся и мочился. Когда он из себя извергал большие и твёрдые куски, из них образовывались большие пространства суши – горы и континенты, из мелких – острова, а из жидких – топкая тундра. Созидательный полёт Ворона был непрерывным, и след его мочи вытянулся в тонкую нить, образуя реки. А когда мочи осталось совсем немного, и она уже не лилась, а только капала, из этих капель образовались многочисленные тундровые озера».

В этом мифе о сотворении почему-то ничего не говорилось о морях и океанах. Вероятно, они существовали с самого начала, и поэтому Ворон не имел никакого отношения к их появлению. Однако созидательная миссия Ворона на этом не была завершена, и Гивэу продолжал:

«Теперь необходимо было покрыть землю растительностью и населить её живыми существами. Но самое главное, нужно было её осветить, ведь сотворенная земля пока ещё не имела ни солнечного освещения, ни звезд на небе.

И тогда Ворон созвал всех своих родственников-птиц. Первым он выбрал большого Орла – самого сильного и выносливого из них – и велел ему лететь на край неба и земли, чтобы там пробить отверстие для солнечных лучей. По его приказу Орел взмахнул огромными крыльями и улетел к горизонту. Прошло много времени, и он вернулся усталым и ослабевшим. Его некогда большой и красивый клюв был ободран и стёрт почти до основания. Он с большим сожалением поведал Ворону о том, что не смог исполнить его наказ, потому что небесная твердь оказалась слишком твердой для его клюва. Тогда Ворон послал белую Чайку-поморника, но и она вернулась ни с чем. После этого на край земли летали Совы, Утки, Гуси, Гагары, но света на земле по-прежнему не было. Когда надежды почти не осталось, к Ворону обратилась маленькая Пуночка, которая тоже хотела попробовать добыть свет для земли. Ворон с недоверием взглянул на крохотную пташку, но выбора не было, да и терять уже было нечего. Он одобрительно кивнул, и Пуночка радостно взмахнула крылышками и скрылась в кромешной тьме.

Время шло, а отважная Пуночка все долбила и долбила твердое небесное покрытие. Она уже до основания сточила свой крохотный клювик, и на белоснежные перья грудки маленькой птички из ранки брызнули капли крови.

Прошло очень много времени, а Ворон не отрываясь продолжал смотреть в ту сторону, куда улетела Пуночка. И вдруг он увидел какой-то красный отблеск. Сначала это была маленькая точка, но постепенно она начала расти в ширину и вышину, и из точки вдруг хлынули лучи солнечного света, такие яркие, что все, увидевшие его, зажмурились. Это было Солнце! Отважная Пуночка вернулась изнурённой и почти без клюва, а вся грудка у неё была красной от собственной крови. Это был цвет утренней зари, которую с нетерпением ожидало всё живое на земле. И по сей день на груди у каждой пуночки есть красные перышки, как свидетельство её великого подвига». Так рассказывал старый сказитель Гивэу.

В семь лет отец начал учить её стрелять из винчестера14 и малокалиберной винтовки, а в девять – впервые взял с собой на вельбот, где она вместе с мужчинами охотилась на нерпу. Такие тренировки научили Анну метко стрелять и ей очень завидовали русские мальчишки.

Ане нравились рассказы бывалых и удачливых охотников. Вечером они приходили в ярангу Тумнеттувге, пили чай, курили трубки и рассказывали разные случаи из их такой богатой на приключения охотничьей жизни.

Однажды Аня услышала рассказ и своего отца об охоте на умку – белого медведя, и о том, как охотится умка. Говорил он для молодых охотников, собравшихся в яранге:

«Залезет хитроумный умка на торос, по-человечески на задние лапы встанет, и только бинокля ему не хватает, чтобы вокруг оглядеться.

Внимательно смотрит и носом поводит: запахи он слышит, быть может, лучше всех зверей. Тут же прикинет, с какой стороны дует ветер, чтобы подкрасться к жертве непременно с подветренной стороны. И, вдруг, что-то заметив, полулежа, заскользит с тороса на брюхе, притормаживая передними лапами. Теперь он знает, где его жертва, и каков путь до неё.

Как ползет умка по снегу? Распластается на снегу, сольётся с ним насколько возможно и поползет по-пластунски. Если встретится сугробик, осколок льда – затаится, переждёт. Зная, что лишь глаза да нос могут выдать его своей чернотой, закроет морду лапой, шевельнет от нетерпения коротким хвостом и опять начинает ползти, как бы загребая пространство передними лапами и волоча задние. Устанет – оттолкнётся задними лапами, скользя передними…

А тюлень, греясь на солнце, то поднимет голову, то опустит, засыпая меньше чем на минуту. И умка знает, сколько времени будет тюлень оглядывать пространство, прекрасно знает и потому замрёт на тот миг, прикрыв лапой нос. Опустил тюлень голову, опять умка пополз.

И вот наступает роковой для тюленя миг, когда он, к своему удивлению, вдруг видит, что умка сидит на его отдушине. Сидит спокойно, довольный своей хитростью и ловкостью. Передние лапы широко разводит, как бы приглашая жертву в свои смертельные объятия. И некуда деваться тюленю. Повинуясь инстинкту, он ползёт к отдушине. Медведь взмахивает лапой, чаще всего левой, бьет тюленя по голове, и охота закончена».

Тюлени не могут подолгу находиться под водой без воздуха, поэтому они «продувают» отверстия во льду. Нерпы собираются вместе и совместным тёплым дыханием протапливают во льду лунку, через которую они могу дышать и выбираться на поверхность. А чтобы лунка не замерзала, сверху её щедро припорашивают снегом. Такой снежный холмик и защищает отверстие от замерзания, и маскирует его.

Загарпунить на несколько секунд всплывающую нерпу – величайшее мастерство, требующее от охотника особой ловкости и умения приблизиться к лунке незаметно для животного.

«Кроме меня, – рассказывал отец, – в тот день на нерпу в лунке охотился и белый медведь, которому в ловкости может позавидовать любой охотник.

Заметив ползущего по льду умку, я понял, что он учуял нерпичью лунку. Я осторожно стал обходить зверя так, чтобы ветер дул от него на меня, а не наоборот. Видимо, умка несколько дней не ел, и, будучи увлечён охотой, ни на что не обращал внимание. Он полз к лунке, распластавшись по льду, и носом рыл снег. Недалеко от лунки медведь вдруг остановился и замер. Под толстым слоем льда он ощущал движение нерп. Умка не торопился, ведь у него была только одна попытка, и если он ошибётся, то ему придётся искать другую лунку, потому что нерпы на это место больше не вернутся.

Через несколько минут в лунке показалась голова тюленя. Прыжок – и в одно мгновение истекающая кровью нерпа оказалась в лапах умки. Он тут же у лунки принялся терзать и рвать добычу зубами. А тут и я подоспел и всего двумя патронами уложил умку».