Змеиный Зуб

Ни одежд, ни вешалок, ни обувницы. Только квадратный выцветший ковёр. И старинная картина, на которой нарисована какая-то женщина из давних времён со смешной причёской, похожей на бочонок пива. Может, это она открыла ему дверь? Тогда он точно попал в страшный рассказ Марсиля. Хотя дама выглядела добрее многих.

Ладно, он же не убийца и не грабитель! Он разбудит охотников и извинится перед ними за неудобства. Но ещё не хватало из-за собственной застенчивости упустить драгоценное время.

Сепхинор не стал на всякий случай закрывать дверь и прошёл внутрь. Хорошо, что он был не бос: перед выходом он успел натянуть ботинки. Иначе бы он непременно застудил ноги на ледяном каменном полу.

«Ладно, где спальня?» – подумал он и решительно шагнул в гостиную. Тут же прогремел хлопок. Входная дверь.

«Спокойно, дурень. Это ветер. Видал, какой там ветер?»

Он подпрыгнул, завидев движение рядом с диваном. И только потом понял, что это большое напольное зеркало. Оно отражало его самого и всё, что было за его спиной: потемневшую прихожую, синий свет ночи в кухоньке и блики на этом самом портрете.

Но…

Странный был такой звук, какой бывает, когда одна шпора чуть звякнет о другую. Или застёжки какие-нибудь на плаще.

Нет, ни в прихожей, ни в гостиной ничего нет.

Чего ты боишься, Сепхинор?

Он сжал зубы, чтобы не закричать, и резко обернулся. И едва не упал. Точно там, где он должен был быть виден в зеркале, стоял разодетый по-кавалерийски господин. От его тёмной махины с широким плащом Сепхинор едва не выпрыгнул в окно, в стену, в диван, куда угодно. Но он прикусил язык и почему-то остался на месте. Хотя в глазах зарябило от испуга, и ему показалось, что стало нечем дышать.

Красные глаза незнакомца померкли на мгновение, когда он моргнул. Он был не как Экспиравит, а другой, серого цвета и человечного вида. Зато его голову обрамляли длинные пряди тёмных волос, а шпоры свидетельствовали о рыцарском звании. Это был вампир, конечно, уже было не спутать! Но, может быть, благородный вампир.

«Что тут вообще делает?..» – начал было думать Сепхинор. Но тот вдруг заговорил сдержанным резким голосом:

– Кто бы ты ни был, уходи. Исчезни. Для твоего же блага.

Жуткие клыки мелькали на каждом слове. Очередной кровосос пытается помешать ему помочь маме! Да ну его тоже к чёрту! Сепхинор сжал кулаки и заявил:

– Я никуда не пойду. Вы, сэр, рыцарь! Вы видите, что там за окном! Я бы туда в здравом уме сейчас не вышел, не будь там моей мамы! Я должен спасти её, и вы меня не испугаете! Я уже видел вампиров и пострашнее вашего!

Аристократичного вида упырь вздёрнул бровь. И смерил его сухим взглядом.

– Ты забываешься, мальчик. Отсюда не возвращаются. И я последний раз говорю тебе…

– Сэр, я вас прошу! Я умоляю, помогите мне чем-нибудь, ну чего вам стоит! – взмолился Сепхинор и сделал шаг ему навстречу. – Мы с мамой слишком многое пережили! Штурм, интриги, тихую войну; мы глядели в лицо таким, как вы, и слушали каждую ночь шорох летучих мышей! Ну не может она просто взять и сгинуть после всего этого, я этого не допущу, я не знаю как, но… не допущу!

Его импульсивная речь не произвела на рыцаря никакого впечатления. Он оставался непреклонен. Но, завидев настоящее безумие на лице мальчишки, спросил безучастно:

– Твоя мать – как её имя?

– Вальпурга! Леди Вальпурга Видира Моррва! Благородная кобра Змеиного Зуба! Несомненно, даже такой, как вы, слышал о ней!

Он чуть пошевелил челюстью, будто облизывал свои зубы. И наконец ответил:

– Нет, это грешница. Ей не бывать здесь.

– Какая ещё грешница?! – взбунтовался Сепхинор, но вампир осадил его:

– Я сказал – ей не бывать здесь. Значит, возвращайся туда, откуда пришёл. Наверняка она там.

– Вы хотите сказать – дома?

– Да.

Незнакомец сделал шаг в сторону, давая ему проход, и указал на дверь. Сепхинор колебался. Он не понимал, кто перед ним, но что-то заставляло его думать, что он может догадываться. Правда, не теперь, когда весь его разум был объят смятением. Он подошёл ближе, всматриваясь в лицо хозяина дома, и вновь спрашивал себя – кто может жить в такой глуши? Вампир… вампир?

Он подошёл к порогу и обернулся, посмотрев на рыцаря. Тот был одет в тёмно-синий, почти серый сюртук до колен, кавалерийские сапоги. На его плечах массивной фибулой крепился шерстяной плащ. Волосы были отпущены, как у островитянина, но они были скорее бурые, нежели чёрные. Что-то…

– Иди-иди, – властно молвил вампир.

Сепхинор рассеянно кивнул и взялся за дверную ручку. И вдруг из глубины дома зазвучал шорох нетопыриных крыльев. Звук знакомый и малоприятный. Сепхинор вновь чуть не свернул себе шею, глядя назад за плечо. Хозяин дома же проследил взором за полётом очередной летучей мыши. А затем, уловив немой вопрос в глазах мальчика, бросил:

– Учи историю, малыш. И да, тебе только что попросили передать. «С семьёй никогда не бывает просто, но ценнее неё ничего нет на свете».

– А-а… – рассеянно ответил Сепхинор и наконец раскрыл дверь. Затем опомнился и хотел было поблагодарить безымянного сэра, но того и след простыл. Так что Сепхинор вышел на улицу задумчивым и встретился глазами с Фиваро.

– И что? – спросил он будто бы у коня. – Я ведь не знаю, где дом. И… что это всё значит?

Он взобрался обратно на мокрую спину дестриэ и вдруг увидел меж его ушей знакомые сизые ели. Дождь притих, и оттого их стало виднее. «Вот я дурак», – подумал Сепхинор и погнал жеребца во весь дух обратно, к Вою. Он всё ещё не верил, что оно так всё просто разрешится, но таинственный отшельник оказался прав: баронесса спала над книжкой прямо в библиотеке.

23. Старые друзья

На подъездной дороге заскрипели колёса. Валь, одетая в своё единственное мало-мальски чёрное платье, отёрла руки о передник и настороженно высунулась в окно. Это была коляска, в которой сидело несколько дам, а правил кучер. Через хвойные заросли сада больше было и не разглядеть.

– Сепхинор, кого-то нелёгкая занесла в нашу глушь! – крикнула она наверх, чтобы он надел что-нибудь приличное. Она не знала, что он уже давно ждёт этих гостей. Несколькими днями ранее, когда они были в Эдорте на рынке, он успел заглянуть к леди Сепхинорис. Вернее – залезть к ней в окно. И там он ей разъяснил как следует, что думает об этом обо всём. А также повторил слова своего деда, так удачно упомянутые таинственным вампиром. Этого оказалось достаточно.

Валь взяла на всякий случай свой револьвер, накинула на плечи Вдовичку и пошла встречать незваных визитёров. Она даже предположить не могла, что это окажутся её мать, леди Кромор и леди Свана Кромор. Поэтому остановилась у замка, не решаясь воткнуть и повернуть ключ.

– Ну, доброе утро, девочка моя, – услышала она долгожданный голос матери из-под вечной траурной вуали: она так и не сняла чёрное с тех пор, как не стало Вальтера. – Ты откроешь нам?

– Да, – пробормотала она и завозилась с затвором. – И вам доброе утро.

Леди Сепхинорис была пониже Вальпурги, и у неё был несколько более острый подбородок. В целом её можно было бы назвать более женственной. Но на деле её спина никогда не сгибалась колесом, взгляд никогда не выражал больше дружелюбия, чем положено, а «маленькие слабости» в виде пирожных до обеда вообще не смели заглядывать в её жизнь. Она была богобоязненна и очень строга, но всё же Валь знала, что в ней есть бунтарский дух. Иначе б не ходили слухи о том, как она сбегала с герцогом Вальтером, и как сходили по ней с ума благородные кавалеры на острове.

Леди Кромор была совсем приземистой, как Рудольф. Её фигура уже давно перестала напоминать песочные часы и превратилась в башенные. Зато дочь её, леди Свана, наслаждалась привилегиями позднего отрочества, когда практически никакие пристрастия еды не в силах были повлиять на фигуру и задорный блеск в шафрановых глазах. Все три дамы спустились на землю только тогда, когда дворецкий подал им ручку. А Валь спешно прятала в прихожей свой фартук. Ей в страшном сне не приснилось бы встречать мать в замаранном домашнем платье, да ещё и недостаточно чёрном по меркам траура. Хотя бы косы она уложила ещё как-то. Но они тоже не дотягивали по этикету даже до маленького семейного приёма. Как сказала бы мама: «Ну, причёска у тебя называется “я хотя бы натянула панталоны”».

Иными словами, Валь не знала, чего ей бояться, встречая таких гостей. Она глядела на них зверем и даже не пыталась заставить себя улыбаться. И, кажется, уже не стерпела бы молчком, если бы её принялись за что-либо отчитывать. Настоящие леди и джентльмены тоже предупреждают о своём приезде, знаете ли.

– Вальпурга, – ровным своим тоном приветствовала леди Сепхинорис. Её глаза смотрели очень внимательно из-под сеточки чёрной вуали. А руки сжимали ручку одёжной сумки.

– Мама, – кивнула Валь в ответ. И повторила этот жест семейству Кромор.

Повисло непродолжительное молчание. Слышалось, как возится в соседнем крыле Сепхинор.

– Ну, что ж, – сказала леди Сепхинорис. – Страшные настали времена. Смотришь на нас волком, милая моя. И ты, и мы, знаем, почему. Но пора это заканчивать. Первое полнолуние августа, третье число, – это очередной праздник тёмных сил. Вся Эдорта соберётся отгонять их пением и танцами в большом бальном зале нашего особняка. И ты, дочь Вальтера и моя дочь, будешь там с нами. Ты часть семьи, остальное неважно.

Сепхинор высунулся и сквозь дубовую балюстраду хитро поглядел на дамочек. Ему стало немного неловко, когда Валь вдруг упала на колени и обняла мать за юбку, но, с другой стороны, он мог её понять. Раз семья сказала ей, что она зовёт её на городской бал, значит, остальным останется только смириться с этим. Это её единственный шанс вернуться в общество и перестать быть врагом.

Валь не верила своему счастью. Но когда мать стукнула её по спине, чтобы она перестала горбиться, наконец ожила. Она принялась обхаживать своих гостей на компанию с Сепхинором, предложив им чай и ватрушки, и завела с ними неуверенный разговор.

– Не суетись, – то и дело осаждала её леди Сепхинорис. – Будь достойна своей фамилии. Скажи мне на милость, что это за ужас на тебе надет. Ты что, кухарка?

– Я не ждала гостей… – начала было оправдываться Валь.

– Ты должна всегда выглядеть так, будто к тебе на приём вот-вот придёт король! Всегда, дорогая, всегда, от первой минуты за пределами своего будуара до последнего мгновения вечера!

Валь со вздохом закончила разливать чай и села. На её устах играла лёгкая улыбка. Нет, это же была мама; против мамы любые возражения были бессмысленны, как пули против вампиров… или, простите, как одуванчик в качестве хлыста для дестриэ весом в тонну.

Нечаянно она встретилась взглядом со леди Деметрией Бранибрин Кромор. И та заговорила ворчливо:

– Сепхинорис, ты сведёшь её с ума. Валь, не обращай внимания. Мы-то знаем, что ты замечательная девочка. Строже к себе, чем некоторые, – и она шлёпнула сложенным веером по боку Сваны. – Если б я знала, что ты приехала, я бы не позволила этой дуре ошалелой отправить тебя одну сюда.

Леди Сепхинорис делала вид, что это всё не про неё. И у неё хорошо получалось. Но Валь пробормотала:

– Леди Кромор, я… я не заслуживаю такого одобрения с вашей стороны.

– Потому что по юности выбрала себе дурного жениха вместо Рудольфа? Ну, было бы странно с моей стороны тебя в этом винить, – вздохнула леди Деметрия. – Меня за Роберта выдали безо всякого интереса к моему мнению. И мы лет двадцать после этого постоянно препирались. По крайней мере, ты была счастлива хоть какое-то время.

– Но Рудольф так и не…

– Ну а что мне было, заставлять его жениться на ком получится? Не хотел – да и не надо. Времена нынче другие, можно как-то и поднять голову из опилок да послушать, чего хочется. Не пойми меня неверно, милая, но Рудольф был тот ещё баран. Если что решил, так его никак с места не сдвинуть. Но он умер, как настоящий сын Змеиного Зуба. И был бы тебе бесконечно благодарен за то, что ты сделала для Сваны. Прости меня, Сепхинорис, но ты меня тоже пойми.

– Я тебя всегда понимала, – спокойно ответила леди Сепхинорис. Они с Деметрой были подругами с самого детства. – Онорис, Хернсьюги, Луазы, Винсы, Олланы… Все надавили на эту авантюру с поддельной невестой. Я была не согласна, но…

– Но ты решила, что раз твою дочку уже превратили в подстилку для графа, то и моя не обломается, – проворчала Деметрия. – Да, я тоже так посчитала. Это могло нас спасти. Но, как видишь, молодое поколение готово поднять на рога наши пристрастия к долгу да к чести, и, чёрт возьми, я совру, если скажу, что я хочу им возразить. Валюша, может, у тебя есть коньяк? Мой Рудольф, твой Глен, да и все, кому не довелось дожить до сегодняшнего дня, – помянем их вместе!

– Коньяка у меня нет, – тихо ответила Валь. – Есть только вино…

– Ну здрасьте, – укоризненно посмотрела на неё леди Сепхинорис. Сепхинор же, не дожидаясь, пока они обсудят этот вопрос, с готовностью принёс им бутылку и бокалы.

– Какой же ты славный парень, и не скажешь, что сын Моррва, – похвалила его леди Деметрия. А леди Сепхинорис обменялась с ним долгим взглядом, давая понять, что ценит его вмешательство в их семейную распрю. Между ними теперь будто был некий отдельный договор, и пожилая леди не придиралась к его незачёсанным волосам и расстёгнутой на животе пуговице.

– Я не хотел бы быть Моррва, – спокойно сказал Сепхинор и взял со стола крендель. – Мой отец был отвратительным человеком. Я даже против, чтобы мама носила по нему траур.

Валь зарделась, Деметрия расхохоталась, а Сепхинорис спросила сухо:

– Ты разве не знаешь, маленький виконт, что такие слова совершенно недостойны дворянина твоего уровня?

– Я знаю, что на самом деле недостойно.

– Сепхинор, не надо, – взмолилась Валь, но мальчик твёрдо продолжил:

– Эти Хернсьюги, Винсы, всё едино. Глен изменял маме с леди Катраной. Поэтому я его не люблю. И Хельгу тоже больше не люблю, и жениться на ней не буду.

Деметрия вздохнула и похлопала возмущённую Сепхинорис по плечу.

– Да-да, он и сквернословить любил на людях. Да так, что…

– Леди Кромор! – Валь поднесла бокал ко рту и замерла, глядя на неё умоляюще. – Может быть, хоть вы знаете, что сморозил тогда Глен на приёме в Амаранте, что Рудольф заехал ему по лицу? Сам Рудольф сказал, что ничто не заставит его повторить подобные слова.

– Знаю, а как же! Он был в таком бешенстве, что мне пришлось выслушать его тираду! – Деметрия распахнула веер и обмахнула им свое пухлое лицо. – Свана, Сепхинор, заткните уши! И не халтурьте, смотрите у меня! Он сказал, моя дорогая, вот что: «Валь так разжирела после своих родов, что мне даже тененска в нашей прислуге кажется симпатичней; она хотя бы влезает в девичий корсет, потому как ещё не имела детей». Всё, можете открывать.

Валь округлила глаза и остекленела.

– Какая низость, – заявила леди Сепхинорис. – Это омерзительно с его стороны. Но ты, милая, наверняка так или иначе налегала на пирожные, и…

– Нет, не налегала, – вступился Сепхинор. – Па просто был гадом, признайте это.

Деметрия расхохоталась вновь, а Сепхинорис, глядя на внука, протянула задумчиво:

– Ну вылитый Вальтер, вы посмотрите. Никакой несправедливости не допустит. Настоящий герцог.

Сепхинор постарался не возгордиться и просто взял ещё один крендель.

– Значит, траурное платье нам и не понадобится, – вступила своим тоненьким голоском леди Свана. Она носила чёрное, хотя её ворот не был так уж закрыт, как у вдов. Скорее всего, она соблюдала приличия по Рудольфу, но в голове её звучал сварливый голос брата, презирающего этот обычай. И оттого она не слишком себя ограничивала. – На Чёртову Ночь мы разоденемся как следует. У меня есть одно длинное платье, Вальпурга; я хочу, чтобы ты его примерила. Корсет надо будет затянуть по-девичьи, но ты, прямо скажем… совсем тростиночкой стала.

– А раньше не была? – обеспокоилась Валь.

– Вот мне бы ваши проблемы, – крякнула округлая леди Деметрия. И хмыкнула:

– До вечера мы все будем красотками. Даже Сепхинорис обещала наконец надеть своё платье цвета полуночи! Хватит с нас траура, милые. Наши мужья, ежели достойны быть помянуты, нам спасибо не скажут за то, что мы все похожи на трубочистов. А парней в городе осталось так мало, что им просто не из кого будет выбирать, в глазах потемнеет от черного. Хорошо хоть твой Фредерик целым из этой войны вышел!

– Он из Винсов, и я теперь не знаю, что и думать, – призналась Свана. – Вдруг они все такие… необязательные? Моё сердце не справится!

– Я ему такое устрою, если он посмеет последовать за примером сестрицы! – пригрозила Деметрия. – Лучше ему не злить женщин в послевоенном мире, где всё в наших руках!

Дамы рассмеялись. Сепхинор поглощал кренделя один за одним, вино потихоньку уходило, и неспешные разговоры продолжали сопровождать их полуденную негу. Расчувствовавшись, Валь не смогла не обратиться к леди Деметрии со словами:

– Я просто хочу, чтобы вы знали, леди Кромор. Я жалею, что тогда выбрала не Рудольфа. Даже когда началась война, ему достаточно просто было быть среди нас, чтобы всем нам внушать чувство спокойствия и защищённости. Я смогла это оценить только тогда, когда столкнулась с настоящей взрослой жизнью. И я действительно горевала по нему больше, чем по Глену, да простит мне эту хулу Великий Аспид.

Деметрия вздохнула и ответила честно:

– Я бы тоже не оценила его до тех пор, пока не вошла бы в хоть какой-то возраст. Да, Рудольф не позволил бы тебе даже близко оказаться к врагу. Он бы оградил тебя от войны, как сумел оградить нас. Но он тоже был человеком, милая, со своими достоинствами и недостатками. Не стоит думать, что с ним жизнь была бы похожа на рай. Ты, конечно, выбрала себе редкостное отродье, но… жизнь идёт, и нет смысла постоянно глядеть назад. Нет больше их обоих, а ты можешь жить спокойно. Мужей теперь на всех точно не хватит. Отдохнёшь наконец от семейной жизни.

– Вот послушаешь её – уши вянут, – ворчала леди Сепхинорис. – Ну что это такое! Даже в чисто женском коллективе такое болтать неэтично!

– Да не переживай ты так, дорогая; хоть иногда наши девочки должны видеть, что мы не истуканы, а живые женщины!

День рисковал стать слишком томным, и они перестали с вином. После чего перешли к нарядам, которые гостьи привезли с собой. Леди Сепхинорис действительно надела изумительное тёмно-синее платье, расшитое чуть блестящей чёрной нитью. Высокий ворот сзади доходил ей до затылка, а причёска, которую она украсила диадемой с чёрным перламутром, сделала её ростом выше всех. Леди Деметрия облачилась в платье цвета блошиного брюшка, тёмно-коричневое в примеси с алым, и долго крутила на голове разные вариации из кос. Свана быстрее всех влезла в серебристый светлый наряд. А потом помогала Вальпурге облачиться в бальные одежды мятного, миртового и хвойного оттенков. Они плели друг другу косы и продолжали разговаривать, а Сепхинор со спокойной душой сидел со своими «Практическими основами управления государством». Ему надо было только дождаться, когда и про его внешний вид кто-нибудь вспомнит, и ему тоже придётся готовиться к вечеру.

К наступлению темноты они были в особняке Эдорта. В саду зажгли фонарики. Каждое окно светило несколькими свечами. Музыка наполняла двор и окрестности; всё дворянство Эдорты и Брендама собралось здесь, под массивными люстрами, под портретами графов и герцогов. Ещё ни одна знатная семья из столицы не вернулась к себе, поскольку многие остались лишены своих особняков и поместий. Множество чёрных юбок темнело на софах, в дамских уголках и на террасах. Не было ни единой семьи, которой не коснулась война. Но не все приняли траур по этому поводу. Например, леди Люне Хернсьюг была по-прежнему пышно облачена в ванильное платье и пила виски. А Катрана, как всегда, будто посаженная ею на поводок, мрачно оттеняла её, словно статуя из гранита. Ей-то переходить приличия никогда не дозволялось.

Когда Валь вошла в бальную залу вместе с матерью и Сепхинором, она сразу ощутила, как меж колонн стало холоднее. Ноги словно зашуршали тише по паркету. Ненадолго запнулась речь Онорета, который вместе с женой своей потчевал гостей какими-то россказнями. Множество глаз блеснули, поднявшись изменнице навстречу, и тут же, как ни в чём не бывало, устремились в другие стороны. Леди Сепхинорис твёрдо подтолкнула Вальпургу идти дальше. И та пыталась не сбивать шаг. Предстояло поздороваться со знатными родами. Пообщаться с суровыми леди и холодными джентльменами. Но иначе было никак не вернуться в стан змеиных дворян.

– Доброй ночи, – говорила Валь Олланам. Те молчали в ответ.

– Доброго вечера, – приветствовала она Луазов. Те отводили глаза.

– Рада вас видеть, – еле слышно здоровалась она с Диабазами, и тоже тишина. Только Катрана поднялась ей навстречу, обворожительно улыбаясь.

– Валь, ты всё-таки сумела добраться до нас, – промурлыкала она и, убедившись, что на них не смотрят, хотела обнять бывшую подругу. Но та чуть отклонилась назад. Даже если Катрана была единственная, кто не демонстрировал ей своего презрения, Валь не могла пересилить себя и быть вежливой в ответ.

Она посмотрела на Катрану тяжёлым взглядом. И прекрасная леди вопросительно подняла брови, недоумевая, что не так.

– Я думала, мы правда друзья, – обронила Валь. А затем сделала реверанс пожилой баронессе. – Добрый вечер, леди Хернсьюг.

Та сделала вид, что ничего не услышала. И продолжила монотонно говорить Катране:

– И вот пришло мне письмо из этого их тайного вражеского управления. Велят, мол, явиться, поговорить. А что у них ко мне может быть за дело? Я перед законом чиста, как белый лист…

Сепхинор сам потянул Вальпургу дальше за рукав. Что тут было сказать? Им оставалось только удалиться на диваны, к шторам и угощениям, к тем, кто не танцует. И Сепхинорис, и Деметрия, и Свана тут же отправились на паркет с редкими кавалерами, более или менее молодыми. Валь и не ожидала, что её хоть кто-то пригласит. Но каждое новое объявление танца заставляло её сердце вздрагивать и темнеть. Она провожала глазами и без того редких джентльменов Эдорты. Особенно долго – после того, как они подходили с намерением предложить ей руку, и, узнавая её, делали вид, что обознались или пришли опрокинуть рюмку. Сепхинор был недалеко – он препирался с местными мальчишками. И краем глаза поглядывал, всё ли в порядке на обитом синим бархатом диване. Там баронесса Моррва стойко держала осанку. Глаза её выискивали знакомые лица среди вальсирующих, приходящих, трапезничающих и беседующих. И блекли всякий раз, когда её нарочно не замечали.

Но ничего, она справится. Главное – просто быть.

Распалённые парными танцами, разогретые спиртным и раззадоренные друг другом, аристократы принялись смеяться и наводить в зале шум. Сепхинорис и Деметрия иногда приходили посидеть с Вальпургой. Они обмахивались веерами и рассказывали о том, как неуклюжи были их партнёры. Хотя на самом деле обе сердито косились в сторону родичей, которых заранее попросили предложить Вальпурге руку хотя бы раз. Безуспешно! Онорет вообще не собирался исполнять данное им обещание, а молодые люди из Бранибринов слишком увлеклись множеством робких девушек в чёрном. К счастью, у Сепхинорис были запасные варианты.

Когда заиграла кадриль, Валь вновь осталась одна. Ей уже надоело следить за входящими: всё равно все они прошли бы мимо. Она не мучилась, не страдала. Просто в душе её узлом завязалась ночь на Высоте Ольбрун, и бал на двоих, лучше которого не было в её жизни.

А кроме этого, в общем-то, ничего такого она и не испытывала.

Душа сама потянулась к рюмке. Раз не надо танцевать и следить за тем, чтобы не отдавить ноги кавалеру, то почему бы и не развеяться немножко? И тут тень нависла над нею. Громадный мужчина в нескладном фраке молча протянул ей руку.

Валь сперва раскрыла рот, чтобы сказать, что она не конь, чтобы подавать копыто в ответ на такой жест безо всяких «здрасьте». Затем пригляделась. И едва не прикусила язык. Это был Моркант! Он впервые показался ей в парадном облачении. Его тёмные глаза посмотрели ободряюще. И он поманил её вновь.

– Сэр Моркант! – выдохнула Валь. Она затрепетала и вложила свои пальцы в его широкую сухую ладонь. – Это вы! Вас тоже позвали? Я даже не думала…

Он усмехнулся. Понимание было в его лице. Его как Умбра здесь вообще никто не помнил; а если бы что и всплыло, то только те обвинения, которыми его когда-то увешал ныне покойный герцог Видира. Однако таков был этот человек. Он мог распахивать ворота лбом, даже если они изначально открывались в другую сторону.

Они оба были предателями. Но зато, ступив вместе на танцевальный пол, они правом сильного заняли своё место среди кружащихся пар. Ни один язвительный дворянин не мог подсечь такого, как Моркант, чтобы тот споткнулся и упал на партнёршу. Подобные конфузы с громадным рыцарем просто не могли случаться. А кто не хотел сторониться, тот и сам мог опрокинуться на свою даму, сбитый его могучим плечом. Что за прелесть был этот Моркант! Будто дестриэ среди тонконогих жеребят.