Безмолвная

Сказав это, я вдруг осознал, что мой побег из квартиры стал худшим из всего, что я мог сделать. Надо было остаться на месте и немедленно уведомить следственные органы, а потом, ничего не трогая, ждать.

С кухни донесся запах яичницы. Мама делала лучшую в мире яичницу, но сейчас даже сама мысль о еде вызывала у меня тошноту.

Наклонившись, я уткнулся лицом в ладони.

– Что, черт возьми, творится? Кому и почему понадобилось убивать Блицера? И к тому же таким образом, чтобы все указывало на…

Я осекся, ощущая наплыв горячей волны. Ладони мгновенно стали влажными, а тошнота усилилась. Я медленно опустил руки, глядя на отца ничего не выражающим взглядом.

– Что? – спросил он.

– Этот нож…

Отец поднял брови так, что морщинки на его лбу достигли седых волос.

– Бл…! – выругался я.

– О чем ты, сын?

– Я заметил этот нож вечером, – ответил я, нервно потирая переносицу. – Открывал им какое-то вино – хотел снять фольгу с пробки…

– Ты уверен, что это тот самый нож?

Я кивнул. На сто процентов уверен не был, но, по логике вещей, так оно и было. Убийца вошел в квартиру, увидел нож на столешнице и решил его использовать. Блиц не мог оказать серьезного сопротивления, будучи в таком же состоянии, как и я. Возможно, даже в худшем…

Я невольно представил, как мой друг очнулся от пьяного сна только для того, чтобы через мгновение умереть, – и по моему телу прокатилась дрожь.

На протяжении какого-то времени мы с отцом хранили молчание. Вышли из оцепенения лишь тогда, когда в комнату вошла с яичницей мать. Она подала нам тарелки – и сразу поняла, что завтрак ждет такая же судьба, как и почти нетронутый чай. Впрочем, должна же она была что-то сделать для нас, проявить заботу…

Мать уселась на диван сбоку от отца и, сочувственно посмотрев на меня, спросила:

– Что будем делать?

– Пока ничего, – ответил я, опасаясь, что отец начнет убеждать меня немедленно связаться с полицией, но тот помалкивал.

Однако уже через минуту я понял, что свои доводы он собирается привести мне иным способом.

Отец смерил меня взглядом, который был мне хорошо знаком.

– Это не имеет никакого смысла, – сказал я.

– Помолчи, сын.

– Не нужно. Вижу, ты все так же склоняешься к обращению в полицию?

– Я не настаиваю.

– Хорошо. – Я произнес это довольно спокойно, но эмоции начинали брать верх. – Потому что, как видишь, меня подставили! И кто-то за этим стоит, каким-то образом влияя на тех, кто носит мундиры.

Отец вздохнул, а мать потупила взгляд. Для них это была старая песня, начавшая звучать вскоре после исчезновения Евы. Я прошел тогда через все стадии депрессии, обвиняя каждого, на кого мог подумать. Со временем в моем сознании закрепилась версия, что следователи скрывают доказательства потому, что как-то замешаны в произошедшем. В какой-то момент я даже решил, что нападавшие были полицейскими, захотевшими отдохнуть и развлечься после службы… В конце концов я отказался от этой абсурдной версии, как и от многих других, – но теперь был вынужден снова обратить на нее внимание. Сейчас возможно всё.

– Нынче уже не времена Народной Польши, – нарушил молчание отец. – Теперь есть оборудование, технологии. Они могут установить, что случилось на самом деле.

Случилось то, что я жив, а Блиц – нет…

Повод мог быть только один. Убийце требовалось не только устранение моего друга, не только подача некоего сигнала, но и моя виновность. Но зачем? Не проще ли было убить и меня тоже?

Мне стало еще жарче от мысли, что я был настолько близок от смерти. Хватило бы минуты – и решения одного человека…

– Они увидят лишь доказательства, свидетельствующие против меня, – пробормотал я себе под нос. – Убийца позаботился об этом…

Никто не успел даже открыть рот, чтобы ответить мне, как вдруг раздался звонок, заставивший всех вздрогнуть. Через пару секунд до меня дошло, что звонит аппарат Блица. Видимо, впопыхах, бездумно я забрал его, чтобы иметь хоть какую-нибудь связь с миром.

Я достал смартфон из кармана и увидел одно непрочитанное сообщение. Автомат от «Рейманн инвестигейшн» прислал код доступа. Машинально отложив телефон на подлокотник кресла и наморщив лоб, я уставился в гаснущий дисплей. Затем поднялся и двинулся в сторону комнаты, бывшей когда-то моей, а теперь служившей отцу кабинетом.

Когда-то я купил родителям новый компьютер, поскольку они уверяли меня, что жаждут жить в ногу со временем и пользоваться всеми чудесными возможностями интернета. Поскольку старый комп был для этого не очень-то пригоден, родители согласились на приобретение нового.

В одном из шкафов хранился и старенький «Асус» – мой первый ноутбук, для которого сейчас самое подходящее место в музее. Выбирая из двух вариантов, лучше было бы, конечно, воспользоваться стационарным компом.

Я включил его, дождался появления загрузочного окна и ввел присланный Блицу код доступа. На дисплее, в небольшой табличке, высветились имена двух пользователей. Нас идентифицировали исключительно сочетания букв и цифр. Шифр, открывавший нам доступ во внешнюю сеть, должен был обеспечивать абсолютную безопасность, но я не знал – то ли это правда, то ли маркетинговый ход, с помощью которого сотрудники агентства хотели убедить Блица пользоваться именно их услугами. Они уверяли, что вся информация автоматически шифруется специальными армейскими устройствами. И что это делается еще до того, как данные будут отосланы с компьютера отправителя, а на сервер приходит уже закодированная версия, и ее невозможно открыть без кода, который я должен получить заранее эсэмэской. Дополнительной мерой безопасности являлось то, что полученные сообщения исчезали по истечении десяти секунд.

Я выжидающе смотрел на черный экран. Наконец появилась надпись:

(xc97it) Всё в порядке?

Я ответил сразу:

(w0p6z1) Нет. Не в порядке.

(xc97it) Я общаюсь с Вернером? Да?

(w0p6z1) Да. Кто это?

(xc97it) Йола.

Я наблюдал, как ряды букв появляются и почти сразу исчезают. Это имя мне ни о чем не говорило. По-хорошему, мне не было точно известно, действительно ли на другой стороне находится какая-то девушка.

(xc97it) Мы разговаривали вчера.

(w0p6z1) Припоминаю.

Наступила долгая пауза – по крайне мере, так мне показалось. Вроде прошло несколько секунд или даже минут, пока не появилось очередное сообщение:

(xc97it) Что у вас случилось?

Теперь я вспомнил, что девушка с которой мы вчера связывались, представилась Йолой Клизой. Это ей было поручено заниматься делом Евы, а Блиц возмущался, что «ничего лучшего они и выдумать не могли», потому что она виделась ему длинноногой блондинкой с рюмкообразной фигурой.

Я обвел комнату взглядом, отмечая, что родители оставили в ней много вещей из моего детства. Заметил несколько напоминаний о Еве, сохранившихся еще со времен начальной школы. Между ними находились фигурки Человека-паука, на котором я когда-то был помешан, – до такой степени, что Ева обращалась ко мне, как Мэри Джейн к Питеру Паркеру: «Тигр». Может, это звучало, мягко говоря, необычно, но, учитывая мою увлеченность Человеком-пауком, мне это было очень приятно. Находилась здесь и табличка, упертая мной и Блицем с какого-то дорожного знака во время учебы в старших классах.

Только сейчас я ощутил тяжесть произошедшего, хотя знал: время скорби еще придет. Теперь нужно постараться, чтобы все не полетело к чертовой матери. Может, я и параноик, но хорошо представлял себе, что тогда произойдет. Полиция быстро меня поймает. Прокуратура назначит меру пресечения. Я окажусь в следственном изоляторе, где буду находиться аж до судебного процесса. Потом меня отправят в исправительное учреждение. И уж тогда и речи не зайдет о поисках следов Евы. Я никогда и нигде ее не найду. Она пропадет навсегда…

Я пустым взглядом смотрел на монитор, уносясь мыслями все дальше и дальше. Очнулся лишь когда снова появился тот же вопрос:

(xc97it) Что у вас случилось?

Осознав, что Йола – единственный человек в эту минуту, который может мне помочь, я описал ей все, что помнил. В подробности не углублялся – они сейчас неважны.

Текст исчез, и я снова уставился в черный пустой экран, на котором беспокойно мигала лишь белая стрелка курсора…

(xc97it) Есть на чем писать?

Из одного из ящиков я достал блок желтой самоклеющейся бумаги и записал на нем номер, появившийся на экране.

(xc97it) Купи в комиссионке какой-нибудь бэушный «Айпэд» с симкой и с него пошли на номер, который я тебе указала, смс с сочетанием b41t1cp1p1.

Я все записал.

(w0p6z1) Что дальше?

(xc97it) Дальше я буду тебя вести, но сейчас ты должен избавиться от телефона.

(w0p6z1) Предлагаешь скрыться?

Курсор снова мигнул, словно злой звериный глаз в темноте. Я сглотнул слюну.

Наконец появился ответ:

(xc97it) Да.

Затем внезапно доступ отрубился, а окошко закрылось. С минуту я сидел в отупении. Потом сообразил, что Клиза могла получить информацию, которой у меня не было, а значит, она знает больше, чем я.

Передо мной открывалось несколько выходов, но все они выглядели одинаково тупиковыми. В конце концов я выбрал тот из них, который показался мне наиболее надежным. Подумал, что коль уж Блиц доверился этой девушке, то, видимо, и я должен ей поверить.

И даже не подумал, что он мог погибнуть именно из-за нее…

7

В доме меня ждали букеты белых ирисов – по одному в каждой комнате. Тонкий и точный расчет Роберта, прекрасно знавшего мои любимые цветы и покупавшего их при каждой возможности. Меня они радовали, хотя я считала это абсурдным.

Ведь белый цвет – цвет невинности, а уж ею мой муж не мог похвастать.

По дороге он неоднократно спрашивал меня, держу ли я на него обиду, а я как заведенная утверждала, что нет. Когда мы вошли в холл, он внимательно следил за моей реакцией. Я сделала все, чтобы убедить его, что никакого прощения просить у меня не нужно.

Мы обнялись, поцеловались, и он под руку проводил меня в столовую, находящуюся внизу, на северной стороне дома. С южной у нас был лес, а из окон зала открывался вид на бескрайний простор Балтийского моря.

Вилла располагалась на небольшой возвышенности, благодаря чему можно было любоваться далеким горизонтом. При хорошей погоде виднелись казавшиеся издали крохотными пунктирными линиями на фоне неба силуэты гигантских кораблей в открытом море.

Еда была уже готова. Мы пользовались кухонным оборудованием фирменной линии «AGD», большая часть из которого могла управляться удаленно. Роберт заранее поставил еду в духовку и по дороге домой включил подогрев.

Затем он подал мне утку по-вьетнамски. Я знала, что ему не хватает времени на кулинарию. Это было одно из любимых занятий мужа, углубляться в которое он не имел возможности.

Пикантный вкус и выразительные нотки аниса меня не впечатлили. Меня вообще не удивляло все, что он делал. Все происходило согласно устоявшейся, знакомой нам обоим схеме.

– О чем разговаривала с Йолой? – поинтересовался Роберт, наливая в бокалы новозеландское вино «Пино Нуар». Он утверждал, что никакое другое вино не сочетается так хорошо с уткой.

– Только о деле.

– Не напоминала о…

– Уже сказала, нет.

Роберт наполнил мой бокал на одну треть и уселся напротив.

– Одного ты не сказала, – произнес он.

– Чего?

– «Я тебя прощаю».

Я посмотрела на него и вздохнула. Конечно, сейчас он только хотел удостовериться, не держу ли я на него обиду, потому что на действенность своей просьбы о прощении не рассчитывал. Рано или поздно все у него уляжется как надо, но пока он готовил для себя почву.

Это было подобно танцу, который мы оба решили исполнять, чтобы продлить свою любовь. Белые ирисы, приготовление блюд специально для меня, прислуживание мне, как будто происходило лишь только днем.

– Не за что прощать, – ответила я.

Роберт потупил взгляд, изображая глубокое переживание. Было ли это действительно так? Не знаю. Несмотря на то что мы познакомились еще во время учебы и сразу влюбились друг в друга, мне казалось, что я до конца так и не смогла узнать своего мужа.

– Попробуй вино, – предложил он.

– Я перед этим пила просекко. Не хочу мешать.

Он не стал настаивать, а я не считала нужным что-то еще добавлять.

Роберт отдавал себе отчет в том, что если б я выпила еще, то могла бы выдать все свои претензии. До сумерек было далеко, и для выпивки у меня имелось достаточно просекко. Но каждый бытовой пьяница понимает: если он хочет продолжать пить, то должен соблюдать определенную меру и ни под каким предлогом ее не превышать.

Роберт съел кусочек утки и медленно сложил салфетку. Все так же не поднимая глаз, проговорил:

– Это больше никогда не повторится…

– Знаю, что нет.

– Я выпил лишнего, Кас. Это меня и спровоцировало.

– Я уже сказала тебе, что…

– Что не о чем переживать. Так? – закончил он мою фразу. И, качая головой, добавил: – Но ведь это неправда…

Затем поднялся, подошел ко мне, прислонился к стулу. Взял мою руку и долго смотрел на меня в упор. Я видела в его глазах сожаление, стыд и глубокое смущение. Несомненно, это были искренние чувства, а не притворство.

Роберт был человеком, полным противоположностей. Наверное, под стать мне.

– Мы должны преодолеть все это ради установления лада в семье…

– Успокойся.

– Я ударил тебя…

«Не в первый и, возможно, не в последний раз», – подумалось мне.

К тому же каждый следующий случай выглядел все хуже и хуже. Это не просто повторялось, а приобретало все более зловещую окраску. А ведь все начиналось настолько невинно, насколько невинным может выглядеть бытовое насилие…

Однажды ночью Роберт отлупил меня стеком лишь за крошечное упущение в деле, касающемся одного из пляжных заведений. Это была сущая мелочь; даже не помню, в чем там была суть.

Сначала он ранил меня только словами, но в следующий раз дошло до большего. Надавал мне пощечин и толкнул. Быстро опомнился, словно очнулся от летаргического сна. Извинялся, постоянно умолял о прощении и обещал, что такое никогда больше не повторится.

Тогда я верила ему, потому что хотела верить. Чувствовала себя оскорбленной, слабой и беззащитной, но он продолжал оставаться единственным человеком, на которого я могла положиться. Тому, кто никогда не сталкивался с насилием со стороны любимого, меня не понять. Это не сообразуется с рационализмом и логикой.

Прошло совсем немного времени, и Роберт ударил меня снова, но уже кулаком. При этом кричал на меня как бешеный, а я молилась только о двух вещах – чтобы он не зашел еще дальше и чтобы Войтек ничего не услышал. В первой части мои мольбы остались безответными, а во второй мне, видимо, все же удалось выпросить помощь у кого-то наверху.

Вчерашней ночью Роберт перестарался – схватил меня за волосы, что-то орал прямо в лицо, а потом несколько раз ударил в живот. И я решила тогда, что далее терпеть не буду. Сегодня настал день, который я буду вспоминать, как первый шаг к новой жизни.

Поэтому Роберт и допытывался о том, что я делала и с кем разговаривала. И даже поручил одному из сотрудников присматривать за мной. Понял, что нарушил границы, а я больше никогда не позволю ему даже приблизиться к ней.

Я смотрела на букеты белых ирисов и пыталась обмануть себя, что по-прежнему люблю эти цветы, хотя на самом деле с определенного момента возненавидела их. Они словно напоминали мне о безнадежной ситуации, в которой я оказалась.

– Давай не оставлять этого так, – тихо сказал Роберт.

– Что ты имеешь в виду?

– Подай заявление…

– Зачем?

– Повезу тебя в Камень Поморский. Пойдем в больницу и…

– С ума сошел?

– У тебя будет доказательство…

Я отодвинула стул и повернулась к нему. Он наклонился и положил голову на мои бедра. Находился в таком положение какое-то время, а я ласково гладила его по волосам.

Он хотел иметь над собой висящий дамоклов меч? Свидетельство того зла, что причинил мне?

Ничего иного быть не могло. Я допускала, что его намерения искренни. Знала, что он пытается что-то изменить, и несколько раз ему это удавалось. А потом снова доходило до рукоприкладства…

– Думаешь, это что-то изменит? – спросила я.

– Буду знать, что в каждую минуту ты можешь…

– Что? Пойти в полицию?

Роберт поднял голову. Глаза его влажно блестели, и он никоим образом не напоминал человека, который вчера издевался надо мной, таская за волосы и избивая до беспамятства.

– И ты позволил бы, чтобы тебя посадили в тюрьму? – продолжила я. – Чтобы Войтек остался без отца и мы выживали бы сами, без тебя?

– Не говори так!

– Но это правда, Роберт! Как ты это себе представляешь?

Сколько помню, мы всегда были откровенны друг с другом. Мне казалось, что в любом другом союзе подобная ситуация складывалась бы ровно наоборот: женщина или ушла бы, или насилие над ней было бы недопустимо. У нас всё не так. Мы говорили обо всем, не пытаясь «замыливать» друг другу глаза. В самом деле, никогда не врали – не считая того, что он скрыл от меня суть своей другой, брутальной натуры.

Роберт теснее прижался ко мне и обнял за талию.

– Как ты можешь быть рядом с таким сукиным сыном? – спросил он.

– Не знаю, – ответила я со смущенной улыбкой.

– Хотя бы поцарапала в отместку ему это гребаное германское автокупе…

– Ага. Собираюсь ночью воспользоваться баллончиком с краской.

– Правильный выбор.

Когда он снова посмотрел на меня, я поцеловала его, нежно прикоснувшись ладонями к щекам. Подумалось, что мы отличаемся от других пар, которые в подобной ситуации сразу же направились бы в спальню.

Однако мы редко спали вместе – все реже и реже, начиная с первого случая насилия. Мне даже иногда думалось, что, избивая меня, Роберт получает сексуальное наслаждение. Он всегда делал это с дикими, необузданными эмоциями. Со звериным ревом, который не мог сдержать. Но в то же время бил так, чтобы не оставлять следов. Это напрягало меня более всего – казалось, что во всем этом кроется какой-то холодный расчет.

Я закрыла глаза и сосредоточилась на прикосновении его губ. Господи, неужели этого хватило, чтобы я утратила самолюбие? Еще несколько часов назад я была уверена, что одержу победу, что больше не дам помыкать собой. Ведь именно с таким решением я садилась в машину, когда он приехал за мной.

Как мало потребовалось, чтобы мое мнение изменилось… Неужели оно действительно изменилось? Я не могла ответить себе на этот вопрос. Знала только, что любовь – самый опасный токсин, сотворенный природой.

Роберт сел на свое место и сделал большой глоток вина. Неуверенно глянул на утку.

– Или она мне не понравилась, или я чувствую к себе такое отвращение, что оно отражается на вкусе.

– Или и то и другое…

– Может, ты и права, – ответил он, отодвигая от себя тарелку.

Роберт выглядел бледным, как Йола Клиза, которая на свежем воздухе бывала, наверное, только во время перемещения из одного здания в другое. Ее голова была постоянно слегка наклонена, и черные, длинные, доходящие до поясницы волосы спадали на щеки, контрастно подчеркивая мертвенно-бледный цвет кожи.

«Удалось ли ей добиться какого-то продвижения в деле Евы?» – размышляла я. Это был хороший ход мысли, чтобы отвлечься от произошедшего ночью. Я решила поделиться с Робертом.

– Я говорила тебе о той исчезнувшей девушке. Помнишь?

Он отодвинул бокал и несколько мгновений внимательно смотрел на меня, пытаясь, видимо, понять: к добру ли смена темы?

– Только то, что она была изнасилована возле реки, после чего бесследно исчезла – как и насильники.

– Пока не появились фотоснимки.

– Ну да. Это случилось в Ополе?

Я утвердительно кивнула.

– Вроде что-то об этом слышал… Давно это было?

– Десять лет назад.

– И ты действительно считаешь, что спустя столько времени она отыскалась?

– Похоже на то. Но сейчас кто-то старается скрыть этот след.

– Может, она сама… – предположил Роберт, а я добралась до утки, – не хочет быть найденной?

– Трудно сказать, – ответила я, взяв небольшой кусок мяса.

Еда показалась мне чересчур острой, но я постаралась не обращать на это внимания. Все-таки муж готовил ее как часть своего извинения. Приготовление блюда требовало довольно много времени, которого Роберту постоянно не хватало.

– Возможно, после изнасилования она решила начать все заново? – продолжил он.

– И так вот прямо оставила бы жениха? Сомневаюсь.

– Общались с семьей, знакомыми? Вдруг кто-то что-нибудь знает или поддерживал с ней связь…

– Семьи у нее нет, – констатировала я, решив все же выпить вина. – Родители погибли в ДТП примерно за год до того, как случилось изнасилование.

– Патовая ситуация.

– Жизнь… – я пожала плечами.

Обсуждение темы прекратилось, так как я видела: Роберту она не очень-то интересна.

Когда мы создавали «Рейманн инвестигейшн», он был вдохновлен ее потенциалом. Вел себя как маленький мальчик, который наконец-то стал обладателем желанной игрушки. Однако со временем его энтузиазм значительно поубавился. Мой, надо признать, тоже.

К нам обращались в основном люди, заинтересованные в слежке за супругами, отыскании должников, внезапно пропавших вместе с деньгами. Нам же хотелось дел, подобных делу об исчезновении Евы. Мне казалось, что тогда в Роберте оживет прежняя уверенность. Но так, скорее, лишь казалось.

Мы сидели, не касаясь никаких действительно важных вопросов. Вставая из-за стола, я чувствовала легкое головокружение. Просекко и красное вино не очень-то ладили между собой. Особенно если день начинался с первого. И если было намерение им же закон-чить.

Бывали дни, когда я точно знала, что ничего особенного не произойдет. Но нынешний точно к ним не относился. Я удостоверилась в этом, получив эсэмэску от Йолы.

Роберт уже готовился к выходу – собирался забрать из школы Войтека. Мне не нравилось, что он подъезжает на своем «БМВ» прямо к школе. Это образовывало своего рода пропасть между нашим сыном и другими учениками. Зная склонность детей к стычкам, я вполне допускала, что конфликтуют они не только на переменах.

Опорожненная до половины бутылка вина тоже будила во мне протест, но лишь внутренний. Я знала, что протестовать бессмысленно. Роберт все равно сядет за руль, и единственное, чего я могла бы добиться своим протестом, – это очередная ссора.

Полиции он не опасался. Даже если б стражи порядка его задержали, то составили бы протокол скорее на себя, чем на него. Формально гмина Ревал управлялась войтом, а все входящие в нее деревни – солтысами[5]. Но на деле командовали здесь такие люди, как Роберт, – местные владельцы туристическо-гастрономических заведений, которые давали работу не одной семье.

– Что-то не так? – спросил Роберт, вставая из-за стола.

Я оторвала взгляд от аппарата.

– Получила сообщение от Клизы.

– Что пишет? Какие подвижки?

– Скорее, проблемы, – ответила я озадаченно. – Утверждает, что немедленно должна со мной переговорить, потому что возникла неординарная ситуация.

– Подбросить тебя к «Балтик Пайп»?

– Нет. Попробую обсудить все по телефону.

Роберт собрал посуду, ополоснул ее и сложил в посудомоечную машину. Я сто раз объясняла ему, как крестьянин – корове на меже, что не нужно загружать ее столь малым количеством посуды, поскольку моющее средство будет тогда крутиться в ней без толку. Но все мои доводы муж сопровождал молчанием.

Он поцеловал меня на прощание, хотя уже через четверть часа должен был вернуться. Потом послышался тихий рокот мотора «БМВ».

Я глубоко вздохнула и набрала номер Йолы. Та взяла трубку сразу, как будто ждала моего звонка.

– Блицкий мертв! – выпалила она.

Клиза точно не относилась к числу обходительных особ. Сразу сбила меня с толку, и некоторое время я не знала, что ей ответить. В голову ничего не приходило.

– Был найден мертвым в своей квартире, – сообщила Йола тоном ведущей теленовостей, лишенной эмоций.

Поднявшись со стула, я пошла к холодильнику. Выходило так, что сегодня выпал денек, в котором мне придется пренебречь всеми святыми христианскими заповедями.

– Известно что-либо еще? – задала я вопрос.

– Официально полиция не сообщает никаких подробностей.

– А неофициально?

– По всему выходит, что у него ночевал Вернер.

Я замерла с бокалом в руке.

– Не хочешь ли ты сказать, что…

– Нет, – не дала она мне закончить. – С чего бы ему покушаться на жизнь друга?

Я сделала глоток – и почувствовала себя немного лучше.

– Это не имеет смысла, – заключила Клиза. – Блицкий был его единственным… не только другом, но и человеком, кто готов ему помочь. К тому же Вернер настолько толковый парень, что мог бы придумать и что-то позамысловатее.