Завещание

– Здравствуй. Ты наверно, Кирилл? – Она протянула руку для приветствия.

– Привет. Да, всё верно, – я в ответ поздоровался. – Но откуда ты… – не успев договорить, резко получил ответ.

– Баба Клава много о тебе рассказывала.

– Тогда понятно.

Тут до меня дошло, передо мной стояла её двоюрная внучка, о которой говорилось утром. Меня сразу кое-что смутило. Как старушка могла обо мне много рассказывать, если они не общались?

– Мы знаем, как ты к ней относился, думаю она хотела, чтобы ты тоже присутствовал.

– Вообще-то я собирался зайти, только хотел сумки поставить. – Ответил я, проигнорировав тот факт, что она говорила в прошедшем времени.

– Пойдём.

Девчонка взяла меня за руку и начала заводить в коридор. В голове мелькало, во-первых, а как же сумки, оставленные в подъезде, а во-вторых какая у неё нежная и мягкая кожа. Переступив порог, я слёту зарядил:

– Привет Семёновна! – Звук моего голоса приглушился.

Я чтобы не споткнуться, смотря на пол, переступил через порог и сразу начал разуваться, но остановился. Снова мёртвая тишина обступила меня. К ней прибавилось ещё и ощущение, когда не знаешь, не видишь, но ловишь на себе чей-то пристальный взгляд. По спине пробежали мурашки. Я медленно приподнял голову и посмотрел исподлобья в уверенности, что наткнусь на Семёновну. Шесть пар глаз. Шесть въедливых, застывших пар, с гнетущей маской лица, одновременно обращены в мою сторону. Они расположились полукругом в полумраке зала, облаченные во все чёрное, будто в траурный покров, окружая собой что-то стоявшее в центре. Я не мог посмотреть, что именно. Взгляд был прикован к их лицам. Глаза бешено перескакивали то на одного, то на другого. Ужас комком подступал к горлу, будто попал на шабаш ведьм. А потому одно движение с их стороны, и я готов бежать. Поздно! Дверь позади меня хлопнула, и чья-то рука опустилась на плечо. Я резко дёрнулся.

–Ты как? В порядке? – Произнесла спокойно Олеся.

Девчонка следила за моей реакцией. Очевидно, она заметила, что я трясся как осиновый лист на ветру, скрыть такое неимоверно сложно. В голове вертелась куча вопросов по поводу происходящего, из дюжины которых резко всплыл один. Где баба Клава?! Среди стоящих людей, её точно нет. Потихоньку взял себя в руки и выдавил:

– Где Клавдия Семёновна?! – Мой голос звучал жестко в этот момент, я был серьёзен и напуган.

Девушка недоумевающе посмотрела на меня. Потом повернула голову и глазами повела вглубь зала, пока её взгляд не остановился. Я последовал примеру. Толпа людей, не сговариваясь между собой, немного расступилась, открыв то, что стояло за ними. И в этот момент время замерло и всё вокруг остановилось. Мне бы хватило трех шагов, что бы зайти в зал, но тело онемело, налилось свинцом, даже воздух стал тяжёлым. Готов поклясться, ноги сковало путами. Следующие несколько мгновений, я оказался сторонним наблюдателем происходящего. Это не похоже на сон, или как люди описывают кому и клиническую смерть. Нет. Будто заключённый в незнакомца просматривал его воспоминания и не мог ни на что повлиять. Всего лишь зритель в собственном теле. Я видел, как Олеся взяла меня за руку и завела в зал. Но не её мягкой кожи, ни собственных тяжёлых шагов, ничего не ощущал. Осознание увиденного, вернуло меня в чувства. Всё снова стало более чем реальным. Я обнаружил себя вцепившимся в край гроба и сжимающим кулаки, что есть мочи.

– Как? – Громко чуть ли не прокричав, сказал я.

– Эй, парень? Может, лучше присядешь? – Произнёс мужчина хриплым голосом, стоявший напротив меня.

– Как это произошло? – Я продолжил полностью, проигнорировав его вопрос.

– Инсульт. – Спокойно ответил он.

Немножко замешкав, я спросил:

– Можно мне ознакомиться с медицинской документацией?

Мужчина без лишних слов подошёл к подоконнику, открыл коричневую барсетку, достал оттуда две бумаги и протянул их мне. Это были: справка из морга и свидетельство о смерти. В голове возник вопрос: Как так быстро они получили эти справки? Я начал читать и от написанного меня перекоробило, в обоих документах указано вчерашнее число даты смерти! Разные мысли и вопросы, накладываясь друг на друга, стали атаковать мою голову: «Я же, её сегодня видел?!»; «Как, вчера умерла?!»; «Может, мне приснилось?!»; «Что происходит?!».

Вдруг ярко и отчетливо, я вспомнил сегодняшнее утро, и мой взор невольно потянулся в сторону стола. Кружка! Она стояла на том месте, где я её оставил. Я что, схожу с ума? Лютый ужас парализовал меня, сердце хотело вылететь из груди, сознание стало путаться, сопорное состояние всё сильнее одолевало.

– Держи парень.

Услышав это, меня резко выдернуло из состояния сопора и вернуло в сознание. Почуяв запах этанола, увидел перед собой вытянутую руку, держащую рюмку. Я не люблю водку, но на автомате потянулся и залпом опрокинул стопарь, даже не почуяв.

– Кирилл. – Робко вымолвил, вспомнив, что даже не представился.

– Илья Петрович, – незамедлительно отреагировал, всё тот же мужской хриплый голос. – Приятно познакомиться!

Я начал осматривать всех присутствующих, всё-таки их вид был несколько необычен: все мужчины одеты в строгие, дорого выглядящие, чёрные костюмы с чёрными рубашками, а женщины в чёрные платья, отличающиеся только фасонами, с хорошими причёсками и аксессуарами.

– Ты как? – Спросила Олеся.

– Что-то я переволновался.

– Предлагаю почтить минутой молчания новопреставленную Клавдию. – Сказал Илья Петрович.

Все неожиданно замолчали и уставились на покойную, я тоже последовал их примеру. Семёновна лежала в гробу и выглядела, как живая, немного румяная, умиротворённая, будто спала, только слегка заострённый впалый нос, давал понять, что передо мной покойник. Эта минута длилась вечность, а этот вечер словно превратился в лимб – в ситуацию, из которой невозможно выбраться. Опять история повторилась, опять я один, снова тьма.

Не знаю, сколько это длилось, в итоге все начали потихоньку общаться, передвигаться по комнате, а я как вкопанный стоял у гроба, не обращая ни на кого внимания.

– Видимо она была вам дорога? – Промолвил дрожащий женский голос: – Я Нина Семеновна, сестра Клавдии. Вы, наверно устали Кирилл, ступайте домой. Отдохните.

– Да спасибо, так и поступлю. – Ответив равнодушно, пошёл в прихожую.

– Пока. – Прозвучал нежный девичий голосок Олеси.

– Спасибо, что позвали, если чем-то могу помочь, не стесняйтесь. Могу выделить пару мест для ночёвки.

– Нет, мы останемся этой ночью в гостях у Клавдии, всё-таки последний раз видимся, хотя пожалуй, возьмите Олесю, пускай отдохнёт, а то день выдался не из лёгких. Пойдёшь Олесь?

– Да бабуля. – Внезапно отреагировала Олеся и уверенно направилась ко мне.

– Хорошо, пойдём! – С неким удивлением ответил я.

Мы вышли в тёмный подъезд, я споткнулся о свои забытые вещи, ещё раз проклял нашу, вечно без света, лестничную площадку. На удивление быстро, нашёл ключи и открыл дверь, включил свет в прихожей и предложил девушке войти. Она быстро проскользнула, сняла дорогие чёрные туфли на высоком каблуке и стала пониже, и от этого ещё милее, и хрупче.

– Чувствуй себя как дома. – Сказал я как-то уверенно, по-хозяйски.

– Спасибо. – Ответила она наоборот, робко и смущённо.

Закрыв дверь, обстановка резко поменялась, наступило какое-то облегчение, нахлынула усталость, и приятное ощущение присутствия женского пола в моей одинокой мужской берлоге. Не понимаю, вроде такой шок, смерть бабы Клавы, а с другой стороны, будто моя душа увидела новый свет, так легко и уютно, даже немного стыдно, что я испытываю такие эмоции.

– Проходи не стесняйся. – Немного восторженно сказал я, и проследовал в спальню, параллельно включая везде свет.

Олеся прошла за мной, наполняя квартиру приятным ароматом, неприсущим этому жилью.

– Чай будешь?

– Было бы неплохо.

Я быстро прошёл на кухню и поставил греться чайник, затем показал Олесе, где что находится. Мы попили чай, немного поговорили о произошедшем, и решили укладываться спать. Поменяв постель на диване, взял другой, чистый комплект белья, из имеющихся трёх, а себе постелил на раскладном кресле. Олеся смущённо, слегка покраснев, спросила у меня футболку, чтобы переодеться, я не менее смущённо вручил свою новую, чистую футболку с принтом «Звездных воин». Везде погасил свет, кроме туалета, что бы гостья ночью не заблудилась, и мы улеглись спать. Осознание присутствия красивой девушки со мной в одной комнате, ещё полчаса будоражило уставший ум, однако царство морфея настойчиво манило, и я отключился.

– Кирилл ты спишь? – Послышалось сквозь сон. – Кирилл проснись.

– Что, что? – Я, как пьяный пробормотал в полудрёме.

– Кирилл, мне как-то не по себе, – продолжал твердить девичий голос. – Можно к тебе, я не помешаю.

– Ладно.

И тут сон как рукой сняло, я почувствовал, как к моей спине прикоснулась девичья грудь, хоть и в одежде, но всё же, прикосновения её ног к моим, тёплое дыхание на затылке, проникающие электрическим разрядом прямо в мозг. Я боялся шелохнуться, возбуждение нарастало, низменные мысли сводили с ума. Дождавшись, когда Олесено дыхание выровнялось, и она заснула, я перевернулся на другой бок и оказался с ней лицом к лицу. Ошеломляющий аромат её тела и близость губ вывели мои фантазии на новый уровень, животные инстинкты поглощали разум. Аккуратно и кротко под покрывалом положил свою ладонь ей на бедро – это не забываемо! Стал слегка поглаживать, не находя в себе сил, чтобы остановиться. Олеся зашевелилась во сне и перевернулась ко мне спиной, сжавшись слегка калачиком, прикоснувшись собой ко мне. «Боже, что мне делать?»: я так громко подумал, что чуть не сказал это вслух. Я не мог этого выносить, пылал. Не знаю, сколько так ещё промучился, но всё же уснул.

ГЛАВА 2. ДЕНЬ ВТОРОЙ «ДО»

Где проходит грань между сном и бодрствованием, между миром грёз, и явью? Как отследить момент перехода своего «я» по другую сторону собственного разума? Линия стёрта, размыта, неуловима. В какой-то момент ты оказываешься в пучине фантазий, воспоминаний, проваливаешься в кроличью нору. К чему эти размышления сегодня, сейчас в данный момент и секунду? Я не понимал, по какую сторону зеркала нахожусь. По ту, где законы физики не зыблемы или ту где логика лишь помеха восприятия.

Многочисленные, неразборчивые звуки, трудно различимые со всех сторон стали доноситься моему уху. Каждый раз непродолжительным эхом заканчивалась какофония. Начинаясь издалека, чистые, как глоток свежего воздуха, светлые, как луч в непроглядной тьме, незатухающие, как надежда в пасти безумия, не имея преград в виде стен моей квартиры, они продолжали окружать. Мне не было страшно, хотя природа этих звуков не ясна. А что может быть страшней неизвестности, неопределённости? Потихоньку, прислушиваясь, симфония ночи начала приобретать образ, еле заметные черты, словно силуэт одинокого путника, продравшегося сквозь пелену тяжёлого тумана. Это были голоса. Протяжные в тон друг-другу, они не говорили – они пели. Сколько прошло времени с тех самых пор, как я впервые услышал звуки, сказать трудно. За это время, они не стали сильнее или громче, но определённо стали ближе, до тех самых пор, пока я не стал различать некоторые слова. Это была песня, траурная, больше похожая на заупокойную мессу. Реквием по тому, кого больше не увидят, душе, которая не вернётся в земные чертоги. Чувство утраты, горечь потери наводнили меня, проникли в самую глубину. Передо мной замелькали лица тех, кто любил меня, воспоминания о них, как голос далёкой звезды, уже погибшей, но свет которой, продолжает сиять за тысячи световых лет, оставляя свой бессмертный след на небесной тверди. Воспоминания об отце и матери. Всё хорошее и плохое, смешавшееся в едином ярком порыве, кинолентой длинной в мою небольшую жизнь, представилось перед моим взором. Слёзы из уголков глаз, хлынули по щекам. Эти люди были не просто родители, семья, близкие. Они те немногие, кто смог понять мою душу, достучаться до моих небес, полюбить таким, какой я есть. А потому память о них будет жить во мне, пока горит свеча, пока тлеет огарок. Но песня, что взбудоражила ум, незаметно для меня самого, затихла, оставаясь далеко на фоне. Только тогда осознал, что нахожусь в полной темноте ночи. Нет, не так. Я прибывал не в ночи, а во тьме. Мертвенной тьме. Я бывал здесь не единожды. Место, где на расстоянии вытянутой руки не видно ладони. Здесь нет привычного человеку света, не ощущается дуновение ветра. Теперь с уверенностью можно сказать, что я сплю. Этот мир в моём подсознании и снах обычно пребывал в тех же декорациях что и реальный, но только без единого намёка на жизнь. Всё находилось на своих местах, только лишённое человеческого следа, его естественного присутствия. Но в этот раз всё казалось бесформенным, будто выдернут из осязаемого пространства, где на тысячи лиг ничего, пустота царства мёртвых, заключённая в цепкие объятия леди смерти.

Я услышал чей-то голос поблизости. Он что-то говорил, и стремительно приближался. Мне становилось не по себе. Это чувство усилилось, когда я уловил неподалёку присутствие. «Незнакомец» остановился и вздохнул. Его было не видно, зато отчетливо слышно.

– Кирилл, – обратился он ко мне. – Ты знаешь что-нибудь об усталости? Не отвечай, знаю, что знаешь, но ты знаешь об этом гораздо меньше, чем знаю я.

– Кто ты?

– Ты снова меня не помнишь. Не думал, что скажу это, но я тебе завидую.

«Незнакомец» сделал паузу, затем продолжил:

– Ты слышишь эту песню? Она зовёт, манит. Напомни, в который раз мы её с тобой слушаем? Ах, ну да ты же забыл.

«Неизвестный», ведя разговор, ходил вокруг меня.

– Я устал это повторять, но не буду отходить от традиций.

Приближаясь, «Незнакомец» снова заговорил:

– Скоро наступит самый важный день в моей жизни!

Последняя фраза пробежала в моей голове, я повторил её мысленно. Она точно мне знакома. И сам того нехотя, я вскрикнул. Мой голос прорезался пронзительным воплем, меня дёрнуло и с гулом на огромной скорости потащило вверх. Я начал задыхаться, а звук усиливался, разрывая перепонки. Мои глаза распахнулись, и я с рёвом выпрыгнул с кресла, на котором спал и рухнул на пол. Лёжа на полу и вглядываясь в темноту комнаты, ещё несколько секунд стонал и бормотал. При всём при этом, весь мокрый в холодном поту, будто облитый из ведра водой. Меня остановил испуганный вид Олеси, которая наблюдала эту картину стоя у окна. В трясущихся руках она держала одеяло, должно быть схватив по инерции. Я услышал, как Олеся зашмыгала носом, потом начала всхлипывать и зарыдала. Представляю, как это выглядело со стороны. Мне нужно встать и успокоить её. Но попытавшись это сделать, меня пошатнуло в сторону, а в глазах потемнело. Закрыв их ладонями, я решил немного постоять, пока шальное зрение не пришло в норму.

– Прости что напугал. Мне приснился дурной сон.

Медленно подходя к девушке, я попытался взять её руку, но она резко дёрнулась.

– Эй, эй, успокойся, это был всё лишь кошмар. Обычно со мной такого не бывает. – Я снова попытался взять её руку и на этот раз удалось.

Свет фар от проезжающей по трассе машины блеснул, осветив комнату. Её лицо стало отчётливо видно хоть и на мгновение. Слёзы по капле стекали по щекам, скатываясь к подбородку, падали вниз. Тушь и нарисованные макияжные стрелки, под воздействием влаги окончательно растеклись, оставляя чёрные разводы у краёв глаз и под нижним веком. Её лицо до этого момента румяное, теперь стало заметно краснее, а губы тряслись наравне с остальным телом. Остекленевший взгляд начал оживать, девушка бросила одеяло и кинулась ко мне, крепко сжимая руками.

– Я так испугалась. – Хлюпая носом, произнесла громко Олеся и ещё сильнее заплакала.

Я не ожидал такой реакции, но странным образом не замешкался, а напротив, интуитивно мои руки сошлись за её спиной, крепко обняв.

– Знаю, знаю, я не хотел.

Это не оправдание, но искреннее сожаление. Она приходилась мне не кем, мы были едва знакомы, но уже сейчас я чувствовал, что не хочу её расстраивать и видеть слёзы, если только это, не слёзы радости. Мы стояли в объятиях друг-друга, Олеся никак не могла успокоиться. Я не знал, что ещё сказать, а потому молча вглядывался в декорации ночного города, которые бедно освещались фонарями. Ноябрьский дождь редко забарабанил по стеклу. Ну вот, даже небеса сегодня плачут.

В следующий момент мы уже сидели на диване, и я в подробностях рассказывал свой сон. Он оказался настолько натурален, что хорошо отпечатался в памяти. Все ощущения, каждая деталь и слова того «Незнакомца».

– И тут он говорит…

– Скоро наступит самый важный день в моей жизни!

– Откуда ты это знаешь? – Я удивленно смотрел на Олесю.

– Ты во сне говорил. Я проснулась от того что ты сильно ворочаешься. Глянула на часы, время десять минут четвёртого, решила лечь к тебе лицом, потому что спина была вся мокрая. Но тут ты начал бормотать и дёргаться. Потом сказал эту фразу и с криком выпрыгнул с кресла.

– Наделал я шума.

– Мне как-то не по себе после всего этого. Эти слова и время…

Я прервал Олесю:

– А время тут при чём?

– Мне бабушка говорила, что три часа ночи – это время обратное трём часам дня, то есть времени, когда был распят Иисус. Так же, это время считается самым благочестивым. А три часа ночи наоборот, разгулом нечистой силы, попытками дьявола насмеяться над святой Троицей. Поэтому активность демонов в это время самая сильная.

– Олесь! – Моё лицо наполнилось скепсисом. – Я не сомневаюсь в мудрости твоей бабушки, но это лишь поверье. До подлинно не известно существовал ли Иисус, вообще. Я, конечно, не буду утверждать обратного, но не удивлюсь, если он является просто персонажем фэнтенези книжки того времени. Все случившееся это просто совпадение, следствие стресса, полученного в ходе последних событий.

– Но бабушка говорит…

Я снова перебил Олесю:

– Тебе надо перестать забивать голову всякой ерундой. Ты любишь ужастики?

– Да.

– И ужастики поменьше смотреть, а то ты слишком впечатлительная. Вон, я тебя умудрился напугать похлеще всяких демонов, и даже текст какой зачехлил. Такой ещё придумать надо, – я пытался разредить обстановку и видя, что девчонка начала немного улыбаться, продолжил. – А с кресла как сиганул, да мне с таким прыжком, только на олимпиаде выступать.

– Ты главное, руки вперёд вытянул, пролетел по залу и растянулся на полу, только гузно к верху торчало.

– Гузно? Что это за слово такое?

– Ну попа в смысле, у меня бабушка так всегда говорит.

Тут мы притихли, оба расплылись в улыбке и сильно рассмеялись. Обстановка разряжена, вот только кто её разрядил, теперь сказать трудно. Я дал Олесе другую футболку, та насквозь промокла, и мы снова улеглись спать, только теперь на диван и с включённым телевизором. Уложить её одну, после всего случившегося, точно бы не получилось. Да и я, со всем своим скепсисом, как бы не хорохорился, что в то не верю, а это всё чушь, один уснуть вряд ли бы смог. Ведь послевкусие от кошмара, оказалось настолько явным, что в дальних уголках зала, ещё чудилось еле ощутимое присутствие человека из сна, если конечно, это был человек.

Ночь, наконец закончилась, и хоть за окном ещё темно, утро вступило в свои законные владения. Произошедшее несколько часов назад, всё же оставило свой след, но теперь уже не такой явный. Мне не хотелось об этом думать и акцентировать внимание, а потому ночной инцидент на некоторое время остался там, где ему и положено – в прошлом. Сейчас, когда стрелка часов чуть лишь перевали за шесть, а сон окончательно покинул меня, я стоял на кухне и смотрел в нечёткое отражение в окне. В нём виднелся человек, маленького роста, с ещё более маленьким весом в небольшие сорок семь килограмм. Худощавый, всю сухостойкость которого, хорошо подчёркивали сильно выступающие ребра. Я никогда не был Аполлоном, зато был сыном своего отца, его точная копия в этом возрасте. Сфокусировав зрение за отражение, я поглядел на улицу, где всё ещё шёл дождь. Он не стал идти быстрее, но и не замедлил свой ход, а также монотонно, тихим сапом продолжал накрапывать, задавая настроение всему оставшемуся дню.

Я подлил воды в чайник, снял свисток, чтобы ненароком не разбудить Олесю и поставил греться. И хотя мой организм уже перешёл в фазу бодрствования, кофейку попить всё же стоило. Ведь чувствовал, я себя под стать погоде: уныло, устало и разбито. Усевшись за стол, меня мысленно начало возвращать во вчерашний день, а конкретно, к виновнице последних событий. Я перестал думать о бабе Клаве в тот самый момент, когда захлопнулась входная дверь, и мы с Олесей остались один на один. Её смерть стала полной неожиданностью, даже с учётом того, что старушке было восемьдесят лет. Складывалось стойкое ощущение, что всё неправильно, всё пошло не по плану, будто она не должна была умирать сейчас. Конечно я понимал, это всего лишь непринятие, стадия отрицая, мне не хотелось мириться с происходящим. Но наравне с этим оставались вопросы, требовавшие ответов и получить, которые в данный момент не представлялось возможным. Далее мне вспомнились наши с бабой Клавой посиделки и чаепития, разговоры не о чём и редкие праздники, которые мы встречали вместе. Её интересные истории из жизни: иногда забавные, иногда поучительные и совсем редко трагические. Я сильно прикипел к ней, она стала мне как родная бабушка, хоть и не по крови. И вот теперь её тоже не стало. Если подумать, я нуждался в ней больше, чем она во мне, и от этого становилось ещё тоскливее.

Из раздумий меня выдернул закипевший чайник, крышка под давлением пара подскакивала и гремела на всю кухню. Я навёл кофе, как всегда с одной ложкой сахара, кинул ломтик лимона, выключил свет и пошёл обратно. В зале, в свете плазменного телевизора, мирно посапывала Олеся. Она полностью закуталась в одеяло, из-под него торчали только часть головы и левая, а может правая, разобрать трудно, нога. Будить её сейчас нет смысла. До семи часов ещё сорок минут, именно это время я обозначил для подъёма. И пусть это не так много, но утром, знаю по собственному опыту, даже лишние пять минут, становились важнее завтрака. Я сел на пол, взял пульт от ресивера и начал щёлкать каналы. Забавная штука, у меня их более двухсот, но всегда не знал, что посмотреть. Отхлебнув из бокала я почуял, как аромат сменился на какой-то странный запах, а точнее вонь. Принюхавшись, достаточно быстро вычислил источник, перебивающий даже кофе. Это я сам. Мне на ум сразу пришёл недавний случай, когда после смены, не переодевшись и даже не скинув вещи, запёрся к бабе Клаве: удручённый, замученный и злой как сто собак, пожаловаться и заодно померять ей давление. В те сутки, я как лошадь, загнанная в мыле, носился по городу и ставил людям диагнозы, точность которых, варьировалась от восьмидесяти до девяносто пяти процентов. И лишь один диагноз был поставлен со сто процентной уверенностью и точностью и поставлен он был мне, бабой Клавой. Это диагноз: «От тебя воняет как от коня, Кирилл». Она сказала это не для издёвки и насмешки, но таким тоном и с выражением лица, что я смеялся десять минут, особенно когда представил, что добрую половину ночи ходил на станции и вонял. В итоге это подняло мне настроение на весь день. Вернувшись к реальности, я поймал себя на том что, вспомнив этот случай невольно улыбнулся. Нужно привести себя в форму, ведь сегодня я провожаю старушку в её последний путь.

Ополоснувшись и переодевшись, я вернулся в зал. Глянул на часы телефона, время подходящее, пора будить девчонку.

– Олесь, Олесь, – произнёс я шёпотом, тихонько толкая, но не дождавшись отклика продолжил, только теперь сильнее и громче. – Олесь, Олесь, проснись, – абонент временно не доступен, у девушки на удивление глубокий сон. – Олесь, пора вставать. – Я так повысил тон, что уже кричал.

Глаза девчонки едва приоткрылись и через узенькую щёлочку посмотрели на меня.

– Доброе утро. – Произнёс я, насколько, конечно это утро могло быть добрым.

– О боже мой, как же хочется спать. – Промямлила девушка.

– Я понимаю, но пора.

Олеся скинула одеяло на ноги и приподнялась. От подушки, на которой она лежала потянулась тонкая, едва заметная слюна. Она начиналась у нижней губы, а заканчивалась небольшим пятном на наволочке. От виска, спускаясь по щеке и до нижней челюсти отпечаталась хорошо заметная вмятина. А на голове, как и положено, вытекающая из данной ситуации, причёска. Это настоящий взрыв на макаронной фабрике, тихий ужас прохожих с растрёпанными во все стороны волосами и торчащими то тут, то там, так называемыми петухами. Олеся вытерла тыльной стороной ладони слюну.

– Сколько время? – Её голос звучал слегка с хрипотцой.

– Время Нескафе.

– Блин, Кирилл я серьёзно.

– Если серьёзно, то начало восьмого.

– Так рано?

Глаза моей гостьи окончательно разлепились, но она всё равно продолжала клевать носом. Я слегка согнул левую ногу, опустил корпус, вытянул руку, указывая на неё произнёс: