Приют отверженных

– Ладно, не хочешь и не надо, это твое дело, – махнул рукой Валера. – Мне вот скрывать нечего, я все равно покойник уже, как и все присутствующие господа.

– Не выдумывайте, – помотал головой Фельдшер

– Ты думаешь нас на курорт везут? – ухмыльнулся Валера, слегка поникнув головой. – Я подозреваю, что мы прибудем в весьма живописное место, круглогодично покрытое снегом, с постоянной отметкой ниже нуля на градуснике. Будем трудится на благо родины и перевоспитываться, а если кто заартачиться, то того в расход не думая. Тут или морозы замучают, или пуля догонит, все едино. А ведь у меня был выбор на родине помереть спокойно, и что бы близкие носили цветочки на могилку, и вспоминали добрыми и теплыми словами, независимо от того каким ублюдком я был при жизни. Но нет же, черт меня дернул влезть во все это дерьмо, и теперь я сдохну непонятно где при самых распрекрасных обстоятельствах, хотя чего ныть, сам виноват.

– Перестаньте, вы не знаете куда мы едем и что там, может не так все печально?

– Ты прав конечно, стоит только догадываться, – вздохнул Валера, глядя на Гиблого. – Вот такой тебя поймает и на костре зажарит. Сожрет у тебя пол ноги, а ты на все это смотреть будешь, и слюнки от голода глотать.

– Опять фантазируйте, Валерий, – Фельдшер помотал головой. – Лично я не собираюсь погибать, гуда бы нас не привезли, и хочется верить, что буду полезным.

Фельдшер повернулся к Егору и опустил его голову вниз. Сняв повязки, еще раз осмотрел рану.

– Кровь остановилась, рана затягивается. Думаю, сотрясение мозга, но это нормально, жить будете.

С того момента как Егор очнулся состояние организма заметно улучшилось, и тело постепенно набирало силы. Он теперь сидел сам, без помощи другого человека, ноги и руки начинали слушаться. Голова еще болела, а в ушах стоял звон, похожий на хаотичный звук разных по размеру колокольчиков, но в целом самочувствие стало гораздо лучше.

– Спасибо за помощь, – еле слышно произнес Егор, держась обеими руками за виски.

– Не за что молодой человек, – ответил Фельдшер, с легкой улыбкой.

– Что со мной произошло, где мы?

– Ты ничего не помнишь? – воскликнул Валерий, размахивая руками. – Во тебя приложили, совсем озверели вояки.

– Многие люди творят что хотят потому что могут делать это безнаказанно, и никто их не остановит, – с грустью произнес Фельдшер, поворачиваясь к Егору и протягивая руку. – Я не знаю зачем вы напали на того военного, молодой человек, но думаю, что у вас были на то мотивы. Меня зовут Игорь, а вас?

– Егор Суровин.

– Суровый значит, по виду не скажешь, но прозвище нормальное, – плешивый пожал протянутую Егором руку. – Меня зовут Валерий Николаевич, можно просто Валера, а этого Игоря можешь Фельдшером называть.

– Я вот все спросить вас хочу Валерий, почему вы меня упорно завете Фельдшером, даже когда я просил этого не делать. Моя специальность хирург, я же вам говорил.

– У нас в поселке мужик был, он за пузырь водки поросят кастрировал, все его окулистом называли, чувствуешь связь.

– Вот теперь все понятно, можете не продолжать свою историю – качая головой произнес Фельдшер. – Егор, расскажи, что последнее запомнил?

Егор зажмурился, перед глазами промелькивали лишь обрывки не связанных друг с другом воспоминаний. Люди, мелькавшие как, тени, без очертаний лиц, одетые в военную форму, крики, стрельба и бешеный лай собак. В голове кружили мысли, порезанные на сотни фрагментов, отчего трудно было разобрать и понять произошедшее.

– Помню ехали в поезде, нас охраняли военные, – Егор открыл глаза и посмотрел на остальных. – Кормили чем-то непотребным и отвратительным на вкус. Остановились, нас вывели, был уже вечер или ночь. Пахло морем, приятный запах, не то что здесь. Было много солдат с оружием, военные машины, а на воде корабли, в глаза бил яркий свет от множества фонарей, и кто-то кричал в громкоговоритель.

– А потом тебя огрели по затылку, – сказал Валера, качая головой. – Я рядом стоял и видел краем глаза. Не могу понять одного, с чего только все началось. Когда всех в линию выставили, за спинами вояки с автоматами встали, я уже подумал, что все, убьют на месте, но ничего не происходило. В голове еще мысль мелькнула: зачем нас так долго везли, чтобы расстрелять не понятно где. Собака одна орала, аж слюной брызгала во все стороны, и оскал у нее такой мерзкий был как у тещи моей, а точнее как у бывшей жены Светки, у тещи хуже гораздо.

– Вы отвлеклись Валерий.

– Верно, вот стоим и ждем, тут вышел к нам офицер, на рожи наши посмотреть. Близко подходит к каждому и всматривается. С одним в гляделки пять секунд поиграет, потом с другим, и все вроде бы нормально было, пока он не подошел к тебе. Я не знаю кто и за какое место тебя Егорка укусил, но в тот момент, когда к тебе подошел этот офицеришка ты харкнул ему прямо в лицо и послал в известное всем место.

– Погоди, зачем? – удивился Егор, переводя недоумевающий взгляд с Валеры на Фельдшера.

– Да вот так и послал, и непонятно зачем, хотя это и не самое интересное, – Валера покачал головой улыбаясь. – У майора рожа была после этого, как у гиббона, в зоопарке видел, он даже фонарик выронил от удивления. Потом конечно тебе сразу под дых зарядил.

– А, я что сделал? – спросил Егор, сильно удивленный услышанным.

– А ты ничего умного не придумал, после того как продышался, выпрямился и махнул кулаком прямо в нос шакалу в погонах, аж кровища до меня долетела. Тут один из солдат, стоящий сзади, тебя прикладом по голове и ударил.

– Зачем я так поступил? – Егор закрыл лицо ладонями и потер его.

– Не узнаем, пока не вернется память, – ответил Фельдшер, пожимая плечами. – А пока лучше успокоиться, и дать времени разложить все воспоминания по местам, а сейчас Егор просто посиди спокойно и пей больше воды.

– А я бы сожрал что-нибудь мясное, – выпалил Валерий, задумавшись почесав щетину. – И выпил бы беленькой, сорокоградусной, грамм двести или может триста.

– Что же так мало? – спросил Фельдшер, улыбаясь. – Брали бы сразу литр?

– Нет, это много, – Валерий ухмыльнулся. – Для меня лучше, когда на столе много еды, а не алкоголя. С удовольствием съел бы классический бефстроганов или фрикасе из свинины, зажаренный с грибочками, лучком, чесночком и молотым кориандром. Или курочку, приготовленную на банке, когда жена брала целую тушку, просаливала и обмазывала приправами, ставила на набитую специями, лавровыми листьями и черным перцем банку с водой и загоняла в духовку на полтора часика. И когда курочка приготовиться, становиться такой хрустящей, таящей во рту, что забываешь про все на свете. А водка просто переходит на второй план, так для поднятия аппетита и настроения.

– Да ты задрал уже черт, – неожиданно раздался голос человека, лежащего на скамье под одеялом. – Жрать охота зверски, а ты душу травишь.

– И помечтать нельзя, – ответил Валерий, слегка напрягшись, прижимаясь спиной к стене.

– Только про себя, – человек на скамье медленно поднялся и сел, окутывая себя одеялом. – Людей то зачем мучать.

– Хорошо, – Валера поднял руки. – Понял, что перегнул, больше не стану.

– Молодец, люблю понимающих людей, – человек огляделся, и затем уставился своим отталкивающим и пугающим взглядом на Валеру. Левая часть лица, разбуженного было перекошена, глаз сужен, кожа на щеке смята, а рот искривлён в неестественной и жуткой улыбке. – А то глупцы долго не живут, знаешь ли.

Человек встал на ноги потягиваясь и зевая. Худой, не высокий, одетый в хорошие и дорогие вещи, сильно отличаясь от остальных присутствующих. Справив нужду, неторопливо вернулся к скамейке рассматривая людей, подолгу задерживался на каждом.

– Интересная у нас компания, – ухмыляясь произнес человек с перекошенным лицом, остановившись на парне, сидящем ближе всех к двери. – Помню твою рожу малек, мелькала в интернете, когда вы с дружками по ночам на старичков одиноких нападали, и резали их по чем зря, снимая все на камеру. Из троих юных режиссёров только ты остался, остальных убили. Отделался легким пулевым ранением, организм молодой, повезло, теперь за всех отдуваешься, – перекошенный пододвинулся ближе к молодому человеку. – Чего молчишь мальчик, рот открыть не можешь, а на видео очень говорливый был, не заткнуть, особенно когда комментировал процесс человеческих пыток.

Молодой человек только посмотрел из-под лобья на перекошенного, ни проронив ни звука и опустив глаза.

– Этот по-нашему вроде совсем не говорит, а может притворяется – человек на скамье посмотрел на сидящего в углу мужика, закрывающего голову. – Знаю только, что он нелегал, на стройке работал, цемент месил, дом строил, потом бритые пришли, устроили массовую драку, а этот четверых скинхедов убил совковой лопатой, красавчик.

Ухмыльнувшись, перекошенный повернулся, и посмотрел на Гиблого, блеснув ядовитыми, смеющимися глазами.

– А ты занимательный экземпляр Гиблый. Целый цикл новостей про тебя посмотрел, такое не забудешь, даже если захочешь. Зареченский людоед, так тебя окрестили местные? Три доказанные жертвы, но я знаю, что их у тебя было больше. Все молодые и красивые, хотели жить, а ты нападал на них по ночам, убивал и ел тела. Интересно видела ли твоя мамаша, все эти ролики в интернете, которые ты выкладывал, когда поедал своих жертв, понимала ли она, какую тварь взрастила.

Не успев договорить, человек с перекошенным лицом, ликуя, вскочил на ноги и запрыгнул на лавку. Тучный Гиблый, ловко для своих размеров, поднялся с пола и бросился вперед, размахивая здоровыми ручищами мыча, хрипя и брызгая слюной. Добежав до перекошенного, здоровяк взвизгнул как девчонка, и повалившись на пол стал орать и плакать.

Никто не понял, что произошло. Лишь худой человек, с неестественной улыбкой сел обратно на кровать, укрывшись одеялом. Глядя на корчившегося Гиблого, он вытер лезвие окровавленного ножа об матрас и начал ковырять острием в зубах.

– Вот что бывает если предпринимать необдуманные поступки, – сказал худой, и наклонился валяющемуся в крови Гиблому. – Тебе больно дружочек, прости, я не виноват, я защищался. Ты можешь отползти к себе, полежать, отдохнуть и подумать над своим поведением, но сначала приберись.

Гиблый, подчиняясь и не поднимая головы, снял свитер, и начал водить тканью по полу. Оставив кровавые разводы, медленно подполз к своему матрасу, сел и слегка поскуливая зажав рану рукой. Из располосованной от уха до подбородка щеки тонкой струйкой продолжала течь кровь растекаясь вниз, по всему телу.

– Теперь ваша троица, – человек с перекошенным лицом направил лезвие ножа на Егора, и нарисовал в воздухе невидимый круг, обводя остальных. – Смотрю вы спелись, помогаете друг другу, разговариваете, шутите и смеетесь, молодцы. Ты плешивый, больше всех раздражаешь, заткнуться не можешь, язык бы тебе отрезать и зажарить, вот и будет бефстроганов. Ты глазками на меня так не смотри, никчёмный, отвернись лучше и стену изучай.

Наслаждаясь подчинением Валерия, худой человек, с ухмылкой перевел взгляд на Фельдшера, наводя руку с ножом.

– Ты и в правду доктор, ученый дядя с дипломом, или прикидываешься?

– Правда, – спокойно ответил Фельдшер. – Институт закончил, интернатуру с ординатурой прошел, я хирург.

– Здорово, целый хирург, – воскликнул худой. – Я знаешь ли, анатомию человека тоже хорошо знаю, частенько приходилось людей резать и зашивать. Но диплома и ординатур не имеем, так как занимался я не врачеванием, а совсем наоборот. В связи с этим вопрос, за что тебя, такого замечательного, везут вмести с нами отморозками и убийцами?

– Я не хочу отвечать на это вопрос, – ответил Фельдшер, слегка понизив тон голоса.

– Ах это секрет, – закивал головой худой человек. – Стало еще интереснее, за что сюда попало светило науки.

– И все же, с вашего разрешения я это утаю.

– Ну как хочешь, дружок, – худой спрыгнул со скамьи, играя ножом в руках. – Мне можешь не рассказывать, но мой острозаточенный друг любопытный, хуже меня. Он не мало вытащил из людей секретов и знает очень много. Я его сейчас поднесу поближе, и ты ему все и расскажешь.

– Никто ничего говорить не будет, – грубо произнес Егор, поднимаясь на ноги, шатаясь и держась за стену.

– Вы посмотрите кто оживился, Егорка дружок, – подпрыгнул на месте перекошенный. – Как себя чувствуешь? Выглядишь не плохо. У меня к тебе тоже вопросик есть, по поводу товарища майора и его разбитого носа.

– Я не помню про это.

– Вспомнишь, – ухмыльнулся перекошенный. – Боль хорошее средство для мозгов, люди всегда вспоминают что мне надо. Я по природе любопытный человек, мне очень нравиться про всех все знать, и свое любопытство удовлетворяю любыми способами.

– Я все равно не отвечу, даже если бы захотел, – Егор уставился на худого. – Удовлетвори и наше любопытство, расскажи про себя?

– Точно, – ударив себя по лбу, прокричал худой, возвращаясь на скамью. – Я совсем заговорился и забыл представиться. Все называют меня Хохмарь, прозвище такое, потому что я очень веселый и жизнерадостный человек.

– Да уж, очень ты веселый человек, Хохмарь, – сказал Егор, мотая головой в сторону Гиблого. – Этот парень вовсю веселится и радуется.

– Не дерзи Егорка, этот человечек сам виноват в произошедшем, – улыбнулся худой, и перекошенный рот исказился в жуткой улыбке. – А я просто объяснил большому мальчику где его место, могу и тебе показать.

– Себе покажи, весельчак, – Егор не отрывал взгляд от Хохмаря. – Ты такой смелый и красноречивый только от того, что нож в руках, а не было бы его, ты бы продолжал лежать под одеялом, притворяясь спящим. Но скорее всего одело у тебя отобрали и с койки смахнули бы, как перышко.

– Мне нравится этот парень, молодой, горячий, пылкий. Еще полчаса назад чуть ли не в коме валялся, а сейчас угрозы рассылает во все стороны, молодец дружок, – радостно сказал Хохмарь, хлопая в ладоши. – И ведь не боится же таким молодым из жизни уйти.

– Нас трое, – похрустывая костяшками на пальцах оживился Валера. – А ты один.

– И Гиблый за нас пойдет, – вставил Егор. – Если отомстить захочет.

– Один за всех и все за одного, какая прелесть, – Хохмарь взмахнул руками, оскалившись. – Вы хотите все вместе погибнуть или по очереди. Добровольно на нож пойдете, решили, что отберете у меня мою радость. Я обожаю все острое, и то, какие увечья оставляют мои хорошо наточенные друзья. Я пользуюсь ножами, лет с девяти, точно метаю, владею приемами и не боюсь доставлять боль. Вбейте в свои головы, что на меня переть нельзя, могу располосовать все тело такими узоры, в музее за искусство примут. Я людей режу плавно, медленно, потихоньку, минуя жизненно важные органы, что бы раньше времени не откинулся, затем останавливаю кровь, зашиваю, вылечиваю и выхаживаю, чтобы потом заново резать по свежей, затянутой ране. И так по кругу, раз за разом слушая крики, стоны и мольбы о смерти. Я обожаю кромсать плоть, это мое хобби, моя работа, мое призвание и наслаждение.

– Да ты полный псих, – сказал обалдевший от услышанного Егор, после короткой паузы. – Как тебя земля носит урода.

– Ты и вправду смелый парень или глупый, не понимаю. Что бы оскорблять маньяка с ножом, самому нужно быть психом. Мне нравиться такой порыв, – сказал Хохмарь. – Я бы на тебе Егорка с удовольствием узоры повыводил бы.

– Отстаньте от него, – Фельдшер поднялся на ноги. – Не нужно больше крови, ваши угрозы до всех дошли, не стоит переходить черту.

– Ты не прав доктор, я и не стремился никуда переходить. Я просто рассказал немного о себе, всю правду какая она есть, и никому не грубил, в отличии от мальчишки.

– Ты угрожал, – не дав договорить, вскрикнул Егор.

– Пугал, – Хохмарь чуть наклонился и облизнул красный кончик ножа. – Я пока еще никому не угрожал, поверь мальчик – это куда хуже.

– Ты очень странный человек, – произнес Валера, помогая Егору и Фельдшеру поднять матрас и держать его перед собой. – Психов вроде тебя должны держать отдельно от людей.

– Я не псих, – ухмыляясь, Хохмарь медленно встал на скамью ногами и вытянулся во весь рост. – Я просто очень люблю свое дело как никто другой. Давайте позабавимся мальчики, – перекошенный указал острием ножа на Валеру и доктора. – Думаю вас двоих я просто убью, а тебя Егорка оставлю на сладкое.

Хохмарь хотел еще сказать, но не успел. Резкий металлический лязг открывания массивной двери заставил повернуться и замереть, судорожно пряча нож в потайной карман. Несколько фигур в военной форме показались в проеме двери, держа перед собой автоматы и ослепляя присутствующих мощными фонарями.

– Отошли к дальней стенке и развернулись к ней лицом, – скомандовал громкий, властный голос, заставляющий немедленно подчинится. – Руки за спину, смирно стоять, не оборачиваться.

На середину комнаты, на плохо засохшее размазанное пятно крови, военные вывалили зеленого цвета телогрейки, черные вязаные шапки, трехпалые перчатки и кирзовые сапоги, разных размеров с забитыми внутри портянками. Подгоняемые криком и руганью, сидящие в железной комнате люди наспех накинули на себя одежду и обувь, не подбирая размер, и вышли в узкий коридор друг за другом. Шли медленно, постоянно спотыкаясь и падая, получая удары дубинками по спинам и ногам. Егору показалось, что они идут по лабиринту, без выхода, пока не поднялись вверх по железной лестнице, и в лицо ударил нестерпимо яркий и ослепляющий свет. Морской, слегка солоноватый воздух, наполнил легкие Егора, придав сил и уводя боль в затылке прочь, заставив слегка улыбнуться.

5.

Самсон разбил временный лагерь на поляне с отличным обзором вокруг. Около сотни квадратных метров голой местности без деревьев, кустов и валунов. Лишь несколько камней были собраны в центре поляны, аккуратно выложенные вокруг костра.

Возле огня располагались в форме квадрата обтесанные бревна, по три штуки в ряд, размещенные друг на друге, с подпиравшимися по краям большими кольями, вбитыми в землю. Бревна служили местом наблюдения караульным, дежурившим утром. Двое бойцов Самсона старались сидеть молча, лишь изредка переглядываясь и о чем-то тихо разговаривая

Остальные члены Самсоновой банды спали недалеко от костра. Расположившись на шкурах и плащ-палатках, бандиты храпели так, будто на поляне стояло несколько заведенных тракторов. Бледный, весь в поту человек, мучаясь, ерзал и метался по земле из стороны в сторону, постанывая и кряхтя. Раненый ночью в живот, он как мог самостоятельно удалил из тела дробь, обработал рану алкогольной бормотухой и замотался тряпками.

Двое не выспавшихся дозорных с серьёзным и угрюмым видом на лицах старались хоть чем-то себя занять пока остальные спали. Один худой, с рыжеватыми волосами, торчащими из-под шапки, бородой и усиками сидел ближе к костру, и длинной деревянной палкой шевелил пылающие угли в костре, подбрасывая в него сухие бревна. Натянутая до ушей шапка, теплая телогрейка и костер не согревали худого человека и трясясь от холода он еще больше закутывался в старую, рваную фуфайку. Второй, более упитанный, сидел дальше от костра и своего напарника. Быстро и ловко орудовал большим тесаком разделывая кусок мяса, и каждый удар сопровождался гортанным, рычащим звуком.

Нарезав большое количество мясо, плотный человек сел рядом с рыжим у костра, взяв тонкие, свежесрубленные и очищенные от коры веточки, и равномерно насадил на каждую по несколько кусков. Перемахнул их через костер положив на деревянные планки воткнутые ближе к огню.

– Если жрать скоро будем Щерба, может заранее всех разбудим? – спросил рыжий, поглядывая на здоровяка.

– Сейчас такой запах пойдет от свежей прожарки, сами повыскакивают из спальников, как прыщи на заднице, – толстяк ухмыльнулся. – Ромся последи-ка лучше за мясом, а я пойду еще нарублю, а то чувствую этого мало будет.

– Точно, тут только одному Самсону на зуб, – оглядываясь, тихо протараторил Ромся, громко гоготнув. – Мне кажется, если еда кончится, то начальник нас всех на котлеты пустит по очереди.

– Не придумывай глупостей и следи за языком, – понизил голос Щерба, водя головой в стороны, осматривая спящих.

– Ладно, уже и приколоться нельзя, – махнул рукой Ромся.

– Ты это брось, – пугливо прошипел здоровяк. – Над начальником шутить, мало ли кто услышит твои шуточки, потом огребем оба.

¬ Не услышат, один Лепетун, наверное, в полусознательном состоянии, но ему не до нас, – рыжеволосый парень с сочувствием глянул на стонущего человека, ворочающегося по земле. – Как думаешь, он выживет?

– Да черт знает, вроде крепкий, сам себя перевязал и обработал, ночь пережил, может и выкарабкается, – Щерба немного привстал, рассматривая раненого. – Хотя посмотри на цвет лица, бледный весь как моль, испарина на лбу, кидает из стороны в сторону, возможно заражение подхватил.

– Может проверишь его, – Ромся толкнул в плечо здоровяка. – Рану посмотришь, перевяжешь как надо, дашь воды, а заодно белье поменяешь, а то я отсюда чувствую, что он портки обгадил.

¬– Вот еще надо, геморрой на шею, – Щерба оттолкнул рыжего, и пересел на другое место. – Иди и сам на него смотри, а мне завтрак для всех делать надо.

– Правильно Щербатый, не ведись на этого засранца, – послышался голос и из-под плащ-палатки показался человек, с заспанными опухшими глазами и разбитым носом. Над верхней губой виднелись засохшие сгустки крови, перемешанные с редкими волосками усов, а на подбородке вился свежий тонкий шрам. – Любую рану Лепетун должен вылечить сам. Если попросит о помощи не соглашайся, понесешь наказание. Нельзя показывать слабость и не дать умирающему вытянуть себя из могилы. Только сильные должны сами перешагнуть смерть и выжить, а остальных на корм природе.

– Спасибо за лекцию Ял, я и так знаю все это, не первый месяц в Могильнике, – буркнул Ромся поглядывая исподлобья.

– Да я так, напоминаю просто, – сказал Ял поднимаясь, и отходя в сторонку, приспустив штаны. – Хорошо вчерашний горлодер пошел, на ура просто. Я тебе вот что скажу Ромся, на первый раз прощаю, но про начальника так больше не шути.

– Спасибо Ял за щедрость. – произнес рыжеволосый, положив руку на грудь. – Добрый ты человек, чуткий и слух у тебя хороший, только вот память подводит. Самсон вчера просил ближе ста метров от лагеря не гадить, в лес уходить, а ты что наделал?

– А я не добежал, не держание у меня, – ухмыльнулся Ял, застегивая штаны, и подтягивая пистолет, висевший на ремне в плетеной кобуре. – Или ты против такой версии, сдавать меня пойдешь?

– Не пойду, стукачом никогда не был, – махнул рукой Ромся. – Но и ты не говори лишнего и все целее будут.

– Да вы задрали, поспать дайте, – громким шепотом произнес человек с морщинистым лицом.

– Лишь бы поорать, – буркнул другой, молодой со светлыми, лохматыми волосами. – Перестрелять бы вас, тогда точно тихо будет.

– Чего несешь, кого расстреливать собрался чекист, – прикрикнул Ял, слегка повысив тон голоса, и рукой потянулся к рукояти пистолета. – Я тебя сейчас сам пулю между глаз оформлю.

– Не Ял, тут надо тихо, – улыбнулся Ромся. – Ты ему ножом по горлу полосни, или по пузу что бы дольше мучился.

– А тебе рыжий давно пора язык отрезать, – сказал лохматый доставая нож. – Бума, подержи наше солнышко.

– Всегда пожалуйста, – раскинул руки в стороны морщинистый.

– Я сейчас вам обоим что-нибудь отрежу, – огрызнулся Ромся, вытаскивая из-под ремня небольшой железный топор, с деревянной рукоятью.

Обстановка стала не управляемой. Каждый выхватил холодное оружие, и стал трясти друг перед другом рассекая воздух, выкрикивая оскорбления стараясь напугать или спровоцировать на нападение. Никто не вытаскивал огнестрел, пистолеты, обрезы ружей и карабинов, оставались в плетеных из кожи кобурах.

– Не смей, – крикнул Ял, наблюдая как Ромся потянулся за пистолетом. – Только холодное оружие, а иначе они тебя убьют, и я тоже буду стрелять.

– Зачем остановил Ялик, – сокрушаясь поднял вверх Бума с морщинистым лицом. – Такой повод был солнышко затушить.

– Ты дурак так поставляться, – вставил Щерба, сидевший все это время спокойно на бревне и не вступая в конфликт. – Сам сказал, что не первый месяц на острове, а ведешь себя как новичок.

Раненый в ночной перестрелке Лепетун от криков и возни вокруг пришел в себя. От нахлынувшей нестерпимой боли громко закричал, скребя пальцами землю, выгнул спину, а затем медленно свернулся клубком. Остальные, забыв о склоке смотрели как Лепетун размотал грязные тряпки, обнажив рану. Острый запах гниения плоти ударил в нос, заставив отвернуться. По всей поверхности живота, паха и бедра, где он удалил дробь, виднелись небольшие круглые отметины от попадания мелкого снаряда, перемешанные с синяками. Более глубокие раны, дробь из которых раненый так и не вытащил, гнили источая зеленоватую жидкость.

Лепетун с большим усилием отвинтил крышку от бутылки с алкоголем, плескавшийся почти на самом донышке. Понял, что рану обрабатывать бесполезно, выплеснул все содержимое в рот, и быстро проглотил, не дожидаясь пока жидкость не выплеснуться обратно, из-за подступающего кашля. Горло и пищевод ободрало как наждачной бумагой и приступ продолжился несколько минут. Зато после стало легче, по телу разошлось тепло, а по мозгам ударило так, что боль на пару секунд словно растаяла.