Приди за мной

– Нет, – ответила девочка неуверенно.

– Слушай, Алька, – прошептала хозяйка, подавшись к ней, – ты, когда из дома убегала, чего хотела-то? – она спустила сына на пол, повернулась всем телом к девочке и взяла её за руки. Акудница развернула в своих горячих руках её сжатые кулачки и провела большим пальцем по ладошкам.

– Я в Город хотела.

– А зачем? – спросила Гайя. Алька замерла. Она какое-то время с сомнением смотрела ведунье в глаза, не решаясь сказать. – Ну, говори, интересно же, – нос Гайи так смешно сморщился, что Алька засмеялась.

– Мне сон приснился, как будто я большая розовая кошка, – ответила девочка, и глаза её загорелись, – такая сильная-сильная. Я смотрю откуда-то сверху вниз, а там так красиво – дома огромные, цветные и широкие улицы. И как будто и лететь хочется, а нельзя.

Она ещё что-то говорила, путаясь в деталях сна. Ведунья слушала её, переминала руки девочки в своих горячих руках. От жара в ладонях Альке становилось спокойно, хотелось говорить ещё больше. Под ведьминым взглядом робость откатила, и девочка была готова рассказать очень многое. Именно сейчас. И она говорила и говорила. Впрочем, Гайя уже ничего не спрашивала.

Аля выговорилась и замолчала, улыбаясь своему сну.

– Ведь вот знаешь себя, а спроси тебя в другой раз и потеряешься, – снова непонятно сказала ведунья и задумчиво улыбнулась.

Эх, Алька, знать бы тебе в тот момент, как много ты уже сказала. В какой переплёт из прошлого и предстоящего ты ввязалась этой простой и необдуманной откровенностью. Ну, так что же, ведь «главное начать, а там плакать да кончать».

– Изба толстяка —

В избушке под соломенной крышей места хватало на обеденный стол, широкую лежанку за занавеской да закуток для телёнка. В центре избы белела огромную печь, которая и забрала большую часть пространства. От печи тянуло холодом. Так бывает в домах, которые не топятся зимой.

Надо сказать, что в избе вообще было зябко. Потоки тёплого воздуха, увязавшиеся за Игорем с улицы, не прижились. Едва дверь за гостем затворилась, как холод, запах рыбы и мужского одиночества снова заполнили дом. Кроме Игоря и хозяина, в избушке никого не было. Даже вдвоём тут казалось тесно, а окажись кто-то ещё, и вовсе не развернуться было бы.

– Летом не топишься? – спросил Игорь от порога.

Хозяин дома, грузный мужик с тугим пузом, по-бычьи развернулся, не вставая с табурета. Он посмотрел на вошедшего и тяжело двинул плечами. В этом жесте угадывался ответ: «А зачем?». Мужик был не молод, но определить возраст точнее казалось невозможным. Нижняя часть его головы была покрыта переплетением чёрных и седых волос. Шапка этой растительности скрадывала шею, ложилась на грудь. Создавала иллюзию неповоротливости и дикости. Наверху волосы заканчивались аккурат на уровне кустистых бровей. Выше этого места лоснилась шишковатая лысина. От носа на лице остались только облупленная пимпочка да ноздри. Всё остальное было переломано и размазано так, что трудно было угадать исходное состояние. Да, мужик был колоритным, но при всей своей одичалости выглядел ухоженным. Добротная суконная рубаха просторно укрывала грузный торс. Она была тронута пятнами пота, но не саднила и не рябила грязью.

– Так оно. Жарко от неё, на улице готовлю, – ответил хозяин тонким и гнусавым голосом, не подходящим к его облику.

– Холодно у тебя, как в зимнике, – сказал Игорь и поёжился.

– Весна, вода рядом. Ручей выстуживает, вот и зябко. Так оно, – лениво пояснил хозяин. Он тыльной стороной ладони стряхнул остатки обеда на пол. Сначала с груди, а затем со стола. После этого повернулся к столу и жестом позвал гостя сесть. – Дверь для тепла откроешь – комарья набивается. Притвор закроешь – дышать нечем. Так оно, – добавил он через плечо.

Игорь прошёл к столу и сел. Массивная лавка скрипнула под его жилистым телом и облеглась всеми четырьмя ножками на неровном рубленном полу.

– При такой уборке муравьями обзаведёшься, – сказал он, наблюдая за движениями хозяина. – Бобылём живешь?

– Так оно. Сейчас бобылём, – подтвердил тот. – Есть хочешь?

Не дожидаясь ответа, хозяин подтолкнул к гостю пару деревянных тарелок. Одна была с варёными кореньями, другая с жареной рыбой. Отказываться было неразумно – есть очень хотелось.

За едой совсем стало тихо. Хозяин некоторое время смотрел, как гость давится сухой речной рыбой, а потом упёрся лохматой рукой о край стола и встал. Он сделал несколько шагов к порогу, зачерпнул из ведра ковш воды, вернулся и поставил его перед Игорем. Решив, что гостеприимства с него уже достаточно, бородач возвратился к двери, прикрыл ведро дощечкой и вышел на улицу. Игорь слышал, как от деревянного крыльца раздался призывный свист. За дверью заскулил пёс, затопотал по доскам.

Некоторое время назад Игорь вышел к этой избе, двигаясь по берегу широкого ручья. Мимо пройти было невозможно. Хуторок в два строения: дом да сарай, расположился в ложбине между двумя холмами. Лес широко по кругу обступал его, нависая над сараем еловыми ветвями. Хозяйский пёс встретил гостя далеко на подходе к дому, стоило только пересечь мосток. Рослый и тощий охотничий зверь, покрытый грубой и клокастой «кабаньей» шерстью, вёл себя предусмотрительно и расчётливо. Близко к чужаку он не подходил, но и идти дальше не давал. Кобель ухающим лаем подзывал хозяина, а Игорю оставалось только стоять и ждать.

Доев рыбу, Игорь поднялся, забрал со стола тарелку с костями и толкнул дверь на выход. Она подалась едва на локоть.

– Подожди, – прокряхтел с той стороны хозяйский голос.

Послышался скрип досок. Через несколько секунд дверь открылась снаружи. Игорь шагнул в тёплый вечер.

– Сбил охотку? – для порядка осведомился хозяин.

– Спасибо. Костлявая уж больно, – посетовал Игорь и продемонстрировал миску с костями.

– В ручей брось, малёк разберёт.

Выпустив гостя, хозяин притворил дверь и снова уселся на крыльцо. Он подтянул к себе за загривок ласково огрызающегося пса.

Игорь прошёл с полсотни шагов до воды. Выбрав место без камыша, рядом с мостиком, он скинул рыбьи кости в ручей и ополоснул тарелку. Минуту постояв у воды, вернулся к дому.

Пёс уже не реагировал на него, забавлялся игрой с хозяином. Недалеко от крыльца лежало несколько длинных и толстых чурбаков. Выбрав один из них, Игорь перекатил его на выщербленную сторону и уселся, приспособив тарелку рядом на траве. Пока он усаживался, на крыльце резко взвизгнул кобель, по-видимому, обиженный неловким движением толстяка. Зверь сбежал с крыльца и подошел к чужому человеку. Он повалился в ногах рядом с мокрой и жирной посудой, придавил её лапой и стал вылизывать.

– Продажная ты шкура, – сказал хозяин, глядя на пса. Потом блеснул глазами в сторону гостя. – Откуда идешь-то?

– Из поселения. Там, – Игорь махнул рукой на юг, – три дня пути.

– Так ты из летунов?

– Да.

– Так оно. Много вас стало вокруг.

– Что, кто-то ещё проходил? – спросил Игорь.

– Нет, гостей давно не было.

– Девочки не было? Не видел?

– Нет, последние дни никого не было, – ответил толстяк. – Уже пять деревень с вашим братом знаю в округе. Не больше недели ходу до самой дальней.

– Да, поселенцев стало много, – равнодушно подтвердил Игорь. – Слушай, а там, вниз по течению, тропа на две расходится, вторая куда идёт?

– Не знаю, я там не хожу. Там, поди, звериная тропа-то? Здесь через речку только у меня мостки. Кто мимо – все здесь ходят. А ты потерял кого?

– Вроде того, – ответил Игорь. – Так точно никого не было?

– Может, кто и прошёл, да я не видел, – ответил хозяин. – Вон у него спроси, – он кивнул на пса. – Он знает точнее. Я днём поспать люблю. На мой храп не каждый войти решится. Завтра нагонишь. Тут одна тропа от меня да до следующего хутора.

– Далеко?

– Нет, не шибко. Так оно.

Игорь терялся в догадках. Заблудиться и в самом деле было негде. Некоторое время он даже провожал Альку в волчьем теле. Довёл почти до развилки. Потом увидел, что она испугалась, и увёл стаю в сторону.

– Ты почему на отшибе устроился, раз люди недалеко? – спросил Игорь.

– Мне и здесь неплохо.

– Чего же хорошего одному?

– А чего плохого? Ты вот, чего один по лесу шастаешь? Ваши сюда просто так не заходят.

– У меня другое.

– Так оно. У нас у всех – «другое». Это у них всё одинаковое, – сказал бородач, непонятно кого имея в виду. – Бороз! – рявкнул он на пса, который начал пробовать тарелку на зуб.

Пёс, обмякнув, отвалился на бок и на спину. Он лениво вытянулся, откинул голову и распластал по земле уши. Хитро и сыто прищуриваясь, зверь смотрел на хозяина, вынюхивал траву, сонно двигал по траве тяжёлым хвостом. Наконец, замер.

– Рассказывай, – обратился хозяин к Игорю.

– Идти надо, – ответил Игорь.

– Успеешь, посиди минуту. От жены сбежал? – спросил здоровяк и лицо его расползлось в лукавой улыбке.

– Почему так решил?

– Тут часто такие беглецы ходят. «Не срослось», – словно передразнил он кого-то из прежних гостей.

– А ты нашими байками забавляешься?

– Так оно. Консультирую по семейным вопросам, – толстяк хитро подмигнул.

– Знаток?

– Вроде того. Для вас, консервированных, и моих знаний с бородой хватит, – сказал хозяин, а затем добавил, словно с издёвкой. – Вам же после Города только покажи живую женщину. Вы сразу жениться начинаете и детишек делать. А к ней, к хорошей, если не любовь, так привычка нужна.

– Не пойму. При чём здесь консервы?

– А что, в Городе по-другому бывает? Ты тоже, наверное, в железке до седых волос прожил?

– Предположим, – сказал Игорь. – А ты что, не такой?

– Нет, я не такой. Мои предки Город только по слухам знают. Они здесь родились – в лесу да в горах. Всю жизнь в людей смотрели, а не в железяку. Это у вас там – «богатый внутренний мир», а по мне так он от скудного внешнего мира происходит.

– Да ты философ.

– Так оно. Почему бы и нет? – лениво подтвердил хозяин и продолжил. – У меня отношения да ухаживания с детства на глазах, чего же не пофилософствовать. Без полётов, да в согласии. Не так, как вы, летуны.

– А ты знаешь, как мы? – спросил Игорь без обиды. Он улыбнулся, захваченный начатой темой.

– А то не знаю? – ответил его собеседник и пискляво хохотнул, – Хочешь я тебе всю твою историю расскажу?

– А справишься?

– Так оно дело нехитрое, – улыбнулся сквозь бороду мужик и откинулся на локоть. Рука бородача попала на сапог, лежащий тут же, на крыльце. Хозяин, изогнувшись через собственное пузо, отодвинул его в сторону. Расположился для долгого рассказа.

Солнце через избу светило прямо в лицо Игорю. Чтобы видеть хозяина, приходилось щуриться, закрываться ладонью. Мужик же, развалившись в тени, чесал бороду и лениво покалывал его взглядом.

– Выпустили тебя из твоей консервной банки, дорогу показали, мешок дали. Так оно? – начал бородач. Он оставил бороду в покое и принялся поглаживать тугое пузо.

– Так, – подтвердил Игорь и засмеялся.

– Не гогочи, оно только начало, – невозмутимо попридержал его смех хозяин. – Где женщину встретил, не знаю, там разные варианты. Зато, что было с тобой, когда она тебя приняла, знаю точно.

– Подглядывал?

– Фу, – фыркнул мужик с видом «чего я там не видел». – У нас всё это детвора проходит в том возрасте, когда ещё мамка с папкой целоваться не пускают. Это у вас по перезрелости. Да, сам ты всё помнишь и знаешь. Теперь-то разобрался наверняка? Про ваши кроличьи игры даже рассказывать неинтересно, – он сделал скучное лицо и какое-то время смотрел в сторону. Потом пятернёй помял бороду и продолжил. – Потом, пока обтрогался да обнюхался, детишки пошли. Это тоже у всех одинаково. А вот дальше бывают разные варианты. Тебе какой рассказать?

– Ты про меня начал, так про меня и рассказывай.

– Ну, «про тебя», так про тебя.

– Давай, давай.

– У тебя сын? Первый-то?

– Дочка.

– О, – удивился бородач, – не угадал, – он недолго подумал. Видимо, менял предполагаемый сценарий на более подходящий. – Ну, раз дочка, значит мужик ты мирный и особо не буянил. Не в обиду говорю. У меня у самого дочка имеется, – сказал хозяин и присмотрелся к реакции гостя. – Так вот, перетерпел ты, когда жена тебя побоку пускать стала и на дочку переключилась. Тебе на новом месте тоже дел хватало. Обжиться надо, а ты ещё ничего не умел тогда. Ну, а раз ты мирный, то супруга потихоньку вожжи прибрала. Сперва попросит да поцелует. Потом просто попросит. Потом вроде как скомандует. А затем и ворчать начала, мол «мог бы догадаться сам, да и сделать». И вот, ты весь в мыле, а целым днём перед ней в чём-то виноватый. Правильно я рассказываю?

– Складно выходит. Давай дальше.

– Так оно. Сам вижу, что правильно. У тебя взгляд вроде как борзый, а глубже глянуть – тоскливый, как у голодной суки. Видать крутая тебе баба попалась, – усмехнулся хозяин.

– Ты давай пока без выводов, я твою версию ещё не одобрил, – с улыбкой ответил Игорь.

– Я, в общем-то, почти всё и сказал. Твои братья по несчастью ещё про полёты что-то сказывали. Вроде как, чем хуже отношения, тем реже друг дружке снятся. Наверное, во сне на свободу тянет. Но я в этой теме не знаток, а врать не научился. Дочка у меня в этом вопросе больше разобрала. Спросишь, если успеешь. Ну, попал?

– Близко. Не так, чтобы совсем, но что-то есть.

– «Что-то есть», – передразнил хозяин, – Давай свой вариант.

– Ты про дочку свою сказал, она где, с матерью? Или ты тут про себя рассказывал? Так? Один живёшь? – спросил Игорь, уходя от ответа.

– Почему один? Я не один, я в сторонке. Моя детвора сегодня на ужин придёт – познакомишься. Один, – повторил хозяин и вроде как обиделся. – Мы – не вы. Нам важно здесь, а не во снах детьми закрепиться. Чтобы не пропасть.

– А в чём разница?

– Для вас этот мир игрушка, а у нас всё всерьёз. Вот и вся разница. Я чужого ребёнка приму и, как своего, растить буду. А ты своё чадо бросишь и за снами три жизни блуждать станешь.

– Интересно ты перевернул.

– Ничего я не перевернул. Я с таким, как ты, неделю избу грел. Он мне весь мозг сгноил своими байками, – отплюнулся в сердцах хозяин. – Тоже, как ты – беглец. Но он-то хоть знал, за чем идёт. А в тебе, видно, и этого нет.

– И за чем же он шёл?

– Прошлое найти пытался. Так оно. Я его в пол-уха слушал, чтобы умом не тронуться. Да и того, что услышал, хватило. Потом долго думал и перебирал. И так понял, что, как оно там у вас, я не знаю и знать не хочу. Жить надо здесь и сейчас. Чем больше я здесь посею, тем сильнее во всех местах укреплюсь. Так ведь?

– Наверное.

– Родственники – они мне ни с одной стороны помехой не будут. А чудес мне и в этом мире хватает. За жизнь не перебрать.

– Что-то ты рано сдался.

– Почему сдался? – не понял хозяин.

– Хозяйки не видно, через которую ты укрепляться собираешься, – сказал Игорь.

Пёс у его ног перекатился на другой бок и оказался совсем рядом. Игорь потянул руку с намерением погладить мохнатое и взъерошенное пузо.

– Я бы не стал, – предостерёг гостя хозяин. – Померла хозяйка. Давно уже померла.

– Извини.

– Это не ты, это мишка должен извиняться. Дочка забавлялась. Я тогда по неумению что-то упустил. Вот он жену-то у ручья и задавил. Так оно. Как раз там, где ты миску ополаскивал, – виновато проговорил хозяин и на какое-то время замолчал. – Вот, пока ты будешь по лесу гулять, я в вашу деревню схожу – твою супругу приберу, – погрозил он. – Ты же всё равно от неё сбёг?

– Моя тебе не по зубам. Если ты ей понадобишься, она сама тебя приберёт, – ответил Игорь, и по его лицу пробежала тень. – Тебе что же своих мало?

– Свои уже одни родственники остались. А с ними наши Боги не велят.

– Ладно, – вздохнул Игорь и поднялся. – Хорошо с тобой, да идти надо.

– Так ты мне скажи, куда же тебя несёт? Дальше на Север только горы да лес, ваших там нет.

– Гайю я ищу, Акудницу, – ответил Игорь. – знаешь такую?

– Гайю? – тяжело вздохнул бородач. Он умолк, зло крякнул и сел прямо. Пёс настороженно поднял голову и выжидающе посмотрел на него. – Пойдём, – с раздражением обратился здоровяк к Игорю, нащупывая за спиной сдвинутые сапоги, – Гайю, так Гайю. Раз она тебя позвала – весело будет.

– Не звала она меня. Ждут меня там.

– Не звала бы – не пришёл, – сказал толстяк и замолчал. – Оставайся на вечер здесь. Пока с ней не встретишься, не будет дальше дороги. Уж поверь мне. Надо дровишек на ночь заготовить, – он взял сапог за голенище, подержал его перед собой и со злостью швырнул им в лежащего пса. – Проклятый род. Сколько ж терпения-то надо?

– Поющая у костра —

Гости на хуторок явились уже затемно. С их приходом вокруг дома стало шумно, а в Игоре зародилась отчуждённость. Эти люди были пропитаны доверием друг к другу и желанием быть вместе. Словно они специально копили себя, боролись со взаимным притяжением, чтобы потом, вот в такую ночь, не удержаться и сойтись, поделиться накопленным.

Гости бородача были открытыми, прямыми, понятными. Они радовались, находя в близких те проявления, которые любили. Иной раз удивлялись, обнаруживая новые черты. Игорю было хорошо с ними, почти также, как в кругу своих. Только там он был частью, нёс в себе ответное тепло, а здесь брал, оставаясь зрителем и гостем. Не выдержав этого состояния, он ушёл к ручью. Его никто не окрикнул. Он был принят своим и не нуждался в ухаживаниях.

В стороне от костра ночь текла ровно и безмятежно. Словно понимала, что всё в этом мире временно, кроме неё самой. Будучи обделённой, не имея ничего кроме темноты, она использовала ту виртуозно. Вышивала по ней звёздами и звуками. Ночь была готова усиливать всё, что не покушалось на её власть: тусклые огоньки казались ярче, тихие звуки – громче и таинственнее. Под её опекой даже мысли становились весомее и глубже.

Игорь уселся на мостике и свесил ноги, касаясь пальцами ледяной воды. Над ним мерцала родная галактика, положенная на бок. Бесконечное количество знакомых и незнакомых звёзд взирало на него. То же самое, но дроблёное повторялось в воде. Иногда шалил ветер, и тёмный ручей множил, перемалывал мерцание ночного неба. Ночь прощала звёздам их далёкий свет, а реке – её предательство. Она знала, что и они не вечны. По-настоящему бессмертна только она.

От костра доносился разговор и звуки музыки. Люди были рядом, и оттого одиночество становилось сладким. Игорь глубоко вдохнул и на выдохе поднялся. Было жалко оставлять в этой тишине мирный поток, мирное течение мыслей. Ночь кольнула его на прощание сладкой грустью и отпустила к людям.

Он вернулся также тихо, как и ушёл. Уселся на дальнем конце одного из брёвен, уложенных вокруг костра, и вытянул подмёрзшие ноги к теплу. Огонь отшатнулся, и по пространству заплясали тени, вздыбились искры. Люди у костра не двинулись. Они были увлечены песней.

Какой-то музыкальный инструмент, похожий на гитару, был в руках у одной из двух женщин. Она скользила пальцами по струнам и пела. Певунья одна уронила на Игоря взгляд, когда он потянулся за теплом. Она вскользь прошла по нему, не задержавшись вниманием. Её взгляд был далёким, она вся была в своей песне. Сильная и молодая, она выносила слова из глубины клокочущей души, оттуда, где песней взрастила свой собственный мир. Её голос выливал в пламя костра беспокойство, рождённое там. Руки создавали для её чувств музыку. Жёсткие и правильные контуры её лица были обрисованы свечением красного пламени, а спина сливалась с чернотой ночи. Пальцы женщины жили своей жизнью. Было непонятно, создают ли они музыку или танцуют в её ритме. Связанные на затылке чёрные волосы открывали высокую шею. Игорь видел, как на этой шее вспухала жилка и билась, подыгрывала гортанным звукам. Наш герой как зачарованный смотрел на поющую. Каждая часть её тела от губ до ступней на примятой траве жила песней. Она и себя, и всех вокруг заставила забыть о ночи, о реальности. Игорь влюблялся в её голос, в её музыку, в её надрыв. Он уже знал в себе эту способность очень коротко любить человека за неожиданно открытую душу. Знал непостоянство этого чувства и его пьянящую горечь. С этим порывом было бессмысленно бороться, оно было порождением момента. В нём рождалось, в нём же и умирало.

Женщина пела про любовь и про разлуку. И её чувства правили душами вокруг костра, отодвигали власть ночи. Она пела смело и переливчато. Тугим, чуть хрипловатым голосом рисовала сюжет, а потом на высокой ноте выдавала чистый, сильный звук, умноженный стоном струн.

«Я старой колдунье кольцоНа поклон отдавалаИ душу продать обещала,Её умоляла:«Ты, бабушка, дай приворот,Чтобы дома остался,Пусть крылья отсохнут,Но чтоб по ночи не скитался.Сожгу их в огне, растопчу,Брошу пепел на ветер.Не бойся греха – заберу,Я за это в ответе.Я дам ему всё, он со мноюЗабудет полёты.Пусть будет лишь мой. Помоги,Сотвори привороты».Старуха шипела в лицоИ кидала проклятья.Стучала клюкой о крыльцо:«Не могу это дать я.А знаешь ли ты, о чём просишь?Ты – глупая баба.Скажу, не стерплю, хоть приходуС подарком и рада.Все крылья корнями своимиНа сердце ложатся,Потом не боишьсяС пустым истуканом остаться?Потухнут глаза, и опуститВ бессилии руки,Отсохнут – и вам не уйтиОт беды и разлуки».

Песня была длинная и жестокая. Голос певицы то вторил шёпоту старухи, то стонал отчаянием влюблённой женщины. Короткие, случайные порывы ветра играли с пламенем, трепали тени за спинами слушателей. Игорь смотрел на эти тени, и ему мерещились обугленные крылья, созданные песней.

«Кто это ему снарядил?Что за муку он создал,Что свёл нас двоих,А ему одному крылья отдал?Прими ты кольцо, мне ужеНи отмыться, ни сдаться.Раз мне не дано сил летать,То он должен остаться».Шипел приворот, и чадилиВ огне злые травы.И птицы ночные попадалиВ дыме отравы.Старушечий хохот порвалТело старого дуба.«Спасибо, бабуля!Твой дар никогда не забуду!»

Ритм гитарного боя нарастал. Жилка на шее женщины уже не билась, а налилась и пульсировала. Взгляд застыл и потерялся то ли в сердце пламени, то ли в потаённых уголках души певицы. Песня стала резкой, стала бить по ушам беспощадными словами и секущим мотивом. В конце концов струны взвыли прощальным аккордом и всё оборвалось на звенящей ноте.

Сидящих людей снова накрыло тишиной. Ожили треск костра и звуки ночи. Игорь смотрел в лица, пытался зацепиться за взгляды. Они не давались, уходили в огонь. Он видел, что каждый из них всё ещё живёт горечью песни. У каждого была своя старуха, у каждого была своя красавица. Может быть, даже у кого-то из них саднило в груди от вырванных из сердца крыльев.

Неожиданно нашему герою захотелось сделать этим людям приятное. Забрать их в полёт, показать им эту ночь во всей её красе. Показать им краски собственных чувств. Он был уверен, что они имеют на это право. Он знал, что они слишком привязаны к земле. Игорь подобрал под себя ноги, привычно собрался в позе ямщика. Он глубоко вдохнул прохладу, замешанную на запахе костра, и почти сразу провалился в сон.

Он едва успел ощутить привычное чувство перехода за черту грёз. Ещё не видел этой ночи через сон, не разобрал того, как предстали перед ним его соседи по костру. Игорь едва коснулся этой хрупкой черты, когда тяжёлый, валящий с ног удар в ухо, сбросил его на землю. Перекинул из чертогов сна в беспамятство.

Глава 4. Мир сильных

Царь-Кощей на мир согласен.

Он не против жить в покое,

Но влюблён он очень страстно

В Ангел-деву. Вот так горе.

На утеху милой даме

Или так, для развлеченья,

Он обставится врагами

И толкнёт их в жар сраженья.

Навевая злые чары

Не для дела, а для лоска,

Он налепит и возглавит

Терракотовое войско.

Сам рискует только личным,

Не творя напрасной крови.

Он живёт, горя как спичка.

Но не злобой, а любовью.

– Триста девяносто дней до НК. Перемены —

Оглядываясь назад, Олегу не в чем было себя упрекнуть. До того, как из Шеллов были выпущены первые люди, аналитический центр проделал большую работу. Расчёты говорили о том, что если дать свободу ограниченному количеству людей и только в одном районе Города, то столкновения неизбежны. В качестве сдерживающей меры – это было бы кстати. Если бы страх удержал большинство горожан внутри Шеллов, то это позволило выиграть время на подготовку инфраструктуры.

Так было в планах его администрации. В реальности всё пошло иначе. Вспышка «духа свободы» преодолела барьеры страха. У «реалек» выстроились очереди на вскрытие Шеллов. Энергетическая модель города, то что Кабир называл электронным двойником, обещала другую схему поведения горожан. Впрочем, аналитики и в этой ситуации отработали чётко. Корректировки в модель были внесены незамедлительно, и сдерживающая программа была переработана. К удивлению администрации, обошлось без жертв, но работы по выпуску людей были приостановлены. Олегу пришлось пережить несколько неприятных монологов со стороны супруги, но на этом всё и закончилось.