Шутник и Фейри

Милана Шторм

Шутник и Фейри

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ. УЛЫБКА АЛЬБИНОСА

К.

Пахнет сыростью, плесенью, давно немытыми телами и застарелой мочой. Он слышит кашель, натужный и сухой, как Великая Пустыня.

– Мы все сдохнем здесь, – сипит тот, кто кашлял. – И не доживем до казни… хе-хе, какая досада!

Касси открывает глаза и мучительно пытается сфокусировать взгляд на том, кто говорит. Получается плохо: глаза затянуты пеленой гноя – в этом сыром затхлом воздухе он словил какую-то болезнь на второй день пребывания, – и он может разглядеть лишь чей-то размытый силуэт. Кажется, это орк. Или тролль, он всегда плохо различал эти две расы между собой. Красноватая кожа, волосы ярко-желтого цвета, это ведь тролль, да? Впрочем, это не важно. Совсем не важно. Касси пытается открыть рот, чтобы выразить полнейшее согласие с троллеорком, но, слишком сильно вдохнув смрад этого места, обнаруживает себя выблевывающим завтрак (если то зеленое нечто, которое здесь подавали, могло считаться завтраком) себе на колени.

«Штаны испортил…» – отрешенно думает он. Но ему все равно.

Ему все равно умирать.

Жаль, что он так глупо попался. Жаль, что не успел ступить на святую землю, чтобы очиститься и получить шанс попасть в Парадиз. Теперь этот шанс упущен. Он – вор, попавшийся на горячем. Грешник, которому светит прямая дорога в Геенну. О, да, он будет весьма лакомым кусочком! Пожалуй, за право сожрать его душу будет устроено настоящее состязание. Еще бы: душа крылатого в Геенне!

Чья-то сильная и грубая рука хватает его за шкирку и придает вертикальное положение. Носки его когда-то безупречно вычищенных ботинок чиркают по каменному полу, а горло сдавливает воротник кожаной туники – единственное, что осталось с лучших времен.

Лучших ли?

Касси, не замечая боли, торжествующе улыбается. Пусть. Пусть он продал душу Падшему, но зато хотя бы десять лет он был свободен!

– Светлый, кажись, свихнулся, – заявляет тот же сиплый голос.

Его встряхивают, голова безвольно мотается из стороны в сторону, но ему все равно. Со штанов капает рвота, дышать становится все трудней, а заплывшие глаза отказываются смотреть на этот мир.

Пусть. Он достаточно пожил. Пусть. Пусть он сдохнет в этой зловонной дыре в окружении воров, убийц и насильников, но он ни о чем не жалеет.

Интересно, а душе больно, когда ее рвут на части? Говорят, у высших демонов – главных обитателей Геенны, – даже какие-то разновидности есть. Интересно, какой из них достанется его душа?

Впрочем, он скоро об этом узнает. Достаточно просто ничего не делать. Дождаться, когда кожа воротника перетянет яремную вену. Не пытаться дышать. А лучше задержать дыхание и…

Резкая оплеуха заставляет его голову мотнуться так сильно, что он чувствует, как хрустит его шея. Сломалась? Нет. Он все еще чувствует себя живым.

– Приятель, не дури! – этот голос звучит мелодично, и Касси внезапно вспоминает, как выглядит его обладатель. Темный эльф. Раскосые черные глаза, прямые черные волосы и шрам, начинающийся под левым глазом и кончающийся над правым уголком губ. Все они здесь темные. Все. Кроме него.

Касси продолжает безумно улыбаться, и его отпускают. Он падает на каменный пол, больно отбив колени, утыкается носом в грязную миску одного из сокамерников, и его снова рвет. Прямо в нее.

– Да он же болен! – третий голос. Кто это? Кажется, сатир. Или вервольф? Кто из них?

– Может, у него лихорадка?

– Потрогай…

– Сам трогай! Я к этому дурику не подойду! Смотри, как смачно блюет!

Касси становится совсем смешно. Они все сидят в каменной клетке для смертников, какой смысл бояться какой-то заразы?

Кашель, рвотные порывы и смех пытаются вырваться из его горла одновременно, но застревают где-то на выдохе. Он издает какой-то жуткий звук: то ли хрип, то ли стон, то ли еще что. Он скорее чувствует, чем видит, как вокруг него образовывается свободное пространство.

Идиоты. Завтра все равно умирать.

Касси смеется. Пространство вокруг него стремительно расширяется. Он подгибает колени под себя и утыкается лбом в каменный пол. Кружится голова. Может, он действительно болен? Тем лучше. Быстрее сдохнет. Может быть, даже до казни. Смех не утихает, и Касси чувствует, как по его лицу текут слезы.

Душа за свободу. Многие продавались и за меньшее. За деньги. За красоту и привлекательность. За месть. Он же выбрал свободу. Стоила ли эта свобода его души?

Его сокамерники молчат. В установившейся тишине слышатся лишь короткие всхлипы все еще смеющегося Касси.

– Парень, ты это… заканчивай давай, – он слышит сиплый голос троллеорка. – Истерика у тебя получилась забавная, мне даже понравилось, но…

– Оставь его, Скрип, – этот голос Касси незнаком. И он женский. Здесь что, есть женщины?

Слышится негромкий перестук мягких каблучков, и рядом с ним опускается смутная фигура в темном плаще. Касси поднимает глаза, пытаясь разглядеть обладательницу голоса. Как ни странно, ему это удается, и он с удивлением рассматривает ту, что решилась к нему подойти. Фигура скрыта под плащом, но впалые щеки говорят о том, что она, скорее всего, болезненно худа. Ее ярко-зеленые глаза горят озорным огнем, а губы…

Что с ее губами?

Девушка будто пытается улыбнуться, но у нее не получается. Она словно не умеет этого делать. Ее губы изгибаются, складываясь в нелепый бантик или кривясь на одну сторону. Они выпячиваются, сжимаются, но не могут растянуться в простом движении.

Касси часто моргает. Что-то в ней такое есть…неправильное, и дело не в улыбке. Идеальный разрез глаз. Идеальные золотые волосы, ухоженные, несмотря на то, где они сейчас оба находятся. Идеальный прямой нос. Эта девушка выглядит искусственно, будто она кукла. Кукла, от которой Касси не может отвести глаз.

Девушка тоже во все глаза смотрит на Касси. Долго смотрит, как будто изучает его. А потом, наклонившись к нему, она шепчет:

– Хочешь жить?

Касси зачарованно смотрит на ее рот: нижняя губа оттопырилась до предела, верхняя, наоборот, поджата. Создается впечатление, что она просто строит ему рожи.

Хочет ли он жить? Конечно! Чем позже он умрет, тем больше у него шансов посетить святую землю перед смертью и смыть грехи!

Он быстро кивает в знак согласия.

– Хорошо, – губы «куколки» перестают кривиться. Она принимает серьезный вид. – Я могу вытащить тебя отсюда. При условии, что ты кое-что сделаешь для меня, когда мы выберемся.

– Что? – выдыхает Касси. Он готов сделать все, что угодно.

Рот «куколки» вновь начинает плавать.

– Научи меня улыбаться, как ты! – говорит она.

Л.

Когда стражники приволокли этого чудика в камеру, я выиграла у Мясника двадцать пятую партию в «дурака», оставив его без трусов. Огромный верзила-тролль как раз начинал их снимать под свист и улюлюканье товарищей по несчастью, а его красная кожа заливалась бледно-синим румянцем. Я пыталась держать лицо. В смысле, старалась не улыбнуться, ибо то, что у меня выходило вместо улыбки, ввергало окружающих в тихий ужас. А иногда и не тихий. За те два дня, что я находилась здесь, я заработала себе репутацию слегка полоумной (как всегда, впрочем), а принадлежность к Гильдии Убийц, которую скрывать я и не собиралась, делала свое дело: строившую страшные рожи девушку-ассасина старались, по возможности, не тревожить.

Печальная Лиззи, именно под таким именем меня знали в этом городе. Нет, не так. В этом Городе. А начальник тюрьмы называл меня не иначе как «кормилица моя», ибо в целях тренировки самодисциплины я посещала ямы смертников регулярно: примерно раз в два-три месяца. И каждый раз отсыпала этому жлобу немалую сумму. Впрочем, в накладе я еще ни разу не оставалась, легко отыгрывая потраченное здесь: близость смерти многих заставляло отдавать последнее, лишь бы занять себя еще одной партией в «дурака» или «пьяницу». Иногда играли в «глупую овцу», но почему-то не слишком охотно.

Кстати, трусы я Мяснику отдала почти сразу, а вот его куртка из лосиной кожи с заклепками из лунного серебра и плетеный ремень уйдут на черном рынке на ура. И за хорошую цену. Штаны были какие-то драные, поэтому, подумав, их я тоже отдала. Пускай мужик порадуется. Напоследок.

Появление светлого испортило невероятное шоу, которое устроил Мясник, стягивая исподнее. Ммм… тролль, танцующий стриптиз, это нечто, честное слово! Но крылатый, попавший в камеру смертников, сразу перетянул на себя все внимание… Надо же, уже лет десять посещаю ямы, а такое увидела впервые! Этот, наверное, совсем идиот. У него же крылья! Улететь не мог, что ли?

Приглядевшись, я поняла, что крылатый – мой клиент. Уныние, исходившее от него, можно было потрогать руками. Я, забывшись, улыбнулась, а Мясник, увидев это, шарахнулся, запутался в своих портках и с грохотом свалился на пол. Представление однозначно удалось.

Краем глаза наблюдая, как румянец тролля становится совсем уж синим, я смотрела на вновь прибывшего. Парень был фейри, и, судя по всему, давно не посещал родные леса. Прозрачные (призрачные, Лиззи, призрачные!) крылья безвольно обвисли и потускнели, хотя обычно у представителей этой расы они сверкали будто обсыпанные мелкой бриллиантовой крошкой. Когда стражники отпустили его, он глухо застонал и забился в угол, стараясь не смотреть на окружающих его существ. Это меня более чем устраивало. Его уныние невероятно меня возбуждало, доставляя почти чувственное удовольствие, и мне пришлось закрыть лицо капюшоном плаща, чтобы никто не заметил моего восторга.

О, да… да, дорогой… пожалей себя еще раз, давай! Мир – дерьмо, давай, подумай об этом!

Я опустила голову, полностью скрываясь. Уныние этого светлого было настолько осязаемым, что я не могла понять, почему остальные не слизывают его со своих лиц, рож и морд? Но остальные все-таки были коренными жителями подлунного мира, в отличие от меня, поэтому они не чувствовали, как эфир вокруг нас густеет от одного из самых лакомых грехов. Особенно для такой, как я. Я сдерживалась изо всех сил, чтобы не начать мерцать, пожирая то, что висело в воздухе. Впервые за мою долгую практику тренировок мне попался по-настоящему трудный клиент. Впервые за много лет я не могла совладать с желанием уйти в эфир. Почти не могла.

Это пугало.

Как бы это ни было трудно, но я сдержалась, а примерно через час светленький перестал соблазнять меня своим унынием и, свернувшись калачиком, задремал. Я восхитилась его самообладанием: крылатый среди темных, все-таки, вдруг кто-нибудь захочет набить ему морду? Но фейри чихать хотел на желания сокамерников. Он спал, сопя в две дырочки.

Впрочем, расовые предрассудки в камере смертников были не в чести, я давно это заметила. Накануне отправки к Падшему все вдруг резко вспоминали о наличии у них такой, бесполезной на первый взгляд, вещи, как душа, и старались вести себя прилично, если не по-доброму. Надеялись, что это им зачтется. Поэтому, по сути, ничего светлому и не грозило. Наверное…

До самого вечера я играла в «пьяницу» с Библем – темным эльфом, загремевшим сюда по каким-то политическим причинам. Я особо не интересовалась. Зачем? Вот раздеть его – да, это я могла, особенно мне приглянулись запонки на его серой рубашке, которые он держал до последнего, надеясь отыграться. Расставшись с запонками, играть на портки отказался, мотивируя это тем, что представитель древнейшей расы, разгуливающий без трусов – это нонсенс. Мне так и хотелось напомнить ему, что светлые эльфы подревнее будут, мне очень хотелось размяться в хорошей драке (вот именно этим человеческое тело меня раздражало больше всего: оно затекало от долгого бездействия и становилось дряблым без регулярных тренировок), но я сдержалась. Завтра побегаю… точнее, послезавтра, когда окружающие меня люди и нелюди отправятся на плаху.

Но на следующий день случилось то, что перевернуло все мои планы с ног на голову. И всю дальнейшую жизнь. Навсегда.

Все началось с кашля Скрипа. Этот тролль попал сюда за то, что распространял Дыхание Гор – курительную смесь, дурманящую разум и вызывающую мгновенное привыкание. Сам он эту дрянь не курил, зато курил табак. Много. Очень много. Даже спустя три дня его вынужденного воздержания от своей пагубной привычки, от него жутко разило табаком, заставляя мое тело чихать и держаться от наркоторговца подальше.

– Мы все сдохнем здесь, – просипел он с натугой. – И не доживем до казни… хе-хе, какая досада!

Крылатый, который с момента своего появления здесь не проронил ни слова (только сопел и храпел во сне, ночью так вообще его рулады были, пожалуй, самыми громкими), зашевелился. Он поднял голову, открыл рот и… порадовал нас всех, похвалившись содержимым своего желудка, доказав, что даже после трех часов усиленного переваривания зеленая дрянь, которой здесь пичкают смертников, все еще остается зеленой.

Ух ты! Я с интересом придвинулась чуть ближе, с досадой отметив: во всем, что касается этого светлого, моя выдержка ведет себя, мягко говоря, странно. Сначала чуть в эфир не свалилась, а теперь с жадностью смотрю, как его выворачивает наизнанку, а ведь нормальным людям (чьи ряды я уже потеряла надежду пополнить) смотреть на такое должно быть противно.

Стать человеком до конца… Шестьдесят лет я пыталась это сделать. И у меня почти получалось! Все. Кроме улыбки.

Скрип подошел к крылатому и резко поднял его за шкирку. Тот повис, зачиркал носками ботинок по полу и… улыбнулся. И эта улыбка… она была идеальна! Я с восторгом смотрела на ее безупречные очертания. Ни на полмиллиметра левый краешек губ не поднимался над правым. Белоснежные зубы сверкнули в полумраке нашей камеры, а я, не сдержавшись, ответила. Ответила на эту прекрасную улыбку. К счастью, никто, даже сам фейри, этого не заметил.

– Светлый, кажись, свихнулся, – сообщил Скрип, с ухмылкой наблюдая, как по штанам фейри стекает рвота.

Хорошенько встряхнув, он заглянул светлому в лицо, и, видимо, ему улыбка не понравилась… Впрочем, безумие, которое демонстрировал этот крылатый, не понравилось многим. Библь, не выдержав сумасшедшего взгляда парня, подошел и отвесил ему оплеуху.

Эй-эй-эй! Не трогать! Я еще не насмотрелась!

– Приятель, не дури! – после карканья Скрипа голос эльфа звучал, как музыка, но я все равно была недовольна. Я боялась, что фейри перестанет улыбаться. Я хотела посмотреть еще…

Скрип опустил светлого на пол. Уткнувшись носом в чью-то миску, тот снова начал блевать. Это сколько он с утра сожрал-то?

– Да он же болен!

– Может, у него лихорадка?

– Потрогай…

– Сам трогай! Я к этому дурику не подойду! Смотри, как смачно блюет!

Народ заволновался, и вокруг крылатого образовался довольно-таки широкий круг.

Чего они опасаются? Завтра им всем на плаху, а они боятся заразы! Я не выдержала и тихонько захихикала, что в моем исполнении выглядело несколько устрашающе.

Фейри тоже заржал. Точнее, попытался. Пожалуй, он единственный из всей компании понимал, насколько нелепы страхи окружающих. Они боялись, а он смеялся. Кашлял и смеялся. Парень определенно начинал мне нравиться. И улыбка его эта… красивая. Совершенная. Невероятная.

Идеальная…

… я давно такую хочу…

Скрип пытался вразумить хохочущего фейри, но я не слышала, что он говорил. В этот момент я приняла решение.

Я хочу именно такую улыбку.

– Оставь его, Скрип, – сказала я и вышла вперед. Опустилась перед крылатым и посмотрела ему в глаза. Высшего мне в селезенку, да они заплыли у него совсем! Крылатый тоже смотрел на меня. И, кажется, увиденное его не вдохновило. Ах, да, я же не смогла удержать лицо! Мне весело, и оставаться серьезной я просто не могу!

Парень часто заморгал, уставившись на мои губы. Кажется, он подумал, что я дразнюсь.

Смазливый… не люблю таких…

Я наклонилась к нему и тихонько прошептала:

– Хочешь жить?

Я уже потеряла надежду взять этот рубеж. А фейри вновь мог подарить мне ее.

Надежду научиться делать это, как люди.

– Научи меня улыбаться, как ты!

К.

Он чувствует, что у него отвисает челюсть. Просьба куколки ставит его в тупик. Она… что хочет? Улыбаться? Как он? И за это она вытащит его из этой дыры? Не думая, как это выглядит со стороны, Касси протягивает руку, чтобы коснуться ее губ. Это же легко! Надо просто растянуть их…

– Я сделаю все, что ты захочешь. Все, что угодно… – шепчет он, когда его пальцы, наконец, касаются ее лица. Он кладет большой палец на уголок ее губ и пытается потянуть.

– Все, что угодно? – фыркает куколка, отстраняясь. – Не вздумай еще раз повторить эту фразу при мне, светленький.

Странно. Судя по всему, она – человек, откуда тогда в ее голосе столько пренебрежения? Такие фразы обычно опускают только представители темных рас. Касси приглядывается к девушке повнимательней, но так и не обнаруживает ничего, что могло бы указать на подобное. У нее нет заостренных клыков вампира, нет выдающейся челюсти вервольфа, нет заостренных ушей темного эльфа.

Куколка – человек, в этом нет сомнений!

– Я… хочу жить… – после того, как его несколько раз вырвало, во рту стоит просто ужасный привкус, а горло будто раздирают чьи-то острые когти.

– Это хорошо, – серьезно отвечает человечка.

Касси думает, что быть серьезной ей к лицу.

Поднявшись, она откидывает капюшон и разворачивается к остальным. Касси отмечает, что ее золотые волосы лежат идеально, будто искусственные. Ни прядки, ни волоска не выбивается из идеально уложенной прически. Как будто она не сидит в яме смертников, как минимум, два дня.

Это почему-то вызывает страх. Животный. Инстинктивный.

Оказаться подальше от этой невероятно красивой, невероятно худой, невероятно искусственной куколки!

Он вновь смотрит ей на волосы.

Его начинает мутить.

Л.

Когда я отвернулась, его вырвало мне на плащ. Очуметь! Обычно мужчины, оказываясь у моих ног, делали другое. И это чудо в перьях я собираюсь отсюда вытащить? Под дружный гогот сокамерников я брезгливо поджала губы и встряхнула подол, злорадно отметив, что несколько капелек зеленой дряни осели на щеках крылатого. Так тебе, светленький!

– К фейри не подходить! – объявила я.

– Взяла крылатого под крылышко, а, Лиз? – сиплый голос Скрипа был полон сарказма и недоумения. – Прельстилась смазливой мордашкой? Ночью-то спать дадите?

– Стонать постараюсь потише, – огрызнулась я.

Быстро собрала выигранный скарб и подошла к решетке камеры.

– Эй! Живые есть? – заорала я. – Мне нужен ваш начальник! Эй! Слышите? Есть информация! Я знаю, где Песчаный Кот, вы меня слышите? Я знаю, где Песчаный Кот!

– Лиз, ты с ума сошла?! – ко мне подскочил Библь. – Песчаный Кот утопит твою Гильдию в крови, если узнает, кто его сдал!

Я фыркнула.

– Тебе-то что? Ты вообще не из Гильдии. Новых убийц нарожают, ничего страшного!

Не говорить же ему, что эта фраза – условный знак. Именно так я каждый раз сообщаю, что насиделась среди смертников и желаю покинуть их приятное общество.

Только в этот раз мне нужно было прихватить с собой кое-кого еще.

Я обернулась на крылатого. Выглядел он довольно жалко. Может, плюнуть и бросить его здесь? В свете испорченного плаща, это не казалось такой уж плохой идеей. Но фейри, будто услышав мои мысли, вдруг улыбнулся. Широко так, торжествующе.

Я хочу эту улыбку.

И я ее получу.

К.

Услышав про Песчаного Кота, Касси не выдерживает и начинает улыбаться. Особенно ему нравится фраза «утопит в крови».

Легенда о безжалостном убийце ходит по Городу уже лет пять. Песчаный Кот, не оставляющий следов, только странные отметины в виде гротескного изображения кошачьей морды на правой щеке. В Гильдии Убийц он не состоит, тамошний глава о знакомстве с этим человеком (или не человеком) не признается, но всем почему-то ясно: тот, кому не повезет встретиться с Песчаным Котом, эту встречу не переживет. И сможет рассказать о ней только Падшему. Или Высшему. Как повезет.

Только Касси знает, что никакого Песчаного Кота не существует. И никогда не существовало. Есть только Касси. И те, кто его ищет. Это всегда разные фейри, их объединяет только одно: желание найти того, кто перед этим ограбил дом очередной жертвы. Найти его, Касси.

И вернуть туда, откуда он так удачно сбежал десять лет назад.

Л.

Я чуть голос не сорвала, пока дождалась, когда на мой зов явится хоть кто-нибудь.

«Кем-нибудь» оказался Питкин, жирдяй с лысой башкой и огромным носом, который подбивал ко мне клинья каждый раз, когда я оказывалась здесь.

– Лиззи, малышка, как ты красива сегодня! – разулыбался стражник.

– Я знаю, где скрывается Песчаный Кот, – требовательно сказала я.

Питкин был туп, как табуретка, уже несколько раз он, несмотря на строгий наказ своего начальника не палить мне контору, начинал заигрывать со мной прямо перед камерой, заставляя сидящих в ней шевелить мозгами. И когда те понимали, что я отнюдь не смертница, которой суждено взойти на плаху вместе с ними, в камере начинался настоящий хаос.

Хаоса я не хотела. Помнут крылатого, а он мне еще нужен.

– Ммм… Песчаный Кот… – «эротично» промурлыкал Питкин. – Я с удовольствием стану для тебя кем угодно, дорогая!

Я мысленно взвыла. Улыбнуться ему, что ли? Я решила, что стоит.

Увидев, что я изображаю вместо человеческой улыбки, Питкин затрясся от отвращения. Я с удовольствием смотрела, как вожделение в его глазах исчезает.

Никогда не любила страсть. А уж похоть – самую распространенную разновидность этого греха – и подавно.

Загремев ключами, стражник начал открывать решетку. Наконец-то! Подкрепление в виде четырех громил явилось, а значит, можно будет беспрепятственно выйти отсюда!

– Милости просим, куколка! – издевательски поклонился один из стражников, когда решетка, слегка скрипнув, отворилась.

Я молча покинула вонючую камеру. Оглядываться не стала, но услышала, что крылатый начал хрипло хохотать.

Пожалуй, я натренировалась на год вперед.

К.

Решетка не скрипит, нет. Она кричит, визжит от натуги, заставляя желудок Касси вновь сжаться. Слава Высшему, там уже ничего не осталось!

Куколка (Лиззи, дурацкое имя) выходит из камеры, и Касси понимает, что она не вернется.

Он начинает хохотать. Он смеется, хрипя разодранным горлом, чувствуя зловоние из собственного рта. И от этого ему становится еще смешней.

Куколка выходит из камеры, чтобы уже никогда сюда не вернуться.

Л.

Жоршен, начальник городской тюрьмы, ходил по своему обширному кабинету, заставляя мою голову кружиться от его мельтешения.

– Я не могу, не могу, Лиззи, прости! Я не смогу вытащить его, понимаешь? По ведомости, завтра я должен выдать палачу пятнадцать существ! И одним из них является фейри, видишь? – он потряс бумагой у меня перед носом с такой интенсивностью, что я не смогла бы ничего прочитать, будь я даже чемпионом по скорости чтения. – Прости, но светлые попадают к нам не так часто, его отсутствие заметят сразу! Я уверен, завтра на площади казней будет аншлаг. И знаешь, почему? Потому завтра, среди прочих, на казнь выйдет светлый. И не просто светлый, а крылатый! Да я за всю свою практику подобное встречал всего пару раз!

Жоршен был светлым эльфом. Имя у него явно заканчивалось на –эль, как и у всех светлых эльфов и фейри, но для удобства он его трансформировал, чтобы не мучить бедных подчиненных. Судя по обвисшим мочкам ушей, ему было лет двести-двести пятьдесят. Опыта ему было не занимать, это точно, поэтому его тирадой я впечатлилась. Попыталась, по крайней мере… Я подозревала, что он догадывается, кем я являюсь на самом деле, но он упорно делал вид, что считает меня просто сумасшедшей человечкой, любящей время от времени пощекотать себе нервы времяпрепровождением в камере смертников.

Я была не против.

– Жоршен, он мне нужен, понимаешь? Именно он! – хм… может, сказать, что я влюбилась с первого взгляда?

– Исключено, – непререкаемым тоном заявил Жор.

Ну что ты будешь делать, а?

Я хочу эту улыбку.

– У тебя там как написано? – в голову пришло некое подобие мысли. – Этого придур… э-э-э… фейри как зовут-то?

– Касанидорикрэлиэль, – ответил Жоршен.

Чего-о-о-о? Я такое не выговорю, даже если очень постараюсь! Что за манера: придумывать совершенно нелепые имена? Интересно, а как зовут Жора? Жоршенкроливлиэль? Жоришенкимариэль? Тьфу, светлые…

– А этот… Касани..дальше не помню…-эль, – там так и написано, что казнить должны именно его?

– Лиззи, ты к чему вообще ведешь? – Жоршен, наконец, остановился и уставился на меня подозрительным взглядом.

– Так я тебе фейри найду! – заявила я. – До вечера. Крылатого. Светлого. Какого-нибудь Дэлиралировиэля! Никто разницы не заметит! Кроме тебя, конечно…