Змеиный Зуб

«Многовато ты наболтал», – подумала Валь мрачно. Но критичными эти сведения было не назвать. Сказал и сказал; если Рудольф так сделал, значит, на то были причины. Он сохранил свою должность, как она помнила, но не мог касаться военных преступлений и обязан был постоянно докладываться Охотнику.

– У семьи Моррва есть гадюка-фея, – ответила она. Ей припомнилось убийство Фабиана, и она насторожилась. Подумала даже соврать. Но в итоге поняла, что при желании этот господин отыщет Книгу Змей и всё равно увидит опровержение её слов. Поэтому сказала откровенно:

– Но её яд кровь не сворачивает. Для этого вам нужна серая гадюка, гюрза. В качестве питомцев их обычно не держат, а сейчас они все в спячке. Я бы посоветовала подождать весны или поспрашивать на рынке.

Кристор склонил голову набок и поднёс чашку чая к губам. А затем спросил понимающе:

– Как я понимаю, вся ваша слава баронессе досталась, мисс? Я вижу, вы очень хорошо разбираетесь в островной фауне. Опыт долгих лет позволяет вам говорить так уверенно и спокойно. А главное – честно.

Валь подняла бровь и резонно поинтересовалась:

– Решили спросить у меня то, о чём и так знали?

– Признаться, я слукавил. Всё на этом острове восстаёт на нас. Люди, с которыми мы говорим, от мала до велика, путаются во лжи и пытаются подсунуть нам кобр под видом ужей. В этом заключается репутация Змеиного Зуба. Но вы знаете о нём многое, и в то же время с готовностью сотрудничаете.

«Ещё одна уловка, или же, наоборот, попытка установить некое доверие?»

– Я, как и Сульиры, была возмущена преступлением Беласка против клятвы, – аккуратно напомнила она. – Заветы острова гласят, что любой подобный брак, как бы ни был страшен жених, должен быть совершён, если обещан. Иначе на нас придут беды. И вот, посмотрите: беды уже здесь. Война, разруха, страх. Я ничуть не сочувствую Беласку и его трусливой дочери и желаю, чтобы граф поскорее отыскал их. Это не вернёт Змеиному Зубу свободу, но закроет наконец эту рану обмана и вероломства.

– Вы и хладнокровны, и мудры, будто кобра среди гадюк, – не без удовольствия признал Кристор. – Кроме того, вы видите грядущее, а островитяне, лишённые этого дара, не способны предсказать даже наказание, что следует за обманом. Может, в будущем вы зрите поражение графа, и оттого вы так невозмутимы и рассудительны? – поинтересовался он с хитринкой.

– Напротив, – мягко опровергла его мысль Валь. – Я увидела яркую победу. Это добавило ещё каплю к моей, как вы говорите, готовности к сотрудничеству.

Она тоже улыбнулась. Так их улыбки и создали атмосферу некоего скользкого, отвратительного партнёрства, на которое лорду Вальтеру больно было смотреть. Кристор хотел знать секреты яда гадюк, что способны сворачивать кровь. А Вальпурге ничего не оставалось, кроме как рассказать ему, что она знает. И, когда Кристор сказал ей, что уже имел дело с добычей змеиного яда, она поняла: наверное, это он на пару с Охотником убил Фабиана, чтобы обратить генерала Сульира против Беласка.

Каждый день был теперь наполнен неприятной работой: требовалось постоянно сводить концы с концами, выскребая последние крохи из погребов, а потом выискивать момент, когда можно было бы отправить Мердока или Германа лазить по скалам. Ко всему прочему добавилась работа над платьями лже-баронессы и постоянные трудности с её причёской и с собственным гримом чародейки. Наконец, нужно было залатывать дыры в каменном теле башни, израненном снарядами. И благодарить небо за то, что граф пока что не вспоминает про свой интерес к делам гадальным и тоже занимается своими захватническими рутинными делами.

Эми, приходя с рынка, постоянно приносила на хвосте (вернее, на подоле) удручающие подробности новых порядков Брендама. Она рассказывала их, когда они с Вальпургой сидели и чистили рыбу или картофель.

– Все пошлины, как говорят торговцы, переделали. Теперь торговля пойдёт с другими захваченными Эльсингами провинциями. Поэтому чужеземные купцы уже начали приезжать. А жить-то им где-то надо? Вот и установил проклятый для брендамских дворян непосильные выплаты в казну, если те желают дома сохранить. Нам пока писем не было, но всего можно ожидать. Но хуже всего – эти эльсы. Повсюду они теперь! Крикливые, наглые, никого не уважают, двери дамам не придерживают, на ноги наступают, одеваются как петухи и думают, что они тут хозяева! А они всего лишь понаехавший сброд.

Эми так возмущалась засилью чужестранцев, что Валь даже невольно – и очень тихо – похихикала.

А двумя днями позднее настала очень мрачная дата.

С самого утра валил снег, и его крупные хлопья будто поглощали отдалённый грохот пушек из глубины острова. Пальба завершилась буквально за пару часов; что бы ни штурмовали войска оккупантов, они сделали своё дело быстро. И к вечеру прибыли подводы с телами убитых. Валь даже не стала смотреть, только видела, что почти все они черноволосы. Адъютант Бормер передал штабным указание расположить их в морге, опознать при содействии семейства Моррва и оповестить их семьи. И ещё до рассвета они занялись этим вместе с прибывшим на подмогу Рудольфом и лордом Себастиеном Оль-Одо.

Под кровом Моррва никогда не было столько мертвецов разом. Морга не хватало, и тех, кто не поместился, разложили на пустующих дощатых помостах для брёвен снаружи. И накрыли, чтоб не видеть их лица.

Слуги Луазов, солдаты морской стражи, какие-то работяги вроде конюшего. Лорд Орлив, наследник дома Луаза. Его Герман и Валь почётно разместили в углу морга. Но не проронили ни единого слова. Лорда Орлива Луаза убили несколькими выстрелами в грудь, и его хотя бы не разорвало на куски снарядом. Он был благородным дворянином, благородно и умер. И глаза его закрылись, чтобы не глядеть на Вальпургу, которая показала завоевателю на Амарант.

«Неужели это сделала я? Неужели и правда мои слова о розовом камне привели его туда?» – кажется, она и сама стыдилась смотреть в его светлое спокойное лицо. Она сберегла свой дом от графа, но сделала это ценой родового гнезда Луазов – достойнейших из островитян.

Неужели Рендр ей и такое простит? Или… или нет?

Подавленная и выцветшая, будто не способная больше на какие-либо эмоции, Валь первой вышла проверить, сколько почивших с улицы ещё осталось обслужить. Она приподняла покрывало, на которое уже навалил сугроб. И с опаской всмотрелось в первого попавшегося из ожидающих. Кажется, это был их возница…

А сразу за ним – Глен.

Вальпургу сковало льдом с ног до головы. Перед глазами словно зарябил туман. Снова и снова она отворачивалась и взглядывала в его лицо. Она умоляла свои глаза разглядеть отличие этого человека от Глена, но находила лишь сходства. Даже тонкий бантик под воротом точно такой, какой он надевал на праздники.

Совсем белый, с посиневшими губами и окончательно мёртвый.

У неё затряслись колени, готовые подломиться и уронить её в утоптанное снежное месиво. Шаги Германа прозвучали тише, чем шум крови в ушах. Он подошёл и откинул покрывало целиком. Его родительский взгляд из всех нашёл Глена мгновенно. Он тоже остолбенел, но лишь на мгновение. А затем толкнул Вальпургу в плечо и рыкнул:

– Что ты теперь-то смотришь? Так и умер, не заслужив твоей спальни. Иди за носилками.

От его слов в горле Вальпурги застрял неозвученный крик. Она отшатнулась и упала на колено. Сквозь шум в голове она слышала голоса – то ли своих бывших коллег по следственному делу, то ли вернувшихся с раскопок могил солдат. Чьи-то руки коснулись её плеч, но она вдруг вскочила, и, как выпущенная с тетивы стрела, ринулась обратно домой.

В беспамятстве она думала лишь о том, что эта война должна была пройти мимо. Эпонея действительно должна была выйти замуж за своего урода, Беласк должен был последовать заветам острова.

А так она решила сыграть в гадалку и защитницу острова и убила человека.

Своего мужа!

Что он там делал? Где теперь Сепхинор?

Она прорвалась через недоумённых Эпонею и Эми и кинулась к себе в спальню. Град слёз, что катились по щекам, она даже не чувствовала. Просто осела рядом с кроватью, держась за столб балдахина и прижимаясь к нему, как когда-то к мужу.

Как всё вернуть? Как изменить решения прошлого? Он же умер, он же умер насовсем!

Почему она не любила его? Он был не всем хорош, но он был рядом! Он любил её; на худой конец, он делал это как умел!

Забытье охватило её, и она буквально утонула в своей боли. Только хлопок двери вернул её в чувство. Она заставила себя поднять глаза и встретиться взглядом с Рудольфом. Он сел рядом с нею на узорный сизый ковёр и поставил рядом бутыль с двумя стаканами.

– Выпей, подруга, иначе у тебя не выдержит сердце, – молвил он и налил ей. Она подчинилась.

Почему она не могла допустить его до себя хотя бы днём раньше! Она теперь вечно будет жалеть об этом, она будет слышать эти слова Германа в аду, и мёртвое лицо Глена будет видеться ей.

Но жар виски разлился по груди, и она сумела вернуть себя из пучины горя в маленькую, обустроенную своими руками спальню. Потом сконцентрировала свой взор на Рудольфе и ощутила укол раздражения. Даже ненависти. Он пришёл, чтобы занять место Глена?

Почувствовав злобу в её взгляде, Рудольф не стал говорить то, что хотел. Он лишь добавил ей виски и проговорил негромко:

– Выпей ещё, не обращай на меня внимания.

Она повторила. Негодование ушло, осталась лишь пустота. А после следующего глотка – одно только безразличие. И тупая, свербящая боль.

Он больше никогда не придёт.

Тогда она сломалась и разрыдалась вновь, и тогда же снова оказалась в объятиях Рудольфа.

– Я виновата перед ним, – хныкала она.

– Он виноват перед тобой куда больше, – убеждал Рудольф.

– Я так и знал! – прорычал вклинившийся в их сцену Герман.

– Иди отсюда, – огрызнулся на него баронет.

Дверь хлопнула, и Валь забормотала опять:

– Я совсем его не любила, а он меня любил…

– Это ложь.

– Он был добр со мной, а я…

– Это тоже, тоже ложь!

Она допилась до беспамятства, а он уложил её в постель. Это был конец её репутации, если б о таковой ещё шла речь, но она не испугалась этого факта настолько, насколько от себя ожидала. Она просто вспоминала тёплые объятия Глена и не могла себе простить, что была так жестока с ним.

Ей снилось, что она действительно чародейка-рендритка. Что она стоит на скалах подле острова в длинной рваной мантии и сквозь рёв штормового ливня взвывает к Великому Аспиду. И тот встаёт из пучины вод, возвышаясь до чёрных небес увитой рогами мордой, и обрушивает свой гнев на захватчика.

И на весь остров…

Всё рушится, рушится от страха перед его оскалом. И стены Брендама, и строй врага, и разумы дворян. Она призвала на Змеиный Зуб праведную ярость, и теперь поплатятся они все. И ужас того, что она натворила, вновь не даёт дышать.

Она очнулась от голоса Эми, которая что-то просила у неё, а затем вдруг ахнула и отскочила в сторону. Загремел упавший табурет. И Валь, держась за трещащую голову, зажмурилась. А затем мучительно открыла глаза и увидела её: всё те же рыжие волосы в сеточке, всё то же круглое, впечатлительное лицо.

– Госпожа, проснитесь, – взмолилась она. Свеча в её руках мучила уставший взгляд своей пляской. За окном уже спустилась вечерняя тьма, то чувствовалось даже через доски. – Там Он пришёл! И у вас ещё змея… Чуть меня не укусила…

Её лепет терзал гудящий череп. Валь приподнялась на локтях и уставилась прямо перед собой. И увидела на своей груди шоколадного цвета мордочку и быстрый чёрный язычок своей возлюбленной мулги.

– Вдовичка, – выдохнула Валь и тихонько рассмеялась. – Ты что, Эми, не узнала нашу Вдовичку?

– Её и впрямь не узнать, она раздражена, как никогда, – пробормотала служанка. Но её плечи опали после облегчённого вздоха.

Валь с обожанием сгребла Вдовичку и приложила её голову к своей щеке. И покачалась из стороны в сторону, блаженно прислушиваясь к едва слышному шороху её дыхания. Теперь они обе Вдовички.

Она не бросила её, она вернулась. Даже после того, как осталась один на один со смертельной змеёй генерала и всеми ужасами осаждённого города. Добрая, добрая, добрая змея.

Неужели она будет рядом даже тогда, когда Рендр навсегда оставит её?

– Госпожа, Он ждёт внизу, я прошу вас… – снова вклинилась Эми. – Сказать ему, что вы больны?

Будь это Кристор или сэр Лукас, или ещё хоть кто-нибудь, кроме распроклятого графа, Эми не доставала бы её. Но это был именно он, будь он неладен, и оттого у Вальпурги не было шансов отлежаться.

Вдовичка смогла защитить её и вернуться домой, значит, и она сможет защитить их дом.

Поэтому Валь сползла с кровати и посмотрела на своё лицо в зеркале. Часть грима оплыла и затёрлась, но опухшие от алкоголя черты элегантно дополняли первоначальный замысел. Рука сама потянулась к серьгам и духам, затем замерла. И оправила мятый хлопковый подол.

Чем хуже чародейка выглядит, тем больше она посвящает времени магии, не так ли?

– Пригласи его в баронский кабинет, – велела Валь. Там она в последнее время пыталась делать ему «натальную карту», раскинув на столе схему звёздного неба. Пускай полюбуется.

– Сию минуту, – покивала Эми. Но, уже выходя, обернулась и промолвила вполголоса:

– Я боюсь за лорда Моррва. Он совсем страх потерял, осыпает вас и всех на свете проклятиями, напился, с сэром Рудольфом едва не подрался, а теперь вот и на этого…

– Заприте его в погребе, заткните ему рот тряпкой, – отмахнулась Валь. Старик мог сколько угодно называть её бесчестной женщиной, но от этого пьяного дебоша никому бы не полегчало. А испортить всю конспирацию он мог вполне.

И хоть сейчас Вальпурге и самой казалось, что она готова выложить Экспиравиту всё начистоту, опасность подобного со стороны Германа дисциплинировала её. Пускай всё это будет на совести Беласка, Эпонеи, захватчика, и её, Вальпурги – но потом. А сейчас, раз уж впряглись, глупо будет развалить последнее.

Она перебралась в кабинет Глена, придерживая одной рукой чугунную голову, и села на его место, за книги и чертёж. Приходилось по крупицам восстанавливать в потухшей памяти логику расчётов и притягивание за уши некоторых трактований. Хотя, даже если следовать книге, всё в жизни и призвании Демона могло показаться на удивление радужным. От таких дифирамбов и восхвалений немудрено даже Глену вообразить себя спасителем мира.

Глен…

Погано заскрипела открывающаяся дверь, и Эми впустила внутрь гостя. Высокая, но согбенная тень его, опираясь на трость, поползла по стене. Он был одет, как и раньше, в черный сюртук, замотан в платки, только вместо треуголки его голову прикрывала менее помпезная шляпа. Её поля были слегка загнуты кверху со всех сторон, кроме передней, а та давала лишнюю тень на тошнотворные очи.

– Добрый вечер, мисс чародейка, – кивнул он и занял кресло напротив неё. Глядя в её припухшие, красноватые глаза, он должен был догадаться о причине задержки. – Я так понимаю, что разбудил вас.

– Это не стоит вашего внимания, милорд, – качнула головой Валь и вновь едва не зашипела от боли, что переливалась внутри черепа, как ртуть в градуснике. – Как только у меня налаживается контакт с астралом, я могу не отрываться от дела днями и ночами, и потому совершенно не соблюдаю режим.

– Я понимаю, – кажется, усмехнулся Экспиравит. Его не видимые под платком ноздри шумно втянули воздух, лишний раз убеждая Вальпургу в том, что он распознал запах перегара.

«Виски и магия», – подумала Валь.

– Вы польстили мне честью знать подробности вашего рождения, – заговорила она, несколько раскрасневшись. – И оттого я увлеклась, изучая вашу изумительную судьбу. Сейчас я ещё больше уверена, что должна указать вам, как идти по стезе чародея.

– Мне тоже стало воистину интересно ваше искусство, – пророкотал, как мельничный жёрнов, завоеватель. – Вы ведь знаете, что оказались правы с розовым камнем? Вам же видно, что я там отыскал?

Валь уставилась на него тупо. На самом деле, у неё не хватало фантазии. Теперь она даже предположить бы не смогла. Поэтому она отрицательно покачала головой – и будь что будет. Ей не всё должно быть открыто!

– Прямая наводка на то, где прячется или Беласк, или леди Эпонея, или оба сразу – вместе с повстанцами, – с плохо скрываемым торжеством сообщил Экспиравит. И, как и следовало ожидать, никакой конкретики. – В имении, которое мы заняли, я обнаружил уже сожжённые, но всё ещё читаемые бумаги об этом. И, признаться, я до последнего думал, что следовало пойти другим направлением в сторону завоевания, но вы меня убедили.

Валь думала, что испытает страх при намёке на близость раскрытия Эпонеи. Но по этому тону и этим выверенным сведениям она пришла к выводу, что граф мог, наоборот, пойти по ложному пути.

А это было прекрасно. Если только не выяснилось, что он и правда добыл то, что послужит причиной её казни.

Будь она более трезвой, она извелась бы от ужаса, но сейчас даже улыбнулась в ответ.

– Остров дал вам понять, что ваша связь реальна. Такой же вывод я делаю и теперь, рассматривая ваш портрет среди звёзд.

Граф облокотился о стол и уставился на чертёж, в котором по окружности располагались змеиные созвездия, а между ними протянулись цветные линии.

– Это так называемая натальная карта, – пустилась в рассказ Валь. – Из неё я выяснила, что вы (хотя мне это и так показалось ясным с первого взгляда) рождены под знаком Пеламиды. Пеламиды относятся к морским змеям, которые самые ядовитые на свете, потому что им приходится отравлять рыб, а не теплокровных; но пеламиды ещё к тому же никогда не покидают толщу воды, и у них такой окрас интересный…

Она принялась черкать пером змейку в углу бумажного листа. Чёрная спина, одна или две жёлтые полоски вдоль тела… Валь делала это так старательно, что только спустя какое-то время заметила, как граф пристально наблюдает за ней. Она выругалась на себя за несобранность мыслей и вернулась к делу:

– Пеламиды – одни из самых ярких представителей звёздных знаков. Амбициозные и отважные, они относятся к тем, кто вершат судьбы мира. И ещё хорошо плавают. Ваш асцендент, таким образом, в Кобре, – и она указала ему на точку, помеченную чуть выше солнца, в кругу знаков, – а десцендент в Анаконде.

Удовольствие умных слов она, смакуя, дополняла их разжёвыванием:

– Асцендент – это то, кем вы сами являетесь. А десцендент – то, кого к вам притягивает, то есть ваше самое органичное окружение. Асцендент в Кобре для вас означает колоссальную энергию, волю, решимость, непреклонный характер, власть и свершения. Не зря Кобра считается королевой змей. А десцендент в Анаконде привлекает к вам людей, идущих за вашим светом, столь же упрямых, но куда менее рисковых.

Глаза Экспиравита следили за тем, как она показывает соединения с созвездиями, расположенными в сегментах за пределами окружности. Хорошо, что он увлёкся и забыл спросить про свои дурацкие акции.

– А у вас какой знак? – поинтересовался он своим едва звучащим голосом.

«Вот уж не думала, что это когда-нибудь мне пригодится», – подумала Валь, припоминая разглагольствования Глена на тему их совместимости.

– Бумсланг, сэр. Маленькая змейка. Известный её представитель – хамелеоновый бумсланг. Он способен менять цвет и этим и характеризуется: изменчивый, осторожный, скрытный, он прячется и подстраивается под обстоятельства, хотя никогда не изменяет своим замыслам.

«Да, да, звучит так правдоподобно», – сердито согласилась про себя Валь, углядев ехидный прищур Экспиравита. И продолжила монотонно:

– Однако мы вернёмся к вам. Луна в Лучистой Змее означает, вы к себе строги настолько, что это может принести вам вред. То, что вы разрешаете себе посвятить время себе, познанию своих возможностей и своих характерных черт, – это верный шаг к тому, чтобы разорвать эту связь. Кроме того, вы появились на свет в четырнадцатилетний период, когда рождались люди с сильной потребностью в близости, которая очерчена в их судьбах светом девятиконечной звезды Экзос; и это доказывается брачной клятвой, принесённой ещё до вашего рождения. Ваша натальная карта так ярко описывает вас среди звёзд, что, кажется, ваше созвездие способно дать вам имя. Такое бывает, если данное родителями имя вам не принадлежит, не соответствует. Вот, смотрите, ваши диаметры сходятся на созвездиях в порядке… Кобра, которая обозначается символом «альфа», затем от неё короткая хорда к Пеламиде, она отражается через центр в Бумсланга, а Бумсланг – это просто «б»… получается… получается…

Она городила всякую чушь, но с линейкой всё выглядело так убедительно, что поверила бы и сама. И воскликнула:

– Альб! Смотрите, буква в букву с белым призраком! Ну и ну, – покачала она головой. И сделала вид, что не замечает искреннего изумления в омерзительных багряных глазах. Экспиравит чуть выпрямился, и его взор встревоженно заблестел. Кажется, вот это его уже по-настоящему впечатлило.

– Кто бы мог подумать, мисс Эйра, – негромко молвил он. – Я действительно думал об этом имени в детстве.

«Вперёд, в наступление!» – скомандовала себе Валь.

– В детстве мы по-настоящему открыты космосу, лучше доверяем интуиции и меньше закостенели в законах материального, – заговорила она убедительно. – Один из методов познания, единения с эфирным началом – это возвращение к детской силе воображения и непосредственности…

Громкий стук в дверь заставил её аж подпрыгнуть и тут же вновь схватиться за голову.

– Прочь! Мы заняты! – прошипела она.

– Мисс Эйра, это важно! Я прошу вас! Баронесса просила немедля передать! – заюлил снаружи голосок Эми.

Валь закатила глаза, а затем пробормотала Экспиравиту:

– Несносная девчонка… Простите, милорд, я буквально на минутку – выслушаю её, чтобы она не устраивала мне потом истерик.

Она поднялась, на удивление сильно пошатнулась на одной ноге, но затем сделала вид, что так и должно быть, и вышла к лестнице. Эми притянула её к себе за рукав и зашептала:

– Я вас умоляю, пожалуйста, уведите его отсюда! Прямо сейчас! Лорд Моррва грозился убить его, он вышел с заряженным револьвером, и пришлось мистеру М. выбежать и остановить его; но тот едва не выстрелил, поднялся шум, к нам стали стучать солдаты снаружи, и я насилу убедила их, что всё в порядке! Виконт хочет мести, он сходит с ума при мысли о том, что вы здесь разговариваете; мы его удержим сейчас, но это будет недолго, и лучше вам уйти… прошу… прошу!

«Стоит делам пойти хорошо, какой-нибудь пьяница обязательно решит иначе».

Валь хмуро уставилась на служанку, размышляя, как это можно сделать.

– Ладно, я что-нибудь придумаю, – пробормотала она. – Только пообещай мне, что он не выпрыгнет на гостя, когда мы будем проходить мимо.

– Мы сделаем, – покивала Эми. – Но мы с мистером М.; он не позволит лорду Моррва совершить начатое, но выдаст себя!

– Я поняла, – ответила Валь и вернулась обратно. Хорошо хоть Эпонея сидела смирно и не доставляла проблем.

Теперь ей на больную голову ещё выдумывать предлог, чтобы завершить всё поскорее. И что самое обидное – как раз тогда, когда Демон сам готов вестись на её россказни!

Она вернулась, поджав губы, но устроилась на месте Глена как ни в чём не бывало. Граф не молвил ни слова, только закурил вновь. Кабинет наполнился знакомым морозным запахом.

– Так вот, милорд, я рада предложить вам своё содействие на пути к дальнейшему самопознанию, – она вернулась к прежней теме. И выдвинула ящик бюро. Там у неё был гадальный шар, циркули, разные колоды карт, спиритическая доска, настольная книга по нумерологии… Ничто не давало идей.

Экспиравит выдохнул в сторону струю дыма и спросил тихо:

– Мисс Эйра, вы можете сказать, как вы это делаете? Как видите то, что недоступно человеческому глазу?

– О, я… не знаю, как вам сказать, – замялась было Валь, но фантазия уже разыгралась. – Как если вы видите по глазам женщины, что она несчастлива в браке и мечтает о молодом любовнике; вы можете лишь догадываться, а я к этой догадке получаю буквально в свой разум образы, имена, числа. Почти так же, как вы сказали бы, что женщине тридцать три, и у неё четверо нерадивых детей. Вы можете предположить это, а я предполагаю и одновременно знаю, что первое возникшее в моём уме предположение и есть правда. В моём искусстве просто ошибиться, но для этого мне и даны маленькие подсказки. Например, ещё не выстроив ваш квадрат Гвигора, я сразу увидела шесть единиц в вашей психоматрице и ни одной четвёрки. Четвёрки отвечают за здоровье, но тут, как вы понимаете, гадалкой быть не надо; а вот ровно шесть единиц уже сходу на человеке не написаны.

– Что означают шесть единиц?

– О, это… – Валь скосила глаза на книгу, но поняла, что не может себе позволить ей воспользоваться. Однако, как она помнила, больше пяти единиц принадлежали людям уже не столько сильным и властным, сколько тем, кому такая сила и власть уже не в радость. – Это перегруженный деспотичный характер. Не волнуйтесь, что так плохо звучит; тут ваши пеламидские амбиции просто подвергнуты жёсткой критике изнутри, ведь вы нередко сомневаетесь, стоило ли ввергать весь мир в войну из-за женщины. Но… – всё внутри неё кричало: «Естественно, ты не имел никакого на это права!», однако она должна была держать своё мнение при себе. – …при этом вы понимаете, что иначе не могли. В конце концов, через вас теперь вершится судьба отступившего от клятвы Змеиного Зуба. Давайте попробуем снова послушать, что он говорит вам. Куда направляет вас теперь?