Компьютер тихо пискнул. Ди Маршан с трудом перевел взгляд на экран и тихо хмыкнул. Горел индикатор электронной почты. Читать чьи-либо послания в этот момент казалось не просто глупым, а самым глупым делом, которое только в состоянии придумать гибкий человеческий мозг. Как раз именно полная глупость и нужна была сейчас генералу. Во всяком случае так ему показалось.

Ди Маршан потряс головой, стараясь вникнуть в суть появляющихся на экране строк.

From

“Capella”

D Marshan.

Предлагаем решить проблему с ID-22. Стоимость контракта – 8 миллионов долларов. Два часа на перевод денег”.

Дальше шли цифры банковского счета.

Генерал протер глаза, твердо уверенный, что по окончании этой процедуры надпись на экране исчезнет. Однако она была там даже после того, как Ди Маршан вылил себе на голову литр ледяной содовой.

После этого он снова взглянул на экран и тихо засмеялся. Спустя несколько секунд, Ди Маршан свесился из кресла, давясь абсолютно неконтролируемым хохотом. Минуту спустя, ощущая себя заново родившимся, генерал снова и снова перечитывал e-mail с тем же чувством, с каким приговоренный к смерти читает пришедшее в последнюю минуту помилование.

"Капелла", пресловутая, чертова, вездесущая ее величество «Капелла» наконец-то снова посетила США, после своего вояжа практически по всему цивилизованному миру, чтобы спасти задницу Пухлика Ди.

Ровно через полчаса спецфонд Центрального разведывательного управления обеднел на 8 миллионов.

* * *

From

“Capella”

Phoenix

Алиса прыгает в нору. Немедленно.

* * *

Тот же день. Вечер.

Сообщений из Праги ждали все. Ждал шеф ЦРУ, ждал его возможный преемник.

К десяти часам вечера генерал мысленно перебрал все ему известные ругательства. Злоба на себя пинками гоняла Ди Маршана по кабинету из угла в угол. Он не жалел, что связался с этой чертовой организацией, проявляющей непонятную осведомленность в абсолютно секретных вещах и не впервые предложившую помощь на американском континенте. Обо всем этом он будет думать потом, если эти ребята сделают то, за что им заплатили. В этом случае генерал, как победитель, получит совершенную свободу действий и уже тогда всерьез поинтересуется этой “Капеллой”. Однако если окажется, что он просто спустил деньги в унитаз, да еще после провала операции…

В 23.00 Ди Маршан глупо захихикал, чувствуя, как нервное напряжение медленно цементирует мозг.

За полчаса до этого, где-то в другом городе разбилось окно и стеклянный дождь пролился на землю.

В 23.15. в дверь постучали.

В 23.26. генерал распечатал официальное донесение, полученное от пражского филиала разведсети США.

“Сегодня в 22.35. ID-22 выбросился из окна, расположенного на 12 этаже. Похищенные файлы уничтожены. По предварительным данным, копий тоже не осталось. Продолжаем наблюдение."

Взглянув на себя в зеркало, Ди Маршан увидел серебристую прядь, прорезавшую его густую генеральскую шевелюру словно изогнутый турецкий кинжал.

Тогда еще генерал не знал, что все его неприятности только начинаются. Ни Ди Маршан, ни кто другой не могли даже подумать, что ровно через год, пути американских спецслужб и «Капеллы» снова пересекутся, и уж точно никто не мог предположить, что это случится как раз после того, как поступит сообщение из России.

Из бесед на заседании клуба "КИВИ"

Вспомните знаменитых берсеркеров или хашишинов. Эти воины внушали дикий страх врагу не потому, что были сильнее или умнее. Просто они больше походили на сумасшедших, которые вдруг решили вас убить. У них совершенно отсутствовал инстинкт самосохраниения. АБСОЛЮТНОЕ РАВНОДУШИЕ к собственной и чужой жизни, вот вам секрет изготовления универсального солдата. Добиться этого не так уж и сложно. Единственная загвоздка, это инструмент управления. Как контролировать и направлять психа? Как только этот вопрос будет решен, мы получим биороботов, производство которых наладят обычные семейные пары, попросту рожая детей.Макс

Поезд прогрохотал мимо, швырнув хорошую порцию ветра в лицо. Сердце екнуло, когда на мгновение ему показалось, что за окном одного из вагонов он увидел ее глаза. Макс встряхнул головой, сбрасывая наваждение. Предельный страх, оказывается рождает галлюцинации. Если когда-нибудь он вернется домой, то нужно будет занести это в записную книжку. Если, конечно, возникнет такое желание.

Худая, почти мальчишеская рука медленно сжала тонкими пальцами стебель полевого цветка. Растение, покрытое едкой степной пылью, судорожно вздрогнуло и разорвалось почти у самого корня. Рядовой Кретов бережно присоединил цветок к внушительному букету, собранному им под палящим азиатским солнцем. С чувством обреченности, ошибочно принимаемым иногда за приступ храбрости, новобранец Максим Кретов зашагал в сторону ворот части. Чуть шевеля разбитыми губами, Макс шагал по траве и прислушивался к оглушительному пению кузнечиков.

Кроме того, он размышлял. Размышлял о самых разных вещах.

Неприятных. Приятные остались дома. Так ему объяснил громкоголосый сержант, в первый же день разрушивший приятные иллюзии относительно военной подготовки, еще теплившиеся в бритой мальчишеской голове.

Макс думал о родителях, не позволявших ему накачивать мускулы, искренне считая это уделом низшего общественного класса. Он не винил их. Всякий раз, стараясь вызвать в себе ненависть к матери и отцу, Макс вспоминал жалкое растерянное выражение лица папы, не сумевшего отговорить сына от “идиотского” желания служить. После этого видения всякие чувства пропадали вообще.

Думал о «КИВИ», и друзьях, которых обманул, уверяя, что идти в армию, это его осознанный выбор, а не эмоциональное решение, принятое в ходе бешеной ссоры с родителями. Там была Илона и ничего другого он просто не в состоянии был сказать.

Думал он и о казарме, где физически сильному выжить гораздо легче. Где никому нет дела до блестящих музыкальных способностей Максима Кретова. Где совершенно непривычное “маменькиному сынку” насилие становится частью воспитательной программы.

А еще Макс думал о Петре. О нем он думал не переставая. Почему так получилось, что Макс на год моложе Петра? Почему они оказались в одной части? И почему, наконец, у Петра не было таких на редкость интеллигентных родителей как у Макса, заставлявших бы сына играть на музыкальном инструменте, а не накачивать мускулы.

Лишь через несколько лет Макс Кретов поймет, что такие вот Петры просто необходимы в армии. Именно они должны вправить мозги домашним мальчикам и сделать из них исключительно опасную машину, именуемую солдатом. Ни одна книга в мире, ни один орущий на плацу сержант не сумеет так доходчиво объяснить новобранцу суть предстоящей службы, как кулак “деда”, врезающийся в пока еще наивное мальчишеское лицо.

Выживи или умри. Начинай звереть или тебя сломают. Только так можно подготовить солдата. Человека, который сможет отнимать жизнь у себе подобных, переступая через впитанное с молоком матери отвращение к убийству. Тот, кто выживет, станет солдатом, тот кого сломают, будет выброшен на помойку.

Вот почему уже почти сломанный Макс подходил к дверям казармы, что-то шепча кровоточащими губами. Вот почему Петр сейчас веселится, рассказывая таким же старослужащим как он, что у этого “Кретинова” исключительно крепкие зубы, поранившие драгоценный петров кулак.

Макс прислонился ухом к двери. Увесистый букет шлепнул его по лицу, окутав пылевым облаком.

– Что-то он долго цветочки собирает, – вещал Петр под дружный хохот своего окружения, – Пусть только притащит. На весь срок до моего дембеля…

Конец фразы утонул в зверином хохоте.

Макс тихонько засмеялся, чувствуя, как предельный ужас привычно сжимает сердце.

К черту, к черту все, надо выбросить их и плюнуть ему в харю… Он убьет, он может… Так больше нельзя… Он может… Или…

– Дерьмовая ситуация, не правда ли, приятель?

Макс оглянулся на голос и встретился с глазами цвета сушеной рыбы. Этого человека он еще никогда не видел. Внезапно Кретову показалось, что черты его собеседника как-то странно расплываются, словно в потоках горячего воздуха. Или это что-то со зрением… Наваждение прошло через несколько секунд.

– Держи, приятель, – рыбьи глаза холодно усмехнулись. – Эта штука поможет решить проблемы.

Пальцы ощутили гладкую покатую поверхность капсулы.

– Я не…

– Господи, конечно, ты не. Я тоже не и никто из тех, кто там ждет тебя, тоже не. Поверь, приятель, когда ты провалился в отхожее место, кроме как глотать дерьмо, уже ничего не остается.

С чувством нереальности всего происходящего и уже почти не соображая, что происходит, Макс поднес капсулу ко рту.

– Давай, давай, – подбодрили Рыбьи глаза. – Хуже не будет, ведь хуже некуда, это теперь наш девиз.

Ровные желтоватые зубы хищно оскалились.

Макс мысленно попрощался со страшными рассказами о наркотической зависимости и, двигаясь будто бы под гипнозом, щелчком отправил капсулу в рот. Исключительно крепкие зубы, слегка расшатанные исключительно крепким кулаком, раскусили хрустнувшую оболочку…

– Молодца, – бодро сказали Рыбьи глаза. – А теперь ты сделаешь вот что…

Когда Макс поднял голову, рядом с ним уже никого не было. Только раздался странный хлопок, будто большая птица взмахнула крыльями, да на мгновение перед глазами вспыхнули буквы на поверхности капсулы. Буквы, о которых Максу уже не суждено было забыть никогда. Затем все погасло.

Петр и все стоящие рядом с ним обернулись на звук открываемой двери. Свист и улюлюканье сопроводили появление на пороге Макса, прижимавшего к груди огромный букет. Гомон подняли даже новобранцы. Те, которых не сломали.

“Дед” презрительно скривился. Макс и Петр одновременно сделали несколько шагов и оказались в полуметре друг от друга. Публика притихла. На сцене остались лишь два действующих лица.

– Ты не мужик, – тихо заговорил Петр, постепенно повышая голос, как заправский актер. – Ты щенок, которого надо учить.

С этими словами “дед” снял с себя широкий армейский ремень.

– Он принес не те цветы, – громко сказал Петр “работая” на публику. – Моя девушка такие не любит. По-моему, за такое надо пороть.

Он оглянулся на слушателей, смеясь и пощелкивая сложенным вдвое ремнем.

– Цветы не для нее, – четким и бесцветным голосом произнес Макс.

Петр резко обернулся. Глаза Кретова смотрели куда-то далеко и мимо перекошенного лица “деда”. Макс улыбнулся. Засохшая губа треснула и по зубам потекла тоненькая красная струйка.

– Цветы только для тебя, красавчик.

Кретов засмеялся, слегка согнув худощавое тело и заглядывая в лицо Петра вывернув голову. “Дед” резко замахнулся, подняв ремень и стараясь выгнать непонятный холодок, проникший в сердце.

Пальцы Макса скрючились и застыли как коготь. Левая ладонь тщедушного новобранца взметнулась вверх и врезалась в подбородок Петра с такой скоростью и силой, что свистнул воздух.

Ничего не понимающая толпа ошарашено смотрела, как “дед” тряпичной куклой отлетел к стене и с омерзительным хрустом врезался затылком в стену. Со звериным воем Макс размахнулся и швырнул букет в ошарашенное лицо.

– Покойся с миром, падла!

Оторвавшиеся фиолетовые лепестки, кружась засыпали рухнувшего на пол Петра, и два из них заботливо прикрыли мертвые глаза “деда”, словно причудливые монеты.

* * *

Его приговорили не по законам военного времени, а по закону "не выноси сор из избы". Новобранец, прикончивший старослужащего должен был исчезнуть. Так по крайней мере было заведено в тех войсках, куда судьба-злодейка занесла Макса. Суд был быстрый и если не праведный, то по крайней мере претендующий на праведность. Сломанная шея Петра перевесила слабые попытки Кретова рассказать о странном субъекте и странной капсуле. Беда была в том, что Макс к концу второго дня допросов уже и сам не был уверен, видел ли он "рыбьи глаза" наяву. Хмурая троица судей мрачно взирала с недосягаемой высоты, тяжестью своих взглядов и молотом падающих вопросов, разбивая логику и стройность показаний обвиняемого.

И вот теперь, «без вести пропавший во время учений» Макс сидел в камере без окон, в полном оцепенении и ждал, как всегда, в стрессовой ситуации зарывшись в себя.

– Дурной ты, Макс, – Илона обняла его и чмокнула в щеку. Ее аромат всегда пьянил его больше, чем алкоголь. – Вернешься через 2 года настоящим мужчиной. Конечно, никакой гарантии нет, – она закатила глаза, – что я тебя дождусь…

Он шлепнул ее и оба засмеялись.

– Кретов Максим Георгиевич, вы признаны виновным в совершении убийства Поплавского Петра Сергеевича. По решению военного трибунала вы приговорены к смертной казни. Приговор привести в исполнение.

Голос майора был похож на звук, исходящий из старого динамика: такой же механический и безжизненный. Красный сумрак камеры проглотил его слова, как старый ботинок проглатывается мутной болотной жижей.

Смысл слов не доходил и ускользал серебристой рыбешкой сквозь мокрые пальцы. Ничто уже не могло нарушить оцепенения, сковавшего разум и чувства.

“Я обещал вернуться, прости, солнышко, что не сумел”.

Холод пистолетного ствола прогнал последние остатки страха, упершись в затылок Макса.

Кто бы мог подумать, что самая прекрасная вещь на свете, это смеяться вместе с любимым человеком.

За секунду до выстрела Кретов улыбнулся, вспоминая надпись на убившей его капсуле и тихо произнес со слегка безумной улыбкой:

– Лэйла… лэйла-стероид.

Грохот заполнил небольшое помещение. Красный свет погас. Тихие почти неслышные шаги раздались сразу же вслед за этим. Палач по бычьи склонил голову и попятился, вытирая маленькую каплю крови, попавшую на лицо.

– Мертвых надо хоронить, – глухо пробормотал он, глядя в наступивший мрак. – Хотел бы я знать, зачем он вам пона…

– Нет ничего легче, приятель – сказала темнота, закрывая продырявленный затылок полой плаща, поблескивавшего странноватым светом, как показалось палачу. – Поменяйся с ним местами и все узнаешь.

Скрежещущим смехом зашлась дверь камеры. Вспыхнули яркие люминесцентные лампы, ослепив на мгновение приземистого полноватого мужчину с пистолетом в руке, стоящего в одиночестве на голом скользком полу.

Из бесед на заседании клуба "КИВИ".

Нет ничего плохого в том, чтобы увлекаться мистикой. Нет ничего хорошего в том, чтобы увлекаться мистикой. Выбор фразы за вами. И хуже всего нам становится именно тогда, когда приходится-таки выбирать. Ну, например, болезнь. Тяжелая. Вот вам и выбор. Продолжать лечиться у врача или пойти к экстрассенсу, колдуну, деревенской бабульке, наконец. Вас удивляет, что трех последних я поместил в одну категорию? А вы знаете, что согласно книге Еноха, не вошедшей в канонический Ветхий завет, именно дьявол и его бесы научили людей распознавать травы и варить из них зелья? Так что, принимая из рук бабушки какой-нибудь отвар, отдавайте себе отчет, чьими знаниями пользуетесь.Илона

Почти не изуродованный прогрессом пейзаж медленно плыл за покрытым грязными разводами окном. Временами Илоне казалось, что сидит она не в вагоне-ресторане скорого поезда Москва – Варшава, а в зале дешевого кинотеатра и смотрит не менее дешевый фильм о красотах родного края. Девушка поднесла бокал к губам и смочила их темно-красным “Мартини”. В последнее время Илона стала замечать, что алкоголь уже не оказывает прежнего расслабляющего и веселящего эффекта на самочувствие.

Вот так, наверное, и становятся алкоголиками. Начинается ностальгия по хмельному туману в голове. Настолько сильная, что рука сама тянется к более крепким напиткам, а отражение в зеркале жалобно блеет о том, что от одного стаканчика ничего не будет. И так всю жизнь. Причем весьма гнусную и короткую… Или длинную, что еще хуже.

Илона тряхнула густой золотистой шевелюрой. Обычно она не пускалась в такие душеспасительные рассуждения. Для своего восемнадцатилетнего возраста она уже достаточно хорошо умела бороться с меланхолией, просто направляя ход мыслей в другую сторону. Но теперь…

Мне страшно. Это надо признать. Как только я получила письмо с приглашением на конгресс, вся тщательно налаженная структура внешнего и внутреннего поведения перекосилась как старый клен. Теперь я совсем другая.

– Госпожа Ленс?

Тихий голос с ярким польским акцентом вылился откуда-то сверху. Илона сильно вздрогнула и на секунду закрыла глаза.

Стул, стоявший напротив сильно скрипнул, когда довольно упитанный, судя по жалобному стону сидения, господин опустился на дерматиновую поверхность с жидкой поролоновой набивкой. Первый взгляд, брошенный Илоной слегка исподлобья, уловил пышные черные усы с пробивающейся сединой, узкий римский нос и огромные очки с сильными линзами в роговой оправе.

– Полонски, – слегка наклонив лысую голову произнес поляк. – Ваш куратор на предстоящем конгрессе.

Илона слегка улыбнулась, внутренне чрезвычайно обрадовавшись появившемуся поводу отбросить невеселые мысли.

– Рада познакомиться. Меня предупредили, что вы встретитесь со мной здесь, но признаться, я не совсем понимаю, что входит в функции куратора.

В этом и крылся секрет крайне малого количества людей, которых Илона могла назвать друзьями. Едва только ей приходила в голову какая-нибудь мысль относительно очередного собеседника, она тут же выкладывала ее, заботясь лишь о некотором смягчении очень уж неприятных соображений. За это друзья называли ее искренней и непосредственной, а все прочие грубой и несдержанной. Вот и сейчас, решив выяснить, зачем ей собственно нужен этот господин, Илона немедленно его об этом спросила.

Куратор ничем не показал, понравилась ли ему эта манера сразу же брать быка за рога.

– Вы позволите? – поляк вытащил из кармана пиджака массивный золотой портсигар. Получив разрешение, он вытянул короткую узкую сигару. Неяркое осеннее солнце сверкнуло, отразившись от шлифованной поверхности миниатюрной зажигалки. – Люблю сигары. Но мой врач просто встал на дыбы в прошлом году. Приходится курить теперь вот эти лилипуты.

Полонски глубоко затянулся и с видимым удовольствие завзятого курильщика выпустил дым к потолку, попутно успев улыбнуться официанту, проворно подставившему пепельницу.

– Так вы спрашивали, кто такой куратор, если не ошибаюсь? Так вот, милая барышня, куратор – это тот, кто поможет вам решать проблемы, которые если еще не возникли, то обязательно появятся в будущем, принимая во внимание тот уникальный дар, которым вы обладаете.

– Но я еще не вполне определила, – всполошилась Илона, испуганная возможностью ошибки, за которую впоследствии будет очень стыдно. – Быть может я не слишком ясно все изложила в письме и…

Полонски усмехнулся, перебросив сигариллу в другой угол рта.

– На ежегодный конгресс по изучению паранормальных способностей в Варшаву не приглашают случайных людей. Ваше письмо имело чисто формальный характер. Решающее слово сказали результаты тестов, пройденных вами два месяца назад.

– Значит, я прошла? – не в силах утаить радость спросила Илона.

Поляк засмеялся и уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но внезапно хитро подмигнул сидящей напротив зеленоглазой блондинке и жестом профессионального фокусника достал откуда-то колоду карт.

– Что это за карта? – быстро спросил Полонски, взяв верхний пластиковый прямоугольник и повернув его рубашкой к Илоне.

Она уже проходила такой тест в Российской ассоциации. Он стал первым в целой веренице разнообразных испытаний, которым Илону подвергли в преддверии Варшавского конгресса. Результаты карточного теста, как и всех прочих ей предъявлены не были. Просто две недели назад она получила приглашение на конгресс.

– Семерка пик, – сказала Илона.

– Теперь эта…

– Король пик… Десятка бубен… Валет… черви… Дама пик.

Полонски укладывал карты лесенкой. Одну на другую.

– Ну, пожалуй, хватит.

Поляк подцепил пальцем крайнюю карту, и вся лесенка перевернулась. Илона пораженно уставилась на стол.

– Я не угадала ни одной карты, – разочарованно произнесла девушка, переводя взгляд со стола на Полонски. – Но тогда…

Поляк молча протянул руку к оставшейся колоде и быстро бросил пять верхних прямоугольников на стол. Семерку пик, короля пик, десятку бубен, червового валета и даму пик.

Ошарашенная Илона молча смотрела на карты.

– Ваш потенциал велик. Вполне возможно, что в вас есть способность проникать не только сквозь пластик, но и сквозь время, судя по результатам тестов, – серьезно сказал Полонски таким тоном, словно о чем-то размышляя. Стекла очков ярко сверкнули. – Это очень здорово и очень опасно. Не каждый способен спокойно и безболезненно принять собственную уникальность. Хотите вы того или нет, но теперь жизнь изменилась, и она будет меняться с каждым днем опять же вне зависимости от вашего желания. Повторяю, это трудно.

– А вы все это уже прошли, – подала голос Илона, с трудом отрывая взгляд от лежащих на столе карт.

Полонски приподнял косматые брови.

– Вы быстро схватываете. Да, я все это уже прошел и теперь буду помогать вам пройти тот же путь. Вернее, путь у вас будет свой, но вот большинство проблем, с которыми столкнулся я, окажутся и у вас на дороге.

Илона грустно улыбнулась. Полонски потер нос и ухмыльнулся.

– Не нужно принимать похоронный вид, – посоветовал он, вставая. – Любопытного и приятного отныне тоже будет хватать. Так что выше нос.

Поляк мягко коснулся плеча девушки. Илоне вдруг очень захотелось прижаться к этому почти незнакомому человеку и громко разреветься.

– Все будет хорошо, – сказал Полонски. – Теперь я вас оставлю до конца поездки. Если по приезде в Варшаву или по окончании конгресса вы решите забыть обо всем, то никто вас не упрекнет, поверьте.

Он поднялся, а Илона повернула голову и посмотрела на летящий за окном пейзаж. Сердце ее внезапно екнуло. На мгновение ей вдруг показалось, что она видит Макса, стоящего с большим букетом цветов.

Илона встряхнулась. Страх, оказывается порождает галлюцинации. Но все же на секунду ее затопила щемящая нежность, перемешанная с непонятной тревогой. Девушка снова встряхнула головой, усилием воли переключаясь на реальность.

– В вас очень много жизни, – внезапно сказал поляк, остановившись на полпути к двери. – Это еще ценнее, чем экстрасенсорный потенциал… намного ценнее…

Она почти не расслышала этой фразы, так как почти забыла о своем кураторе, стараясь привести в порядок смесь из обрывков надежд и страхов перед тем новым, о начале которого ей только что возвестил любитель маленьких сигар. Полонски девушка видела теперь только краем глаза. Сидящий за соседним столиком подвыпивший офицер открыл окно. Ворвавшийся в вагон ветер распахнул полы длинного плаща, переливающегося черным светом. Илона моргнула и повела головой.

– С вами все в порядке? – слегка настороженно осведомился поляк, одетый в обычный серый костюм.

Илона провела пальцами по лбу и растерянно засмеялась.

– Не обращайте внимания, пан Полонски. Похоже у меня уже начались видения.

– Все понял, – поляк поднял руки, словно сдаваясь. – Ухожу, ухожу.

– Спасибо. Мне действительно нужно побыть одной…

Илона едва успела произнести это слово. Стук колес внезапно как-то странно притих. Полонски шагал к выходу. Чувствуя себя маленькой девочкой, пытающейся увидеть буку, Илона вновь краем глаза посмотрела вслед поляку, уже закрывающему за собой дверь ресторана. Говорят, именно краем глаза можно увидеть Нечто, выходящее за рамки привычного мира. То, что видят кошки, когда внезапно настороженно поднимают уши, вглядываясь в пустоту.

Все было в порядке и вполне укладывалось в нормы. Серый костюм исчез в дверях. Полонски пропал из виду вместе с ним.

– Пора лечиться, – пробормотала Илона, делая знак официанту, и возвращаясь к мыслям об алкоголизме, прерванных приходом поляка. – Я еще не спилась, но глюки уже есть.

Официант грациозно положил на столик блокнотный лист с суммой за съеденный обед. При этом он слегка наклонился, чтобы быть поближе к стройным ножкам Илоны.

Что ж, каждая профессия должна приносить свои маленькие радости. Работа у этого парня не из веселых.

– …у вашего друга, – сказал официант.

– Простите? – переспросила Илона, занятая доставанием денег из сумочки и собственными мыслями.

– Я говорю, плащ у вашего приятеля красивый, – повторил официант, облизнув тонкие губы. – И не жарко ему в нем.

Пол вагона резко встал на дыбы. Многоголосый крик толпы смешался со звоном посуды. Илона еще успела подняться на ноги и услышать омерзительный визг металла пытающегося удержаться в сцеплении с гладкими рельсами. Целых долгих пять секунд девушка с необычайными способностями держалась на ногах. Еще целых долгих пять секунд она видела гротескно расширенные глаза официанта, залитые кровью из рассеченного лба.

<1 2 3 4...7 >

На страницу:

Перейти

2 из 7