Бегущая по тундре. Документально-художественная повесть

Несмотря на то, что игры чукотских и русских детей проходили вместе, и Аня со своими подругами была частым гостем на метеостанции, ей очень плохо давался русский язык. Даже когда она пошла в начальную школу, русский язык был труден для неё. И арифметика. Она никак не могла понять эти русские цифры. Они как-то и почему-то делились, хотя оставались целыми на месте. Другое дело – разделать, разделить моржа, нерпу, в конце концов, шкурки песца или лис. Она с удивлением смотрела на старших учеников быстро разбирающих и решающих арифметические задачки. Учились-то пятнадцать разновозрастных учеников начальных классов в одном помещении. Как не билась с ней её первая учительница Анна Семёновна Дёмина, но и она вынуждена была оставить Анну на второй год во втором классе. Поэтому Аня, пойдя в первый класс начальной школы в девять лет, закончила её только в четырнадцать. Встал вопрос: учиться ей дальше или становиться хозяйкой яранги?

Все дети стойбища, впрочем, как и всё его взрослое население, очень любили смотреть кинофильмы. Как правило, узкоплёночный проектор устанавливался в классе школы, на доску прикреплялась белая простынь, и кинозал был готов.

Самой большой популярностью пользовались фильмы о войне, где, разумеется, победителями всегда оставались наши, красные. Даже в самые драматические моменты кинодействия, когда, казалось, не оставалось никакой надежды, когда горстка красных партизан явно терпела поражения и готова была сложить головы, – откуда-то из-за бугра, пригорка, лесного массива появлялась красная конница с развевающимся революционным флагом у переднего всадника. Красные кавалеристы размахивали шашками и саблями, стреляли из винтовок и револьверов, а по тесному залу класса школы, проносилось: «Наши! Наши! Красные!» Ну, и конечно, – непременная победа наших доблестных революционных войск.

Однажды в Рыркайпий привезли первую цветную кинокартину «Василиса Прекрасная» – русскую сказку о русской красавице, вообще о русских красавицах. После просмотра этого, как и других фильмов, жители Рыркайпия только недоумевали, почему в их село приезжают отнюдь не экранные красавцы, а мужики и бабы далекие от сложившегося при просмотре фильмов идеала тангитана (чужака).

Осенью в Певек для продолжения учёбы в семилетней школе-интернате уехали её друзья и подруги. Ей стало невыносимо одиноко и грустно.

И когда выпал первый снег, то мама, видя состояние дочери, собрала собачью упряжку и сама повезла её в школу в Певек – за пятьсот километров от Рыркайпия.

Увозя дочь на учёбу, Эттэринтынэ зашила в её кухлянку заговоренные против злых духов камешки, пришила сверху кухлянки красивые ленточки с бусинками на конце. Пусть бы только они оградили дочь от неприятностей и болезней.

Путь был долог. Им приходилось заезжать в стойбища оленеводческих бригад, и везде они были приняты как желанные гости. Эттэринтынэ дарила бригадирам плитку табака или чая, а старшей женщине – кованую иголку.

Шла полярная ночь, и солнце не появлялось над горизонтом, поэтому они постоянно ехали в темноте. Ночной мир тундры был раскален студеным мертвым огнём луны. Казалось, что сам снег горел, плавясь и перекипая в зеленом мерцании лунного света. Горел тихо, неугасаемо, горел в огне, излучающем стужу, вызывающем у всех живых существ тоску, которую могут выразить только волки, когда они поднимают вверх морды и воют на луну, как бы умоляя её поскорее уступить место истинному светилу – Солнцу.

Глава II

Учёба и жизнь в школе-интернате сначала давались с трудом. Нужно было носить непривычную для Ани одежду, есть русскую пищу, спать на высоких кроватях в огромной комнате на двенадцать человек.

Уроки по различным предметам вели разные учителя, и это было необычно, и тяжело воспринималось детьми. Много времени занимали медицинские процедуры: принятие лекарств, микстур и обследования.

Дети не знали, что большинство из них болело туберкулёзом – этим бичом жителей Чукотки. Не прошла эта болезнь и мимо Анны, но усилиями врачей и педагогического коллектива Певекской семилетней школы, удалось приглушить эту болезнь. Постепенно Аня освоилась. У неё появились новые друзья и подруги. Особенно ей приглянулся русский мальчик Тарас Шевченко. Он, почему-то, называл себя незнакомым словом «украинец» и говорил странно: вроде бы и на русском языке, но не все его слова Анна понимала. Уже позже она узнала, что он говорил с украинским акцентом.

– Это наша новая ученица, – первый раз приведя Аню в класс, представила её их классная руководительница. – Зовут её Аня Нутэтэгрынэ. Она немного опоздала на занятия, но я надеюсь, что вы, дети, поможете ей догнать весь класс по пройденной программе.

Учительница подвела девочку к парте, где было свободное место рядом с мальчиком, который сразу же отодвинулся на край сидения парты, как бы давая понять всем ребятам, что сидеть рядом с девчонкой ему совсем не хочется.

– Вот тут ты будешь сидеть, рядом с Колей. А ты, Коля, помоги Ане быстрее освоиться. Хорошо?

Коля молча кивнул своей вихрастой головой, а когда учительница отошла, пробурчал: «Больно мне надо».

Первым к ней на переменке подошёл Тарас.

– Ты откуда приехала и на чём? – спросил он. И не дожидаясь ответа, сказал, – Меня зовут Тарас. Мои родители работают на Мысе Биллингса на метеостанции.

– А я с папой была там. Нас на охоте льдами вынесло прямо к вашему мысу. Твой папа, наверно, такой большой, высокий, бородатый человек?

– Нет, – смеясь, ответил Тарас, – это дядя Серёжа, наш метеоролог. Он очень сильный, – гордо добавил он. – А мой папа обыкновенного роста, всё время улыбается и не расстаётся со своей любимой трубкой.

– Ой! Я видела его, – весело сказала Аня. – Мой папа подарил ему целую плитку табаку, а твой папа подарил ему хороший нож. Папа его всегда носит с собой.

– Так ты с Рыркайпия? Я тоже там был. Мы ездили туда к директору колхоза «Пионер» Рентыргину договариваться о покупке у оленеводов колхоза оленьего мяса.

– Так Рентыргин – мой дядя. Он был председателем Певекского райисполкома. А потом, когда создал колхоз «Пионер», стал его председателем. Знаешь сколько мяса и пушнины его колхоз сдал в фонд фронта? Больше всех на Чукотке. И денег мы собрали больше всех. Говорили, что сам Сталин сказал спасибо людям Чукотки за такую большую помощь.

– Я знаю. К нам в школу приходил партийный секретарь и рассказывал про это. Слушай, раз уж мы так близко живём друг от друга, то давай будем и тут дружить?

– Давай, – тихо ответила Анна.

– Пойдём, – сказал Тарас, взял Аню за руку и повёл её к парте, где он сидел с Лёшкой Смирновым, сыном заместителя председателя поселкового Совета.

– Лёш, – обратился он к товарищу, – давай-ка перебирайся к Кольке, а то он не очень-то хочет сидеть рядом с Аней. А мы с ней, оказывается, жили рядом. Так вот, я думаю, что и сидеть мы должны тоже рядом. Ты не против? – спросил он Алексея, строго глядя ему в глаза.

– Ну, да… – начиная собирать свои школьные принадлежности, ответил он, – тут будешь против, так сразу же получишь по шее.

– Ты правильно всё понял, – улыбнулся Тарас. – Давай, Аня, неси свой портфель сюда, – и он похлопал парту рукой в том месте, где только что сидел Лёша.

Когда они сели за парту, Тарас спросил:

– А что означает твоя фамилия – Нутэтэгрынэ.

– Это «бегущая по тундре» – ответила девочка.

– А куда это ты бегала?

– Никуда. Мама говорила, что я очень быстро перебирала ногами, когда была маленькой, как будто быстро бежала. А где и куда у нас можно бежать? Только по тундре. Вот меня так и назвали.

– Интересное имя, – задумчиво сказал Тарас. – А у меня фамилия Шевченко – швец, портной – человек, который шьёт людям одежду.

Аня вдруг весело рассмеялась.

– Ты чего? – чуть обидевшись, спросил Тарас.

– Да нет, ты не сердись. Значит, по-твоему, и моя мама – Шевченко.

– Это почему ещё? – заинтересованно спросил мальчик.

– Так она всем нашим всю одежду шьёт. У неё даже швейная машинка есть, – и они вместе весело рассмеялись.

– А как зовут твою маму?

– Эттэринтынэ.

– А как это переводится?

– Ну, это как бы никому не нужная, брошенная собака.

– Дворняжка по-русски, – быстро нашёлся Тарас.

– Наверно, – ответила Аня, и они вновь засмеялись.

– Это кому там так весело? – услышали они строгий голос математика Георгия Ивановича Шелемеха. Ребята и не заметили, как он вошёл в класс.

Так началась дружба чукчанки с украинским хлопцем. Тарас во многом помогал Ане. Он многократно повторял с ней пройденный материал, разжёвывая непонятные для неё вопросы.

Аня быстро стала заводилой и организатором всяких мероприятий, шалостей, а иногда, и глупостей, за которые её примерно наказывали. Часто вину за неё брал на себя Тарас, хотя учителя и ребята понимали, что он прикрывает проделки Нутэтэгрынэ.

– Анька, – как-то поздним весенним вечером, когда все легли спать, к ней под одеяло залезла её старая подружка по стойбищу Клава Келены. Она училась на класс старше Ани. – Слушай, я знаю, где наша повариха прячет сгущёнку. Давай возьмём баночку. Никто и не узнает.

– А как мы попадём на кухню? – загорелась Аня, – они же дверь запирают.

– А я видела, что у них там форточка осталась открытой. Только я не смогу в неё пролезть. А ты – маленькая, быстро пролезешь. Только банку надо там открыть. У нас ножей-то нет.

– Ну, давай, – согласилась Аня. Её не надо было долго уговаривать. Она давно хотела поесть сладкой сгущёнки, но им её в чистом виде не давали.

Они быстро, но тихо оделись и крадучись пробрались к выходу из интерната. На улице было необычно тепло. Подбежав к окну кухни, девочки поняли, что не смогут добраться до открытой форточки, так как даже большого сугроба под окном им не хватало. Аня огляделась вокруг и неожиданно для себя увидела стоящие у стенки кухни старые нарты. Быстро притащив их к окну, она прямо по ним подобралась к форточке и ужом проскользнула туда. Было темно и она, не сумев ни за что ухватиться, полетела вниз, больно ударившись о подоконник и задев какую-то посуду. Посуда звонко загремела, а Анна оказалась на полу с приличной шишкой на голове.

– Там в углу у печки есть полка, – громким шёпотом в форточку давала указания Келены, – повариха туда ставила три банки и ещё что-то.

Аня на ощупь нашла печь, чуть не обожгла себе руки о горячую дверцу топки; нащупала над головой полку, на удивление, легко обнаружила сгущёнку. Рядом с банками лежали какие-то пачки. «Наверно, галеты», – подумала она и, прихватив пачку, полезла к окну.

– Нашла? – прошептала Клава.

– Нашла, нашла! – так же, полушёпотом ответила Аня.

– Банку, банку открой!

– Да где я там нож искать буду?

– Да где-то там, в столе поищи.

Аня снова вернулась к разделочному столу и стала наощупь искать нож. Рука укололась обо что-то. «Нож, – подумала девочка, – нашла. Но теперь уж пусть Клавка сама открывает банку». Она вновь подобралась к окну, кое-как залезла на подоконник, передала банку, галеты и нож подруге и полезла в форточку. Выбравшись из форточки наполовину, она ухватилась за стоящие нарты и вместе с ними «загремела» в сугроб.

Теперь надо было найти укромное место, где можно было бы открыть и съесть сгущёнку. Они забрались в стоящий рядом с интернатом сарай, вскрыли банку и, макая в сгущёнку, так вовремя попавшие в руки Анны галеты, быстро опустошили её. Потом они попытались оттереть снегом сладкие руки и губы, но у них это не очень хорошо получилось.

– Надо бы нож положить на место, – задумчиво сказала Аня. – А-то скажут, что мы его украли. – Ей так не хотелось снова лезть в форточку.

– Да кто узнает, что это мы? А давай просто закинем его в форточку?

– Давай! – Аня поднялась и выглянула из сарая. Мела пурга. Они подбежали к окну кухни и бросили в форточку нож. Затем девочки тихо вернулись в интернат, разделись и легли спать.

Ане не спалось. Она всё яснее стала понимать, что они сделали что-то очень нехорошее. Она сознательно не называла это воровством. Они просто взяли чьё-то ничьё. Так в тяжёлых думах она и заснула.

Утром в школе был переполох. Повариха обнаружила пропажу и принесла директору весь в сгущённом молоке нож. Она никак не могла понять, как кто-то проник на кухню. Дверь оставалась запертой, окно было полностью засыпано снегом, а форточка закрыта.

Тарас сразу обратил внимание на плохое настроение Ани. Она не смотрела в глаза, вела себя тихо и выглядела как бы пришибленной.

– Что случилось? – спросил он её. Аня махнула рукой и ничего не ответила. Они сели за парту. Он снова посмотрел на неё сбоку и вдруг увидел большую шишку на её голове.

– А это откуда у тебя? – слегка дотронувшись до шишки, спросил он у Ани. Она ойкнула, отдёрнула голову и, не поднимая на него глаз, ответила: «Упала с кровати».

В класс вошёл директор школы.

– Ребята, – начал он. – Сегодня ночью в школе произошло чрезвычайное происшествие. Кто-то залез на кухню и съел банку сгущёнки и пачку галет. Я сейчас не буду выяснять, кто это мог сделать, – он почему-то посмотрел, как ей показалось, в сторону Ани, – но я надеюсь, что совесть заговорит в этом человеке, и он сам явится ко мне в кабинет.

Директор повернулся и вышел из класса. Как выяснили потом дети, он так прошёлся по всем классам.

На переменке Тарас отвёл Анну в угол коридора.

– Зачем ты это сделала? – глядя ей прямо в глаза, спросил он сурово. – Ты же опозорила не только себя, но и весь класс, своих родителей, всё своё стойбище. Разве тебе не говорили мама с папой, что чужого брать нельзя?

– Говорили, – тихо ответила она и заплакала.

– Нечего теперь реветь. Никому ничего не говори. Поняла? – Аня кивнула головой.

Тарас повернулся и пошёл в сторону кабинета директора.

– Тарас! – позвала его Аня. Тарас обернулся. – Не ходи к Николаю Ефимовичу. Я сама всё скажу.

– Я сказал тебе молчать – значит, молчи. Понятно? – Она снова кивнула головой.

После разговора с директором, Тарас пропал. Он не вернулся после переменки в класс. Не было его ни на обеде, ни на ужине. На улице бушевал ветер южак15, и он с такой силой бил в здание школы-интерната, что оно всё дрожало. Детей никого из школы не пустили домой. Их разместили прямо в классной комнате на матрасах, накормили обедом и ужином. Но Тараса не было видно нигде.

Аня проплакала на кровати всю ночь. Она очень сильно ругала себя за то, что поддалась на уговоры Клавки, хотя и уговоров-то никаких не было. Ей было стыдно и горько оттого, что она такая плохая.

Утром, быстро встав и вытерев глаза рукавом формы, она решительно пошла к директору. Он сидел в своём кабинете и как будто ждал её.

– Это я, я взяла сгущёнку, – сказала она директору и вновь заплакала.

– А я знал это, – неожиданно для неё ответил директор.

– Откуда? – глаза у Анны расширились от удивления.

– Во-первых, – только ты могла пролезть в форточку. Во-вторых, – только ты могла вернуть нож, зная, что нельзя оставлять человека без ножа в тундре. И в-третьих, – когда пришёл Тарас и сказал, что это сделал он, я сразу понял: он прикрывает тебя. Тарас настоящий друг. А ты? Как ты могла сделать такое? Ведь эту сгущёнку нам подарили полярники для того, чтобы сделать торт на майские праздники. Ты украла банку не у повара, нет. Ты украла банку у своих товарищей, друзей, лишив их праздничного торта. Мы, конечно, решим этот вопрос, но ты-то как будешь дальше жить?

– Что, что мне нужно сделать, чтобы вы и все ребята не сердились на меня? – Аня уже плакала во весь голос. Всё её маленькое тельце тряслось от рыданий, а в голове билась одна мысль, что это Ивмэнтун – страшный земляной дух – тянет её к себе. Его боялись все. И вот он завладел ею.

Николай Ефимович налил в стакан воды и подошёл к девочке.

– На-ка, Аня, выпей водички и успокойся. Ты, наверно, думаешь, что Ивмэнтун пришёл за тобой? – Аня кивнула головой. – Не бойся. Никому мы тебя не отдадим. Ни Ивмэнтуну, ни чёрту, ни дьяволу.

– А это кто? – с надеждой девочка смотрела на своего директора.

– А это у русских тоже есть такие плохие духи, но они очень боятся честных, сильных и умных людей. Ты же хочешь быть сильной, умной и, главное, честной девочкой?

– Очень, очень сильно хочу! Но что мне делать?

Открылась дверь, и в кабинет быстро вошёл Шелемех.

– Николай Ефимович, – не глядя на Анну сказал учитель математики, – Тарас Шевченко пропал.

– Как пропал? Куда пропал?

– Никто не знает. Он пропал вчера после первого урока.

– Ты не знаешь, где Тарас? – спросил директор у Ани. Та отрицательно покачала головой.

– Так, – он был у меня, и я ему сказал, что сгущёнку подарили полярники, – вслух стал размышлять директор. – Значит, парень мог уйти в Апапельгино на полярную стацию к метеорологам, которых знает. Но это семнадцать километров… и южак! – Он бросился к телефону.

– Коммутатор! Коммутатор! – кричал он в трубку, – дайте мне метеостанцию! Что? Связи нет? А с кем есть связь в Апапельгино? С сельсоветом? Дайте сельсовет. Кто это? Я спрашиваю, кто у телефона. Вуквун? Володя, дорогой, это Николай Ефимович. У нас пропал мальчик, Тарас Шевченко. Да, да! Сын директора метеостанции на Биллингса. Мы думаем, что он пошёл на вашу метеостанцию. Это надо выяснить. И если он там, никуда его не отпускать. Понял? Хорошо! Я буду ждать звонка.

Директор положил трубку и, секунду подумав, тут же поднял её снова:

– Коммутатор? Дайте мне начальника политотдела. Валентин Сергеевич, это Костиков. У нас пропал мальчик, Тарас Шевченко. Да, сын. Мы думаем, что он пошёл на метеостанцию к своим знакомым. Вышел до южака, но не вернулся…

За дверью послышалась какая-то возня, она открылась, и в кабинет ввалился огромный снежно-ледяной ком. В нём с трудом можно было узнать человеческую фигуру.

– Вот, – на пол упали три банки сгущёнки и целая упаковка галет, – я принёс. Не надо ругать Аню и выгонять её из школы. – Человек упал на пол. Это был Тарас. В кабинете раздался страшный крик Ани. Он взбудоражил всю школу. А она бросилась к Тарасу и стала отдирать от его одежды куски льда и снега, не замечая, что в кровь режет свои руки.

– Быстро медика! – скомандовал Костиков Шелемеху, – и горячей воды. Он поднял с пола Тараса, прислонил его к книжному шкафу и стал расстёгивать ему пальто. С головы мальчика слетела шапка вместе с ледяной маской лица. Он пытался улыбнуться своими распухшими губами.

– Ты зачем здесь? – с трудом спросил он Аню.

– Потому что она твой друг, – ответил ему директор. – И потому что у неё есть совесть, – добавил он.

В кабинет не забежала, а прямо влетела медсестра. Бросив на пол снятое с мальчика пальто, подхватила его тело и с помощью директора повела в медицинский кабинет. Там, положив Тараса на кушетку, она стащила с него валенки. Осмотрела его лицо, ноги и руки. В углу, присев на корточки, тихо сидела Анна. Слёзы текли по её лицу.

– Серьёзных обморожений не видно, кроме лица. Но тут надо разобраться. Может быть, это порезы от ледяного ветра, – сказала она, и добавила. – Это просто какое-то чудо, что он не только дошёл в южак, но и серьёзно не пострадал.

В кабинет вбежала учительница русского языка.

– Николай Ефимович, там Вас зовёт к телефону начальник политотдела.

– Сейчас иду. Ну, вы тут разберитесь с хлопцем повнимательнее, – сказал он медсестре, – а уж затем я разберусь с этим защитником всех обиженных и оскорблённых, – с усмешкой добавил он и вышел из кабинета.

– Нашёлся парнишка, – сказал он по телефону руководителю политического отдела района. – Нет, сам пришёл. Ввалился в кабинет, как белый медведь. Нет. Медик говорит, что ничего не обморожено. Что? Врач придёт? Не откажемся. Пока не знаю, зачем он попёрся на метеостанцию. Но, судя по тому, что принёс сгущёнку и галеты, думаю, что хотел сделать сладкий подарок для ребят. Хорошо, буду держать Вас в курсе. – Он положил трубку, но тут же раздался новый звонок.

– Да, слушаю! – ответил он. – Володя? Что? Был, говоришь, и удрал? А они его не отпускали? Тут он, тут! Дошёл. Успокой там всех на метеостанции. Да пусть отцу пока ничего не сообщают. А-то они там с Биллингса вместе с матерью сорвутся сюда. Цел, цел он и невредим. Ну, спасибо тебе! Пока! – он положил трубку.

Директор прекрасно понимал, что беда, уже было накрывшая его своим жестоким крылом, промахнулась. Да, будет серьёзный разговор в политотделе, и, может быть, ему объявят выговор. Но мальчик жив. А это главное! «Но какое чувство дружбы у этого совсем ещё пацанёнка, какое желание помочь попавшей в беду девочке! Ведь он прекрасно знал, что такое южак, и что он может погибнуть».

Через два дня после происшедших событий, на общешкольном собрании Аня дала слово, что больше никогда, ни под каким предлогом не возьмёт чужого.

Неожиданно поднялась Клава Келены, горько плача, она тоже поклялась ничего и никогда не брать.

Все с удивлением смотрели на неё, так как никто не знал, что Аня была не одна.

Досталось и Тарасу за то, что он ушёл из школы никому, ничего не сказав. Но дети смотрели на него как на героя.

– Это у них любовь, – шёпотом сказала своей подруге, такой же девятнадцатилетней девчушке, учительница русского языка.

– Да какая любовь в четырнадцать лет? – ответила та.

– Не скажи! Джульетта умерла из-за любви в четырнадцать, а Ромео в шестнадцать лет.

– Так это всё литературные образы, сказки. Никакой любви в этом возрасте нет. Что они в ней понимают? – с глубоким вздохом добавила она, явно намекая на то, что уж она-то о любви знает всё.

Наконец, наступил такой долгожданный День Победы! В посёлке загудели все котельные, отовсюду слышались выстрелы карабинов, винчестеров, охотничьих ружей. Кто-то мчался по посёлку на собачьей упряжке и во всё горло кричал: «Победа! Победа! Победа!»

Люди спешили к зданию политического отдела. Собрался весь посёлок. Конечно же, это событие не могло обойти стороной и учащихся школы-интерната. Все занятия были отменены, и все до единого школьники прибежали на митинг.

Выступал партийный руководитель, начальник райисполкома, директор школы, и многие другие, и никто не мог сдержать слёз радости и гордости.

– Сегодня подписан акт о полной капитуляции фашисткой Германии! Мы верили в нашу Победу всегда! – сказал начальник политотдела. – Но мы не только верили в неё, но и отдавали все наши силы для её приближения. Своим героическим трудом здесь, в глубоком тылу, мы помогали нашим доблестным воинам ковать Победу! Люди Чукотского края, спасибо вам за ваш труд, за вашу веру, за ваш патриотизм! Ура! – Все громко закричали «Ура!» Вверх полетели шапки.

Неожиданно перед людьми появился человек с бубном. «Белый шаман», – зашептали чукчи.

Многие жители посёлка впервые слышали бубен, впервые увидели живого шамана. Его чуть побледневшее лицо стало отрешённым, глаза смотрели не столько вдаль, сколько внутрь себя – туда, где живут душа и рассудок. Бубен его не просто гремел, он повторял стук сердца, он куда-то спешил с доброй, очень доброй вестью, он по-детски смеялся, он грустил, он обрушивался громом возмездия.

Начальник райисполкома хотел прогнать шамана, но его остановил партийный руководитель.

А бубен звучал, и в нём продолжались удары сердца и парадного шага тех солдат, кто дошёл до Победы, и тех, кто пал… Встали павшие, выстроились и пошли, пошли, чеканя шаг, уходя всё дальше и дальше… в бессмертие.

Выступление шамана оставило в сердце Ани незабываемое впечатление на всю жизнь.

В конце мая на совещание в Певек на трёх оленьих упряжках приехал её дядя Рентыргин – председатель колхоза «Пионер».

– А где тут моя Нутэтэгрынэ? – громко сказал он, входя в интернат, предварительно стряхнув с себя тиуйчгыном весенний снег.

Услышав родной голос, Аня громко завизжала, как делали это её русские подруги, когда они чему-то очень радовались, и выскочила из комнаты, где они с ребятами делали уроки.

– Да ты совсем стала Каётиркичервыной (маленьким ходячим солнышком)! – посмотрев на неё, сказал Рентыргин. – По дому-то не соскучилась? Мать тебя всё время вспоминает, да и отец стал чаще смотреть в сторону Певека. Поедешь со мной домой?

– Если меня из школы отпустят. У нас занятия заканчиваются только через неделю.

– Вот я как раз через неделю и поеду домой. Значит, договорились? – Он погладил её по голове. – Какая ты стала красивая, хоть за лучшего оленевода или морзверобоя тебя замуж отдавай.

– Э нет, дядя! Я буду дальше учиться, как ты когда-то сказал моим родителям.

– Откуда знаешь?

– Папа говорил и мама. Они тебя очень уважают и любят.

– Ладно, ладно меня нахваливать. Ты лучше скажи, где-то тут есть мальчик Тарас со смешной фамилией.

– Это наверно Шевченко?

– Да! Ты его знаешь? Он – сын начальника метеостанции на Мысе Биллингса.