Завещание

– Прекрасно выглядишь.

Олеся, прищурив глаза и уловив мой сарказм, состряпав лицо для ответной реакции, выдала:

– Ты приколист, прям Петросян в свои лучшие годы.

Я засмеялся.

– Да ладно, шучу. А если честно ты выглядишь очень мило. Так. Поднимайся, раскачивайся, купайся, наводи красоту, в общем, делай всё что нужно. А я пока сварганю какой ни будь завтрак.

Олеся что-то простонав, снова бухнулась на кровать. Я развернулся и начал выходить из зала.

– И чуть не забыл, купаться пойдёшь, твоё полотенце лежит на стиральной машинке, я уже всё приготовил, так что вперёд и с песней.

– Я понялааа. – Громко затянула Олеся, лёжа лицом в подушку.

Только я вышел из зала и направился на кухню как услышал.

– Кирилл?

Я выглянул из-за двери.

– Что?

– Спасибо тебе.

Я широко улыбнулся.

– Не за что. – И снова направился на кухню, как сказал раннее варганить завтрак.

Конечно, изысканных блюд в виде жареных куропаток в собственном соку с ананасами и кофе свежего помола, на завтрак я подать не мог. Тем не менее, старая добрая яичница с сосисками, растворимый кофе с молоком и на десерт йогурт – всегда, пожалуйста. Олеся, с виду хрупкая девушка, словно хрустальный лебедь, изящная, утончённая, того и гляди, прикоснись – рассыпится прямо в руках, на удивление быстро и бойко расправилась с завтраком. Подозреваю даже, отдай я ей свою порцию, она прикончила и её. Аппетит у неё хороший, оно и не удивительно, должно быть, девчонка нормально не ела со вчерашнего утра. Я тоже оказался молодцом, нет чтобы покормить гостью с вечера, напоил пустым чаем и уложил спать.

– Кирилл, ты просто кудесник. Спасибо за завтрак, очень вкусно.

Я, заталкивая в рот сосиску махнул рукой.

– Хорош тебе. Как будто много мозгов надо, яичницу пожарить и кофе налить.

– Куда посуду?

– Поставь в раковину, я сейчас доем и помою.

– Ну нет, я сама помою. Должна же я хоть как-то тебя отблагодарить. Ты меня приютил, накормил, спать уложил. Мне как-то не удобно перед тобой.

Я сразу парировал:

– Во-первых, неудобно трусы через голову надевать. А во-вторых, твоей очаровательной улыбки и простого спасибо, вполне достаточно.

Интересно то, что с Олесей мы знакомы меньше суток, но уже сейчас, мне с ней очень легко и непринуждённо. Учитывая, что это нелюдимый я, человек не имеющий друзей. То ли это чистая магия и волшебство, то ли Олесена харизма и обаяние. Девушка, услышав про трусы через голову, хихикнула и нечаянно хрюкнула, быстро закрыв рот ладонями. Теперь уже не хихикал, а смеялся я, а она, раскрасневшись, как Сеньор Помидор из одноимённого мультика, еле сдерживала смех.

– Ладно, – сказала Олеся. – Тогда сделаем вот так, – она подошла ко мне наклонилась и поцеловала в щеку. – Спасибо!

Ошарашенный таким действом, я сидел, немного приоткрыв рот. Тем временем, девчонка увела у меня из-под носа пустую тарелку.

– Посуду, я всё же помою.

Тут я понял, как меня грамотно обставили.

– Ну ты и хитрюга, значит пока я тут рот раззявил, ты у меня тарелку подрезала и делаешь всё по-своему.

– Ну, сработало же? – Довольно ответила девушка. – А по-другому, ты бы мне не разрешил, тебе помочь.

– Что ж, отличная многоходовочка. Снимаю шляпу.

– Мерси. – Олеся, стоя спиной и намывая посуду, сделала маленький реверанс.

– Ну раз ты решила, немного похозяйничать, то я разрешаю тебе и кровать с креслом убрать, а сам пойду поищу одежду поприличней.

– Эй, это не честно.

Уже на полпути в спальню и специально сделав вид, что не услышал последнего, выкрикнул:

– Я тебе так признателен, ты такая хозяйственная.

В ответ из кухни донеслось:

– Ну и кто из нас ещё хитрец.

Вымудряться я не стал, да и не из чего. Просто достал чистые джинсы, и тёмно-синюю рубашку. И только успел одеться, как в дверь постучали и тут же позвонили. На пороге стоял Илья Петрович.

– О! Вы уже готовы? – Казалось, его голос ещё сильнее осип, а вот что точно не казалось, это исходивший от него, сильный запах сигарет. – А я будить вас пришёл, а вы уже одеты. Молодцы.

Я протянул ему руку.

– Здравствуйте.

Илья Петрович, ответил крепким рукопожатием.

– Здорова Кирилл.

– Заходите, что в подъезде стоять.

Он переступил через порог и зашёл в коридор.

– Ну? Как вы тут? Как Леська?

– Да только позавтракали, кровать убирает.

– Правильно. Ты её напрягай не стесняйся.

– Да ну что ж я буду её гонять, она всё-таки гость в моём доме.

Из зала послышался голос Олеси:

– Крёстный не слушай его, он врёт. Он меня ещё и посуду заставил мыть.

– И правильно сделал. – Девушке прилетел ответ.

Илья Петрович кинул оценивающий взгляд, который я сразу уловил.

– Да вы проходите, хоть посмотрите, как я живу и где крестница ночь провела.

Справа у входа в квартиру, стояла тумба с обувью, а за ней шкафчики с верхней одеждой. Слева, двойные коричневые межкомнатные двери в зал, со стеклянными узорчатыми вставками. Далее, коридор от входной двери вёл если налево, то к кухне с выходом на застекленную лоджию, что особенно приятно зимой, а направо в спальню. По прямой располагались туалет с бойлером, что особенно приятно летом, когда отключают горячую воду, и рядом ванная. Мужчина из коридора наклонился и заглянул в зал. Где по правую сторону у стены находился угловой диван, его то и заправляла Олеся. Далее складное кресло. У другой стены, во всю длину гарнитур. И в самом дальнем углу, маленький компьютерный стол, со всеми принадлежностями, вытекающими из названия. Наверху, глянцевый натяжной потолок в котором хорошо отражался весь зал.

– Не дурно. Наверно не плохо получаешь?

– Пф. Да куда там. Пятнашку я получаю. Всё это сделано не на мою нищенскую зарплату. Дом родительский продал, вот и обставил хату и ремонт забабахал.

– Ясно, – вздохнул Илья Петрович. – Что у нас по времени?

Он глянул на часы. Я приятно удивился, ведь это был не ширпотреб с радиорынка. Это были часы Casio, и явно не самая дешевая их разновидность, они хорошо дополняли его строгий дорогой вид.

– Может, нужно чем-то помочь? – Спросил я.

– Да вообще-то нет. Сейчас только восемь, читалки придут к десяти. К этому времени подойдёте с Леськой. Всё как положено, отпоём, а к одиннадцати, выносить будем к подъезду. Соседям уже сказали.

– На каком кладбище хоронить будете?

– К себе повезём, на родину. Там все наши лежат. Там и похороним.

– Далековато будет, не находите?

– Да хватит тебе, всего сорок километров. Час езды на автобусе.

Этого ответа я никак не ожидал услышать, ведь по заверениям самой Клавдии Семёновны, её семья жила далеко-далеко за высокой горой, чуть ли не в Небыляндии. И снова, ощущение неправильности происходящего, накатило на меня. Как будто, кто-то врал и делал это целенаправленно. Выбор не велик: либо Клавдия Семёновна, либо её семейка.

– Вы то, как ночь провели?

У моего собеседника наблюдался вид не первой свежести, об этом говорили, слегка помятая одежда и отеки под глазами. Он явно, не спал всю ночь.

– В целом, не так плохо, но бывало и лучше.

Илья Петрович развернулся и вышел в подъезд.

– Из головы совсем вылетело, – мужчина зашёл обратно. – Лесь, мама просила подойти, она о чем-то поговорить хочет, а заодно и штукатурку свою возьмёшь.

– Это называется косметика! – Буркнула девчонка. – Ладно, скажи ей сейчас подойду.

Дверь за моим гостем захлопнулась, и вроде ничего не произошло, но после разговора у меня остался неприятный осадок, в виде сомнений.

Теперь я сидел на диване, уставившись в пол. Олеся находилась прямо за мной. Она, положив подушку, расположившись позади меня, искала музыкальные каналы и что-то комментировала. Но даже её мягкий, девичий голосок, так приятный моему слуху, сейчас оставался где-то вдалеке. Я же, погрузившись, в тёмные воды последних событий, пытался разобраться в происходящем, разглядеть хоть какое-то подобие правды в мутной воде. А для этого, нужно нырнуть по глубже. И первое – это справка из морга и свидетельство о смерти, теперь уже датированные позавчерашним числом. В их подлинности, я бы не сомневался, если не одно Но! Вчера утром, старушка пребывала в добром здравии. Если бы мне кто-то сказал, другое дело, но я видел её собственными глазами, прикасался своими руками, говорил, не чужими словами. Всё как на духу. Списать на правдоподобный сон. Нет. Я не сошёл с ума, это доказывает недавний медицинский осмотр и к тому же я привык доверять увиденному. Слишком много совпадений, для одного маленького утра. Кружка с чаем, слова бабы Клавы о приезде родственников и даже, если подумать одежда, в которой она встречала меня утром, та же в которой её хоронят. Откуда я мог знать имя внучки, ведь до вчерашнего утра, даже не подозревал о её существовании. От туда, что она сама назвала его. И почему баба Клава уверяла меня в том, что не общается со своей семьёй и что живут они, невесть где, чуть ли не за большой лужей. Олеся, ведь сама сказала, что знает меня из рассказов Клавдии Семёновны. За этим всем, определённо, тянулся шлейф вранья. Оставалось понять, кто хозяин лживого кордебалета, а кто лишь невольный зритель, запутанного водевиля. Клавдия Семёновна? Её семейка? А может все? Всё покрывалось толстой коркой обмана, отколупывать которую нужно аккуратно. Послезавтра, как раз моя смена, значит, кто ни будь из моих коллег, обязательно должен знать об этом случае.

Тут я почувствовал, кто-то дёргает меня за руку и перебивает столь важные думы. Это, конечно же, оказалась Олеся.

– Кирилл, Кирилл. Ты чего?

Я посмотрел на девчонку.

– Что? Ты что-то говорила?

– Ну вообще-то я с тобой разговаривала несколько минут, пока не поняла, что ты меня не слушаешь. А потом наклонилась посмотреть, чем ты так занят.

– Извини, я просто немного задумался о грядущей смене. – Улыбнувшись, ответил я.

Олеся поглядела на меня и продолжила:

– Я что говорила. У тебя так много каналов музыкальных. Я насчитала больше двадцати.

– Я их, всё равно, не включаю.

– Почему?

– Музыка мне не подходит. Попсу я не люблю, а там только её и крутят.

– А мне главное, чтобы песня была хорошая. А попса это, рок или рэп, без разницы.

– Ты не забыла, тебя мама просила подойти? – Перевёл я тему.

– Точно. Спасибо что напомнил.

Олеся вскочила, отдала мне пульт и быстрым шагом направилась к двери.

– Не закрывайся, я сейчас вернусь.

И на этих словах она вышла из квартиры. Я остался сидеть на том же месте, не шелохнувшись. Теперь упорядочив в голове полученную информацию за последние дни, искренне надеялся, что Олеся не причастна к паутине лжи, сотканной вокруг меня.

Как донести то, чего не можешь выразить? Эмоциями, cловами, а может жестами? А если, всего этого недостаточно? Остаётся только молчать, заперев внутри себя, нарастающую бурю. Я так и поступил, начиная с того момента как мы зашли в квартиру бабы Клавы. Обстановка здесь изменилась. Не смотря на то, что за сутки квартиру посетило, больше народу, чем за последние сорок лет, это место стало безлюдным. Приветливый, одушевлённый антураж, поменялся на леденящий покой, облицованный в серые тона на осиротевших стенах, и напоминало выцветшую от времени фотографию. Несколько маленьких ковров перекочевав с пола, свёрнутые привалились друг к другу у стены. Зеркало в коридоре и добрая половина советского гарнитура, были завешаны белыми простынями. Такой же процедуре подвергся и старенький телевизор. На столе, в дальнем конце зала коптила зажжённая свеча, воткнутая в граненный стакан, наполненный пшеном. Рядом, втиснутая явно не по размеру рамку, стояла чёрно-белая фотография. На ней, обворожительная, наполненная энергией, присущей только молодости, с очаровательной и слегка загадочной, но точно искренней улыбкой, изображена девушка с заплетёнными на верхушке головы, косичками. Она смотрела немного вверх, куда-то далеко за кадр, ещё полная надежд, уверенная в исполнение всех своих желаний, со стойкой верой в то, что жизнь не может разочаровать. И лишь немногие черты лица, которые с каждым годом, начнут заостряться выдавали в юной особе, Клавдию Семёновну. Этого фото я раньше не видел и, если быть честным, никаких других фотографий тоже. Старушка их не показывала, а если со всем на чистоту, то я и не спрашивал. Всё же не понятно, зачем выставлять фото, на котором Семёновне, от сил лет двадцать, может двадцать два, примерно, как Олесе. Никогда не поверю, что не нашлось другого, где она хоть не в преклонном, но хотя бы запечатлена в зрелом возрасте. Олеся так же смотревшая на рамку, повернулась ко мне. Без слов я понял, что подумала она о том же, это хорошо читалось на её лице, но озвучить свою мысль не успела.

К нам подошёл один из незнакомых мне родственников и молча вручил зажжённые свечи, обмотанные на конце салфетками, наверно для того что бы капающий воск, не обжигал руки. Я молча кивнул и взял свечи, одну передал Олесе, а другую оставил себе. И только тогда обратил внимание, никто не разговаривает и не перешёптывается. Гробовое молчание. Однако каждый знал, что делать, куда встать, где взять и прочее. Но даже не это поражало. Не было суматохи, сумбура, беспорядочного хождения из стороны в сторону, всхлипываний и истошных завываний. Ничей нервный смех не переходил в нарастающий рёв с причитаниями «На кого ты нас оставила», никто не закуривал сигарету, судорожно потирая ладони, не отводил взгляда и не вытирал слёзы у краёв глаз. И уж тем более, никому не нужно вызывать скорую, а до её приезда, отпаивать корвалолом. Нет. Ничего такого. Это больше походило на пьесу, на очередную постановку, хорошо выверенную и грамотно отрепетированную с картонными декорациями, а гроб с хозяйкой квартиры, лишь мастерски выполненная бутафория, в натуральную величину. А именно сейчас, шла подготовка перед последним актом, эдакая кульминация, да вот только актёры отыгрывали из рук вон плохо. Гнетущая маска лица, такая же, как и вчера и не эмоции больше. Наверно вместо еженедельного воскресного ужина, эта семья много лет собиралась на очередные похороны какого ни будь родственника. И это настолько приелось, что стало частью досуга выходного дня, словно Ирония Судьбы или Кавказская Пленница, которые из года в год повторялись на новогодние праздники.

Подготовка закончилась, все встали на свои места. Лишь Нина, сестра покойной, сидела на табуретке, почти у изголовья. Из последнего разговора с Семёновной, если такой вообще имел место быть, я узнал, что её сестре семьдесят восемь лет. Она на два года младше, но на деле выглядела на десять лет старше. Нет не старше, а скорей старее. Худая, с впалыми глазами, щеками и ртом. Руки хворостинки со свисающим, чрезмерным количеством лишней кожи. Должно быть, последние годы, может месяцы она сильно сдала, выглядела как человек вылезший из центрифуги или выжатый лимон. Рядом с ней стояла дочь и по совместительству мама Олеси. И тут контраст сильно менялся. Высокая, стройная женщина, не выглядела не старо, не молодо, но зрело. Не худая и не толстая, но зрелая. Женщина в самом соку – созревшая. Как сказал бы сейчас водитель с моей работы «Глянь какая рыжая чертовка Кирюх, явно все при ней». Обычно, я не обращаю внимание на такие заявления, потому что он комментирует каждую вторую юбку, а я на автомате поддакиваю или киваю. Но на это раз попал бы в точку, в яблочко, оказался бы чертовски прав. Всё при ней. Начиная с пышных, волнистых, рыжих волос и заканчивая длинными ногами и округлыми в нужных местах формами. А всё вместе создавало золотое сочетание, ничего лишнего, очень эффектная женщина.

Рядом с нами, стоял отец Олеси и вот он, не создавал эффектного впечатления. Низковатый, круглолицый, одутловатый, пухловатый с проступающей залысиной, слегка отекший. Брюхо в виде пивного живота или мамона на кривоватых коротеньких ножках. Обрубки, всплыло в голове. Я даже знаю, что сказал бы, всё тот же водитель со скорой «Ха, Глянь Кирюх на мужика. Прям Форт-Боярд» и снова оказался бы прав. И как ему удалось заарканить такую женщину? Везение, удача или фартануло, так фартануло, а может любовь, и сердцу не прикажешь. Не мне, в общем то судить о таких вещах. И всё же вместе, где-то на людях, в магазине или на отдыхе, смотреться они будут, нелепо.

Напротив нас, стоял Илья Петрович, человек как мне кажется, всех дел рук мастер. Именно он, я уверен и хлопотал по всем вопросом и на его плечах достаток всей семьи, выраженный конкретно сейчас в дорогой одежде. А вот последние два персонажа мне не знакомы, они выбивались из общей картины. Не знаю почему и как объяснить. Держались особняком, особенно отрешённо, отсутствовала даже пресловутая гнетущая маска лица. Может они-то и есть дальние родственники и прибыли откуда-то издалека. Хотя больше походило на то, что их взяли с собой для количества, что-то вроде массовки или обслуживающего персонала.

– Можно. – Раздался голос Ильи Петровича.

Я не сразу понял, кому адресована команда, пока не услышал голос читалок. Они стояли около того же стола со свечой и фотографией молодой Семёновны. В роли читалок выступили две бабульки и обеих, я уже видел в нашем дворе. В основном вечером, у первого подъезда в окружении других таких же старушек. Они представляли негласный соседский дозор, потому что знали всё и даже больше и постоянно это самое всё, обсуждали. Кто въезжает или уезжает, за сколько продал недвижимость, кому и за какую сумму. У кого новая жена или невеста, почему теперь он ходит один, ведь они были такая хорошая пара и вместе смотрелись. Какого цвета положил плитку в ванной сосед и с каким заболеванием, неделей позже, его направили в Саратов. Они так же прекрасно осведомлены, где я работаю и какую зарплату получаю. Откуда? Мир тесен. Но ещё теснее Балашов. И такого рода информация, просачивалась через четвёртых общих знакомых или родственников. Насколько она точна, верна и проверена, неважно, это не главное. Главное, что это давало лишний повод собраться вместе и посудачить вечерком у подъезда. Несмотря на это, свою работу читалки выполняли, делали качественно и добросовестно. Громко, звонко, каждое слово не превращалось в кашу из шипения и слюней, а четко отдавалось по залу, хорошо различимо и понятно. Читали они с толщенных книг, с заранее приготовленными повсюду закладками.

Я посмотрел на Илью Петровича. Он мне что-то маяковал глазами, указывая рядом со мной. В послании говорилось: «Глянь на Олесю» и я глянул. Её личико, в реальном времени с телесного цвета менялось на белое, становясь всё бледней и бледней. Глаза как битое стекло, упулились в одну точку, не имея чёткого фокуса, теряя контакт с реальностью. Олеся сжала мне пальцы, и я почувствовал, что сейчас она рухнет, в лучшем случае назад, а в худшем полетит вперед. Но нет. Девчонка удержалась. Илья Петрович снова маякнул, только теперь движение его глаз говорило: «Отведи её на кухню. Скорей». Что я и сделал. Схватив девушку под руку, мы медленно ретировались из зала на кухню. Выходя, я увидел, как мама Олеси подалась за нами, но Илья Петрович остановил её движением как бы говоря: «Всё под контролем, ничего серьёзного, они сейчас вернутся» и та осталась на месте.

Усадив Олесю, я перевёл окно из положения закрыто, в положение форточки. У старушки, хоть и не большая пенсия, но на пластиковые окна деньги выкроила. На стареньком холодильнике «Саратов» всегда лежал пакет с лекарствами, бинтами, пластырями, шприцами, перчатками, там были и капельные системы, и катетеры для внутривенной катетеризации. Кое-что она купила сама, но подавляющие большинство, припер я. Не стоит уточнять откуда и так понятно. Но всё это разнообразие мне сейчас не требовалось, только нашатырь, который точно был, знаю, сам приносил. Это становилось похоже на поиск иголки в стоге сена, долбаный утраченный ковчег найти легче. Почему я паниковал? Работая на скорой, привык держать темп, особенно в условиях экстремальных ситуаций. Если проводить черту между случаями на работе и этим, то эта лёгкая прогулка под морским бризом. Но я паниковал, как практикант, студентик или стажёр. Откуда-то взялась неуёмная, внутренняя дрожь, проходящая по всему организму, отдававшаяся пульсацией в висок.

– Кирилл, мне уже лучше, – шёпотом отозвалась Олеся. – Не надо нечего, не ищи.

Я оставил пакет в покое и присел на корточки рядом с девушкой. Лицо ещё бледное, но взгляд ожил. Повернул запястье руки, проверил пульс. Он тарабанил, как отбойный молоток.

– Всё нормально, пойдем обратно. – Девчонка начала приподниматься, но я лёгким нажатием руки, усадил её обратно.

– Сядь. Обратно она собралась! – Строгача выдал я. – Хочешь воткнулся там?

– Нет.

– Я тоже думаю, нет. Рассказывай, что случилось?

И начал шариться в верхних шкафчиках над раковиной, в поисках корвалола. Дрожь, что интересно схлынула, так же легко, как и накатила.

– Что ты делаешь?

– Корвалол ищу.

– Не надо, пойдем обратно, со мной правда всё нормально. – Произнесла Олеся, как бы уговаривая.

– Нормально говоришь? А ты сама в это веришь? – Закралось молчание. – То то же. Рассказывай!

– Когда мы вошли, было всё в порядке. А потом стало душно. Ну душно и душно, подумаешь. Комната не большая, народу много. К тому моменту как ты дал мне свечу, стало уже не душно, а жарко, но при этом руки казались ледяными, а ноги, будто по щиколотку в воде. Потом не большая комната стала казаться крошечной, воздуха становилось меньше. Ещё эта вонь от свечей и тогда меня начало мутить. Сердце стало отбивать ритм в груди, а затем в ушах. Тут дурнота, вперемешку с возникшем страхом, настолько подкатила, что в глазах потемнело, а я начала проваливаться и схватила тебя за пальцы.

– Понятно, – ответил я, с уже подготовленным стаканом воды и накапанным в столовую ложку корвалолом. – На-ка хлобыстни. Нервишки у тебя шалят.

– Это серьезно?

– Не забивай голову, пей давай. – И протянул ей ложку. Олеся залпом опрокинула корвалол, подержала во рту. – Глотай. – Поморщилась, но проглотила, выхватив у меня стакан с водой, жадно осушив до конца.

– Может не пойдем в зал? – Теперь Олеся не рвалась обратно. – Тут посидим. А то я …

– Можешь не продолжать. Я думаю ничего страшного, если мы тут подождём.

– Просто я.… я всего один раз присутствовала на похоронах, когда умер дедушка. Мне тогда было восемь лет и многих подробностей я не вспомню, но только не в тот вечер. Помню, как мы ужинали все вместе, шёл летний июльский день. Родители пришли с работы, крёстный тогда ещё женатый, со своей половинкой, только вернулись с Югов. Они каждый год ездили на море и конечно привозили мне, что ни будь в подарок. И этот раз был не исключением. Крёстный привёз мне коричневого игрушечного медвежонка, с повязанным на шее шарфом. Он казался мне настолько забавным, что я придумала ему не менее забавное имя – Бублик. А бабушка, как всегда наготовила на целую капеллу разных вкусностей. Все ели, смеялись, рассказывали анекдоты, истории, травили байки. Один из великолепных вечеров в кругу семьи. Тут дед говорит крёстному: «Пойдём покурим». «Пап, только что курили» отвечает тот. Дед поднимается со стула и направляется на балкончик, мы ужинали тогда на втором этаже. Там было просторно и почему-то всегда прохладно. У нас в Романовке двухэтажный дом с большим участком. Бабушка в вдогонку деду говорит: «Петь хватит пыхтеть, пять минут назад курили». Но дедушка, никак не отреагировав на это, зашёл на балкон. Подкурил сигарету и в туже секунду завалился назад. Он упал с высоты собственного роста, прямо на порожек между комнатой, где мы ели и балкончиком. Все замерли в немом молчании, ошарашенные происходящим. «Пап ты чего?» произнёс крёстный и все бросились к нему. Бабушка закричала на всю комнату: «Петька». А дед лежал, наполовину ввалившись в зал с откинутой вверх головой. Тогда мне казалось, его взгляд направлен в мою сторону. Теперь конечно я в этом не уверена. Его жизнь, навсегда потухла, как та сигарета, которую он так и не докурил в тот судьбоносный день. Но его умирающие глаза, пронзающие должно быть всю жизнь, с момента рождения и до самой собственной смерти, я запомню навсегда. Потом похороны, на которых было, так много народу и люди всё пребывали и пребывали. С тех самых пор, началась чертовщина. Как-то раз, мы играли с подружками у нас во дворе, хотя обычно делали это в доме, но после смерти деда, заходить туда лишний раз не хотелось, не мне, не подружкам. Но что-то нас дёрнуло пойти, то ли пить кто захотел, то ли в туалет, не знаю, да и не важно. Мы втроем зашли в дом. И одна из подружек говорит, Юлька, точно Юлька: «Чуете, палёным пахнет?». Мы все переглянулись и стали принюхиваться. И точно, пахло палёным, будто жги свечи. Мы углублялись внутрь дома, следуя за запахом, пока он не привёл нас к комнате, где спали бабушка с дедом. И нет бы сразу уйти, но мы остались. В этот момент, дверь перед нами распахнулась и резко закрылась. И снова сильный запах палёного. Естественно мы дали дёру, а рассказывать о случившимся, так никому и не решились. Я не очень переношу такие события, после всего этого, – Олеся на мгновенье задумалась и вскоре продолжила. – Уверена, всё снова начнётся.