Время 8:18

– Он устремился вон туда, – кивнул Егорыч в сторону далекой опушки, – сказал, что надо наших предупредить.

– В своем репертуаре, – подтвердил Никита, – мы пытались его остановить, но он слушать не стал. Сказал, что скоро вернется.

– Там немцы явно готовятся перейти в наступление…, – начал Марат, но Егорыч перебил его.

– Вот и Генка сказал то же самое, а мы пытались его остановить, ведь нам нельзя вмешиваться в ход истории!

– Нам-то нельзя, – вздохнул Марат, – но у нас тут и не получится. Если там, – он махнул в сторону ближнего леса, – мы смогли убить этих гадов, то здесь они проходят сквозь меня как раскаленный нож через масло.

– То есть, ты можешь ходить и через стену, и через людей?! – удивилась Люба.

– Да, смог! И год тут, Егорыч, уже другой, – продолжал Марат, – везде приметы 42-го года, ты был прав насчет пилоток.

– Ага, если там был 41-й, то потом что изменилось? – Егорыч стал анализировать все, что с ними происходило, – Мы нашли преграду, мы увидели, что за ней ничего нет, и затем, похоже, вручную нашли переход в другое время. Но переход был небольшой, и время оказалось соседним. То есть мы попали в следующий год, вот что получается.

– А почему не в прошлый? Почему не в 40-й? – вмешался Никита.

– Если бы пошли в противоположную сторону, то, возможно, попали бы и в 40-й, – предположил Егорыч и поправил на голове повязку, – вот и хорошо, что они нас тут просто не видят, а то убили бы сразу, или после пыток.

– Значит, вот так, ходя вдоль той преграды, мы можем последовательно перемещаться по годам? – Люба не переставала думать об одном и том же, потому что эти опасные приключения ее пугали со страшной силой, – И мы раз за разом можем перемещаться в будущее? А давайте попробуем?! Вдруг это так и есть, и тогда мы снова попадем домой!

– Но ты представляешь, сколько мы будем искать эти границы годов? – усомнился Марат, сам еще до конца не понимая, возможно ли такое, – Может, окно в 1943-й год находится в иной точке пространства, и мы так наощупь дойдем до… Берлина…

– Или до Москвы, – подхватил мысль Егорыч, – а это полторы сотни километров пешком, – а если до Берлина, то все две тысячи, – сказал он и замолчал.

– Но вдруг тут все рядом? – не унималась Люба. Ей уже никто не ответил. Все стояли, погруженные в глубокую задумчивость.

Кто знает, по каким законам вообще существует время? И есть ли они вообще, эти законы? До сих пор мы сталкивались только лишь с сюрпризами, и эти все случаи – с убийством немцев, случайная перестрелка в лесу с советскими солдатами, эта невидимая преграда с чернотой за ней… Нет никакой логики в событиях, нет последовательности… Каковы правила? Каковы законы? Как мало мы обо всем этом знаем, думал Марат, и как легко подтверждается все то, что мы знаем о тех временах. Была Великая Отечественная война, и она оставила огромный след в истории.

Тем временем Генка, тоже осознав, что может перемещаться в пространстве никем не замечаемый, помчался от развалин к опушке, где, по его представления, находилась линия обороны войск РККА. Генка ведь сразу понял, что немцы что-то замышляют, собираясь в одной точке, и немедленно решил вмешаться в ход событий, как настоящий патриот. Отмахнувшись от друзей и даже не став слушать увещевания Егорыча, он подумал только, что если можно хоть на день, на минуту или на миг приблизить день Победы, то это надо сделать.

Генка добежал до опушки и беспрепятственно проник через ряды натянутой колючей проволоки и завалы из бревен.

«Свои!» – радостно подумал он, и тут же бросился к ближайшему блиндажу.

В небольшой ямке сбоку от входа в блиндаж стоял невысокий молодой солдат. Его винтовка лежала перед ним, направленная на поле, а сам он спокойно и вдумчиво скручивал самокрутку.

Генка подскочил к солдату и стал кричать ему прямо в лицо: «Там на поле немцы! Они там в развалинах! Сейчас ударят!»

Но солдат не видел и не слышал Генку, он дальше сворачивал бумагу и следил, чтобы ни одна крупинка табака не упала.

Тогда Генка, разозлившись от собственной беспомощности, стал дуть на табак, махать руками, пытаясь дать хоть какой-то знак.

Ничего не помогало, его руки просто проскальзывали через солдата. Отчаявшись, Генка на секунду остановился в раздумье. В этот момент из блиндажа, занавешенного дырявой плащ-палаткой, показалась коротко стриженая голова другого солдата. Он вышел, замахнув за собой импровизированную дверь, и остановился перед молодым.

– Все куришь, Титов, все трависся? – с издевкой обратился короткостриженный к нему.

– Я не сейчас, на посту не буду, – отвечал молодой, – только закручу и уберу.

– Вот закрутишь и мне отдашь, – продолжал короткостриженный, и уже потянулся за самокруткой к молодому.

Тут Генка не выдержал и стал кидаться то на одного, то на другого, проваливаясь сквозь них.

– Чуешь, Липатов? – вдруг резко спросил молодой.

– Что такое? – не понял короткостриженный.

– Холодком потянуло, – не сразу ответил молодой, – будто смертью пахнуло.

И молодой уже безвольно сам протянул самокрутку короткостриженному.

– Да, холодает. К дождю, – ответил короткостриженный, и поднялся по земляным ступеням наверх.

Генка понял, что он не может ничего сделать, и стал отчаянно кричать.

– Немцы! Немцы, солдатик! Немцы сейчас вдарят! – метался Генка.

В какой-то момент он оперся кулаками на стенку ямки, и оттуда посыпалась земля. Солдат обратил на это внимание, и посмотрел наверх, думая, что сверху обсыпается бруствер ямы. Тогда Генка стал снова толкать стенку земляной ямы, и это дало эффект: песок и мелкие камешки посыпались чуть интенсивнее.

Тут молодой солдат полностью переключился на это, но он тут же стал ладонями утрамбовывать стенку.

Генка был уже вне себя от злости, ведь никогда еще в жизни он не был в такой ситуации, когда от него ничего не зависело, и чтобы он вообще не мог ни на что повлиять.

– Знаешь, Титов, на войне мы все под смертью ходим, – послышался голос короткостриженного сверху, и сразу запахло раскуренным табачком.

Молодой Титов задумался над этой фразоq, а Генка стал неистовой царапать пальцами стенку ямы. У него стало получаться рисовать тонкие едва заметные линии. И тут его осенило: он вытащил из своего подсумка немецкий патрон и стал острой пулей писать на утрамбованной земляной стенке одно слово: «Немцы!!!»

Солдат Титов увидел, что на стенке проявляются какие-то полосы, но он, погруженные в свои мысли, снова стал утрамбовывать эту стенку, затирая Генкины буквы.

А Генка опять и пять писал «Немцы!», но молодой, казалось, не видел это послание. Тогда Генка быстро начеркал «Титов» и со всей силы ударил по стенке, чтобы земля посыпалась.

Солдат это заметил, и вдруг стал вслух читать то, что увидел перед собой: «Титов». Он замер, и тут же Генка сразу быстро написал ниже слово «Немцы!»

«Немцы», – произнес солдат, продолжая смотреть на стенку немигающим взглядом.

«Атака будет» – написал Генка, и только солдат принялся читать эту фразу, беззвучно шевеля губами, как где-то наверху, где курил короткостриженный солдат Липатов, произошел взрыв.

Молодой тут же присел, вжавшись в стенку ямы, и судорожно стал искать руками винтовку. Сразу же последовал второй взрыв, и куски его винтовки сверху прилетели к нему в яму.

Генка понял, что он не успел, и выскочил из ямы, где сидел с Титовым, желая увидеть, что же происходит наверху.

Перед блиндажом метались взрывы, земля комьями летали в разные стороны, и огненные искры летели вверх. На земле оставались темные воронки с дымящейся серединой. У дерева лежал солдат Липатов, весь посеченный осколками, с разорванными брюками и с задранной наверх гимнастеркой. Самокрутка лежала рядом на земле и успела погаснуть, уже залитая густой светлой красно-рыжей кровью.

По всему лесу раздавались взрывы, где-то слышались крики. Ввиду небольшого калибра и малой мощности, осколки мин не могли выкорчевать дерево, а лишь срезали и срывали ветки, врезались в стволы и шипели в живой сочной коре. Осколки летали над землей во все стороны, и если бы Генка был живым человеком из плоти, то он тут же оказался бы убит, как солдат Липатов.

Бросив в последний раз взгляд на яму у блиндажа, где вжимался в землю солдат Титов, Генка поспешил обратно на поле к своим товарищам.

Тем временем немецкие пехотинцы уже успели подобраться ближе к линии советской обороны, и с нетерпением ждали окончания минометного обстрела, чтобы кинуться в атаку и сходу захватить позиции русских. Генка не смог удержаться, и проходя мимо нескольких немецких солдат, пристально наблюдающих за результатом обстрела из небольшой воронки, стал сапогом сбивать землю в их сторону. Как бы он ни старался, а из-под его ноги вылетала лишь куцая струйка песчинок. Генка уже не надеялся задержать атаковавших, а продолжать сбивать пыль, чтобы хоть как-то нагадить немцам. И ему удалось: двое ближайших к нему пехотинца стали жмуриться из-за того, что песок попал им в глаза, и Генка тут же радостно удвоил усилия. Он засыпал им затворы винтовок мелким песком, из-за чего эти немцы немного отвлеклись, оттирая грязь с оружия. Тут взрывы стихли, двое немцев продолжали очищать свои винтовки от песка, и вдруг на все поле пронзительно кто-то засвистел в свисток.

Это была команда к атаке, и все немцы выскочили из укрытий и побежали в сторону опушки. Двое неудачников, которым Генка так смачно напакостил, все еще оставались в яме, протирая оружие, как вдруг из леса, примерно со стороны блиндажа Титова послышались выстрелы. Пули засвистели рядом с Генкой, и немцы прижались к земле воронки.

– Тьфу! – сплюнул Генка и нецензурно выругался, – если бы они сейчас просто встали в атаку, то сразу бы легли. А так я вам подарил жизнь! – с досадой в голосе крикнул он сверху в воронку со съежившимися немецкими солдатами и пошел дальше.

Начался бой, на позициях РККА оживились винтовки и пулеметы, пули стали носиться по полю с нестерпимым воем. Немцы продолжали атаку, не считаясь с этим, и первая партия атакующих уже скрылась в лесу, наткнувшись там на оставшиеся целыми проволочные заграждения.

Но Генке это уже было неинтересно, он быстро домчался назад к развалинам печки и там нашел своих друзей. Оказалось, что они внимательно наблюдали за ним и ждали, когда же он прекратит свои тщетные попытки вмешаться в ход событий. Генка им рассказал, что видел там, у блиндажа, и что делал. Друзья выслушали его рассказ внимательно, и когда он закончил, то на лицах всех показалась радость облегчения.

– Если раньше мы могли вмешаться в происходящее, и мы это уже сделали, – ответил Егорыч на Генкин рассказ, – то теперь мы вряд ли можем на что-то повлиять. Но даже если и можем как-то минимально сдвинуть легкие песчинки, как это делал ты, то делать это надо с умом, понимая и предвидя, что это может повлечь за собой.

– Ты хотел навредить этим немцам, – говорил Марат, – а так получилось, что на данный момент ты их спас.

– Хорошо хоть, что этого солдатика в блиндаже ты предупредил, – отозвался Никита, – но из-за масштаба событий его жизнь или смерть вообще ни на что не влияет, как мне кажется…

– Еще как влияет, – перебила его Люба, – для того солдата, скорее всего, очень важно, будет он жить через час или нет! Теперь представь, что этот солдат все-таки дождется Победы и вернется с войны живым, у него, может быть, возникнет семья и родятся дети. Потом пойдут внуки, а это очень важно. Так что, Генка, ты – молодец, – Люба похлопала Генку по груди, – никого не подставил, не убил даже немцев, может, и они вернутся живыми с войны.

– Кто знает, – бросил Марат.

– Да ну их, – махнул Генка рукой, – я просто хотел как лучше…

Звуки боя наращивали интенсивность, при этом сама стрельба все удалялась в лес. Запах пороховых газов становился удушливым смрадом. Через непродолжительное время все сражение полностью переместилось в лес, и там еще долго палили винтовки, взрывались гранаты и гремели пулеметы. Генка и Никита сидели на груде кирпичей. Генка покорно слушал звуковую картину боя.

Марат, бродивший по сожженной деревне, в одном из сохранившихся подполов нашел несколько узелков с одеждой, которые только слегка подкоптились сверху и сильно пропахли дымом пожара. Он ходил по пепелищам, повинуясь страсти рассматривать всякую всячину, ну а тут зрелище было совершенно непривычное глазу мирного городского жителя. То, что было когда-то крепким деревенским домом, взрастившем в себе не одно поколение крестьян, превратилось в серо-черную груду мелких угольков, пылящих серо-золотистым холодным дымком при каждом дуновении ветра. Он ходил прямо по этим уродливым кучам, откуда мог внезапно выглянуть какой-нибудь предмет правильной формы, например, сковорода или лопата. В какой-то момент Марат осознал, что он может переворачивать предметы своим сапогом, поднимать их с земли и даже брать в руки. Эта вновь обретенная возможность, которая вообще-то привычна в обычных условиях, ошарашила его сейчас не меньше, чем ранее обнаруженная возможность мистическая способность проходить сквозь кирпичную стену и оставаться невидимым. Он тут же начал лихорадочно осматриваться, ожидая, что, кроме этого, и в окружающем мире тоже что-то могло поменять свойства. Но все оставалось на своих местах. Тогда он осмотрительно перешагнул через несгоревшие остатки бревен и досок, и уже было направился обратно к друзьям, как его внимание привлекли несколько половиц, торчавших из того, что когда-то было полом, и чернеющая за ними пустота. Марат присел, отодвинул доски и обнаружил небольшую нишу, в которой были, по-видимому, в спешке набросаны предметы домашнего обихода: расчески, небольшое настольное зеркало, деревянные шкатулки, тарелки и чашки, несколько подушек, грязное одеяло, рваный тулуп и несколько пар валенок. Поверх всего этого, прямо на расстоянии вытянутой руки, лежали два тканевых свертка – большой и поменьше. Марат протянул к ним руку и по одному вытащил их из подпола.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.