Эрато и Эрот. Поэты о любви: опыты ментального анализа. Часть II

Сергей Горошкевич

Эрато и Эрот. Поэты о любви: опыты ментального анализа. Часть II

© Горошкевич С.Н., 2021

Сергей Горошкевич, доктор биологических наук, специалист в области экологии, морфологии, физиологии, генетики и селекции деревьев, автор более 200 научных публикаций. Садоводы знают его как основателя и руководителя крупнейшего питомника, оригинатора многих замечательных сортов, автора произведений науки и искусства из живых древесных растений. Здесь он предстает в совершенно новом качестве: исследует самое иррациональное явление в жизни людей – любовь, при этом использует самый иррациональный метод – анализ мировой любовной лирики. Почему нет? В этом суть познания: человек удовлетворяет свое любопытство; стремится в ту область, где он видит «белое пятно».

Ничто в биологии не имеет смысла, кроме как в свете эволюции: сказал выдающийся генетик Феодосий Добржанский (1900–1975). Ничто в «человековедении» не имеет смысла, кроме как в свете любви: девиз настоящей книги. А также и поэзии в целом от Данте (на снимке автор возле его дома-музея во Флоренции) и до наших дней.

Глава 4

Собственно любовь или классический роман

Итак, мы закончили первый этап нашего «марафона» – разобрались наконец-то с многообразием проявлений любви. Напомню, что система была построена вокруг основной формы – собственно любви или классического романа. Поэтому мы несколько раз, походя и вскользь, касались ее как некой точки отсчета. Теперь перед нами стоит противоположная задача: абстрагироваться от всех периферических форм любви и по возможности углубленно рассмотреть центральную.

Каждый из романов неповторим, ибо любовь есть стихия:

Джордж Гордон Байрон (1788–1824) Англия (пер. Т.Г.Гнедич)

Но всякая любовь в себе таитЗародыш измененья – и не диво;Лишь на мгновенье молния блестит;Стихий неудержимые порывыИметь не могут формы, – все летит,Все движется, меняясь прихотливо, —А нежная любовь уж никогдаНе может быть надежна и тверда.

Ход и исход каждого романа совершенно непредсказуемы до самого последнего дня, а иногда и после него:

К.М.Симонов 1936–1941 (1915–1979)

Что можем мы заранее узнать?Любовь пройдет вблизи. И нету силыНи привести ее, ни прочь прогнать,Ни попросить, чтоб дольше погостила.

В.Н.Скобелкин (1924–2003)

Кто знает, чет ли будет, нечет,При первом взгляде глаз в глаза.Чем будет путь вдвоем отмечен,Кто может это предсказать?Любовь наполнит светом души,Иль набежит лишь тень любви,Сердца остудит и иссушит,Разливом чувств не удивит?

Все это не исключает некоторого «общего знаменателя» и не помешает нам выявить общие черты, свойственные главной форме любовной жизни человека. Известно, что каждый роман имеет начало и конец. Нашей задачей как раз и будет пройти весь путь от начала до конца, заглянув при этом во все возможные «закоулки». Тут надо сказать, что некоторые авторы делают попытку обозреть весь этот длинный и сложный путь, выделить какие-то этапы и закономерности их протекания. В самом упрощенном и обобщенном виде цикл выглядит так: бесстрастие – страсть – обладание – разочарование – безразличие:

С.Я.Надсон 1883 (1862–1887)

Только утро любви хорошо: хорошиТолько первые робкие речи,Трепет девственно-чистой, стыдливой души,Недомолвки и беглые встречи,Перекрестных намеков и взглядов игра,То надежда, то ревность слепая;Незабвенная, полная счастья пора,На земле – наслаждения рая!..Поцелуй – первый шаг к охлажденью: мечтаИ возможной и близкою стала;С поцелуем роняет венок чистотаИ кумир низведен с пьедестала;Голос сердца чуть слышен, зато говоритГолос крови и мысль опьяняет:Любит тот, кто безумней желаньем кипит,Любит тот, кто безумней лобзает…Светлый храм в сладострастный гарем обращен,Смолкли звуки священных молений,И греховно пылающий жрец распаленЗнойной жаждой земных наслаждений.Взгляд, прикованный прежде к прекрасным очамИ горевший стыдливой мольбою,Нагло бродит теперь по открытым плечам,Обнаженным бесстыдной рукою…Дальше – миг наслажденья; и пышный цветокСмят и дерзостно сорван, и сноваНе отдаст его жизни кипучий поток,Беспощадные волны былого…Праздник чувства окончен… погасли огни,Сняты маски и смыты румяна;И томительно тянутся скучные дниПошлой прозы, тоски и обмана!..

К.Д.Бальмонт 1895 (1867–1942)

Ты была как оазис в пустыне,              Ты мерцала стыдливой звездой,              Ты луною зажглась золотой,И тебе, недоступной богине,              Отдавал я мечту за мечтой.Я решился в желании смеломПо кремнистой дороге идти              И не медлить нигде на пути,Ты казалась мне высшим пределом,              За который нельзя перейти.И потом… О, какое мученье!              К недоступному доступ найден.              Я как жалкий ребенок смущен.Где любовь, где восторг упоенья?              Все прошло, ускользнуло, как сон.Я мечты отдавал не богине,              Ты как все, ты – земля на земле,              Я один в удушающей мгле.Я очнулся в бесплодной пустыне,              Я проснулся на жесткой скале.

Классический символ любви – роза, которая однозначно прекрасна только в начале и издалека. При попытке вступить с ней в непосредственный контакт шипы мгновенно дают себя знать:

Дамдинцоогийн Содномдорж (р. 1928) Монголия

(пер. Г.Б.Ярославцева)

Он с виду красив был и ярок, возможно.Ты мне протянула его осторожно,И я растерялся, неопытным сердцемЯ счел его знаком судьбы непреложным.Я принял подарок и тут же невольноВдруг руку отдернул – так стало ей больно.Откуда же знать я заранее могО том, что шипами покрыт стебелек.

А что делать? Роза без шипов росла, как известно, только в раю, который утрачен безвозвратно. Ладно бы наша роза-любовь просто кололась шипами. Вдобавок к этому она еще и очень быстро вянет. Роман обычно делится на две большие части: первую (поменьше) – яркую и радостную, и вторую (побольше) – может быть, не менее яркую, но преимущественно печальную:

А.Н.Апухтин 1882 (1840–1893)

             Дни счастия прошли как сновиденье,                           Другие наступили дни…О, дни ревнивых слез, обманов, охлажденья,Кому из нас не памятны они?

Л.Н.Вилькина (1873–1920)

Люблю я не любовь – люблю влюбленность,Таинственность определенных слов,Нарочный смех, особый звук шагов,Стыдливых взоров страх и умиленность.Люблю преодоленную смущенностьВ беспечной трате прожитых часов, —Блужданье вдоль опасных берегов, —И страх почуять сердцем углубленность.Люблю мгновенно созданный кумир:Его мгновенье новое разрушит.Любовь – печаль. Влюбленность – яркий пир.Огней беспечных разум не потушит.Любовь как смерть. Влюбленность же – как сон.Тот видит сновиденья, кто влюблен.

М.А.Кузмин 1906 (1875–1936)

Любви утехи длятся миг единый,Любви страданья длятся долгий век.

С.А.Есенин 1918 (1895–1925)

Страж любви – судьба-мздоимецСчастье пестует не век.Кто сегодня был любимец —Завтра нищий человек.

И.М.Губерман (р. 1936)

За женщиной мы гонимся упорно,азартом распаляя обожание,но быстро стынут радости от формыи грустно проступает содержание.

Таким образом, каждый роман как бы имеет восходящую и нисходящую ветви. На восходящей кроме преобладания положительных эмоций обычно есть ощущение роста, совершенствования личности:

В.Д.Цыбин (1931–2001)

Когда я в тебя влюбился —во мне кто-то другой народился!И был он слабый, непрочный,был хрупкой и чуткой почкой… /…/Ты говорила – то ли мне, то ли ему:– Какой-то ты странный стал… не пойму!Вроде чужой и вроде родной… —Когда ты стояла рядом со мной,Я слышал, чувствуя в жилах тепло, —возле сердца второе сердце росло. /…/И стал я знать и больше и дальше,и стал я жить без позы, без фальши.Стал видеть, что раньше сроду не видел,любить, что раньше я ненавидел!.. /…/Я стал как деталь, что послушна резцу, —я слышу, как сам из себя я расту! /…/И слышу и чувствую наяву и во сне,как прежнее «я» умирает во мне!

На нисходящей ветви не только преобладают отрицательные эмоции, но и ощущается их разрушительное, губительное воздействие на личность:

Е.А.Баратынский 1824 (1800–1844)

Огонь любви, огонь живительный,Все говорят; но что мы зрим?Опустошает, разрушительный,Он душу, объятую им!

Соотношение этих двух ветвей может быть самым различным. Однако чаще первая оказывается значительно короче второй:

Бернардо Виейра Раваско (1617–1697) Бразилия

(пер. И.М.Чежеговой)

Воображенье пылко рисовалоМне радости любви, волнуя кровь…Но у любви с мечтою сходства мало:Вот истина для тех, кто знал любовь.И все ж не мнил я, что любви началоСтоль близко от конца ее и вновьНе суждено ее вернуться даруИ что в любви найду я злую кару.Нет, я не мнил, что счастья благодатьНесчастьем обернется, и отнынеЯ обречен о счастье вспоминать,Как вспоминают о воде в пустыне…Не уставая память проклинать,Забвения прошу как благостыни,Но длится столько лет мой ад земной:Увы, любовь не разлучить со мной.Не мнил я скорой для себя угрозы,Не знал, что счастья луч, мелькнув, погас:С тех пор тоски неутолимой слезыВсе льются из моих усталых глаз.

Ф.И.Тютчев 1851 (1803–1873)

О, как убийственно мы любим,Как в буйной слепоте страстейМы то всего вернее губим,Что сердцу нашему милей! /…/Куда ланит девались розы,Улыбка уст и блеск очей?Все опалили, выжгли слезыГорючей влагою своей.Ты помнишь ли, при вашей встрече,При первой встрече роковой,Ее волшебный взор и речи,И смех младенчески живой?И что ж теперь? И где все это?И долговечен ли был сон?Увы, как северное лето,Был мимолетным гостем он! /…/И что ж, от долгого мученья,Как пепл сберечь ей удалось?Боль, злую боль ожесточенья,Боль без отрады и без слез.

Впрочем, «сколь веревочка ни вейся, а конец будет». Ресурсы нервной энергии не беспредельны. Поэтому и роману когда-то приходит конец:

Я.П.Полонский 1844 (1819–1898)

Не сотвори себе кумира;Но, верный сердцу одному,Я был готов все блага мираОтдать кумиру моему.Кумир немой, кумир суровый,Он мне сиял, как божество,И я клялся его оковыВлачить до гробы моего.Полубезумен и тревожен,С печалью скорби на челе,В цепях я мнил, что рай возможенНе в небесах, а на земле. —Так, чем свобода безнадежней,Чем наши цепи тяжелей,Тем ярче блеск надежды прежнейИль идеал грядущих дней.Но я разбил кумир надменный,Кумир развенчанный – упал,И я же – раб его смиренный,Его обломки растоптал.И без любви, без упованья,Не призывая тайных сил,Я глубоко мои страданьяВ самом себе похоронил.

И.А.Снегова (1922–1975)

Бывает так: живешь в неволе —В безвыходной сердечной боли.Потом, бывает, минет срок,И боль уйдет, как дождь в песок.

Ясно, что смена этапов большого любовного цикла – это, в основном, объективный процесс. Тем не менее, возможно, определенную роль тут играет и субъективное стремление участников романа сначала к обогащению своей эмоциональной жизни, а затем, наоборот, к покою:

А.П.Межиров (1923–2009)

И море, море, море перед нами.За выщербленной дамбой грохоча,Играет буря                      черными волнами,И догорает в маяке свеча.Но ты сказала:                          – Тот, кто может плавать,Тому на этом свете не страшнаНи тихая, обманчивая заводь,Ни штормовая, дикая волна.И в тот же миг                          волны возвратной сила,Угрюмо оттолкнувшись от земли,Меня с любимой вместе в море смыла,И мы поплыли оба как могли.И больше не подвластные прибою,Плывущие без отдыха и сна,Волны возвратной                                  жертвы мы с тобою —Нас не пускает на берег она.Не знали мы,                        что счастье только в этом —Открытом настежь море —                                                   не мертво,Что лишь для тех оно не под запретом,Кто не страшится счастья своего.Мы к берегу стремились                                               что есть силы,Обетованной жаждали земли,Мы обрели,                     нашли                                   покой постылый —И на погибель счастье обрекли.

Да, человек устроен именно так. В покое «он – мятежный – просит бури», а в буре – покоя. По окончании любви он сначала бывает рад одиночеству, но затем пресыщается им и сожалеет о конечности любви:

П.Ю.Барскова (р. 1976)

Так любовь глубока,Что становится темной и вязкой.Как в июле рекаПокрывается глупою ряской.Покидаешь опятьЭту пресную, клейкую жижу.Повторять, повторять:«Презираю. Боюсь. Ненавижу».Пресыщаясь легкоОдиночеством, ждешь и жалеешьЧувство, белое, как молоко,Золотое, как свет, который продлить не умеешь.

Есть ситуации и основанные на них точки зрения, что конец любви непременно случается по вине одного или обоих участников, например, по причине победы зла в его извечной борьбе с добром:

В.И.Лелина (р. 1957)

Мелодия, что мы с тобой вели,То затихала, то была слышнее,Мы с нею отрывались от земли,На землю опускались вместе с нею.Там тема одиночества была,И тема странствий изредка звучала,Но грусть тогда возвышенно светла,Когда любовь присутствует сначала.Кончалось одиночество, и путьЛюбой заканчивался возвращеньем,И позволяли паузы вздохнуть,И мы не придавали им значенья.Но, допустив однажды тему зла,Мы не заметили ее аккорд финальный, —А пауза возникла и росла,Теряя звук и смысл музыкальный.

Однако более обоснованной представляется все-таки другая точка зрения, согласно которой конец любви есть объективное явление. Такова жизнь, ибо психика здорового нормального человека при первой возможности стремится вернуться в обычное равновесное состояние, преодолев этот «недуг»:

М.И.Цветаева (1892–1941)

Возвращение в жизнь – не обман, не измена.Пусть твердим мы: «Твоя, вся твоя!» чуть дыша,Все же сердце вернется из плена,И вернется душа.Эти речи в бреду не обманны, не лживы,(Разве может солгать, – ошибается бред!)Но проходят недели, – мы живы,Забывая обет.В этот миг расставанья мучительно – скорыйНам казалось: на солнце навек пелена,Нам казалось: надвинутся горы,И погаснет луна.В этот горестный миг – на печаль или радость —Мы и душу и сердце, мы все отдаем,Прозревая великую сладостьВ отрешенье своем.К утешителю – сну простираются руки,Мы томительно спим от зари до зари…Но за дверью знакомые звуки:«Мы пришли, отвори!»В этот миг, улыбаясь раздвинутым стенам,Мы кидаемся в жизнь, облегченно дыша.Наше сердце смеется над пленом,И смеется душа!

Этим, собственно говоря, исчерпывается тот материал, в котором поэты пытались взглянуть на любовь сверху или со стороны, увидеть ее динамичность, выделить какие-то этапы в этой динамике. Всё остальное – это огромное количество фрагментов, в которых говорится об отдельных фазах любви. Основательно и последовательно разбираться во всем этом мы начнем в следующем разделе.

4.1. От исходного бесстрастия к предвкушению и ожиданию

Итак, начнем сначала, с исходного безразличия и бесстрастия, которое мы будем рассматривать как норму, точку отсчета:

К.Д.Бальмонт 1895 (1867–1942)

Пред рассветом дремлют воды,Дремлет сумрак молчаливый,Лик застенчивой ПриродыДышит ласкою стыдливой. /…/Так и ты молчишь бесстрастно,Нет в душе твоей порыва,Ты застенчиво-прекрасна,Ты чарующе-стыдлива.

Возникновение любви в поэзии обычно представляется как некое таинство; явление стихийное, иррациональное и непостижимое:

В.Н.Скобелкин (1924–2003)

Дорогой вечной, неизменной,Глядя как звездные поляМерцают в глубине вселенной,Под солнцем кружится земля.И каждый шаг ее движеньяОпределивши навсегда,Упряжкой правит без трудаЗакон всемирный тяготенья.Неутолима и крепкаЕго могучая рука.Стрела Амура лишь емуВо всей природе не подвластна(Проказник – бог) и потомуТак для людских сердец опасна.

Действительно, любовь кажется Человеку влюбленному возникшей на совершенно ровном месте и в самое неожиданное время:

Расул Гамзатов (1923–2003) Дагестан (пер. Я.А.Козловского)

Встав в позу, любви не прикажешь: явись!Сама она, рано иль поздно,Сломает все планы и вломится в жизнь,Накатит нежданно и грозно.

Е.М.Винокуров (1925–1993)

Вот живешь ты, покоен, приличен,Но случается так иногда:Женский голос поманит, покличет —И уйдешь, не спросивши куда.

О.Н.Григорьева (р. 1957)

Яркая вспышка, безумия миг:Что-то замкнуло в невидимых сферах,Мир вдруг взорвался – и снова возник,Словно любовь посетила их первых…

Как же происходит этот переход? Можно ли его предвидеть, предсказать, предугадать, наконец, предотвратить? Оказывается, бывает по-разному. Зависит это, с одной стороны от самого характера «стихийного бедствия», т. е. от степени его стихийности, с другой – от того, насколько хорошо «поставлены» наблюдения человека за самим собой, своим душевным состоянием. Если сам процесс бурный, скоростной, а человек не страдает рефлексией и самоуглубленностью, то любовь для него – настоящее откровение и полная неожиданность:

Ю.В.Воробьев (1936–1995)

Моя неразрешимая загадка!Ну кто же мне ответит, почемуЯ, много лет не веря никому,Вдруг за три дня влюбился без оглядки?

Поэтому в куртуазной поэзии прошлого субъект будущей любви традиционно ассоциировался с наслаждающейся жизнью и не подозревающей об опасности «дичью», предметом охоты или рыбалки:

Микеланджело Буонарроти (1475–1564) Италия (пер. А.Е.Махова)

Дрожу, твой лик увидев просветленный,Но не похож я больше на ловца,А, словно рыба, клюнув на живца,Взмываю на уде, как подсеченный.Раз неделимо сердце пополам,Я целиком тебе его вверяю —Чего еще желать отныне мне,Когда влеченью чувств отдался сам,Но ими я, увы, не управляю.Ты – мой костер, и мне гореть в огне!

Луиш де Камоэнс (1524–1580) Португалия (пер. М.В.Талова)

Щегол влюбленный, нежный и беспечный,Едва пригладив клювом пух, без нотНа ветке зеленеющей поетВсе тот же стих бессвязный, бесконечный.Тем временем стрелок в тростник заречныйУходит крадучись. Таясь, как крот,Он целится и в тьме стигийских водПевцу любви покой готовит вечный.Так, жизнью наслаждавшийся дотоле,Задет я в сердце был твоей стрелой,Когда ловца отнюдь не опасался.Чтоб невзначай застичь меня на воле,Подстерегая, лучник роковойВ твоих зеницах пламенных скрывался.

Пьер де Ронсар (1524–1585) Франция (пер. В.В.Левика)

Как молодая лань, едва веснаРазбила льда гнетущие оковы,Спешит травы попробовать медовой,Покинет мать и мчится вдаль одна,И в тишине, никем не стеснена,То в лес уйдет, то луг отыщет новый,То свежий ключ найдет в тени дубровыИ прыгает, счастлива и вольна.Пока над ней последний час не грянет,Пока стрела беспечную не ранит,Свободной жизни положив предел, —Так жил и я – и дни мои летели,Но вдруг, блеснув в их праздничном апреле,Твой взор мне кинул в сердце сотню стрел.

Анализ показывает, что гораздо чаще началу любви предшествует особый период некоторого «томления», смутной и беспредметной тоски:

А.Н.Апухтин 1857 (1840–1893)

И слышу, как жизнь молодаяЖелания будит в крови,Как сердце дрожит, изнываяТоской беспредметной любви…

Наша личность обычно формируется в атмосфере любви. Ею пропитана вся классическая литература, фильмы, музыка, наконец, сама жизнь. По чужому и своему опыту человек знает, что любовь – это некая сила и ценность. Поэтому выраженная потребность в любви может иметь вполне четкую мотивацию. Восторженный и страстный человек жаждет яркой и всепоглощающей любви как главного события своей жизни:

А.А.Блок 1902 (1880–1921)

Будет день, словно миг веселья.Мы забудем все имена.Ты сама придешь в мою кельюИ разбудишь меня от сна.По лицу, объятому дрожью,Угадаешь думы мои.Но все прежнее станет ложью,Чуть займутся лучи Твои.

Несколько чаще встречается менее острый вариант, когда любовь представляется как «луч света» в серой и безрадостной повседневности, как некий талисмана, способный приподнять обладателя над мышиной возней и защитить его от разного рода напастей:

Н.П.Огарев 1844 (1813–1877)

Пускай жестоко жизнь играет мною,             Иль детски я играю ей:Любовь меня возвысит над бедою,             Спасет из хаоса страстей,Очистит дух святынею страдания,             И жизнь я вытерплю мою,И горечь слез и тяжесть испытания             В ней за любовь благословляю.

Федор Сологуб (1863–1927)

Настроений мимолетныхВолны зыбкие бегутИ стремлений безотчетныхПену мутную несут.Сменой их нетерпеливойКак душа утомлена!Как тревогою ревнивойО промчавшемся полна!Лаской, негой, песней звучной,О, волшебница любовь,Задержи полет докучныйИсчезающих часов!Оборви рукою нежнойТу связующую нить,Что из сердца в мир безбрежныйЯ, безумец, вздумал свить!Отгони своим дыханьемЗвуки жизни, жизни сны,И повей очарованьемРасцветающей весны.Очаруй мой дух унылый,Утомленный и больной,Грезой девственной и милой,Небледнеющей мечтой.

А.Н.Вертинский (1889–1957)

Я сегодня смеюсь над собой…Мне так хочется счастья и ласки,Мне так хочется глупенькой сказкиДетской сказки наивной, смешной.Я устал от белил и румянИ от вечной трагической маски,Я хочу хоть немножечко ласки,Чтоб забыть этот глупый обман.

Когда человеку совсем плохо, он может ощущать себя заблудившимся в лабиринте жизни и желать любви как путеводной нити:

Федор Сологуб 1879–1907 (1863–1927)

Где ты, моя Ариадна?Где твой волшебный клубок?Я в лабиринте блуждаю,Я без тебя изнемог. /…/Много дорог здесь, но светаНет, и не видно пути.Страшно и трудно в пустынеМраку навстречу идти. /…/Где ж ты, моя Ариадна?Где путеводная нить?Только она мне поможетДверь Лабиринта открыть.

С другой стороны, известно, что слишком хорошо – тоже плохо, ибо скучно. Скука – ужасная, иногда просто непереносимая вещь:

Иоганн Вольфганг Гете (1749–1832) Германия

(пер. Б.Л.Пастернака)

Таков вам положен предел,Его ж никто не преступает.Вся тварь разумная скучает:Иной от лени, тот от дел;Кто верит, кто утратил веру;Тот насладиться не успел,Тот насладился через меру,И всяк зевает да живет —И всех нас гроб, зевая, ждет.

Шарль Пьер Бодлер (1821–1867) Франция (пер. В.В.Левика)

Но меж тварей наземных, речных и морских,Тигров, коршунов, змей, затаившихся в чащах,Средь визжащих, ревущих, свистящих, рычащихВ это мерзком зверинце пороков людскихЕсть один – безобразнее всех, что кругом,Самый лютый, хоть шума не любящий, скрытный.Он охотно и землю столкнул бы с орбиты,Проглотил бы весь мир исполинским зевком.

Д.С.Мережковский (1865–1941)

Все мимолетно – радости и мука,Но вечное проклятие богов —Не смерть, не старость, не болезнь, а скука,Немая скука долгих вечеров.Скучать с приличным видом есть наукаВажнейшая для умных и глупцов:Подруги наши – страсть, любовь иль злоба,А скука – вечная жена до гроба.

Поэтому ничуть не реже встречается противоположная ситуация, когда человек, наоборот, желает любви как альтернативы спокойной, размеренной и поэтому скучной «положительной» жизни.

Н.П.Огарев 1842 (1813–1877)

Просило сердце впечатлений,И теплых слез просило вновь,И новых ласк, и вдохновений,Просило новую любовь.

Поль Валери (1871–1945) Франция (пер. М.Д.Яснова)

Воспоминания… О, ветра золотогоПорыв, скорей в лицо мне пламенем повейИ возроди меня из пепла прежних дней!И ты проснись, о кровь, дабы окрасить бледность,Которой облекла мой облик повседневность,Облагородь лазурь, зажги огонь зариИ дар бесцветности в душе моей сотри!Пусть с неприязнью я признаю, вспоминая:Дитя пугливое… Обманчивость лесная…Тишь – соучастница младенческих невзгод…Пускай в моей груди холодной оживетАзартный зов любви – и брызнет громкой трелью…Охотница, ищи волшебное ущелье.

Г.В.Адамович (1892–1972) Поэзия эмиграции

Жизнь! Что мне надо от тебя, – не знаю.Остыла грусть, младенчества удел.Но так скучать, как я теперь скучаю,Бог милосердный людям не велел.И если где-нибудь живет и дышит,Тот, кто навек назначен мне судьбой,Что ж не приходит он ко мне, не слышит,Еще не ослабевший голос мой?

Ю.В.Воробьев 1965–1970 (1936–1995)

Я не хочу держать себя в руках.Уздечка рвется, и слабеют путы.Шальные молотки стучат в висках,Отсчитывая звонкие минуты.Сдана в архив привычная хандра,Пришло опять знакомое волненье.Пора, пора, уже давно пораНайти рукам другое примененье.Осточертел размеренный покой,Кислейший вкус намеренья благого,И я хочу опять своей рукойДержать в руках кого-нибудь другого.

Из тех же источников (литература, кино, музыка, сама жизнь) человек обычно знает, что любовь не сахар или, во всяком случае, не только сахар. Однако это не может отпугнуть его, ибо он предпочитает ощущения и впечатления (любые!) их отсутствию: