Ведьмино колечко

– Почему нет! – сразу согласилась Маруся. – Как вас отпустят, так и пойдем.

Тут выкрикнули Андрея.

– Вы меня не ждите, – сказала я Марусе. – Как Андрея отпустят, так и поезжайте. Он промерз, устал.

Через пять-десять минут позвали меня. Теперь допрашивали дотошно и агрессивно. Но я к этому была готова, наверняка они уже знали, что раненый назвал меня ведьмой. А я его тоже вспомнила: это тот, кому я предсказала покойника в доме и чью семью тогда же увезли на «скорой». Он был из свиты Борисыча, который сидел за столом с нами. Представляю, что обо мне напоёт этот холуй, наверняка посланный за нами! Я рассказала откровенно все, кроме, разумеется, измышлений по поводу моего умения предсказывать судьбу.

Когда разговор пошел по третьему кругу, я психанула:

– Ну, вот что, господа. Я пошла домой, а вы к следующей нашей встрече придумайте свежие вопросы.

– Я вас не отпускал!

– А вы меня и не задерживали. Я – пострадавшая при взрыве. Мне в больницу надо. Но я добровольно осталась, чтобы ответить на ваши вопросы. А вы сопли жуете, не знаете, о чем спросить.

– Вы – подозреваемая.

– Меня бы там не было, если бы я была виновата. Какой смысл саму себя подрывать?

Меня завели в соседний кабинет и оставили там одну. Нестерпимо хотелось спать, хотя еще даже вечер не наступил. Заболеваю, что ли? Ах, да, нос включался…

Я пошла из кабинета и тут же была остановлена окриком дежурного.

¬– Мне что, в туалет нельзя?

На обратном пути полезла на решетку:

– Подайте пальто!

Вернулась в узилище, составила три стула вместе, завернулась в пальто и тут же заснула.

Выдержав в ожидании около часа, за мной пришли, но не смогли добудиться. Брызгали водой, подносили к носу нашатырь. Наконец, кто-то догадался заглянуть в глаза. Они были приоткрыты. Тогда уже вызвали врача.

Когда я пришла в себя, было утро. Я лежала на неудобной кровати с жесткими пружинами. На сгибе локтя противно стягивал кожу пластырь. Прямо в глаза через большое окно светило солнце. В большой палате стояли какие-то аппараты, было еще несколько кроватей, но все были не заняты. Я пыталась вспомнить, как очутилась здесь, но последнее, что вспомнила – это как меня заточили в каком-то служебном кабинете. «Пытали, что ли?» – подумалось. Встала и хотела пойти поискать туалет. Но на мне была только ситцевая ночная сорочка, украшенная надписями «Минздрав СССР». Надо же, уж десять лет как нет, а имя его живет. Да, а на ноги-то что обуть?

Я все-таки двинулась к двери, чтобы хоть позвать кого-то, но в белой тряпке, наброшенной на аппарат у входа, вдруг признала медицинский халат. Надела, застегнула и вышла в коридор.

Больничное утро было в разгаре. По коридору сновали медики и больные, кого-то везли, что-то несли. Никто на меня не обращал внимания, и я брела по коридору, пока не наткнулась на нужное мне заведение. Умываясь, я напилась прямо из-под крана противной хлорированной воды. В голове немного прояснило, но, когда я наткнулась взглядом на свое отражение в мутном зеркале, висящем над умывальником, мне вновь поплохело: лохматые волосы, размазанная вокруг глаз тушь, опухшие веки.

– А душ тут есть? – хрипло спросила я вошедшую в умывальник пациентку. Она вздрогнула, но ответила, что ванная напротив. Пригляделась ко мне, вздрогнула еще раз и удалилась, забыв, зачем шла.

Плевать! Вышла в коридор, увидела напротив дверь без номера, зашла и заперлась. Я стояла в очень большом помещении на два таких же здоровенных, как в моей палате окна и с кафельным полом. У стены одиноко притулилась ванна. Подошла к ней, оперлась и почувствовала дурноту. Нет, через борт перелезать не стоит. А, тут решетка под ногами, значит, смыв есть, можно поливать себя, стоя на полу.

В дверь несколько раз ломились, но я не обращала на это внимание. Полотенца-то у меня не было. Пока обсыхала, обследовала помещение и обнаружила упаковку таких синих целлофановых мешочков, которые в поликлиниках на обувь одевают. Обула их. На босу ногу эта гадость очень скользила. Зато хоть ноги грязными не будут!

Теперь, когда я шла с мокрой головой, я уже не была столь незаметной. Но хуже было то, что совсем незаметной стала моя палата. Я, выходя, даже не посмотрела ее номер! И даже не помню, в какую сторону идти. Думая об этом, я меж тем продолжала двигаться и дошла до лестничной площадки. Здесь я точно не была. Обратилась к первому попавшемуся пациенту. Он шарахнулся от меня, как от прокаженной. И правда, эпизод из фильма ужасов: в белом халате, с пакетиками на ногах и с всклоченной мокрой головой. Но другая пациентка, в годах и с сотовым телефоном в руках, оказалась покрепче. Я продиктовала на память телефон редакции и попросила сообщить им, в какой я больнице, и просьбу передать это моим соседям, чтобы выручали. Заодно узнала сама, куда меня забросила судьба. Подумав, что искать палату бесполезно, решила дожидаться коллег у входа. Спустилась по лестнице и очутилась в просторном холле, где висели телефоны, была раздевалка и справочная, а вдоль стен стояли кресла, на которых общались больные и посетители.

Спустя два часа я все так же сидела за кадкой с фикусом, только с высохшей головой. Никто ко мне не ехал. Обратилась к сидящей в ожидании старушке и узнала, что один из аппаратов на город работает бесплатно. Заняла очередь и через двадцать минут получила к нему доступ. Кому звонить? Набрала домашний номер. К счастью, Любовь Михайловна ответила сразу. Она набросилась на меня с упреками, почему мы с Марусей с вечера пропали, что надо же предупреждать и всё такое. С трудом прорвавшись через её стенания, я объяснила, что попала под взрыв и нахожусь в больнице. Снова сто слов в минуту! Я заорала:

– Любовь Михайловна, ради бога, дайте слово сказать, а то я сейчас упаду!

Она наконец-то замолчала. Я объяснила, что не прошу её меня навещать, это довольно далеко. Я только прошу найти на задней обложке справочника имя «Сева» и позвонить ему на сотовый. И спросить, интересует ли его интервью с жертвой взрыва в известном ему кафе. Может даже стребовать с него плату за информацию. И проинформировать его, что я ожидаю в холле названной больницы, прячась за кадкой с фикусом, потому что вид у меня ужасный, так как я являюсь жертвой произвола милиции и врачей. Любительница милицейских сериалов взвизгнула от ужаса и восторга и обещала всё сделать в лучшем виде.

Я вернулась за фикус. Сева примчался через полчаса. С ним приехала Любовь Михайловна, потребовавшая от него подвоз её и моего барахла как плату за информацию.

Сева был в восторге. Он заснял меня в этом диком виде и за кадкой. Потом разрешил взять тайм-аут и одеться. Любовь Михайловна загораживала меня собой, распахнув пальто, а я быстренько натянула на голое тело принесенный ею спортивный костюм, носки и шлепанцы.

– И все? – спросила я ее. – Мне же надо отсюда драпать!

– Ничего, сегодня тепло и тихо, – сказал Сева. Пробежишь до дорожки, а я сейчас охрану подогрею, и они мою машину пропустят. Ждите!

Вернулся он не так уж быстро, и повел нас не к выходу, а через переход, а потом по боковому коридору. Мы оказались на пандусе, на который «Скорая помощь» пациентов доставляет. Там за углом и приткнулась его машина. Мы выехали за шлагбаум, и он встал на стоянке.

– Теперь ждите.

Любовь Михайловна возмутилась. Но он сказал ей:

– Я же должен взять интервью у лечащего врача, а затем вместе с ним навестить жертву взрыва!

– Здесь? – испугалась она.

– Зачем, она же у них в больнице лежит. В палату пойдем.

– Сева, какой вы молодец!

– Вон телевизионщики подъехали. Пошел!

– Сева, ты что, им меня сдашь?

– Нет, Наташа, ты – моё тайное оружие!

В машине мы сидели недолго. Минут через пятнадцать из проходной вышли, посмеиваясь, два парня с аппаратурой, длинноногая девица и Сева. Коротко переговорили и разошлись по машинам.

– Ну вот, – захлопывая дверцу, сказал он. – Сейчас они в отделение смотаются, ментов снимут, а я вас куда-нибудь отвезу.

– Куда?

– В гостиницу, наверное. Дома-то тебя сразу повяжут.

– Я что, дочь миллионера?

– Не робей, старуха, фирма платит.

– Тогда, может, лучше в другую больницу отвезти? – спросила Любовь Михайловна. – Наташа неважно выглядит.

– Ах! – восхищенно выдохнул Сева. – У меня еще не было такого толкового агента. Вот вам моя визитка. Если еще встретите что-нибудь любопытное, Любовь Михайловна, звоните. Момент, свяжусь с руководством.

Соседка моя от удовольствия запылала, можно сказать, девичьим румянцем. А Сева тем временем получил благословение от своего главного и повез нас в платную клинику. Места оказались знакомые, в этой больнице работал тот самый психиатр, у которого обследовалась вся наша семейка.

Вечером я любовалась в «Криминальных вестях» на умное лицо незнакомого мне врача, который рассказывал, какое лечение мне прописывал, а потом его же глупую рожу, когда выяснилось, что палата пуста. В трехминутный сюжет вместились и отмашки «No comments» знакомых мне милиционеров, и демонстрация документов «Скорой», которая доставила меня в больницу в бессознательном состоянии из отделения милиции, и упоминание об Андрее, которого держали в отделении замерзшего и промокшего, в результате чего он сейчас лежит с высокой температурой, что также подтверждается записью диспетчера «Скорой помощи». Завершила сюжет длинноногая девица тем, что уже есть заключение о причине трагедии: взрыв газового баллона, внесенного в теплое помещение. А ведущий программы подытожил:

– Еще двое пострадавших. Но не от взрыва, а от бездушия тех, кто призван нас защищать: от милиции и медицины.

Вечером Сева привез мне вырученные из той больницы выписку из истории болезни и одежду. А еще мою газету и свой опус, занявший полный разворот его желтой газеты.

Сначала я ухватилась за родное издание. Ишь, как Константин Петрович подсуетился! Успел-таки горячую новость в уже готовый номер вставить. На первой полосе моя фотография. Гад, выбрал самую страшную. Это осенью Манька щелкнула, когда у меня зуб болел. Вроде я с таким выражением лица раненых выношу с поля боя. «Наш специальный корреспондент волей случая…» Скотина!

В Севиной газете кроме того, что уже прошло по телевидению, было интервью с Андреем и со мной.

– Без обиды? – спросил он, когда я прочитала.

– Нормально. Правильно, что не давишь на милицию. Я действительно ничего не помню. А когда очнулась в больнице, вспомнила их обвинения, поэтому мне в голову стукнуло, что меня какой-то вакциной правдивости травили, чтобы я в терроризме призналась. Поэтому и решила удрать. И правильно сделала. Я ведь три часа в палате отсутствовала, а они даже не заметили.

С утра пришел следователь.

– А чего вы? – удивилась я. – Вроде, установлена бытовая причина взрыва. Нет терроризму!

Он сказал, что расследует правомерность действий милиции. Я отговорилась провалами в памяти. Единственное, мол, что ставлю им в вину, это то, что долго держали. Следователь, чувствую, обрадовался: кому охота своих топить. Но решил еще подстраховаться:

– А почему вы попросили консультацию психиатра?

– По этому по самому. Я же понимаю: чтобы себя обелить, вы будете на меня всех собак вешать. Так что лучше самой установить степень своей вменяемости. А Стригоцкий – это авторитет. Его заключение ни один из ваших экспертов не решится опровергнуть.

Потом мы еще немного пообщались, но уже без взаимных претензий. Среди погибших, людей никак с криминалом не связанных, оказались двое с очень темным прошлым: наши с Андреем соседи по столу. Это и навело подозрение на нас. Да еще тот, который в витрину улетел, подбавил жару. Он, пока его везли в больницу, сказал, что был послан следить, чтобы Андрей не смылся. Поэтому нас и мариновали. Но потом по опросам выживших посетителей и официантов реконструировали события и установили, что встреча Андрея с ними получилась случайно, а я в том кафе оказалась впервые, и знать об этой «приятной» встрече не могла. Шофер соседей по столу четко сказал, что свернул сюда из-за образовавшейся пробки, а хозяин с приятелем увидели кафе и решили в нем перекусить.

Тот, кого мы спасти пытались, умер. Не сразу. Операция прошла успешно, сшили ему порванный сосуд. И кровь вливали. Когда он пришел в себя после операции, врачи не сомневались, что он будет жить. И он был в эйфории, что жив. Но почему-то после того, как услышал слова «острая кровопотеря», заистерил. Метался, обвинял ведьму в проклятии, а себя в том, что «связался с этой девкой». Почему-то хватался за всех и клялся: «Она совершеннолетняя!»

– Вы можете это объяснить? – спросил меня следователь.

– Увы, могу, – ответила ему я. – Я этого… не знаю, как его зовут, да и знать не хочу, второй раз в жизни видела. А в первый раз речь шла о том, как он с малолетней проституткой обошелся. И сказала я ему, что если он еще раз ребенка обидит, то кровью изойдет. Видно, накануне он свои садистские наклонности в полной мере удовлетворил. Вот и запсиховал при слове «кровопотеря». Он меня ведьмой считал и был уверен, что я будущее предсказываю.

– А откуда у него эта уверенность? – засмеялся следователь.

– Понимаете, есть у меня такое свойство. Иногда попадаю пальцем в небо. У людей ошибки забываются, а попадания запоминаются. Один раз я его приятелю предсказала итог футбольной игры. Он в тотализатор тогда кучу денег выиграл и всех поил. Вот они и поверили.

– А как вы предсказали?

– Да так… трепанула.

– А трепаните-ка мне, как завтра вечером наши с америкосами сыграют.

– 2:3, – не задумываясь, ответила я.

– Что, проиграют?!

– Я так сказала? Значит, проиграют.

– А во что играют хоть?

– Да мне без разницы, хоть в салочки, хоть в «пьяницу». Я спортом не интересуюсь.

Посетитель мой хохотнул, но ушел с испорченным настроением. Хоть плачь, в последующие дни только и разговоров было, что о поражении наших хоккеистов на олимпиаде.

В понедельник я вышла на работу. Константин Петрович встретил меня упреками:

– Нехорошо получилось, Наталья!

– Да ладно, Константин Петрович, я не в претензии. Ну, некогда было вам мне помочь. Дело житейское.

Он выпучил глаза:

– Да при чем тут это? Ты зачем Севе позвонила?

– Чтобы он мне помог. Но сначала я позвонила вам и два с половиной часа ждала, чтобы вы нашли время и послали моих соседей мне на выручку.

Ему краска в лицо бросилась:

– Неправда!

Я подошла к телефону и ткнула пальцем в автоответчик:

– Отмотать?

У нас для страховки все разговоры записывались. Главная наша, хоть и недолюбливала меня, сказала:

– Не надо. Я уже слышала. Г… ты, Костя! Но хуже то, что нет у тебя журналистского чутья. Такой материал упустил!

Легче мне в редакции от этого не стало. Если раньше меня недолюбливала только главша, то теперь и хрыч старался при каждом удобном случае навредить. А Манька всегда существовала автономно. И мне, во всех своих коллективах поддерживающей приятельские отношения, стало очень непросто.

Посылали меня теперь на самые неперспективные мероприятия. Так я оказалась на встрече с Деменовым, областным королем проводов и кабелей. Называлась его фирма Лен-строй-тех-электро-монташ-шабаш… как там дальше? Словом, по Ленобласти провода тянули. Среди журналистской братии имел он кликуху Демосфенов за редкое косноязычие. В общем, брат Черномырдина по несчастью.

Я вытерпела все два часа этой головной боли. Тема была чисто производственная, а подоплека политическая. Через полгода выборы в заксобрание, и Деменов явно настроился туда идти. Бедняга, он совсем не умел расположить к себе публику. Если бы его помощники сократили производственную часть и выпятили социальную! Для своих сотрудников он делал много, да и благотворительность поддерживал. Проникнувшись жалостью, я подошла к нему и расспросила об этом. Вернувшись, изложила услышанное вполне сочувственно, здраво рассудив, что пинать его и без меня кому найдется. Главша удивилась:

– Неужели он все так толково сказал?

– Да нет, конечно. Но смеяться над ним как-то банально. Ну, не умеет человек говорить! Зато делать умеет. По-моему, это будет даже оригинально – не цепляться к форме, а оценить содержание.

Главша хмыкнула и не возразила. Подсократила чуть и вставила в номер.

Через неделю на очередном брифинге очередного политикана я, позевывая, рисовала чертиков в блокноте. Повернулся ко мне Малоземов из гей-газеты и спросил:

– И почем была джинса про шараш-монтаж?

– Даже не смешно…

– Зачем отрицать очевидное? – сказал Малоземов. – Кто же за так будет Демосфенову ахинею на русский переводить?

– Ты наш тираж знаешь? Им дешевле нанять бомжа, чтобы он на заборах это писал.

– Тогда зачем, Наташа?

– А я что, душой покривила?

– Да ладно тебе! В чем фишка-то?

– Ну ладно, давай объясню, – обозлилась я. – Ты помнишь, что о Деменове написал Генка?

– Не читал.

– А Марина?

– Не помню.

– А меня ты почему прочитал и запомнил?

– Так все говорят…

– Вот!

После секундной заминки Малоземов заржал.

Когда после завершения мероприятия народ повалил на выход, он подошел ко мне и сказал:

– Наташа, как ты относишься к кухне ресторана «Уточка луговая»?

– Даже не слышала про такой.

– Пользуйся возможностью, я приглашаю.

– Ты приглашаешь, а я плачỳ… и плàчу. Знаю я твою щедрость.

– Ладно, старуха, не срами гусара. Еще никто не видел, чтобы Малоземова женщина содержала. Наоборот, Малоземов женщинам помогает. Вот тебе визитка. Этот господин тебя приглашает. А я даже не пойду, чтобы ты не волновалась.

Сдается мне, что его и не приглашали, более того, настоятельно просили не приходить, а то разве бы он пропустил халяву?

Идти или не идти? На карточке только фамилия и телефоны. Любопытно, кого я заинтересовала? Пойду, конечно! Надо удовлетворить свое любопытство. Не думаю, что мне что-то угрожает. Я не фотомодель, не наивная юная простушка, и на органы меня красть поздно – поизносилась. Как говорит Маруся, разве что на собачьи консервы пустить. А сырье для консервов в ресторане не откармливают.

«Уточка» располагалась как раз напротив. Но пришлось обходить площадь, поэтому добралась я туда минут через пятнадцать. Господина Перовского, чью визитку дал мне Малоземов, я уже видела сегодня, он на брифинге сидел рядом с ним. Представился: у Деменова связью с общественностью занимается. Хоть стой, хоть падай, подумывает пригласить меня в свой отдел заниматься мониторингом прессы.

За обедами мы вели какой-то необязательный пустой разговор, просто заполняя паузы между блюдами. Потом он спросил:

– Как-то вы невеселы. Вас мое приглашение не заинтересовало?

– Просто удивлена. Я в журналистике всего несколько месяцев. Коли уж образовалась у вас такая вакансия, было бы естественно пригласить на неё какого-нибудь разбойника пера с разветвленными связями в этой среде. Ищу второе дно.

На самом деле второго дна я не искала: оно, конечно, есть, но надо обладать информацией об этом «Электрошараше», чтобы о чем-то догадаться. А думала я о том, что последние полгода занимаюсь интересным делом. Мне только в библиотеке было интересно. А в дальнейшем я просто зарабатывала деньги на жизнь. Ну, не вдохновляла меня продажа путевок в страны, где я не была, и компьютеров, в которых я очень мало понимаю! Если бы не сложности с коллегами, я бы никогда не соблазнилась на очень хорошую зарплату от Деменова. Да и не факт, что я там приживусь… В общем, есть отчего загрустить.

– Конечно, не только и не столько сыграла в этом роль ваша статья. Важнее то, что вы сумели в этом сложном материале вычленить главное. Этим я и зову вас заняться. А необходимые связи у нас имеются.

Да, неубедительно это все. Но, как говорит бабушка, «дают – бери, а бьют – беги». Беру! А со временем разберусь.

– Почему так поздно? – встретила меня главша. – Брифинг три часа как кончился. Что-то ты рано волю почуяла.

– Да, опоздала, – вздохнула я. – Но больше никогда не буду.

– Зарекалась коза в огород не ходить, – пробормотал Константин Петрович.

– Нет, правда не буду, – сказала я. – Потому что увольняюсь.

– Что так? – спросила главша.

– Екатерина Сергеевна, а разве вы против? – удивилась я.

– Держать не буду. Но… из тебя со временем вышел бы толк. Жалко, если ты уйдешь в другую сферу.

– В другую, но родственную.

– Если не секрет, куда?

– К Деменову.

– Вот стерва! – вскочил Константин Петрович. – Использовала нашу газету, чтобы к нему пролезть!

– Ну, не думаю, что его можно так дешево купить, – спокойно сказала главша. – Тут наверняка другая подоплёка. Но ты ведь не расскажешь?

– Да нет особого секрета. Протекция.

– Сильная, должно быть, – сказала Манька. – Эта вакансия с осени не занята.

– Я так понимаю, верные мои соратники, вы оба туда наведывались? – спросила главша. Крыть было нечем, они отмолчались. – Вот почему я всегда была на стороне Наташи, как бы вы ни давили на меня.

Если это назвать «на моей стороне», что же было бы, перейди она на противоположную? Но она удивила меня еще раз: достала из сейфа бутылку коньяка.

– Давай расстанемся по-людски!

Спасибо, я по дороге из «Уточки» затоваривалась продуктами, предполагая обмыть новое место с соседями. А посидела с этими неважно настроенными по отношению ко мне людьми.

***

Режет глаз фраза «Отче Сергий помолился о здравии». Ладно, автор неграмотный, но почему его никто не редактирует? Ох, до чего же нудная эта работа – прессу просматривать. Лучше дрова пилить.

В дверь заглянул Перовский:

– Наташа, ты помнишь, что «Очаг» сегодня?

– Конечно. В восемь.

– Будем смотреть вместе.

– Что так?

– Поедем к Деменовым. Приглашают.

Я кивнула, а когда он вышел, поежилась: «Минуй нас пуще всех печалей…»

На канале «Семейный» уже не первый год идет программа «У очага». Всякие встречи с интересными семейными традициями: кто кактусы разводит и для детей из них компот варит, кто семейный хор организовал, кто на люстру качели повесил. А я сидела на газетах и чувствовала себя неловко: такие деньги за такой никчемный труд. И подсуетилась, зная, что редакторша этой программы с Марусей приятельствует на почве рукоделия, и попросила показать ей вышитую женой Деменова икону. Когда они вышли на мадам, она позвонила мне. Мы встретились.

– Она сказала, что не надо готовиться, чтобы это не выглядело отрепетированным.

– Сами знаете, самые блестящие экспромты – заранее подготовленные. А это «не надо готовиться» звучит вообще подозрительно.

– Люба, может, тогда вообще не надо? – спросил Деменов.

– Да нет, Лёша, в кои-то веки дали возможность бесплатно попиариться!

– А может, их пробашлять? – спросил Перовский.

– Не попросили – не лезь! – отрезал Деменов.

– Давайте так. Решаем сниматься? Значит, будем обкатывать, – устало сказала я. – Потому что если Любовь Алексеевна запнется на остром вопросе, виноват будет кто?

– Я! – почти синхронно выкрикнули все, кроме хозяина.

– Кто признаётся, тот и остаётся!

Деменов покачал недовольно головой, но ушел.

А мы обсудили возможные провокационные вопросы: о косноязычии мужа, о бездетности, о происхождении и т.д. Поскольку большинство таких щипков так или иначе должны касаться самого Деменова, я посоветовала ей продумать, что сказать в случае вопросов невинных: что муж любит читать, какое кино смотреть, какую музыку слушать, любимые блюда.

– А если она спеть попросит?

– А вы умеете?

– Так все умеют… более или менее…

– Ну, давайте!

Она пожала плечами, оперлась на комод, у которого в это время стояла, и запела:

– Покатилось колечко по полю, по полю,

Отдают нелюбимому деву в неволю,

Я кольцо подниму, я обет свой нарушу,

Я милóму отдам и колечко, и душу.

Кольцо не ценил он, сронил на тропинку,

Разбил мое сердце на две половинки.

– Отлично! Вам есть что продемонстрировать, поэтому не ждите вопроса, а найдите предлог спеть сами. Только имейте в виду: на вас микрофон навесят. Поэтому не форсируйте голос. Подготовьте что-нибудь лирическое, но без страсти, не как «Колечко». И сами оборвите после одного куплета, чтобы показать, что это для вас безделица.

И вот мы сидим у телевизора. На удивление все выглядит очень по-доброму. Деменова демонстрирует свои иконы и картины, а заодно свою выдержку и зрелую красоту. Говорит спокойно и откровенно. А вот скрытый наезд. Ведущая спрашивает, нет ли у Любови Алексеевны ощущения превосходства: она питерская, а ее муж – из провинции. Деменова улыбается и выдает нашу домашнюю заготовку:

– Провинция – понятие не географическое, а этическое. Можно жить напротив Лувра и ни разу туда не зайти. А выходцы из провинции жадны к познанию. И многому могут научить столичных жителей.