Три опалённых грозою года

Дракон изобразил на своей черной морде подобие улыбки:

– Можно. Забирайтесь на меня…

Риделл не помнил, как очутился на спине Аргора. Наверное, Меддок помог. Спина была жёсткой и чешуйчатой, но, едва закрыв глаза, Рид поплыл. Проваливаясь в сон, он услышал голос орка:

– Агго… Зачем ты пытался убить себя?

– О чём ты? – сонно спросил Рид и мгновенно заснул.

Певец

Арахель получил известие о гибели Смита, будучи в Ариаманте, крохотном городе Аркарисе. До него долетели слухи об аресте двух молоденьких подпольщиц и о самоубийстве мальчишки-мага. Арахель по опыту знал, что столичная ребетня отделается штрафами или коротким заключением, а вот с ним, эльфийским подданным, поступят намного жёстче. Поэтому он прихватил лютню, попрощался с очередной красоткой, запрыгнул на коня и поскакал прочь. За ночь он пересёк границу Страны Тысячи рек и оказался в снежной Ильмерии, в морозной глуши, в маленькой деревеньке Криволесье.

– Точно говорю, певец, сам видел – так и растерзала она их! Девица, лицо белое, платье голубое, в каждой руке по ледяному клинку! А как кружилась между них – точно танцевала! И всех порешила Снежная Дева!

– Как интересно, – Арахель слушал и рассматривал собеседника.

Это был селянин, крепкий и высокий, с крупными, грубоватыми, но обаятельными чертами лица. Его окладистая рыжеватая борода уже начала седеть, и пахло от него сеном, мёдом и луком. Златовласый эльфийский менестрель Арахель по сравнению с ним казался хрупким подростком, хотя был старше селянина как минимум в три раза.

– Я то и говорю! – селянин с размаху поставил стакан с медовухой на стол, да так, что половина напитка расплескалась. – Говорю же, убивица она. Людей не пощадила. А была такая хорошая девочка…

– Хорошая девочка? – удивлённо переспросил Арахель. – Вы знали Снежную Деву до… обращения?

– Знал… жаль её. А ты, певун, будь аккуратнее. Не ходи один по вечерам. От Снежной Девы лютней не отобьёшься, это я точно говорю.

Арахель усмехнулся и отпил глоток мёда. Пожалуй, деревенька с труднопроизносимым названием ему нравится. А если ещё и балладу записать получится… «Повесть о Снежной Деве». Как звучит!

– Спой что-нибудь, певун! – попросил селенин.

– Спой, спой! – подхватили остальные.

Арахель достал лютню, бережно провёл по струнам – и тихий, жалостливый звук зазвенел над столами.

– Давай весёлую! – запротестовали мужики.

– Да! Давай весёлую! – поддержала потасканная баба, сидящая на коленях у подвыпившего парня.

Эльф подмигнул ей, тряхнул головой – и ударил по струнам:

Если хочешь выпить мёду

Значит, смело пей —

Мало жизни для раздумий

Есть у вас, людей…

Мёд – вот лучшая подруга

Среди тёмных дней…

Селяне подпевали:

– Мёд – вот лучшая подруга…

За крохотными окнами с натянутым на них бычьим пузырём завывала вьюга. Чёрное небо, белый снег, ветви елей качаются на ветру, и деревья тихо стонут в ледяном аду. Но тут, в кабаке, царило тепло, мёд лился рекой, и люди смеялись и пили после тяжёлого дня.

– …подруга, среди тёмных дней…

Со страшным грохотом дверь отлетела. На пороге стояла девушка с русыми волосами, снежинки запутались в её светлых прядях, глаза блестели льдинками. Лицо – совершенно белое, неживое.

– Я искала тебя, сестричка, – сказала она потасканной женщине.

Та поднялась и зашаталась на ватных ногах. Вонючая, потрёпанная, она смахнула со лба грязную чёлку и пьяно улыбнулась:

– Рада видеть тебя, Машенька.

– Меня зовут Мара, – нахмурилась Снежная Дева и выбросила вперёд руку.

В воздухе мелькнул ледяной клинок. Между лопаток пьяницы показалось острие кинжала, одежда вокруг которого стремительно краснела от крови. Кабацкая баба секунду глядела на клинок в груди, а затем рухнула на пол, как подкошенная.

Арахель ошеломлённо смотрел на происходящее, не решаясь вымолвить не слова. Он был потрясён внезапной смертью женщины. Смерти мужчин за годы странствий ему примелькались и больше не вызывали такого шока, а вот смерти женщин и детей – особенно детей – до сих пор оставляли в оцепенении.

Снежная Дева подошла к молодому чернобровому парню, нежно положила руку ему на плечо и спросила ласково:

– Помнишь, Микола, тот холодный денек? Помнишь, как к дереву меня привязывал да смеялся? Думал поди, что всё, конец мне пришёл… Ну, что боишься? Девчонку в заснеженном лесу оставлять не боялся, а сейчас боязно стало?

– Прости… – пролепетал парень, когда ледяной кинжал нежно, даже не царапая кожу, медленно пополз от горла вниз, по животу, потом к паху…

– Прости? – рука девушки сжалась у него на горле, острие клинка упиралось в пах. – Извинений недостаточно.

Пальцы сами нашли струны, и лютня тихо запела, подчиняясь движениям музыканта. Крепкая хватка на горле Миколы разжалась, и Мара повернулась к певцу:

– Ты мне понравился. Спой что-нибудь, и тогда я, возможно, никого больше сегодня не убью.

Вот теперь Арахелю действительно стало не по себе. Тем не менее он ударил по струнам и запел:

Если хочешь выпить мёду…

– Нет, так не пойдёт, – покачала головой Снежная Дева и легонько надавила на кинжал, приставленный к паху парня. Тот зашипел от боли, – спой мне то, что действительно хочешь сказать.

Это стихотворение давно вертелось в голове у эльфа, и певец ещё не пробовал наложить его на музыку. И сейчас, медленно перебирая струны, он начал неуверенно, негромко:

Вставай, мой друг, взгляни на гор вершины

Заря ущелья красит цветом алым

Там грозные рождаются лавины

И гордые ветра берут начало…

Ледяной кинжал опустился, и монстр, терроризировавший всю деревню, вмиг перестал выглядеть страшным. Теперь это была обычная девушка с очень бледным, усталым лицом, худенькая и дёрганная, странно уязвимая. Она слушала певца завороженно:

Смерти не жди от бурлящей реки —

Волей твоей усмиряются воды;

Забудь про века беспросветной тоски

Ведь впереди будет только свобода…

Тихонько цзынькнул лёд, и клинок выпал на деревянный пол из рук, ослабевших от глубокого чувства. Певец посмотрел в глаза Снежной Девы – живые, человеческие глаза – и понял, что околдован. Но понял, что это взаимно. Девушка тонет в его глазах точно также, как он тонет в её холодных глубоких очах. Поэтому продолжал:

Дай руку мне – пойдём навстречу солнцу

Пойдём навстречу ласковой заре

И если в тебе что-то отзовётся —

Дай руку мне, дай руку мне…

– Дай руку мне, – улыбнувшись, повторил Арахель, и последние аккорды затихли на лютне.

И в этот момент Микола ударил. Ударил девушку-монстра в живот, сбил с ног, и остальные мужики тотчас бросились на неё. Меся кулаками, грязно ругаясь. Арахель вздохнул и потянулся за луком, который всегда носил за плечами, да вот только его помощь Маре не понадобилась.

Торжествующие крики и брань превратились в вопли боли, и один за другим селяне повалились, пронзённые ледяными клинками. Из горы покалеченных тел медленно восстала Снежная Дева, бледная, прекрасная в своём разлетающемся голубом одеянии.

– Я не хотела нарушать наш уговор, – хрипло сказала она.

– Это не твоя вина, – понимающе кивнул Арахель.

– Свидимся ещё, – махнула рукой девушка и выскользнула из кабака. Арахель остался один, в окружении растерзанных, покалеченных и шокированных людей.

Медленно он убрал лук и, накинув капюшон на плечи, поспешил к выходу. Уже у порога его поймал за плечо тот самый селянин, который рассказывал ему о девушке.

– Куда ты пойдёшь на ночь глядя, певец? – спросил мужик. Губы его слегка дрожали от пережитого страха, но он даже не был ранен – видимо, благоразумно предпочёл не лезть в драку. – Пойдём ко мне, переночуем…

Арахель кивнул благодарно и устало. Отдых бы ему не помешал.

В бедной чёрной избе мужика толкались и кричали дети мал мала меньше, не шумела только одна четырёхлетняя девочка: она с невероятно серьёзным видом качала в люльке младенца. Хозяйка и свекровь пряли при неярком свете лучины. Хозяин провёл гостя в горницу и махнул на лавку:

– Тут спать будешь. Прости, не для эльфов спальное место, но на полатях спят мальцы мои…

– Всё хорошо, – улыбнулся Арахель, – я привычный. Чай не первый год странствую.

Он прилёг, и, глядя в потолок, спросил у хозяина:

– Что случилось со Снежной Девой?

Хозяин закряхтел, присаживаясь. Сказал грустно:

– Помню, как она родилась. Гринька-то счастливый был, а уж его жена души не чаяла в девочке. Росла Машенька как цветочек, в любви да заботе. Только вот её мамочка грустила, что не получается сделать девочке братика или сестрёнку. Наконец ей посоветовали травы, которые вроде как помогают в этом… кхм… деле. Выпила она эти травы, да померла… неделю только промучилась. Осталась Машенька сироткой в десять годков. Гринька пару лет страдал да пил беспробудно. Мы девчонку кормили, ухаживали за бедняжкой. Жалко её… Но потом Гринька за ум взялся, жинку новую нашёл. Настасья баба решительная, сразу его под себя подмяла. И была у Настасьи дочка, Марфуша. Мерзкая девка, гулящая, никто её замуж не брал. Ты её сегодня в кабаке видел.

Арахель вспомнил потрёпанную, шатающуюся девку в кабаке, которая утратила человеческий облик и померла животным. Он весь обратился в слух:

– Так вот, невзлюбили Настасья с Марфушей Машеньку. Думали-гадали, как её извести… и додумались. Как раз наступила жестокая зима, и Настасья заявила, что мол чтобы Морозко умилостивить, нужно принести ему девицу в жертву…

– Что за Морозко? – спросил Арахель, прикидывая, как будет звучать эта легенда, если переложить её на стихи.

– Хозяин зимнего леса. Старик, ходит в синем кафтане, борода до пят, в глазах белые снежинки вместо зрачков?

– Ты его видел?

– Нет, но люди говорят… Я-то, по правде говоря, не особо верил. И других отговаривал. Но Настасья всех убедила, и тогда Марфуша вместе со своими собутыльниками отвели Машеньку в зимний лес, привязали к дереву, да оставили там помирать… Я как узнал, взял соседских ребят и пошёл в лес. Спасти девчонку, ну или… похоронить по-человечески. Да вот только нигде девчонку не нашёл, только платок голубой под деревом. Метель, все следы замело… Видать, – заключил селянин, – Морозко всё-таки забрал Машеньку. Забрал, да наградил Силой великой…

«Это вполне возможно, – подумал Арахель, – теоретически маги могут передавать Силу. Если предположить, что Морозко – это обыкновенный колдун, который зачем-то скрывается в лесах… Тогда всё встаёт на места. Снежная Дева может быть просто боевым магом.»

– Значит, она вернулась мстить? – уточнил он.

– Так, милок, так… ну спи, спи, путь тебе предстоит неблизкий…

Когда Арахель проснулся, за окнами стояла хрустально-чистая зимняя ночь. Метель утихла, даже собаки не лаяли, лишь редкие огромные снежинки бесшумно опускались на снежную перину. Стараясь не разбудить хозяев, Арахель прихватил лютню и выскочил на улицу. Свежий снег тихо скрипел под его ногами, когда он шёл к околице.

Выйдя из деревеньки, Арахель спустился к закованной в лёд реке. Он думал, что замёрзшие пальцы не будут его слушаться, но ошибся – казалось, что от его лютни шло мягкое тепло. Он негромко заиграл:

Смерти не жди от бурлящей реки

Волей твоей усмиряются воды…

– Как тебя зовут, эльф? – услышал он женский голос и обернулся. К нему шла закутанная в платок девушка, и только холодные голубые глаза выдали в ней Снежную Деву.

– Моё имя Арахель.

– А я…

– Знаю. Мара.

– Машенька, – усмехнулась девушка.

– Езжай со мной, – предложил Арахель. – Зачем тебе сидеть здесь, развлекаться убийством селян и прогулками по зимнему лесу? Езжай со мной; позволь показать тебе весь мир…!

Девушка покачала головой.

– Не могу. Скажи… Ты веришь в любовь с первого взгляда?

– Нет.

– А с первой песни?

Девушка жалостливо посмотрела на него. Певец отложил лютню, легко подошёл к ней, взял её пальчики в свои чуткие ладони. К его удивлению, руки девушки оказались тёплыми, живыми. Арахель чувствовал трепет Снежной Девы и заражался им. Она подняла голову, их взгляды встретились, и певец вовлёк Мару в глубокий страстный поцелуй.

Они стояли так целую вечность, обнявшись на берегу замёрзшей реки. Наконец Мара разорвала поцелуй и отпрянула:

– Я сошла с ума. Мы так мало знакомы, но я уже тебя люблю. Но… поехать с тобой не могу.

– Почему?

– Потому что люблю.

Арахель всплеснул руками:

– Глупость, Машенька, Мара, как ты там любишь себя называть?! Это глупость. Ничто тебя тут не держит, кроме глупой мести! Остановись, прошу! Месть не сделает тебя счастливой, только сожжёт изнутри!

– Дело не в мести, – девушка грустно покачала головой, – я люблю тебя и не хочу, чтобы ты смотрел, как я старею и умираю…

Арахель рассмеялся:

– Брось, ты не человек. Ты не постареешь.

Мара усмехнулась как-то потерянно, обречённо. И сказала:

– Посмотри на меня, певец.

Уже начинало светлеть, и Арахель и сам видел, что девушка выглядит иначе, не так, как в кабаке. Он присмотрелся и понял, что дело в цвете её кожи. Тогда, в кабаке, кожа была молочно-белой, словно мёртвой. Сейчас перед ним стояла обыкновенная живая девушка, курносая, светлоглазая, с румяными от мороза щеками, небольшими прыщиками на лбу и потрескавшимися от холода губами.

– Я человек, – тихо сказала Мара. – Тогда, в лесу, я думала, что всё кончено. Но меня нашёл странствующий рыцарь. Дал глотнуть коньяка, отдал свой плащ. Он отвёз меня в ближайший город, научил фехтованию. Когда его убили в пьяной драке, я зарабатывала на хлеб наёмницей. Я купила себе зачарованные алмазные клинки. Смотри – они ведь так похожи на ледяные! Такие же прозрачные… такие же прекрасные… и не растают, – девушка простуженно засмеялась.

Арахель бережно принял из её рук один из клинков. Он погладил рукоять; оружие было великолепно.

– А ещё они всегда возвращаются к владельцу, – сказала Мара, и клинок растворился в руках у эльфа.

– Как насчёт всего остального? Ведь в лёгком платье в такой мороз неудобно. И твоя кожа…

– От холода помогает хорошая гномья настойка, – широко улыбнулась девушка, – ну а кожа… немного краски, вот и всё.

Горизонт светлел. Погасли звёзды, и на востоке тоненькой полосочкой занималась заря. Наступил момент прощания.

– Ты умеешь играть вслепую? – спросила Мара.

– Да. Послушай, мне без разницы, постареешь ты или нет. Езжай со мной, ты можешь…

– Не надо, – ладонь девушки мягко опустилась ему на рот, прерывая поток слов.

Арахель отпрянул, обречённо покачал головой. Что он скажет человеку, который не желает даже слушать его?

– Закрой глаза и сыграй, – попросила Снежная Дева.

Эльф послушно закрыл глаза. Рука нащупала струны.

Вставай, мой друг, взгляни на гор вершины

Заря ущелья красит цветом алым

Там грозные рождаются лавины

И гордые ветра берут начало…

Он чувствовал её тёплое, живое дыхание рядом со своим лицом. А может, это первые лучи солнца подарили ему свой согревающий поцелуй?

Дай руку мне – пойдём на встречу солнцу

Пойдём на встречу ласковой заре

И если в тебе что-то отзовётся…

Слёзы навернулась на глаза певца, и он встряхнул головой, отгоняя их. Что, если она всё ещё рядом, всё ещё слушает его? Она не должна видеть эльфа таким.

Давя слёзы, Арахель упрямо пропел:

Дай руку мне, дай руку мне…

И вдохновенно продолжил, сочиняя прямо на ходу:

Когда заря растопит холод,

И горы вспыхнут как в огне,

Ты тихий мой услышишь голос:

Дай руку мне, дай руку мне…

– Дай руку мне, дай руку мне, – повторил он. Но никто не протянул ему руку, только утренний холод вцепился в певца ледяными когтями.

Арахель открыл глаза. Как он и ожидал, Снежной Девы рядом с ним уже не было.

Анжела

Когда Лэдлек увёл полумёртвого от шока Риделла, Сэм наконец-то затихла. Анжи повела затёкшим плечом и обнаружила, что её плащ весь промок от слёз подруги. Следователь с нескрываемой жалостью смотрел на них. Наконец он изрёк:

– Вот такая она – взрослая жизнь, девчонки. Хотите чаю?

Анжи кивнула, продолжая обнимать Сэм. Следователь ушёл за чайником, а девушка тихо спросила у Саманты:

– Не слишком ли ты жестоко с Ридом?

Сэм устало посмотрела на подругу и неожиданно спокойно сказала:

– Иначе бы он не ушёл.

– Что, прости? – изумилась Анжела.

– Риделл. Он не хотел уходить без меня. Но нас бы не отпустили. А если бы он не ушёл под защиту Академии, его бы закрыли за убийство.

– О Боги, Сэм… Так ты его защищала?

Сэм тряхнула чёрными косами:

– Я действительно на него злюсь и хочу сломать ему нос. Но лучше, если хотя бы он спасётся, верно?

– Надеюсь, он сможет жить после твоих слов, – хмыкнула Анжи.

Следователь принёс чай и тарелку с полузасохшими бисквитами. Анжела только сейчас поняла, насколько она голодная. Почти не обращая внимания на подругу и следователя, она схомячила не меньше десятка кусочков сухого печенья. Следователь смотрел на неё потрясённо.

– Прекрасная госпожа, – сказал он, помолчав, – бросайте эти глупости, эту политику, и выходите за меня замуж. У меня дома тепло и много кормят.

Анжи смутилась и отложила надкушенное печенье. А следователь посерьезнел:

– Как я понимаю, вы обе состоите в организации «Зеленый отряд»?

Началось! Настоящий допрос, а не детская беседа за чаем.

Не глядя на Саманту, Анжела быстро сказала:

– Мы там не состоим, мы только сегодня пришли посмотреть, для интереса. Мы почти ничего не знаем про организацию, честно! Мы обе знакомы только со Смитом. Это парень, который погиб сегодня.

– Что вы делали в доках? Кто вас туда пригласил?

– Смит. Он толкал какие-то речи, но мы же девочки, мы в мужских вещах не понимаем…

– Сколько в организации людей?

– Не знаем.

– Когда вы познакомились в Риделлом Вейном?

Анжела потёрла виски руками и сказала устало:

– Господин следователь, я уже ничего не соображаю, а Сэм на грани истерики и сейчас заплачет. Вам тут два сердечных приступа не нужно, верно? Отпустите нас домой, пожалуйста. Всё равно мы ничего ценного не вспомним, мы очень-очень устали и перепугались.

– В камере переночуете, а завтра продолжим.

– Пожалуйста, господин следователь, пожалуйста, пустите нас домой, мы больше не будем в политику ввязываться! Родители волнуются уже, пожалуйста, можно нам домой?

Следователь махнул рукой:

– Продиктуйте мне свои адреса, послезавтра вас вызовут на повторный допрос.

Анжела чересчур устала, поэтому продиктовала и свой адрес, и адрес госпиталя, при котором жила Саманта.

– Я развезу вас по домам, – сжалился следователь.

Анжи поняла, что следователем движет не только и не сколько доброта, сколько желание убедиться, что ему дали верные адреса. Но ей было всё равно – она только хотела, чтобы этот бесконечный день поскорее закончился.

Домой её привезли за полночь. Родители уже спали, уверенные, что их умница-дочка ночует у подруги. Старший брат храпел, устав после трудного дня, младшие братишки набегались за день и теперь тихонько посапывали в кроватках. Анжи проскользнула в свою комнату и закрыла дверь. Не раздеваясь, она упала на постель прямо поверх одеяла.

Увы, сон не шёл, несмотря на то, что она смертельно устала. Она смотрела в потолок, но видела портал, в котором исчезали фигурки рабочих, снова и снова видела яростное лицо Рида, пившего силу Смита, и видела, наконец, самого Смита, бессильно падающего на холодный пол. Она непроизвольно прокручивала это в голове десятки, сотни раз. На глазах девушки уже выступили слёзы – она забывала моргать, но резь в глазах была пустяком по сравнению с отчаянием и безнадёжностью, плотно засевшими в её душе. Она понимала, что никто из них троих уже не будет прежним после этой ужасной ночи.

Анжела не знала, сколько времени провела так, глядя в потолок. Позже она рассчитала, что прошло около двух часов, прежде чем отчаянный стук в дверь вывел её из забытья.

«Кого там ещё принесло? Неужели жандармы?» – в панике подумала Анжи. Нет, она не должна бояться. Она обязана быть сильной. Ради Саманты. Ради Рида. Ради живых товарищей, и ради тех, кто уже покинул этот мир… Только бы перестать бояться каждого стука в дверь. Только бы сердце перестало так холодеть в предчувствии беды и боли.

Анжи встала и вышла из комнаты в коридор. Она увидела растрёпанную, зарёванную Саманту, бледную, как привидение, а за спиной молоденькой сестрички милосердия маячили лица проснувшихся родителей Анжи и маленького братишки Игаля.

– Редиска, кто это? – бодро спросил Игаль у сестры. В семье Анжи в шутку звали Редиской, потому что в детстве она ходила с забавным хвостиком на затылке. Когда Игаль родился, Анжеле было уже двенадцать и она не ходила с такой прической, но прозвище прикрепилось к ней, как репейник, и братик звал ее так.

– Прости, – неловко, заспанно сказала мама, – эта девушка так барабанила в нашу входную дверь, что пришлось её впустить. Она сказала, что она твоя подруга…

– Да, так и есть, – кивнула девушка, впуская Сэм в комнату.

Было темно, и Саманта вцепилась в Анжи, как в спасательный круг. Её руки дрожали.

– Рид… погиб, – только и смогла она произнести.

– То есть как погиб? – опешила Анжела.

Минуту Сэм молчала, не могла вымолвить ни звука, но потом собралась с силами и сказала:

– Когда следак отвёз меня в госпиталь, я сразу побежала в Академию. Я решила, что нужна Риду… но я пришла слишком поздно. Там уже были жандармы, члены Магического Совета, врачи… Уэверли хватил удар, его повезли в больницу для магов.

Во рту пересохло, и Анжи с трудом выдавила:

– Как он погиб?

– Говорят, самоубийство… на полу в его комнате нашли след Портала Смерти и записку.

Анжела заставила подругу сесть рядом с ней на кровать. Обессилевшая Саманта положила голову ей на колени, и Анжи долго гладила её по растрепавшимся волосам. Сэм беззвучно плакала; потом затихла. Её дыхание выровнялось, и Анжела поняла, что девушка спит.

Сквозь приоткрытые шторы просочился первый лучик солнца. Светлело. Осторожно выпутавшись из объятий спящей подруги, Анжи скользнула к письменному столу. Раз уж она сегодня не уснёт, можно использовать последние часы с пользой. Её рука сама потянулась к карандашу, потом к холсту.

Хаос в голове девушки воплотился на бумаге. Из пустоты на листе возникли склоненные друг к другу фигуры мужчины и женщины. Они сидели рядом, их пальцы сплелись. Лица… рисовать лица для Анжи всегда было сложным и любимым делом. Сейчас она не думала, не пыталась ничего рассчитать – просто творила. Лицо мужчины получилось похожим на лицо Смита и Рида, и её отца, и тысячи её знакомых мужчин. Анжи не любила мальчишек, но толк в мужской красоте она знала. Она сперва не нарисовала мужчине никакой одежды, но потом всё-таки решила одеть его в рубашку, обтягивающие брюки и высокие сапоги. Длинные седые волосы своего творения она оставила спокойно лежать по плечам. Глаза она любовно подчеркнула черным карандашом, для контраста, чтобы взор горел.

С девушкой было сложнее – с девушками всегда сложнее. На листке появилась пышногрудая, широкобедрая девушка с лицом ребёнка, одетая в лёгкое белое платье. Анжела бросила взгляд на всё ещё спящую Саманту – и нарисовала своей героине такие же длинные черные косы, спутанные с белыми кудрями мужчины.

Рисунок в карандаше был готов, и плохо соображающей Анжи он показался ужасным. Он был мёртвым. Следовало оживить его. Девушка потянулась к краскам, взяла первый попавшийся цвет – красный – на сухую кисть, хорошо, что краска была жидкой.

Или…

Не хорошо.

Капля краски упала рядом с фигурой мужчины, туда, где Анжи хотела нарисовать травы и цветы. Она разочарованно посмотрела на кровавое пятно. Обидно, одна капля – а всё испорчено.

А может и нет.

Пятно показалось неожиданно правильным, уместным. В запале Анжи заполнила пятнами красного цвета весь фон. Потом она осторожно и бережно накрасила алым губы девушки. Сильно разбавленный красный нанесла на веки мужчины – и его взгляд из страстного стал больным, усталым и воспалённым. Последний штрих… на белой рубашке своего героя Анжи нарисовала неправильной формы красное пятно. Форма получилась некрасивой, странной, и Анжеле пришлось поработать, чтобы превратить его в звезду – след от Портала Смерти.

Картина лежала перед ней почти готовая, и Анжела увидела, что её творение чудовищно. Хотелось всё порвать и выбросить за окно, но сил не хватило. Девушка опустила голову на руки и провалилась в сон без сновидений.

Её разбудил отец-художник ласковым прикосновением к плечу. Анжи обернулась, протирая глаза.

– Анжи… – тихо сказал отец, – это лучшая твоя работа. Ты разрешишь мне выставить её на продажу в своей студии?