Пятнадцатилетний капитан

– Динго говорит «да»! Он говорит «да»! – воскликнул Джек. – Вот видишь, значит, это ты!

– Ай-ай, Динго, – ответил Геркулес, лаская собаку, – как тебе не стыдно! Ведь ты обещал не выдавать меня!

Да, это действительно Геркулес, рискуя собственной жизнью, спас Дика Сэнда. Но из скромности он долго не хотел признаться в этом. Впрочем, сам он не видел в своем поведении ничего героического и утверждал, что каждый из его спутников поступил бы на его месте точно так же.

При упоминании о спутниках миссис Уэлдон заговорила об их несчастных товарищах – о старом Томе, о его сыне Бате, об Актеоне и Остине.

Их отправили в область Больших озер. Геркулес видел их в рядах невольничьего каравана. Он несколько времени шел следом за ними, но случая переговорить с ними ему не представилось. Они ушли! Они погибли!..

И по лицу Геркулеса, только что сиявшему добродушной улыбкой, потекли крупные слезы, которые он и не пытался сдержать.

– Не плачьте, друг мой, – сказала миссис Уэлдон. – Я верю, Бог милостив, и когда-нибудь мы еще свидимся с ними.

В нескольких словах миссис Уэлдон сообщила Дику Сэнду обо всем, что произошло в фактории Алвиша.

– Быть может, – заметила она в заключение, – нам лучше было бы оставаться в Казонде.

– Значит, я вмешался не вовремя! – воскликнул Геркулес.

– Нет, Геркулес, нет! – возразил Дик Сэнд. – Эти негодяи, несомненно, нашли бы средство заманить мистера Уэлдона в какую-нибудь ловушку. Мы должны бежать все вместе, и немедленно! Тогда мы прибудем на побережье раньше, чем Негоро вернется в Моссамедиш. Там португальские власти окажут нам помощь и покровительство, и когда Алвиш явится за своей сотней тысяч долларов…

– Сто тысяч ударов палкой по голове старого негодяя! – вскричал Геркулес. – И я сам заплачу ему сполна по этому счету!

И все-таки тут возникало затруднение, хотя о возвращении миссис Уэлдон в Казонде, конечно, не могло быть и речи. Следовательно, нужно было непременно опередить Негоро. Все дальнейшие планы Дика Сэнда обязательно должны были учитывать эту цель.

Наконец-то молодому капитану удалось привести в исполнение давно задуманный проект: спуститься к океанскому побережью, используя течение какой-нибудь реки. Та река, на которой они находились, текла на север, и можно было предположить, что она впадает в Конго. В этом случае вместо Сан-Паулу-ди-Луанда Дик Сэнд и его спутники очутятся в устье этой гигантской реки. Но такая перспектива нисколько их не смущала, так как в колониях Нижней Гвинеи они, несомненно, могли рассчитывать на такую же помощь, как и в Сан-Паулу-ди-Луанда.

Когда Дик решил спуститься вниз по течению этой реки, первой его мыслью было устроиться на одном из плавучих, заросших травой островков,[71] которые во множестве несут африканские реки.

Однако Геркулесу во время его скитаний по берегу посчастливилось натолкнуться на унесенную рекой пирогу.

Дик Сэнд не мог бы пожелать ничего лучшего, и случай этот сослужил хорошую службу. Ведь найденная Геркулесом пирога не была похожа на узкий челнок, каким обычно пользуются туземцы. Это была вместительная лодка тридцати футов в длину и четырех в ширину; такие лодки рассчитаны на несколько гребцов и быстро несутся под ударами их весел на просторе больших озер. Миссис Уэлдон и ее спутники могли удобно в ней разместиться, и достаточно было удерживать ее на стрежне с помощью одного кормового весла, чтобы она шла вниз по течению.

Вначале Дик хотел плыть только по ночам, чтобы не попасться на глаза туземцам. Но если использовать только двенадцать часов из двадцати четырех, продолжительность путешествия, которая и без того могла оказаться немалой, возрастет вдвое. Тогда Дику пришла на ум счастливая мысль: замаскировать пирогу навесом из травы. Этот навес опирался на длинный шест, выступавший впереди носа и позади кормы. Трава, свисая до самой воды, скрывала даже кормовое весло. Замаскированная пирога казалась просто скоплением травы, которое течение несет среди плавучих островков. Она могла плыть и днем, не привлекая ничьего внимания. Трава была расположена с таким искусством, что обманывались даже птицы: красноклювые чайки, арринги с черным оперением, белые и серые зимородки часто садились на пирогу, чтобы поклевать зерна.

Зеленый навес не только маскировал пирогу, но и защищал пассажиров от палящего солнца. Такое плавание было почти совсем не утомительным, но все же небезопасным.

Ведь путь до океана предстоял долгий, и на всем его протяжении им нужно было ежедневно добывать пропитание. Это означало необходимость охотиться на берегах реки, так как одна рыбная ловля не могла прокормить беглецов. А между тем Дик Сэнд после нападения туземцев на термитник располагал только одним ружьем, которое унес с собой во время бегства Геркулес, и очень небольшим запасом зарядов – каждый патрон был на счету. Но Дик надеялся, что не потратит зря ни одного выстрела. Быть может даже, укрываясь в лодке под навесом и высунув дуло ружья, он сможет стрелять более метко, как охотник, притаившийся в засаде.

А пока пирога плыла по течению, скорость которого Дик Сэнд оценивал по меньшей мере в две мили в час. Он надеялся поэтому, что за сутки она пройдет около пятидесяти миль. Но такое быстрое течение требовало от рулевого неустанной бдительности, чтобы огибать препятствия: подводные камни, мели и стволы деревьев. К тому же такая стремительность течения порождала опасение, что впереди могут оказаться пороги и водопады, весьма часто встречающиеся на африканских реках.

Дик Сэнд, которому радость новой встречи с миссис Уэлдон и ее сыном вернула силы, принял на себя командование и занял место на носу пироги. Сквозь щели в травяном навесе он следил за фарватером реки и то словами, то жестом давал указания Геркулесу, могучей рукой державшему кормовое весло, что надо сделать, чтобы держаться верного направления.

Миссис Уэлдон, поглощенная своими мыслями, лежала на подстилке из сухих листьев посреди пироги. Кузен Бенедикт, молчаливый и недовольный, сидел у борта, вытянув ноги и скрестив на груди руки, хмурился, поглядывая на Геркулеса, которому он не мог простить его вмешательства в охоту на мантикору, думая о своей потерянной коллекции, об энтомологических заметках, – вряд ли жители Казонде сумеют понять их ценность, – и время от времени машинально подносил руку к переносице, чтобы поднять на лоб очки… Но увы, их у него не было. Что же касается маленького Джека, то он понимал, что шуметь нельзя, но так как никто не запрещал ему двигаться, то он подражал своему другу Динго и ползал на четвереньках из конца в конец по всей пироге.

В продолжение двух первых дней плавания путешественники питались теми запасами, какие Геркулесу удалось добыть перед отъездом. Дик Сэнд только по ночам останавливал пирогу, чтобы дать себе несколько часов отдыха. Но на берег он не высаживался. Дик не хотел рисковать без нужды и твердо решил не выходить на сушу до тех пор, пока не окажется необходимым пополнить запас провизии.

Пока что плавание по неизвестной реке, ширина которой в среднем не превышала ста пятидесяти футов, не ознаменовалось никакими происшествиями. По течению плыло несколько плавучих островков, но они двигались с той же скоростью, что и пирога, так что можно было не опасаться столкновений с ними, если только их не остановит какая-нибудь преграда.

Берега казались совершенно безлюдными: очевидно, эту часть территории Казонде туземцы посещали очень редко.

Вдоль реки поднимались два ряда зарослей; в них, блистая яркими красками, теснились ласточник, шпажник, лилии, ломонос, бальзаминовые и зонтичные растения, алоэ, древовидные папоротники, благоухающие кустарники, создавая по сторонам их пути несравненной красоты бордюр. Иногда опушка леса подступала к самой реке. Над водой склонялись копаловые деревья, акации с жесткой листвой, «железные деревья» – баугинии, у которых ствол с той стороны, откуда дуют самые холодные ветры, словно мехом, оброс лишайниками, смоковницы, которые, как манговые деревья, опираются на воздушные корни, похожие на сваи, и много других великолепных деревьев. Деревья-исполины, вздымающиеся вверх на сто футов, переплетались ветвями, покрывали реку сводом, непроницаемым для солнечных лучей. Кое-где лианы перекидывали с берега на берег свои стволы, образуя висячие мосты, и 27 июня маленький Джек с восхищением увидел, как по такому зеленому мосту переправлялась стая обезьян, которые, сцепившись хвостами, образовали живую цепь на случай, если мост не выдержит их тяжести.

Обезьяны эти, которых в Центральной Африке называют «соко», отличались довольно противной мордой: низкий лоб, светло-желтые щеки, высоко поставленные уши. Они живут стаями по десятку, лают, как собаки, и внушают страх туземцам, потому что иногда похищают детей, чтобы царапать и кусать их. Пробираясь по мосту из лиан, они и не подозревали, что под кучей трав, гонимой течением, находится маленький мальчик, из которого они могли бы сделать для себя забаву. Значит, маскировка, придуманная Диком Сэндом, была хорошо сделана – ведь даже эти зоркие животные были введены ею в заблуждение.

В тот же день под вечер, милях в двадцати от этого места, пирога внезапно остановилась.

– Что случилось? – спросил Геркулес, бессменно стоявший у рулевого весла.

– Запруда, – ответил Дик Сэнд. – Но запруда естественная.

– Надо разрушить ее, мистер Дик, – сказал Геркулес.

– Да, Геркулес. Придется действовать топором. В запруду уперлось несколько плавучих островков, а она устояла.

– Что ж, за дело, капитан! – сказал Геркулес, переходя на нос пироги.

Запруду образовала трава, гибкие стебли которой и длинные глянцевитые листья, переплетаясь, спрессовываются в плотную массу, похожую на войлок и очень прочную. Называется она «тикатика», и по такому сплетению можно переправиться через реку, как по мосту, если не бояться увязнуть по колено в этом травяном настиле. На поверхности этой запруды цвели поразительной красоты лотосы.

Уже стемнело. Геркулес без особого риска мог выбраться из лодки. Ловко орудуя топором, он менее чем за два часа перерубил посередине сплетение трав. Запруда распалась, течение медленно отнесло к берегам обе ее части, и пирога снова поплыла вниз по реке.

Нужно ли говорить о том, что этот большой ребенок, кузен Бенедикт, сначала надеялся, что им не удастся одолеть преграду? Плавание по реке казалось ученому нестерпимо скучным. Он с сожалением вспоминал факторию Алвиша, свою хижину и драгоценную жестяную коробку с коллекциями. Печаль его была самой настоящей, и на него было жалко смотреть. В самом деле, ни одного насекомого! Ни единого!

Какова же была его радость, когда Геркулес – все-таки его «ученик»! – принес ему какое-то маленькое безобразное существо, которое он поймал на стебле тикатики. Как ни странно, Геркулес, передавая свой подарок ученому, был, казалось, чем-то смущен.

Но какой вопль испустил кузен Бенедикт, когда, осторожно зажав насекомое между большим и указательным пальцами, он поднес его как можно ближе к своим близоруким глазам, которым теперь не могли прийти на помощь ни очки, ни лупа!

– Геркулес! – вскричал он. – Геркулес! Ты заслужил полное прощение. Кузина Уэлдон! Дик! Единственное в своем роде насекомое, и к тому же, несомненно, африканское! Уж этого-то никто не посмеет отрицать, и я отдам его только вместе с жизнью!

– Значит, это действительно ценная находка? – спросила миссис Уэлдон.

– Ценная находка?! – вскричал кузен Бенедикт. – Насекомое, которое нельзя отнести ни к жесткокрылым, ни к сетчатокрылым, ни к перепончатокрылым, которое не принадлежит ни к одному из десяти известных науке отрядов, которое скорее можно было бы отнести к паукообразным!.. Насекомое, очень похожее на паука! Насекомое, которое было бы пауком, если бы у него было восемь лапок, и которое все-таки остается насекомым, так как у него только шесть лапок. Ах, друзья мои, небо все-таки даровало мне это счастье! Наконец-то мое имя войдет в науку! Это насекомое будет названо «Hexapodes Benedictus»![72]

Радость ученого была так велика, что, оседлав своего любимого конька, он совершенно забыл о всех перенесенных и еще предстоящих испытаниях. Миссис Уэлдон и Дик от души поздравили его с находкой.

Между тем пирога продолжала плыть по темным водам реки. Ночную тишину нарушали только фырканье гиппопотамов, выбиравшихся на берег, и пощелкивание чешуи крокодилов.

Потом над верхушками деревьев взошла полная луна. Мягкий свет ее проник сквозь щели в навесе и озарил внутренность пироги.

Вдруг на правом берегу послышался отдаленный топот, а потом какой-то глухой шум, словно в темноте заработало одновременно несколько насосов.

Это огромное, в несколько сот голов, стадо слонов, досыта наевшись за день волокнистых стеблей растений, перед сном пришло на водопой. Казалось, все эти хоботы, поднимавшиеся и опускавшиеся с механической равномерностью, способны осушить реку!

Глава восемнадцатая

Разные события

Следующие восемь дней пирога все так же продолжала спускаться по течению. Ничего примечательного за эти дни не произошло. На протяжении многих миль река протекала среди великолепных лесов. Затем леса кончились, и вдоль обоих берегов потянулись нескончаемые, уходящие к самому горизонту заросли кустарника.

Тут тоже не встречалось никаких следов туземцев – Дик Сэнд, разумеется, нисколько не был этим огорчен, – но зато вокруг было великое множество животных. На берегах резвились зебры, из зарослей выходили канны и «каамы», замечательно грациозные антилопы, которые по вечерам исчезали, уступая место леопардам, оглашавшим воздух грозным рычанием, и даже львам, прыгавшим в высокой траве. Однако беглецы до сих пор не имели столкновений с хищниками, ни с речными, ни с лесными.

Каждый день, чаще всего в послеобеденные часы, Дик направлял пирогу к тому или другому берегу, причаливал и обследовал прилегающую часть зарослей.

Дело в том, что маленькому отряду приходилось возобновлять запасы продовольствия. В этих диких местах нельзя было рассчитывать ни на фрукты, ни на маниоку, ни на сорго, ни на кукурузу, которые составляют главную пищу туземцев. Все это росло здесь, но в диком виде, и было непригодно для еды. Дик Сэнд вынужден был охотиться, хотя звуки выстрелов могли привлечь чье-нибудь нежелательное внимание.

Огонь они добывали, вращая с большой скоростью деревянную палочку, вставленную в углубление в сухой ветви смоковницы, на манер местных жителей или даже обезьян, так как говорят, что таким же способом добывают огонь и некоторые гориллы. На костре жарили мясо какой-нибудь антилопы, заготовляя пищу впрок, сразу на несколько дней. 4 июля Дику удалось одним выстрелом уложить на месте «покоу», которая дала им изрядный запас мяса. Это было животное длиною в пять футов, с большими, загнутыми назад рогами, с рыжеватой шерстью, усеянной блестящими пятнышками, и белым брюхом. Мясо его оказалось очень вкусным.

Из-за почти ежедневных остановок для охоты и нескольких часов отдыха каждую ночь пирога к 8 июля прошла в общей сложности лишь около ста миль. Однако это было уже немало, и Дик начинал задумываться, куда заведет их эта бесконечная река. До сих пор она вобрала в себя лишь несколько мелких притоков, и незаметно было, чтобы она сколько-нибудь расширилась. Сначала она текла более или менее прямо на север, но теперь повернула на северо-запад.

Река тоже доставляла путникам свою долю пищи. Длинная лиана, снабженная вместо крючка колючкой, несколько раз приносила им санджику – мелкую рыбешку, очень нежную на вкус, которую в копченом виде развозят по всей этой стране, довольно вкусных черных «узаков», «монндесов», с крупной головой и жесткой щетиной вместо зубов, маленьких «дагала», любящих проточную воду и принадлежащих к породе сельдей, – они напоминают уклеек, которые ловятся в Темзе.

Девятого июля днем мужество Дика Сэнда подверглось новому испытанию. Он был один на берегу и подкрадывался к кааме, рога которой виднелись над зарослью кустарника. Как только он выстрелил, в тридцати шагах от него выскочил другой – и очень страшный – охотник, который, несомненно, явился за своей добычей и, видимо, не собирался ее уступать.

Это был огромный лев из той породы, которую туземцы называют «карамо», – они совсем не похожи на так называемых ньясских львов, лишенных гривы. Он достигал в плечах высоты не менее пяти футов. Великолепное животное!

Одним прыжком лев обрушился на кааму, которую пуля Дика Сэнда только что свалила на землю. С жалобным криком бедное животное судорожно забилось под когтистыми лапами грозного хищника.

У безоружного Дика Сэнда не было времени вложить в ствол новый патрон.

Лев сразу заметил его, но сначала ограничился тем, что на него посмотрел.

У Дика хватило самообладания оставаться на месте, не делая ни малейшего движения. Он вспомнил, что в такие моменты полная неподвижность бывает иногда спасительна. Он не пытался ни бежать, ни перезарядить ружье.

Налитые кровью кошачьи глаза льва неотступно следили за ним. Хищник, казалось, не знал, какую добычу предпочесть: ту ли, что билась под его лапами, или ту, что стояла неподвижно. Если бы каама не извивалась в его когтях, Дику Сэнду пришел бы конец.

Так протекли долгие две минуты. Лев смотрел на Дика Сэнда, а Дик Сэнд смотрел на льва, даже не моргая.

Наконец лев мощным движением схватил в пасть еще живую, трепещущую кааму, поднял ее, как собака поднимает зайца, и, хлеща по кустам жестким хвостом, исчез в густой чаще леса.

Дик стоял неподвижно еще несколько секунд, потом осторожно ушел и, вернувшись к своим спутникам, ничего не сказал им об опасности, от которой он спасся только благодаря своему хладнокровию. О да, если бы беглецы не плыли по быстрой реке, а вынуждены были пробираться по равнинам и лесам, где водятся такие хищники, быть может, к этому времени ни одного из потерпевших крушение на «Пилигриме» уже не было бы в живых.

А кроме того, если края эти и казались необитаемыми, они были такими не всегда. В иных местах, где берега были отлогими, попадались следы когда-то стоявших здесь деревень. Опытный путешественник, не раз посещавший эту область Африки, такой, как Дэвид Ливингстон, безошибочно угадал бы, в чем тут дело. Посмотрев на живые изгороди из высоких молочаев, сохранившиеся дольше соломенных хижин, на одиноко растущую в середине ограды священную смоковницу, он сразу понял бы, что здесь когда-то было селение. Но согласно обычаю многих африканских племен, стоит умереть вождю, и жители покидают свои жилища и строят новые в другом месте.

Возможно также, что здесь, как и в других областях Центральной Африки, жили племена, которые не строят домов, но селятся в ямах, вырытых в земле. Эти дикари, стоящие на самой низкой ступени развития, выходят из своих жилищ только по ночам, как хищники из берлог, и так же, как с хищниками, встреча с ними очень опасна.

Дик Сэнд не мог сомневаться, что именно здесь находится страна людоедов. Раза три-четыре ему попадались на лесных полянах в еще не остывшей золе погасшего костра обгоревшие кости человеческого скелета – остатки ужасного пиршества. Роковой случай мог привести этих людоедов верхнего Казонде на берег реки как раз в то время, когда Дик Сэнд там охотился. Поэтому он высаживался на сушу только в случаях крайней необходимости и всякий раз брал с Геркулеса слово, что при малейшей тревоге тот, не дожидаясь его возвращения, немедленно отчалит от берега. Геркулес давал требуемое обещание, но все время, что Дик Сэнд находился на берегу, ему стоило больших усилий скрывать свою отчаянную тревогу от миссис Уэлдон.

Вечером 10 июля им пришлось удвоить осторожность. На правом берегу реки показался ряд свайных построек. Река расширялась там, образуя небольшую бухту, и в этой бухте стояло на сваях около тридцати хижин. Течение несло пирогу прямо на хижины, и лодка должна была проплыть между сваями, так как у левого берега реки пробраться было нельзя – там из воды торчали камни.

Эта деревня была обитаема: в нескольких хижинах светились огоньки и над тихой рекой разносились голоса, звуки которых были похожи на рычание. Если бы оказалось, как это часто бывает, что дикари протянули сети между сваями, то попытка пироги проложить себе путь могла поднять общую тревогу.

Дик Сэнд стоял на носу и, понизив голос до шепота, подавал команду, лавируя так, чтобы лодка не наткнулась на эти источенные червями столбы. Ночь была светлая. Видно было достаточно хорошо, чтобы управлять пирогой, но и достаточно хорошо для того, чтобы могли увидеть их самих.

Это была страшная минута. На помосте, над самой водой, сидели два туземца и громко разговаривали. Увлекаемая течением пирога должна была пройти как раз под ними, и свернуть в сторону было нельзя из-за узости прохода. Туземцы не могли не заметить лодки. Что, если они поднимут тревогу и разбудят все селение?

Всего какая-нибудь сотня футов отделяла пирогу от свай, когда Дик Сэнд услышал, что туземцы заговорили еще громче. Один из них указал другому на спускающуюся по течению кучу травы, грозившую порвать сети из лиан, которые они как раз ставили. Тотчас же оба начали поспешно вытаскивать сети из воды и громкими криками призывали на помощь соплеменников.

Пять или шесть других дикарей соскользнули вниз по сваям и устроились на связывавших их поперечных балках, издавая совершенно невообразимые вопли.

Зато в пироге царила полная тишина, если не считать приказаний, которые шепотом отдавал Дик Сэнд, и полная неподвижность, если не считать чуть заметных движений, когда Геркулес чуть-чуть поворачивал рулевое весло. Иногда раздавалось глухое ворчание Динго, но маленький Джек сжимал ручонками его огромную пасть. Снаружи вода с тихим плеском набегала на сваи, а выше, на помосте, раздавались нечеловеческие вопли дикарей.

Но тем временем туземцы споро выбирали сети. Если они успеют убрать их до того, как пирога войдет в проход между сваями, все кончится благополучно; если же нет, пирога застрянет, и это будет конец для всех, кто в ней плывет. Ни остановить пирогу, ни изменить направление ее движения Дик Сэнд не мог, тем более что сваи стеснили в этом месте реку и она неслась тут с необычайной стремительностью. Через полминуты пирога оказалась под помостом. Но – о нежданная удача! – дикари последним усилием как раз вытащили свои сети из воды.

Однако, как и опасался Дик Сэнд, проходя под сваями, пирога помяла всю правую сторону своего навеса.

Один из дикарей громко вскрикнул. Успел ли он разглядеть, что скрывалось под навесом? Предупредил ли он своим криком соплеменников? Это было более чем вероятно.

Но Дик Сэнд и его товарищи находились уже вне пределов досягаемости. Река, превратившаяся в стремительный поток, мчала их вперед, и через несколько секунд свайная деревня скрылась из виду.

– Держать к левому берегу! – скомандовал на всякий случай Дик Сэнд. – Подводных камней больше нет!

– Есть держать к левому берегу! – повторил Геркулес, налегая на рулевое весло.

Дик Сэнд перешел на корму и, обернувшись назад, стал пристально вглядываться в освещенную луной поверхность воды. Однако ничего подозрительного он не заметил. Ни одна лодка не преследовала их. Вероятнее всего, у дикарей не было пирог, и когда настал день, ни один дикарь не показался ни на берегу, ни на реке. Однако из осторожности Дик Сэнд продолжал все время вести пирогу вдоль левого берега.

В течение следующих четырех дней, с 11 по 14 июля, миссис Уэлдон и ее спутники начали замечать, что вид местности сильно меняется. Перед их глазами был теперь не пустынный край, но самая настоящая пустыня, вроде той пустыни Калахари, которую Ливингстон исследовал во время первого своего путешествия. Сухая почва была совершенно не похожа на плодородные поля в верховьях реки.

А река все тянулась вдаль бесконечной голубой лентой и, по всей видимости, должна была впадать прямо в Атлантический океан.

В этих бесплодных местах нелегко было добывать пропитание для пяти человек. От прежних запасов продовольствия не осталось ничего. Рыбная ловля давала мало, охота не приносила больше никакой добычи. Антилопы и другие травоядные животные не нашли бы здесь никакого корма, а вместе с ними исчезли и хищники.

Поэтому по ночам уже не слышно было ставшего привычным рычания. Ночную тишину нарушали только лягушачьи концерты, которые Камерон сравнивает с шумами, которые производят конопатчики, когда они конопатят, сверлильщики, когда они сверлят, и клепальщики, когда они клепают на судостроительной верфи.

Плоская, выжженная солнцем равнина без единого деревца тянулась по обоим берегам реки вплоть до отдаленных холмов, замыкавших горизонт на востоке и западе. На этой равнине рос только молочайник, но не та его разновидность, из которой добывается мучнистая масса, кассава, а молочайник, дающий лишь негодное в пищу масло.

Необходимо было, однако, добывать какое-то продовольствие. Дик Сэнд не знал, что делать, но тут Геркулес напомнил ему, что туземцы нередко употребляют в пищу молодые побеги папоротника и мякоть, содержащуюся в стеблях папируса. Он сам не раз утолял таким образом свой голод, когда пробирался по лесам вслед за китандой миссис Уэлдон. К счастью, папоротник и папирус в изобилии росли по берегам реки, и сладкая сердцевина папируса понравилась всем, а маленькому Джеку в особенности.