Любить волка. Быть волком. История одной любви

– Через три километра у меня машина стоит. Добредём и рванём на город, а там и к твои. Если успеем – хорошо. Нет, тогда нам несдобровать. Думаю, суть твоих похитителей ты знаешь, чувствую, и сам не простой парень. От того не легче. Куда везти тебя?

– Москва. Но лучше домой, в Химки в Вашутино. Михалыч, надо доехать до места где ловит связь, а там связаться с моими.

– Так-то оно так. Только До Москвы далековато. Ты хоть знаешь где мы сейчас? Нам сейчас до Финляндии ближе, чем до Москвы.

– В смысле, до Финляндии?

– В прямом. Мы недалеко от озера Ладожское, слыхал о таком? Не хмурься. Ближайший посёлок Ляскеля.

– Михалыч, мне нельзя звонить своим так далеко от дома. Нас перехватят раньше.

– И что ж мне, до Москвы тебя везти?

– Михалыч, прошу, помоги. У меня там семья сума сходит. Их прижать хотят, мною шантажируют. Мне с ними связаться можно только когда свои рядом будут. Можно не в Москву, можно в Зеленоград, у меня там сестра с мужем живут.

Мы дошли до машины. И Михалыч тяжело дыша помог мне забраться в салон его четыреста шестьдесят девятого УАЗика, местами ржавого и пыльного внутри. Я дышал с трудом каждый вдох и выдох словно огонь обжигал всё внутри. От нашего пути ломило всё тело и сердце билось так, словно хотело выскочить наружу сломал на своём пути рёбра. Мой спасатель дал мне воды. И тяжело смотрел на меня.

– Скажи-ка мне, а чем ты занимаешься?

Дыша с хрипом я начал говорить. Говорил правду, чувствовал, солгу и он мне не поверит. В лучшем случае довезёт до ближайшего опорного пункта и сдаст на поруки полиции. А там как повезёт, в чём я сомневаюсь.

– Я учитель в школе. И ещё владею спортзалами. Моя семья из не бедных людей. Совсем не бедных. Но поверь, Михалыч, никакого криминала. Поэтому на мою семью и давят, мною шантажируют.

Михалыч пристально рассматривал меня, изучающе. Потом сплюнул и захлопнул дверцу машины. Сел на водительское место, завёл машину и тронулся. Ехали молча. Сначала я наблюдал за Михалычем, он злился, хмурился. А потом видимо я не заметил, как уснул. Проснулся, когда меня будил Михалыч.

– Вставай лежебока. План такой. Сегодня заночуем у меня. Дом у меня егерский, в лесу. Семьи нет, гостей не бывает. А с рассветом двинемся в путь. У меня как раз по плану объезд участка. Ехать будем грунтовыми дорогами через леса от одного к другому охотничьим домикам. С собой возьмём сух паёк и воду. Канистры с топливом. На дорогу будем выезжать только чтобы заправиться. Всё остальное нам и лес даст. Я же правильно понял, что обнаружив твой побег тебя будут искать по всем дорогам и посёлкам?

Он говорил словно отдавал команды, по-военному чётко, бескомпромиссно. Говорил вытаскивая меня из салона своей машины. Помог дойти до его дома. Не большого из сруба. Усадил на скамейку. И дождавшись моего утвердительного кивка в ответ на свой вопрос продолжил.

– Сейчас воды согрею, тебя отмыть надо, баню топить не буду, не известно, как твоё сердечко от всего чем тебя напихали справится, а рисковать не хочу. Денег у меня не много, но думаю на дорогу хватит. Одежду я тебе из своей дам, брить тебя не будем, с бородой если кого встретим, ты за нашего брата сойдёшь.

Он ушёл, а я сидел и думал. Думал о самом Михалыче, о ситуации, о своей семье. Потом он помог мне вымыться, накормил и уложил спать. Подъём был ещё до рассвета. Михалыч уже собрался сам, приготовил одежду мне и полностью собрал всё необходимое в дорогу. Мы поели.

Михалыч закрыл свой дом и оставил табличку на двери: «на объезде угодьев». Ехали не долго. У съезда с грунтовки меня высадили. Михалыч въехал в небольшое селение, кажется он говорил посёлок Ляскеля. Там пообщался с кем нужно до отъезда. Забрал почту в местном отделении, купил свежие газеты нам нужны, мне нужны новости. Набрал топлива в канистры и залил полный бак.

Я ждал всё это время в лесу у съезда на дорогу. Вернулся он быстро. А дальше путь, долгий и возможно опасный. А я не в состоянии обернуться. Не могу защититься сам и втянул в свои проблемы другого человека. Ехали молча до самого вечера. И уже тогда остановились на привал. Костер. Каша походная с тушёнкой на огне. Я ел словно с голодовки, хотя почему словно. Я был с голодовки, не доедал и был в тумане. Еда сейчас для меня лучшее лекарство. Котелок опустел быстро. Михалыч вымыл его и заварил травы.

– Пей. Это поможет. По кустам будешь бегать часто, но за то быстрее из организма отрава выйдет.

Питьё было горьким и жгучим. От него внутри всё скручивалось и рвалось наружу. А потом действительно тянуло в кусты. Собрались быстро, костёр засыпали землёй, а саму стоянку Михалыч засыпал из пакета травами. Пояснил просто: «от собак». И снова в дорогу. Ехали долго и уже по тёмному.

Проснулся я от тычка Михалыча. Впереди был домик, низенький. Окна почти у самой земли. Крыша в траве. Но с окон лился свет. А с трубы шёл дым.

– Значит так, вопросов глупых не задавай. Руками без спроса ничего не трогай. Без приглашения не смей порог переступать, тем более по дому шастать. И не спорь. Вообще без надобности рот не открывай. – Он тяжело вздохнул прикрыв глаза. – Пошли. Нас уже ждут.

Меня не окутал страх и паника, нет. Противопоставить что-то даже человеку я не смогу. Слабость в руках и ногах не ушла. Волка не слышно. Инстинкты молчат. Бежать? Куда и как? Я хожу с отдышкой, нагонят и прикопают на месте. Да и не в моем характере бежать. Так что я молча и с помощью Михалыча вылез из машины.

Голова закружилась и снова захотелось пометить кустики. Дошёл до входа опираясь на плечо Михалыча и у самой двери попросил навестить кусты. Далеко не ходил сил и на это ушло много, аж взопрел весь. А когда вернулся к Михалычу увидел на его лице столько эмоций, что даже задохнулся. Он словно боролся, прямо сейчас стоя у двери, он словно вёл бой с собой и всем миром сразу. Он снова прикрыл глаза и тяжело дыша постучал.

Дверь распахнулась сразу же. На пороге стояла не высокая старушка довольно округлых форм. И такое выражение лица у неё было, словно она сейчас войну выиграла или миллион выиграла, а то и того лучше. С некой злорадной ухмылкой она посмотрела на Михалыча, потом на меня и просто развернулась уходя в дом. И уже оттуда пригласила войти. Вошли молча. Я ничего не понимая, а Михалыч с лицом не проигравшего войну, а потерявшего соратников с победой. Словно он винил себя, за то, что жив.

– Так, печку я натопила, но воды надо наносить. Мы его пропарим на воде, да с травками нужными. Он у нас уже завтра к обеду как огурчик будет. – Бабулька говорила запаривая травки и стоя к нам спиной. В центре горел огонь в печи, старой такой, русской печи. – Ну чего замерли? Ты одёжу скидывай. Травку всю выпил? На ещё. Пей и в лохань лезь. – Она протянула мне глиняную чашку объёмом с полтора литра не меньше. И указала на деревянную ёмкость на печи. – Пока выпьешь, Богдан с ключа воды натаскает и разбавит. Не варить же мы тебя будем, а там почти кипяток. Пока вас ждала всё грела. А когда пропаришься, да трав напьёшься, так и побреешься. А потом поедим да поедим. Нам спешить надо.

– Прости матушка, а Богдан это кто?

Бабулька хмыкнула. Ткнула пальцем в Михалыча, точнее в его спину, скрывающуюся за закрывавшейся дверью. А потом гаркнула.

– Пей. Нет у меня времени слова без надобности из пустого да в порожнее переливать. Пей да лезь куда велено.

Говорила она строго, ругаясь. Но когда поворачивалась я видел в глазах радость и тепло, как у мамы. Спорить и что-то спрашивать не стал. Присел на деревянную скамейку у входа и стал пить знакомую по вкусу заварку. Горчило, тошнило и жгло. Я пил и молча наблюдал за хозяйкой. Богдан Михайлович принёс пару вёдер воды и вылил в ладью на печи. Вёдра деревянные и узорчиками, выцарапанными по всей поверхности. Под потолком развешаны связки трав. Занавески вышиты яркими цветами.

– Так, допил? Раздевайся и ложись в воду так, чтобы весь в воде был.

Она сунула в руки Михалычу кружку как у меня и указала вылить в ладью. Я разделся и улёгся в воде. Вода была горячей, но терпимо. Согнулся как мог, но всё равно весь не помещался. Бабуля вынырнула с боку, внезапно.

– Да чего дёргаешься? Не девица. М-да, не девица – это точно. Раскормила тебя матушка, что в ладью не вмещаешься.

Она что-то всё время бурчала и давала команды Михалычу. Меня то поливали отварами, то топили, то поили. Тёрли мочалками из запаренных трав, а потом поливали отварами этих же трав. Сколько всё это длилось я не знаю. Но Меня клонило в сон и новые отвары уже не лезли, там просто не было места. И только когда хозяйка приказала вылезать и сходить на природу кусты полить я пришёл в себя.

И главное, я осознал, что чувствую запахи, различаю травы и вижу, не совсем как раньше, но намного лучше. А сходив до кустов меня Михалыч отвёл меня к ключу бьющему из земли. Он набрал воды в знакомые вёдра и трижды облил меня. Вода была ледяной. По коже пробежали мурашки и вместе с ними прошла волна частичного обращения. Шерсть выбивалась из-под человеческой кожи и тут же схлынула. Зато после этого я почувствовал своего волка. Плохо, словно он был далеко, но я его чувствовал. Я уставился на Михалыча. Не понимая ничего и не веря.

– Чего смотришь словно не волк, а баран. Пошли в дом.

И мы пошли. А там бабуля вручила мне чашку с ещё одним отваром, на этот раз не противным до тошноты и горечи и всего в пару глотков объёмом. Михалыч дал мою одежду, опасную бритву и отправил за печь к зеркалу. К моему возвращению эта половина дома преобразилась. Травок под потолком уже не было. Ладью опустошили и вынесли. У выхода были котомки. На столе стоял обед. За столом сидела довольная хозяйка и не довольный Михалыч.

…..

Ели мы в полной тишине. Я внял совету Михалыча и помалкивал рассматривая сотрапезников за столом. Сам Михалыч был недоволен и погружён в свои мысли. А хозяйка дома, посматривая то на меня, то на Михалыча и довольно щурясь ела с весёлыми бесятами в глазах.

Она была пожилой женщиной, не меньше пятидесяти пяти, шестидесяти лет. Из-под платка с крупными в ручную вышитыми цветами по центру и не ясной, но далеко знакомой по краю платка вышивкой каких-то символов, выглядывали седые волосы. Весёлый взгляд когда-то наверняка ярко зелёных глаз, а теперь по-старчески тёплый, но тусклый цвет горел только эмоциями. По всему лица морщины и морщинки, и они предавали этой женщине доброе и ласковое выражение милой старушки, почти из сказок.

Но при этом при всё от неё словно било по вискам и скручивало тело, такая сила была в ней. Я очень слабо чувствовал своего волка, словно далеко или глубоко от меня и не мог прощупать суть этой старушки. Но я ясно понял, ни для Михалыча, ни для неё моя суть не тайна. Только кто они и с чем на душе… Зла мне не желают, пока не желают, иначе бы не спасали и не помогали, но что захотят в оплату моего долга жизни.

Старуха посмотрела на меня словно слыша мои мысли. Рассмеялась. А потом резко прислушалась вздохнула, тяжело так, словно перед прыжком в бездну. Встала и серьёзно заговорила.

– Богдан, надо будет перинку мою взять. А остальное сжечь. Всё. Вместе с домом. Задержались вы. По следу уже шакалы идут.

Михалыч молча встал и запрыгнув на печь свалил скрученную перину на пол. Спрыгнул и молча отнёс в машину, туда же отнёс все котомки и сумки старухи. Делал всё быстро не задавая вопросов, не споря.

Потом распалил печь, накидал дров по полу. Полил бензином стены, потолок, полы и оставшиеся вещи внутри. Облил стены по наружи. Бабулька рассыпала травы шепча себе под нос что-то и подвывая.

Потом подпалила связку трав и отдала её Михалычу. «Этим подпаливай, след не оставит.» прошептала она и тяжело вздохнув поклонилась дому и ушла в машину. Села на переднее сидение и скомандовала мне сесть сзади. Михалыч подпалил по углам дом снаружи и закинул горящую связку трав в открытую дверь. Дом вспыхнул моментально. Бабулька грустно вздохнула и отвернулась.

– А огонь не перекинется на лес?

– Нет волчонок, не перекинется. О твоём приходе я знала давно, возможно ещё до того, как ты родился. Поэтому дом стоит рядом с ключом и вокруг него вода заведена из ключа. Это сбивает с поиска всех, текучая, живая вода помогла мне скрыться ото всех и поможет не дать огню выйти за круг.

– А кто вы?

– Рано ещё тебе знать это. Хватает того, что помогаю и зла не желаю, ни тебе ни остальным.

Михалыч сел за руль, и мы поехали дальше. Места было мало, сзади лежали вещи старухи. Я ютился, закинув ноги на сидение. Ехали опять молча. Я снова провалился в сон. Сквозь сон слышал, как о чём-то заговорили старуха и Михалыч, но сути не разобрал, просто погрузился в тишину и темноту. А проснулся, когда старушка меня трепала за ухо и приговорила о сонях не лестные выражения.

– Для начала кровь пусти себе. Чуток надо. Палец вон проткни. – Старуха дала мне большую иголку и связанный пучок перьев. – Смажешь кровью перья. А потом выпьешь из этой бутылки, всё. Тогда дам поесть.

Спорить смысла не видел. Проколол палец, хорошо смазал перья и отдал их старухе взамен бутылке с водой. Вода была мутной, в ней плавали листики и стебельки. Не спрашивая открыл и начал пить. Настой был не очень приятный на вкус, но и не противный.

Старуха в это время что-то пошептала и открыла окно. Выглянула в него и что-то опять прошептала в предрассветную тишину. Мелькнула тень, чуть впереди, старуха выставила руку в окно держа связку перьев с моей кровью. Снова мелькнула тень и сформировалась у руки старухи в сову. Схватила связку перьев и ухая улетела.

– Ну вот, след возьмут по запаху, только моя умница уведёт их в другом направлении.

– Ты уверена, что за нами идут и идут не друзья?

– Вот же упрямец. Вот сколько лет уже прошло, а ты всё не веришь. Вот как сказала, так и будет. Всё будет как сказала! И хватит киснуть, чай не сметана. Этот день весь в пути проведём и ночь тоже. К обеду за руль волчонок сядет, уже сможет. Ты поспишь пока. А потом опять ты. Он ещё не видит толком, делов по тёмному наделать может. Ты там чего притих? Допил? – Я угукнул и протянул пустую бутылку. – Молодец. А теперь давай корми нас. Там в правом углу на сиденье котомка с едой, доставай.

Светало, через кроны деревьев пробивались рассветные лучики солнца. Мы ехали и с аппетитом ели. Домашний сыр, жареное мясо, домашний хлеб. Молоко в глиняных бутылях. Был бы котом мурлыкал бы от удовольствия. Как же вкусно. Михалыч тоже был доволен, хоть и пытался скрыть эмоции на своём лице.

А бабулька ела и приговаривая как надо мясо жарить, с травками, как надо молоко хранить, в глине и прочее, что только разогревало аппетит. Привал мы не делали. Один раз остановились и сходили по нужде. Потом всё посыпали травами и снова в путь.

Ближе к полудню меня снова напоили отваром, в бутылку с водой старуха добавила отвар и отдала мне приказав пить. Потом снова поели уже с другой сумки. Там в глиняных пузатых бутылях был бульон, так же домашний хлеб и жареное мясо. Еда была закутана в вещи и была тёплой. А потом за руль сел я, а Михалыч сел на моё место и сразу уснул. С направлением мне помогала старуха.

– Не спрашиваю кто вы, понял, что скажите, когда сами решите. Но хоть что-то вы мне расскажите?

– Молодец, умный волчонок, хоть ещё и мальчишка совсем. Что ж, расскажу, почему не рассказать. Я, как и ты из стаи, женой была вожака. У нас дочь была, но вожаком ей стать не судьба была. Не было в ней силы нужной. А больше детей у нас не было. Дочь подросла и полюбила, всей душой и взаимно.

Богдан в нашей девочки души не чаял, с детства за ней таскался словно на привязи. Мы уже внуков планировали нянчить. Но в наш дом тоже постучалась беда, как и в твой. Мой муж погиб. Вожаком стал молодой волк. Сильный, умный, хороший… Только любил он нашу дочь, хоть и не взаимно, но любил. Не знаю, как так получилось, я тогда от беды совсем обезумила.

Мужа похоронила, и сама жить не хотела, ушла в лес. Кто я ты потом поймёшь, сам, когда время придёт. Но моя суть… Я увидела беду и дорогу… Не одну дорогу. Если бы я вернулась, Богдан бы, и дочка моя, Ксения, были бы вместе, но стая бы погибла, вместе с моими внуками. А если не вернусь, дочка станет женой вожака, у неё будет много горя. Но стая выживет, и внуки мои живы будут. И Богдан с Ксюшкой будут вместе, не сразу, но будут.

Я дальше в лес пошла. Выбрала свой путь. Когда выбор сделала и тебя увидела, и то как дом гореть будет, и то что тебя Богдан спасёт. Поэтому, когда за мной в след пустились, я подгадала и Богдана, кхм, словом забрала его. Увела в эти земли и запретила возвращаться. Ослушаться меня он не мог. Вот и злится до сих пор. Со временем ему всё пояснила.

Он верил, и не верил. Сам понимаешь, когда дела касаются чувств мы все слепы. Вот он и злится. Он, когда за мной уходил надеялся, что я дочку вразумлю, и они снова вместе будут. А я его увела, он перестал верить в её любовь и в то, что вместе будут. Я ему уже сколько раз повторяла, что глупить не будет, даже дитя родить успеют, своего.

А он всё злится. Сначала мы жили вместе, домик Богдан сам строил и печь ставил, и заводь делал, всё как я говорила. А потом я его отпустила, когда он своё горе пережил и прошлое отпустил. Так он в город подался и егерем устроился. У него даже женщина была. Только любви, когда нет и жизни нет. Детей они не нажили, и она ушла. А Богдан и не держал. Зачем, если не любишь.

Меня он навещал и по хозяйству помогал. В последний раз, когда пришёл, я ему о тебе и напомнила. Что спасёт он волчонка, а с ним и свою жизнь и любовь вернёт. Тогда он снова разозлился и ушёл не попрощавшись, а я травки варить стала, к нашей встречи готовиться. Богдан упрямый, даром что волк, упрётся словно осёл и не сдвинешь.

Он мне верит, во всём кроме того, что его лично касается, не верит он, что Ксюшка моя, любит его и всегда любила. Что у неё выбора другого не было. Просто так бывает, любишь одного, а выбираешь другого. Вот он и злится. А когда тебя увидел и от смерти увёл, ко мне привёз, только ещё сильнее злится начал. Он хочет верить, но боится, да и привык не верить. Вот теперь мы и едем вместе по одному пути и к одной цели. Ты к семье рвёшься, я семье, к дочке и внуки у меня есть, а он… Упёртый зараза.

К сумеркам разбудили Михалыча, поужинали и он снова сел за руль. Старуха дала мне ещё какую-то мазь приказав намазаться всюду и спать. Так и сделал, и спал словно младенец, без снов, до самого утра.

…

Утро застало всё так же в дороге. Вокруг лес, под колёсами уазика грунтовая дорога. Сосредоточенный водитель и спящая старуха.

– Доброе утро.

– О, волчонок, проснулся. Сейчас будет речка, на её берегу устроим привал. Там воды наберём и обмоемся. Тебе после мази это надо. А потом ты за руль, а я спать. До ночи надо доехать до места ночлега. Сегодня будем спать под крышей.

– Хорошо. Михалыч, а расскажи о себе.

– Хм, любопытный, словно лис. Что ты хочешь знать? Неужели старая не всё рассказала?

– Знаешь, я тут подумал, а я даже не знаю, как её зовут.

– Матрона.

– Она рассказала свою историю, а ты расскажи сою, если хочешь, я не настаиваю.

– Не дурак, хоть и молод. Это хорошо. – Мы помолчали, я уже и не ожидал услышать откровения, но Михалыч заговорил. Не громко и не спеша. – Я уже и не помню дом. Помню только жгучую брюнетку с яркими ореховыми глазами. Она на три года младше меня. Но именно она всегда втягивала меня и остальных в неприятности. Сначала я оберегал и заботился о ней как о более слабой и беззащитной, не замечая, как моё сердце замирает от её взгляда, как дыхание прерывается от её слова. А когда осознал было уже поздно, я целиком и полностью был в её власти. Ей было лет пятнадцать в первое её обращение. Я ушёл со стаей в гон, мой волк пел свою песню…

Он снова ненадолго замолчал, на лице появилось новое для меня выражение, мечтательное.

– Но я не звал, я словно изливал душу в печали даже не надеясь, что она обратит на меня внимание. А она обратила, точнее обратилась и примчалась ко мне волчонком. Скакала и резвилась, рычала на каждую приближавшуюся ко мне самку. Укусила меня. Обернутся назад ей помогла Матрона. С того гона я стал ухаживать за ней. Наши родители сговорились о свадьбе.

А через два года, весной, к нам пришла стая диких. Вожак умер. Матрона его жена, сума сходила от боли. Тогда и случилось всё. Матрона обернулась не возвращалась с леса. За ней ходили, но она путала следы у ходила от преследователей. Дочь потеряла отца и теряла мать. Нашу свадьбу отложили. Этим воспользовался молодой вожак.

Я думал он мне друг, считал его братом. Родные у меня сестры, аж трое. А он был влюблён в мою девочку. Он объявил её свободной самкой без метки. Я не ставил, в первое обращение она была ещё ребёнком, а потом не думал об этом. Во время гона меня задержал его старший брат и отец, он успел поставить метку. Она сопротивлялась, но в пылу лишь рванула его ухо, он заявил, что это ответная метка. Я ушёл за Матроной. Месяц шёл по её следу и нашёл.

Она сама обернулась и обманом увела меня в эти места. А потом рассказала сказку, пересказывать не буду, Матрона тебе всё то надо уже сказала. Да только до меня дошли слухи, пока я искал Матрону, её дочь и моя возлюбленная уж стала женой вожака. Так что возвращаться было не к кому. Вот и остался, егерем устроился. А тут ты.

– А если Матрона права? Если твоя любимая не имела другого выбора, если любит и всегда любила. Как поступишь?

– Нет, ты ещё молод и глуп, поспешил я с выводами… Кто ж, любя одного за другого замуж выходит? Ему детей рожает?

– Прости Михалыч, но тут ты дурак. Я вот так же рассуждал и таких глупостей наворотил. Думал подруга детства, не глупая волчица, посоветует, как женщина. А она решила моей женой стать и с парой меня разлучить. И главное, я же даже не замечал. А моя Леночка с ревности прогнала меня, запретила на её землях находиться. Даже во снах волка гнала.

Мне, когда всё по полочкам разложили, я чуть сума не сошёл, какой дурак был. Дальше своего обиженного носа не видел. Не видел её правду, её боль. А когда мне сёстры, у меня их три, с невесткой и даже с мелкой племянницей своё мнение высказали, женское… А потом ещё и мама за уши потрепала… Знаешь, я, как и ты, обиделся, как же отвернули, прогнали.

А потом, потом многое понял. Понял главное, надо будет отойти – я отойду. Подожду. Промолчу. Позовут приду, потому что люблю. Прогонят, вновь буду ждать и любить. И не важно сколько ждать, главное, чтобы позвали. Главное, что я люблю и без неё не могу и не хочу, поэтому буду ждать и продолжать любить. Просто не сбегу и не предам.

На речке мне выделили кусок мыла на травах и пока я мылся сварили похлёбку. Поели быстро и поехали дальше. Я за рулём, Матрона указывала дорогу, а Михалыч на моем месте – спал. Всю дорогу Матрона словно прислушивалась к чему-то. К охотничьему дому подъехали уже в темноте. Матрона, читая что-то себе под нос рассыпала травы по кругу дома и только тогда улыбнулась. Дом был сухой, но запылённый. Вещи особо не разбирали. Растопили печку. Михалыч ушёл в лес и вернулся с дичью. Сварили бульон и разлили по глиняным кувшинам. Нажарили мясо в дорогу. Заварили травы.

– Через леса нам ещё дня два ехать. По дороги за пол дня управимся.

– Ой не знаю, правильной дороги не вижу. И там, и там беда. В лесах нас поджидают и на дороге хорошего нет. Вот совсем не знаю. Словно не надо нам сейчас ехать туда.

– Так может надо в другое место? – Вставил своё мнение я в не совсем понятный мне разговор Матроны и Михалыча.

– А куда ж надо? Я путь к стражам смотрела, так они ещё пока грязные и дороги контролируют. К твоему дому смотрела, лесами, так там смерть на пути, врага уже нет, но есть тот, кто всё потерял из-за этого и, кто его любил. А ты слаб ещё, с волком своим в раздоре. И к дочери моей путь тот же, что и в твой дом.

– Так посмотри не в мой дом. К сестре в Зеленогорск. Или к моей паре. Я не знаю где она сейчас, в Москве или у себя на хуторе.

– Нельзя, ни к кому кто кровью с нами связан нельзя. С твоей парой рядом мой внук, я чувствую на пути к ним нас ждёт смерть. К сестре… мы живы останемся, а она ребёночка скинет и возможно сама не выживет.

– Ясно. Тогда посмотри вот что. Есть у меня старый друг. Обычный человек. Он у меня учителем был. Дети его выгнали и квартиру в Москве себе забрали. Я ему купил в Королёве квартиру и домик рядом с лесом. Оформил всё на свой спортклуб, чтобы детки снова человека не выгнали на улицу. Он в Королёве за моими залами присматривает и детей с улиц ко мне приводит. Обо мне он знает не всё, но и о нём мало кто знает. Если к нему?

– Как же мне его увидеть, кровью никто из нас с ним не связан, да и простой он человек.

– А ты не на него смотри, а на дорогу мою, нашу, если решим к нему ехать. Или так нельзя?

Матрона поковырялась в своих котомках в машине. Вернулась с пучком трав и мешочком с разноцветными камушками.

– Я сейчас наш путь смотреть буду без привязки к человеку. Это разомкнёт защитный круг вокруг дома. Поэтому собирайте всё в машину и как скажу сразу в дорогу отправимся. Чует моё сердце беду. Не знаю почему, но нам на месте сидеть не стоит.