Змеиный Зуб

Помню, как мы застали известие о том, что город сожгут, не отрываясь от работы. И даже не изумились. А одна из сестёр рассмеялась, сказав, что наконец-то отдохнёт. В общем, ты можешь себе представить. Мы ждали этого дня как избавления от этого ежедневного безумия.

А потом ко мне в самый разгар ухода за больными пришёл мальчишка. Маленький кудрявый Лукас; ему лет одиннадцать было тогда. Он сказал: «Это вы прославленный лекарь Юммира, господин Эрмигун?»

«Я», – ответил я. – «Только я тебе помочь ничем уже не смогу: самого сжирают заживо, сволочи». Однако Лукас воскликнул, что это он хочет мне помочь, и поднял обе руки вверх. Его ладони были покрыты круглыми дырками, но они были пусты, без «жильцов» и коконов. Они уже заживали. Такого я не видел ни разу! Я обомлел и спросил, как ему это удалось, а он ответил: «Мой брат придумал. Он сказал, что об этом должны знать все, и я решил начать с вас».

И я пошёл в оставленный особняк Эльсингов. Самый крупный и самый помпезный в городе. Сперва я удивился, что он пустует, но при этом не пострадал от мародёрства. Но потом я вспомнил ходившие по городу слухи про графа Эльсинга, его особняк и того, кого он в нём держит. Неудивительно, что к дому никто не приближался. То есть, почти никто: при входе лежало несколько неузнаваемых тел, иссушённых и не до конца целых.

Ну и сам граф восседал на лестнице. Эти его чёрные провалы вокруг глаз на пол-лица, две дырки вместо носа, выступающая под ними кость, основание рогов на лбу… правда, он их тогда уже отпиливал. Он посмотрел на меня и сказал «Добрый вечер», да так тихо, что мне почему-то сразу одна вещь вспомнилась. У меня дочка младшая пением занималась. И у неё были упражнения на то, чтобы голос направить в нос и в лоб, чтобы он резонировал в полостях в черепе. Ну мне сразу и пришло в голову – выходит, у него их нет? Поэтому, наверное, он почти беззвучный? Странная мысль, но потом я слышал, что он может гаркнуть басом, то есть он действительно не пользуется резонаторами черепа, только лишь грудными. Словом, на тот момент я увидел перед собою не чудовище, а прямо-таки иную форму жизни. Я невольно ахнул и спросил, что же он такое. А он ответил мне бодро: «Этого никто не знает. Для одних нечисть. Для других вампир. А зовут меня Демон. Граф Экспиравит «Демон» Эльсинг».

И заулыбался, обнажив свои клыки. Я понял, что раз он шутит, значит, жить будем. В общем, он мне рассказал, что все его шестнадцать лет он жил припеваючи, его кормили людской плотью и кровью. Только вот в последнее время он, не разбираясь, ел плохое мясо. А потом его семья бежала из города, и он с голодухи вылез в основное крыло, где встретил Лукаса. Увидев, что Лукас заражён, он предположил, что мальчишка просто не пробовал нормальной еды и вышел для него на охоту. Тот наотрез отказывался есть подобное мясо, но Экспир убедил его, что это необходимо, если он хочет вылечиться. Они приготовили то, что имели, и буквально в тот же день гады оставили Лукаса.

Но что меня восхитило, так это их единогласное желание использовать это знание для спасения города. И как они верно угадали, что пришли ко мне. Любой другой человек, наверное, никогда бы не вернулся в этот дом. А я отринул угрызения совести и разделил с ними трапезу. Я был нужен Юммиру, а мёртвым было уже всё равно. До сих пор, правда, не знаю, как это работало. Съесть червей как таковых было бы добровольным заражением. Но съесть их вместе с уже поражённой плотью означало каким-то образом отвадить их от тебя.

Я поделился этим знанием с научным сообществом. Способ пошел в народ. Многие предпочли умереть, чем выжить такой ценой. И они же стали кормом для тех, кто не гнушался никакими методами. Мы превратили Юммир в ад, и кое-кто в этом аду возвысился. Освальд, например. Он посчитал, что рождение Экспира было предопределено, чтобы спасти мир от заразы, и его проповеди нашли большой отклик. С одной стороны, я не религиозен, но с другой, конечно, это было удачное совпадение. Просто по случайности открыть такой подход к лечению ни у кого бы не получилось. Особенно в тот короткий срок до обещанного сожжения.

Ну а потом была отдельная история: мы изнутри города доказывали, что Юммир больше не опасен. А с другой стороны оцепления отец Экспира использовал всё влияние Эльсингов для того, чтобы избавить нас судьбы в пламени. Они в итоге всё же не встретились. Граф был убит за день до освобождения города; Экспир до сих пор грешит на Харцев. Ну а я ничего не могу сказать. Только приходит мне на ум, чем Экспир поделился тогда: ему было жаль, что отец так и не пришёл увидеть его. Помню, говорит, только когда он взял меня на руки сразу после того, как я родился. Всё помнит, чёрт, от первых минут. И даже предсказания женщины, которая его выкармливала первые несколько месяцев, наизусть.

И Кристор завершил таким образом свой рассказ, после чего примолк и потряс порошок сребролунки в ступке, чтобы убедиться, что всё равномерно измельчилось.

– Предсказания меня тоже волнуют, – поспешил добавить Валенсо, чтобы старик не углубился в дела и не растерял свою разговорчивость. – Какова вероятность, что мы носимся за Эпонеей именно благодаря одному из них? Мы вообще доживём до обещанного Экспиром дара?

– Не могу судить, – покачал головой Кристор. – Когда после Юммира мы приехали в Ририю, чтобы расстаться с тяжелым прошлым и оказаться подальше от Освальда и его паствы, он выяснил, что его суженая, ещё совсем девочка, тоже зимует в этих краях. Отыскал её и был до глубины души впечатлён. Кажется, он примерил на себя роль заботливой матери. Его очень взволновал тот факт, что ему будет доверена живая душа. Поэтому это может быть никак не связано с пророчествами. Помимо своих излюбленных дел с деньгами, он принялся читать всякие бабские романы и даже руководства для прилежных жён, чтобы узнать из литературы то, чего никогда не видел вживую в своей семье. Ну, в общем, он уже настолько был уверен, что их ждёт светлое будущее, что это известие… Мда. Как сейчас вижу: рыщет он кругами по комнате – разве что не по потолку! – и рычит: «Что значит – любит? В смысле – любит?!»

– Я тогда уже был с вами, – хохотнул Валенсо. – Я прекрасно это помню. Ты ему какую-то проповедь читал, а я дал ему толковый словарь. Там было написано что-то в духе: «Любовь есть взаимное притяжение двух душ, которое возникает из ниоткуда и разгорается, подобно искре в сухом поле, лишая двух людей покоя до тех пор, пока они не будут вместе». Но, по-моему, он до сих пор не усвоил ни твоих, ни моих объяснений.

– Ничего, раз нам не удалось, есть ещё Лукас, – хмыкнул Кристор и пересыпал сребролунку в банку. Он не знал, чем ещё заняться. Ночью он обычно предпочитал спать, но из-за военных советов приучил себя бодрствовать чуть ли не до рассвета. Поразмыслив, он взялся прибирать беспорядок своих склянок на полках. И осведомился:

– А ты-то как его узнал?

– Достаточно прозаично, – изрёк Валенсо. – После того, как я перестал быть охотником Эльсингов, я пытался жениться, пытался открыть своё столярное дело, пытался выращивать апельсины… Короче, всё у меня не ладилось. Денег, как всегда, ни шиша; то мастерская сгорит, то деревья попадают, то жена на ночь не придёт. Одним летом я пал так низко, что ходил коней пасти. И ещё до рассвета видел Экспира – тот на буке придорожном сидел. Как по расписанию. Ну я его один раз и позвал, спросил, что он там делает. А он ответил, что загорает. Я ему сказал: «Ну, ты не дурак ли загорать тогда, когда солнце ещё не встало?», а он мне: «От дурака слышу». Я, конечно, рассвирепел и гаркнул: «Не тебе, мальчишка, на меня выкобениваться!», а он: «Разве не дурак человек с походкой хищника, который сам выбрал стать травоядным?». Я остолбенел, а он добавил: «Может, вы хотите другую работу? Я граф Эльсинг, и мне всегда нужны профессионалы».

Кристор весело покачал головой и закрыл шкафчик с ингредиентами.

– Начитался романов, говорю же.

– Чего он начитался для того, чтобы верить гадалке? На ней же написано, что она только и думает, как бы нас всех поубивать.

– Мне так не кажется.

– Ты просто не имеешь такого опыта. Я подобный взгляд узнаю из тысячи, – мрачно сказал Валенсо. – В нём смирение с судьбой перемешано с «только отвернитесь, и вы узнаете, зачем я здесь».

– Даже если так, она должна знать некоторые нюансы того, что он ищет на этом острове, – пояснил Кристор. – Не так уж много в мире мест, где ещё могут быть ему подобные.

Чародейка спускалась – практически нисходила – в графские покои медленным, можно сказать, соблазнительным шагом. На самом деле, она просто боялась наступить на подол длинной колдовской мантии, которую сшила себе за прошедшие пару дней на кушетке у доктора Эрмигуна. Мантия была тёмно-синяя, как пучина вод, и, подобно ночному небу, на ней были вышиты серебром и золотом большие и маленькие звёздочки. Этот отрез Альберта пустила бы себе на юбку или летний плащик. Но сейчас эта по-своему симпатичная ткань служила стратегически важным целям. Она шла вместе с чёрными мюлями, остроконечной шляпкой и длинной вуалью, тоже посеребрённой внизу. Вуаль отлично скрывала лицо, чтобы не дать первому попавшемуся морскому стражу испортить её конспирацию. С этой же целью она слегка подвела синевой и пурпуром глаза, а также губы. Это смотрелось так по-маговски, что теперь никто не посмел бы сомневаться! Поэтому Рудольфу не было бы нужды переживать за неё. Она отвоюет Змеиный Зуб, отвоюет и отомстит, и при этом не даст ни малейшего повода сомневаться в себе до самого решающего момента.

Ей уже довелось побороться за свою маскировку. Поутру, когда она занималась кормёжкой змей, сопровождавший её морской страж стал странно на неё глядеть. Она делала вид, что не замечала. А про себя подумала: похоже, он всё же узнал её. Поэтому она вне графика решила потревожить кайсаку, «жёлтую бороду». Она сделала вид, что забеспокоилась о состоянии змеи, и решила достать её из террариума. Кайсака в узоре из бурых ромбов смотрелась не слишком внушительно и больше походила на полоза. Поэтому морской страж даже не успел понять, что ему грозит: Валь бросила змею ему в лицо и держала его рот зажатым до тех пор, пока он не испустил дух через несколько минут. Потом ей оставалось лишь звать Кристора на помощь и рассказывать, что глупый человек, похоже, совал руки в террариумы, пока она не видела.

Даже если её догадка была неверна, она не собиралась рисковать. Лучше было заставить замолчать такого как он, навсегда, чем потом плохо спать по ночам.

Но теперь ей предстояло продолжать делать вид, что всё в порядке. В руках она несла свой хрустальный шар, а под мышкой – коробку с картой созвездий и гадальными колодами. Стук каблуков гулко отдавался в полу. Она вышла к арке, обрамлённой панелями с кованой сеткой, и покосилась на портрет графа Ноктиса фон Морлуда. Отец-основатель Брендама глядел воистину осуждающе. Папа смотрел бы так же.

Зато Золотце всегда встречала её улыбкой и приветственным урчанием. Она лежала на шкуре в ногах у графа; а тот впервые на памяти Вальпурги сидел без обуви. Его длиннющие стопы уходили когтями в лисий мех. Пальцы время от времени шевелились, будто он так согревался перед камином. Скрюченная поза и занятие были неизменны: он продолжал что-то считать, читать и сводить, постоянно перебирая книжки, бумажки и дневники. Даже если б у Вальпурги была надежда отыскать у него какие-нибудь важные документы в его отсутствие, она бы, несомненно, потерялась в этом хаосе.

Когда Золотце завыла, он отвлёкся и скосил на неё свои багряные глаза. И пробормотал:

– Надо же, опять двенадцатый час. Да как же оно вечно получается…

– Я могу и подождать, – ответила Валь.

– Нет, я сам назначил время. Садитесь, мисс чародейка.

Она расположилась на том самом своём кресле – мамином, обитом нарядным гобеленом – и покосилась на то, как он сгребает в сторону весь свой бумажный мусор. Золотце продолжала подвывать, и Валь поглядела на неё сердито. Конечно, возмущаться на щенка было сложно, но разве ж ей не стыдно сменить Рудольфа сразу на Экспиравита? Здравый смысл подсказывал, что собачка просто боится крутого подъёма в башню, но надо же было на кого-то мрачно смотреть.

– Вы не только помолодели, но и приоделись, – оценил граф. Это вызвало ещё больше неудовольствия у Валь, и она подтянула мантию на плече, будто хотела закрыться от него посильнее. – Теперь вы будете прятаться за этой занавеской?

Он сосредоточил на ней взгляд, и они десяток секунд глядели друг на друга, не моргая. Валь не сразу поняла, что он этим хочет сказать, а когда поняла, то возмущённо вздёрнула нос. А он рассудил:

– Толковая мысль. Вуаль такой плотности отлично защищает от гипноза.

– Ещё раз посмеете такое со мной сделать, я вобью вам в грудь осиновый кол! – выпалила Валь и отвернулась в свою коробку с картами.

– Да бросьте, вы же не всерьёз думаете, что я пожелал бы немолодой крови? – усмехнулся Экспиравит, а затем его алый взгляд посерьёзнел. И он вымолвил безо всякой насмешки:

– Теперь я больше полагаюсь на своё чутьё. Оно-то и возбудило во мне голод, доказывая, что вы будете мне достойным угощением. И вы в любой момент можете им стать. Так что придержите язык, рассыпая свои угрозы; будь я в ином настроении, я воспринял бы их иначе.

Валь притихла и напрягла плечи. И пробормотала:

– Я не верила, что упыри взаправду существуют. Я думала, они что-то вроде бесов, как наказание за грехи. Что они не могут быть среди других живых существ, как норма вещей. Как правомерные… хищники.

– Нравится мне ваш подход, – граф склонил голову к плечу. Глаза его теперь были такого сочного кровавого цвета, будто он действительно с диеты из листьев сребролунки кардинально перешёл на людей. Паутинистая сетка стала почти прозрачной. – Вы спокойно живёте, зная, что вас ни с того ни с сего может цапнуть змея, которая вас даже есть не будет. Так чем же страннее род тёмных охотников?

– Змеи подчиняются божественному замыслу, а упыри – животным инстинктам.

Экспиравит ничего не ответил, просто вновь уставился на неё. А она – на него. Получалось, действительно, глупо. Она в обоих случаях говорила о низменном зверином начале и боге, что был ответственен за его появление. Поэтому она сама запуталась и уткнулась взором в свои покрытые звёздочками колени. Золотце поймала её взгляд и помахала коротким плюшевым хвостиком.

Руки сами разместили на столике подставку, а поверх – чародейский шар. Валь продолжила миролюбиво:

– Ладно, давайте о другом. Вилиса в ретрограде с этой недели и до самого лета. Это очень важно для отношений, общения, взаимопонимания. Как между людьми, так и, в особенности, с самим собой. Вы должны услышать самого себя изнутри и примириться с собой, а также… – заготовленный заранее текст вёл не туда. Валь нахмурилась и почесала подбородок. А Экспиравит с энтузиазмом поддержал:

– Как раз это я и начал делать. Неудобно получается, что моё «примирение с собой» не способствует «отношению и общению».

«Ну и чего ты добиваешься, пытаясь с ним лаяться?» – прикрикнула на себя Валь. – «Надо ему мягко стлать, прямо как этот Освальд, и делов-то».

– И вы поступаете разумно, – исправилась она. – Понимаете, я всего лишь человек, пускай и чем-то одарённый. Для меня ваша природа дикая и пугающая, но коль уж вы избраны Схолием, то в этом и есть ваша суть – вы хищник над людьми. И, как я недавно выяснила по вашему гороскопу, в глубине души вы благородны и добры.

«Это можно сказать кому угодно, и всегда сработает», – ехидно подумала Валь, когда увидела любопытный блеск его тёмных очей. Завладев его вниманием, она пустилась в будничный рассказ о грядущей неделе и о наступающем рабочем «дне» для нечестивого графа.

– Сегодня настаёт подходящий момент для важных дел. Можно преуспеть там, где проваливается большинство, но для этого нужно нестандартно мыслить и пытаться увидеть проблемы под новым углом. Проторенный путь на сегодня вам не помощник. Возможны приятные сюрпризы – хорошие новости, денежные поступления, подарки. Но при этом отношения с теми, кто вам близок, будут складываться непросто, могут иметь место как обычные колкости, так и скандалы. Число сегодняшнего дня – пять. Лучше не стричься и не проводить никаких процедур, оставив это до завтра. А что касается денег, то они требуют внимания, но это воздастся вам сторицей, – и она довольно продемонстрировала Экспиравиту случайно выбранную звезду на карте. «Как же смешно этим заниматься», – думалось ей. – «Что ни скажи, всё верно для любого дня и любого человека, а пафоса столько, будто это невесть какие ценные сведения. Теперь-то я поняла вашу профессию».

Но, пока она рассказывала, развалившийся на диване граф оживлялся всё более и более. И в конце концов он признал:

– В этот раз я чувствую, что вы попали в самую точку. Поэтому я всё же поделюсь с вами тем, о чём думаю. Может, вы мне подскажете.

Валь навострила уши, а он своим мягким тихим голосом заговорил:

– Конечно, вы не скрываете симпатии к местным жителям, но вы честны и, более того, действительно одарены. Некоторые озвученные вами вещи вы действительно никак не могли знать. И благодаря тому, что вы учились у Софи, я по-настоящему уверен в ваших талантах и в том, что вы не будете действовать во вред. Поэтому мне нужно гадание на очень серьёзную тему. Нестандартный путь, о котором вы говорите, – это возможность получить больше преимущества на побережье, взяв Высоту Ольбрун. Она же цель номер пять в нашей тактической карте. У нас на земле сейчас мало солдат, но, по информации разведки, Высота Ольбрун практически не имеет гарнизона. Я сомневаюсь, ловушка это или нет. Можно ли это спросить у звёзд?

У Вальпурги захватило дух. Вот это куш! Она с готовностью предоставила Экспиравиту выборку карт и уверенно ответила, завидев прямого келпи:

– Это значит, что вы можете следовать своему плану, милорд! Он приведёт вас к успеху.

– Благодарю. Вы развеяли мои сомнения, – улыбнулся граф одними глазами.

После этого сеанса Эйра чуть ли не бегом устремилась к Теобу в каморку. Старый мажордом частенько покидал Летний замок и успешно доносил штабные вести Сопротивлению. Вот и теперь важно было как можно скорее дать ему знать, потому что, узнав о перемещениях его малых сил, Сопротивление вместе с воинами Эдорты смогут спланировать перехват или иначе разместиться на фронте…

Валь замешкалась уже буквально на выходе из покоев лорда. Караульный в чёрном мундире уставился на неё, а она пришла в ужас от собственной глупости. Она чуть было не… чуть было не убила и себя, и Теоба, и всех, кто мог об этом узнать. «Доверяет он мне, как же», – одна и та же мысль стучала в висках. Хорошо, что она успела протрезветь от восторга. Вот только её порыв, кажется, был достаточно заметен. Поэтому она напустила на себя деловой вид и отправилась сделать круг по замковому саду. Пускай это будет вечерней прогулкой. Просто хотя бы чтобы унять дрожь в руках.

Экспиравит же, решив, что вопрос с колдуньей поставлен ребром, решил вернуться к своему привычному занятию. Он уже открыл выпуск нового справочника валют, когда к нему постучали.

– Прошу, – прошелестел он со своего места. Потом догадался, что так его даже Золотце не услышит, набрал воздух в грудь и громко прорычал:

– Заходите!

К нему заявился смутно знакомый человек. Кажется, из военных. Он нёс свитки и бумажные пакеты. И руки его подрагивали.

– Я адъютант Бормер, милорд, – представился он нервно и передал графу посылки.

– А где Леонард?

– Умер, милорд. Два часа как.

Граф осунулся и посмотрел сердито.

– Почему я об этом ничего не знал? Он мой лучший слуга, – прошипел он. – Кто посмел?

– Змеи, милорд. Мы ловим их и убиваем по всему донжону. Всё равно они откуда-то лезут.

– Колдунью тоже укусила змея, но ничего ей не сталось!

– Тут явно была другая змея, – забормотал адъютант. – Мы потеряли его за считанные минуты, он лишился рассудка и мучился непроходящими кровотечениями. При этом служащие стерегут змеятник и пересчитывают местных змей, и ходят по пятам за чародейкой, пока она их кормит. Они все на месте; проблема в диких. Они попадаются очень часто, и те, кто не носил высокие сапоги на тот момент, прощаются с жизнью. В общем, теперь я буду вашим адъютантом. Господин фельдмаршал попросил меня занять его место.

– Адьютант Бормер, если в следующий раз кто-то в замке будет умирать, можно звать не только Валенсо, но и меня. Даже если я сказал, чтоб меня не тревожили, – бросил Экспиравит. – Так не годится.

– Я прошу прощения.

– Если вы ещё не отвыкли спать ночью, то сегодня для вас будет тяжёлый день. Мне нужно организовать наутро встречу с ририйским послом. Гостиную и тронный зал всю задёрнуть парчой, чтобы не было света. Коня тоже подготовить. Найти мне Освальда. А, и мячик. Принесите мячик.

В глубоко посаженных глазах адьютанта возникло сомнение, но он кивнул и молча удалился. А Экспиравит сел обратно на диван и разложил вокруг себя свитки и пакеты. На одном послании стояла печать ририйской короны, на другом знак Цсолтиги, на третьем, несомненно, грифон Харцев. И на четвёртом тоже. Один из пакетов оказался подписан леди Изабель Небруни, женой Клода. Какая это была женщина! Строгая, как директриса девичьего монастыря, и свирепая, как цербер, когда дело доходило до денег. Она была хранителем казны Эльсинга-старшего, а теперь занималась тем же самым для Экспиравита и управляла его капиталом да предприятиями в Юммире. Он догадывался, почему Клод с удовольствием ускакал на горизонт завоевания от столь взыскательной дамы. Они оба были хороши как казначеи, но, невзирая на то, что женщине такое дело вроде бы не пристало, Экспиравит никогда бы не предпочёл ей даже самого Клода. Кроме того, она, хоть и не выказывала графу особой любви, но никогда не падала при виде него в обморок.

Он распечатал пакет и увидел тёмно-синюю ткань. Затем развернул её и с восторгом понял, что это один из цсолтигских головных уборов – хлопковый тагельмуст. Сочетая в себе качества тюрбана и вуали, он одновременно сел бы на макушку так, чтобы закрыть основания и обрубки рогов, а также плотно залёг бы под глазами, оставляя окошко для глаз. Экспиравит давно хотел себе такое. К одежде он всегда был равнодушен; но, когда дело доходило до тряпок, которые можно натянуть себе на голову, то он становился драконом, а каждая такая вещица – его золотой горой. Ему тут же захотелось примерить, и он схватился за платок, что прятал его нос. А затем замер и внимательно огляделся.

Нет, никого нет. Только Золотце подняла на него свою острую мордочку и навострила наполовину стоячие уши. Не сводя с неё глаз, Экспиравит прошептал:

– Ты точно хочешь это видеть?

Щенок замахал хвостом, не понимая смысла озвученных слов.

– Всех твоих хозяев это повергло бы в панику, – предупредил граф. А затем, сделав вдох, стянул с лица всё, что скрывало его природные уродства. Оскал убожества, лик смерти, подкреплённый монструозными деталями. Золотце прижала уши и перестала улыбаться. Но не сдвинулась с места.

– Что же ты не убегаешь? Я хищник пострашнее, чем были твои дикие предки, – усмехнулся Экспиравит. И, увидев, что он шутит, Золотце вновь раскрыла пасть и весело заурчала. Она была готова играть!

Она не считает его жутким! Как это было глупо, но приятно. Граф невольно рассмеялся гулким смехом, а она завыла громче, будто требуя объяснить шутку. Он надел на себя тагельмуст, схватил колли на руки и пошёл вместе с нею смотреться в зеркало.

14. Рыцарь и вампир

Сэр Фиор Малини, преданный труженик следственной службы, свою должность не сохранил. Он уже после оккупации Брендама перешёл полностью на доход с аренды двух домов, что имел в городе. А теперь, когда один из них отошёл захватчикам, устроился счетоводом в банк к Диабазам. Что было по-своему унизительно, потому что в его немолодые годы заново учиться быстро считать стало настоящим испытанием. Сопротивление, конечно, должно было одолеть врага и сторицей воздать всем, кто пострадал от эльсов. Материально.

Фиор не хотел брать на свою залысину больше, чем мог выдержать. Он знал, что настоящие змеиные дворяне не ломаются под любыми пытками. До сих пор никто из жестоко казнённых эльсами аристократов не выбрал купить свою жизнь ценой жизней товарищей.

И Фиор боялся, что никогда не сможет быть таким.

Всё, на что он подвязался, это принести в дом леди Евы Умбра фразу «посёлок Тихий, последняя слева дверь на улице». Пугало только то, что это нужно было сделать за полчаса до начала комендантского часа. Поэтому он спешил как мог. Улицы и без того опустели. Свернув с проспекта, он собирался глухим переулком поскорее миновать остававшееся расстояние. Снег окутывал каждый шаг, поглощал звуки, наваливал сугробы на плечи и цилиндр.

Он так торопился, что едва не столкнулся с одиноким прохожим, идущим навстречу. Тот выглядел не менее подавленным потоком снежинок в лицо. Сгорбленный, опирающийся на трость, он был одет не по погоде. И не потрудился убраться с дороги. Хотя явно не выглядел как равный Фиору.