Тёмная сторона Луны

– А про девочек это вы зря, Марина Александровна! Может, вы, конечно, забыли, но я за команду школы играю. А поддаваться не привык. Дело принципа!

– А никто и не говорит, что нужно поддаваться!

Марина Александровна заметила Катю и, отвесив ей презрения, вынудила свернуть раньше, чем это сделали другие девочки. Катя слышала их голоса, но, будто влекомая кем-то невидимым, бежала в другую сторону и не успела опомниться, как оказалась на самой вершине холма.

Сплошь поросший редким молодым леском, в основном хвойным, с обратной стороны тот оказался голым, и вид, открывшийся сверху, охватывал не только долину, но и большую часть озера, которое своей вытянутой и почти правильной овальной формой напоминало зеркало. Череда холмов с густыми зарослями создавала изысканное обрамление. И всё это великолепие, тронутое нежной зеленью, отражалось в воде, жадно впитавшей небесную голубизну неба и повторившей даже движение облаков, которые плыли по небу, меняя формы и создавая ощущение полёта, свободы, музыки.

Голоса, которые доносились со стороны лагеря, становились всё назойливее, и Катя не стала отказываться от зова сердца и, бросив собранный хворост на землю, побежала вниз. Спуск был достаточно крутой, и удержаться на ногах оказалось не так-то просто. Но это того стоило: голоса стихли, и тишина наполнилась пением птиц и жужжанием насекомых.

Величественная красота этого места здесь, внизу, выглядела уютно и обыденно. Обзору сильно мешал кустарник, который теснился к самой воде и, создавая живую изгородь, уходил вглубь долины. Лёгкий ветерок колыхал ветки и гнал к берегу мелкую рябь волн, рассеивая их в зарослях осоки.

Берег был совсем низкий и уже покрылся свежей травой. Катя присела на корточки и тотчас отпрянула. Что-то вспорхнуло перед её носом и скрылось из вида. Она ничего не рассмотрела, но успела уловить шелест крыльев и при всём многообразии летающих существ, попавших под подозрение, остановилась на том из них, которому в своих наблюдениях за природой отдавала явное предпочтение. В этих местах их водилось множество видов – от мелких, с голубыми крыльями, живущих большими колониями, до огромных, гипнотизирующих взглядом.

Последняя неделя мая порадовала настоящим летним теплом. Вода прогрелась на солнце и кишела мелкими рыбёшками и водомерками. Рыба, видимо, уже отнерестилась и, судя по всплескам, приступила к активной охоте. Рыбаки эту пору называли «жором». Катя знала об этом от своего дяди, заядлого рыбака, но не помнила, чтоб стрекозы появлялись так рано. Впрочем, школьная программа по этому предмету была добросовестно забыта ею, и всё, что воскресало в памяти относительно стрекоз, а также бабочек и мотыльков, укладывалось в двух словах: «куколка» и «личинка». Загадка стоила того, чтоб не церемониться со своей одеждой, Катя легла на землю и практически сразу выделила взглядом стебель осоки, на котором крепилось несколько странных и одинаковых существ с большой головой и нелепым туловищем. Пока она решала, что делать дальше, одно из них начало нервно подрагивать и вдруг зашевелилось. Вполне уже понимая, что её ждёт, Катя смотрела во все глаза, однако всё, что успела разглядеть – какое-то несуразное и сморщенное существо, которое мигом расправило крылья и взмыло ввысь, не оставив даже росчерка в небе. Восхищения заслуживал тот факт, что ни одна секунда этой драгоценной жизни не тратилась напрасно. Но как раз это и помешало насладиться моментом. Процесс повторился много раз, и всякий раз Катя испытывала огорчение такого порядка, которое одерживало верх над всеми её восторгами. Так, видимо, и потеряла бдительность.

– А я тебя везде ищу!

Голос Сашки прозвучал как гром среди ясного неба. Вздрогнув от неожиданности, Катя повернулась, но вместо того, чтоб отругать своего друга, как собиралась, ответила с улыбкой:

– Так и заикой оставить можно! Слыхал, что люди от испуга заикаются?

– Слыхал, – ответил Сашка и всё-таки спросил, – а чё это ты тут делаешь?

Стоя против солнца, он напоминал одуванчик в пору созревания семян. Интонация, тон, как и сам вопрос – всё соответствовало финалу одного старого фильма. Катя представила, как выглядит со стороны её занятие и рассмеялась.

В отличие от неё, Сашка давно давился смехом и сначала опустился на корточки, потом, совсем обессилев, упал на колени. Он почти приближался к истерике, когда Катя приложила палец к губам и сделала взгляд серьёзным.

– Т-с-с! – внезапно произнесла она и позвала, – иди сюда, ложись, не бойся!

Сашка сразу перестал смеяться. Взгляд его, полный недоумения, сверлил в ней отверстие, и тогда – уже теряя терпение – она ткнула пальцем в сторону осоки, где одна из личинок начала подавать признаки жизни.

Трудно заставить человека видеть мир твоими глазами. Но, видимо, этот момент был идеален для такой цели. Сашка послушался и на время забыл обо всём на свете. Катя тоже забыла. Она забыла даже о стрекозах, ради которых изменила своим строгим правилам. Лёжа на животе, рядом с Сашкой, она ощущала его плечо и вместо того, чтоб наблюдать увлекательный момент рождения стрекозы, фиксировала каждую эмоцию на лице своего друга и не могла оторвать от него глаз.

– Вот это да! – выдохнул он и посмотрел на Катю. Их взгляды встретились и тотчас вернулись обратно. Однако от стрекозы не осталось даже следа. – Вот чёрт!

– Нет на тебя моей тёти Тани, она бы тебя по губам отхлестала за это словечко!

Довольная достигнутым результатом, Катя пыталась спрятать за смехом свой восторг и первой заметила Бориса, который бегом спускался по склону холма и смешно, будто лопастями пропеллера, размахивал руками.

Глаза Бориса смеялись, а лицо по мере приближения разыгрывало крайнюю степень удивления. Катя заметила это и покраснела, но осталась лежать на траве, лишь приподнялась на локтях и придала взгляду строгости.

– Так-так, голубчики. Хорошо Кролик этого не видит! – прерывающимся от быстрого бега голосом произнёс Борис и теперь уже совершенно открыто наслаждался тем, что видел.

Кроликом, в честь друга Вини-Пуха и уж точно не за её добрый нрав, Марину Александровну окрестили дети. Кто удостоил её такой чести, никто не помнил. И вряд ли кто помнил, когда именно это произошло.

В ответ на слова друга Сашка зарделся и стал медленно подниматься с земли, отряхиваясь сильными и резкими движениями обеих рук. Как эта нелепая сцена могла быть истолкована Мариной, которая во всём и всегда видела только плохое, никому из них объяснять не требовалось, и оба понимали: Борис, скорее, предостерегал, чем намекал на то, что неизменно посетило бы голову учительницы, случись ей увидеть такую картину.

– Тут это, стрекоза родилась, – смущённо оправдался Сашка, махнув рукой в сторону озера. Однако Борис сохранил за собой улыбочку, которая никак не могла способствовать взаимопониманию.

Это ускорило события. Катя тоже поднялась с земли и тоже стала отряхивать одежду.

– Я бы тоже взглянул, но там, такое дело, приехал кое-кто.

– Кто? – спросил Сашка и сразу двинулся в гору, но перед этим успел схватить Катю за руку. По пути объяснил бестактность. – Пойдём, я ведь чего весь лес обшарил? Голодной останешься. Там каша готова и чай. С дымком!

Борис позволил ему сказать и, наконец, сообщил имя гостя.

– Леопольд? – не поверил Сашка. Кивнув в ответ, Борис правдиво округлил глаза.

Катя не очень любила, когда кто-то брал её за руку и сразу высвободилась. К разговору она не слишком прислушивалась. Все мысли и даже все её мечты были всецело поглощены стрекозами и чуть-чуть выбором будущей специальности. До этого своим призванием она считала математику и немного пренебрегала естественными науками типа биологии и ботаники. Пестики, тычинки, тех же стрекоз и бабочек, она изучала в живой природе и нельзя сказать, что усердствовала. Просто любила. Но сейчас поняла, что хочет передать эту любовь детям, а для этого должна расширить свой кругозор. И начало этому было положено.

В гору приходилось карабкаться, но, достигнув вершины, Катя остановилась, чтобы закрепить впечатление и только потом догнала мальчишек. Высаженные ровными рядами, сосны образовали несколько широких коридоров и вели прямо к поляне, которая маячила впереди сквозь корявые ветки, притягивая взгляд обилием солнца. В смолистом воздухе, становясь всё более настойчивым, витал запах гари.

– Вот так и знал! – хлопнув себя по бёдрам, возмутился Сашка, – всё-таки подпалили кашу! Ничего нельзя доверить! Что за люди!

– Ну, есть немного! – не стал отпираться Борис. – Са-а-амую малость! А чё переживать-то! Там вряд ли чё осталось! – Поддразнивая ребят, он принялся поглаживать свой живот, который ради такого дела пришлось выпнуть. Наблюдая за ними, Катя не переставала улыбаться. Кроме того, вспоминала свою маму, которая считала, что все мужчины до самой старости остаются детьми. Себя она, конечно, считала взрослой. Во-первых, усердно училась. Во-вторых, помогала маме. В-третьих, задумывалась над выбором профессии и даже мужа. Во всяком случае, точно знала, каких качеств в отце своих будущих детей видеть бы точно не хотела.

За время её отсутствия территорию успели обжить по всем правилам обустройства быта. Очаг, на котором готовили обед, расположился в центре. Палатки, а их оказалось две, и обе тех внушительных размеров, каких ей не доводилось видеть, задней стороной подпирали лесные заросли и находились на таком расстоянии друг от друга, чтобы учесть насущные потребности будущих жильцов. Вещи были убраны. Неподалёку, у самой воды, опираясь на подножку, стоял новенький мотоцикл. Его счастливый обладатель устроился поблизости, в тени раскидистой ольхи, и, лениво пожёвывая длинную травинку, бросал вызов не только взглядом, но и вальяжной позой.

Обед благополучно закончился. У кострища стояло два одинаковых ведра и гора пустых мисок. Ребята, разделившись на группы, отдыхали после сытного обеда. Девчонки оккупировали тенистый пятачок под огромной липой и напоминали стайку воробьёв, озадаченных вторжением диковинной птицы.

– Ты вовремя. Кое-кто пятый раз за добавкой сходил, – приподняв свою миску, призналась Леночка и протянула Кате половник. – Не знаешь, кто это?

Катя пожала плечами, потом взглянула на парня ещё раз. Тот, будто почувствовал что-то и прошёлся по поляне наигранно безразличным взглядом. По всему было видно: жизнь на ней интересовала этого человека не больше, чем возня муравьёв. В позе и в жестах сквозила непринуждённость. Пышная шевелюра вьющихся и спадающих до плеч волос имела тёмно русый оттенок и отливала золотом.

– Впервые вижу, – ответила Катя. – А ты, правда, пятый раз?

– Да нет, всего-то третий. Всегда на свежем воздухе аппетит зверский! – смеясь, отрапортовала Лена. – Заодно хотела о вас с Сашкой позаботиться. Он даже есть не стал, убежал за тобой. Пойдём к девчонкам, в тенёк.

В этот момент незнакомец заметил Сашку и даже немного приподнялся с земли, видимо, в знак особого расположения. Сашка обнялся с ним и почти рухнул рядом. До Кати долетели обрывки фраз и смех. Внутри неё что-то неприятно шевельнулось. Сама мысль, что эти люди могут быть друзьями, вызвала у неё чувство неприятия. И это был тот редкий случай, когда Катя поняла себя сразу: незнакомец не понравился ей с первого взгляда, слишком уж был высокомерен.

– В тенёк, так в тенёк!

Подруги обменялись улыбками и, добравшись до места, дружно рухнули прямо на траву. Их появление осталось незамеченным.

– А я что говорю, пропал наш поход! – пошутила Лена, и Галя наконец повернулась к ним лицом.

– Не думала, что Сашка знаком с ним близко, – жеманно заметила она и замолчала, давая возможность другим обдумать её слова. «С ним» было произнесено так, что каждый мог сделать вывод: личность незнакомца не является для неё тайной. Катя давно заметила, что этой девушке нравилось говорить о том, что не входило в область чьей-то компетенции. Видимо, так она чувствовала себя значительной фигурой.

– Да плевать нам на него! Поговорить что ли не о чем! – грубовато оборвала её Света и не смогла остановиться. – Тоже мне важная персона, гусь лапчатый! Пусть катится на своём моциклете, откудова явился. Это наше место, во всяком случае, до завтра. Неча тут шастать!

Имея репутацию спокойного человека, этой выходкой она сразу оказалась в центре внимания и, прыснув от смеха, запустила цепную реакцию.

Веселье было в самом разгаре, когда кусты раздвинулись, и оттуда вынырнула Марина Александровна. Вид у неё был заспанный. Видимо, она вздремнула после сытного обеда и, разбуженная дружным хохотом, вернулась, чтобы навести порядок на вверенной ей территории.

– Что вы смеётесь? Вы что, с ума сошли? – Вопрошая шёпотом, она всё время поправляла пальцем очки, которые почему-то упрямо съезжали на кончик её носа, обезоруживая близорукие, крошечные, и потому кажущиеся беспомощными, глаза. Рассмешить девчонок было легче, чем успокоить, но она так давно была молодой, что утратила связь с реальностью и продолжила донимать их вопросами. – Вы что, дурочки? Что такое? Почему вы смеётесь? Что подумают мальчики? Как вам не стыдно? – К концу осипла, а потом и вовсе скрылась в кустах также неожиданно, как появилась.

Смех сразу стих. Девчонки вытирали слёзы и, косясь в сторону кустов, обменивались виноватыми улыбками.

– Да уж, – взялась подвести итог Лена, – на фоне непрекращающихся нападок империалистов наш смех можно рассматривать как пособничество врагу. И это, скажу я вам, как минимум!

Шутка была удачной, но на этот раз не вызвала никакой реакции. Видимо, у смеха, также как у терпения, тоже имелся предел.

Катя улыбнулась и легла на траву. Сквозь ветви деревьев просвечивали небо и облака, и ей казалось, что она плывёт вместе со всей поляной, со всеми этими людьми и с их голосами.

– Я думала, она расслабится, отдохнёт, вспомнит молодость!

– Ну, ты сказала, Ира, отдохнёт! Как только отважилась идти с нами в поход, да ещё с ночёвкой! – рассмеялась Алла. Катя не видела её лица, но легко представила, как она закатила глаза и заморгала длинными, прямыми и очень светлыми ресницами. А вот Ира, скорей всего, просто пожала плечами и добавила огромным серым глазам удивления. Освободившись от гнёта упрёков и унижений, из гадкого утёнка она превращалась в прекрасного лебедя и имела все шансы затмить красотой всех девочек, и не только в классе, но и в городе.

– Бессонная ночь кое-кому обеспечена. Будет бегать от палатки к палатке, а утром уснёт без задних ног, хоть посмеёмся! – давясь смехом, проговорила Света и, перейдя на шёпот, принялась передразнивать Марину Александровну. – Что вы смеётесь, что подумают мальчики? Какой позор! Неужели не понимает, что так от смеха умереть можно! У меня до сих пор живот болит.

– Ага! И у меня тоже! – согласилась Лена, потом улеглась рядом с Катей и спросила, дыша ей в ухо. – А ты где была? Мы кашу успели сварить, а тебя всё нет. Скажешь или секрет?

Катя улыбнулась. Она ещё там, на берегу, решила, что после походной каши обязательно возьмёт Лену и продолжит изучать стрекоз. Впрочем, вряд ли стрекозы влекли её туда, скорее, глаза Лены вместе с возможностью пережить это ещё раз, теперь уже вместе с этой чудесной девочкой, которую язык не поворачивался назвать Ленкой. И это притом, что суффикс «к» прикреплялся только к тем именам, когда их носили лучшие из лучших.

– Потом расскажу, ладно? Полежать охота, – сказала Катя и снова улыбнулась. Перед глазами стояло лицо Сашки и его восторженный взгляд.

О незнакомце она даже не вспомнила, а его появление легко стёрлось из памяти, как стих, который учишь наизусть к уроку лишь потому, что этого требует школьная программа. По какой-то причине он не трогает твоих чувств. Возможно, ты слишком юн, чтобы оценить мастерство поэта, – насилуешь свою память, а, получив оценку, забываешь. Уже потом ты с упоением откроешь его для себя и удивишься тому, что никогда раньше не слышал ничего подобного. Всему, видимо, своё время.

4

Последнее лето детства – так, отпуская своих учеников на каникулы, назвала три летних месяца Марина Александровна – промелькнули на бешеной скорости, оставив после себя лишь чувство сожаления, а также кучу одежды, в которую Катя с трудом втискивала своё тело. Школьная форма, ношенная ею в прошлом году, покупалась на вырост, но в районе груди и бёдер она тоже трещала по швам. Катя вертелась у зеркала третий день и всё равно не могла к себе привыкнуть. К тому же, как назло, всё время вспоминала взгляд, каким отец встретил её после двух месяцев в деревне. Даже маме она не стала рассказывать об этом, а уж Алеське – тем более. Жаловаться друг другу или слишком откровенничать им как-то не приходилось. Каждый носил свою боль в себе. Так было надёжнее.

– Ты, Катька, белая ворона какая-то, так и просидишь на печке всю жизнь, если я за тебя не возьмусь. Нет, оно, конечно, можно и у нас на скамейке музыку послушать, я тебя понимаю. А потом так с бабками тут и проторчать до пенсии! Я вон, младше тебя, а уже отметилась. Кого там только не встретила! Светка сказала, они с Алкой всё лето на танцы бегали. Про тебя спрашивали. А мне даже сказать нечего! В деревню, говорю, укатила наша Катя, на всё лето, коров учится доить!

– Ну-ну, что ещё скажешь! – рассмеялась Катя. – К коровам я на пушечный выстрел не подхожу. Знаю я твои методы, задеть меня хочешь!

– Что ещё с тобой делать прикажешь! – возмутилась Алеся и продолжила любоваться собой в зеркале. Развитая не по годам, своими карими глазищами она устроила не один переполох в городе. Смотрела всегда в упор и даже с вызовом – как сама шутила – убивала взглядом. Катя, напротив, уверенностью в себе не отличалась и страшно недолюбливала свои странные глаза, меняющие цвет, и русые волосы, которые выгорали за лето и делали её похожей на бледную поганку. Сама Катя называла себя серой мышью, а с собственным портретом примирялась лишь маминой улыбкой. Смеяться обожала и за улыбкой прятала все свои беды и огорчения.

– Что улыбаешься? Пойдём или нет? С мамкой поговорила? До школы несколько дней осталось! – предприняла очередную атаку Алеся и подкинула новых аргументов, – кстати, в субботу танцы – са-а-амые клёвые. «Крылья» выступают. Солда-а-атики. Где только песни такие берут! Удивляюсь прямо! Обожаю эту, про крокодила! «В Африке раздольной и широкой, где течёт река могучий Нил, жил своею жизнью беззаботной маленький зелёный крокодил…»

Напевая, она играла лицом и пританцовывала перед зеркалом. Вдруг оторвалась от своего отражения и уставилась на Катю взглядом гипнотизёра.

Катя рассмеялась.

– Ты и сама всё знаешь, Алеська. Мамка отпускает. У неё одно условие, чтоб я в институт поступила.

– А-а-а! Так ты из-за папашки своего решила в монашки податься?

Возмущение Алеси было несколько наигранным, и Катя снова залилась смехом.

– Хватит меня смешить! В монашки! Нашла монашку! – потом махнула рукой. – Ладно, пойдём. Завтра и пойдём. Только так надо выйти, чтоб отец не заметил. А то заведёт свою шарманку!

– Да-а-а! Шарманка у него знатная, на один мотив только! – Алеся заметила слёзы в глазах Кати и тотчас поменяла тему. – А собираться у меня можно. Я целыми днями одна. Только заранее реши, в чём пойдёшь. А уж чем красоту навести, ты знаешь, найдём. Верка мне всего навезла из Минска. Там, знаешь, какие магазины, не то, что тут! Нет-нет, да выкинут дефицит какой-нибудь. То тушь французскую, то тональник. Тот же лак для ногтей! Здесь днём с огнём не сыщешь! Всё по блату в нашем королевстве!

Получив от Кати согласие, Алеся не умолкала. Катя, напротив, притихла и время от времени прислушивалась к своим ощущениям, где было поровну страха и какого-то детского нетерпения, от которого щекотало внутри. Как дожить до вечера завтрашнего дня она не представляла. И хоть понимала разницу между городскими танцами и балом, прокручивала в голове сцены фильма, где Наташа Ростова танцует с Андреем, и представляла себя на её месте.

– Я так лично в брюках пойду. А ты?

– Мне всё равно, – немного слукавила Катя и, погрустнев, добавила. – Жалко мама на работе. Она бы нас прикрыла.

Алеся сразу перестала улыбаться.

– Дожили! Как там у этого, бородатого? Все счастливые семьи похожи?..

– Каждая несчастливая несчастлива по-своему, – закончила Катя и удивилась, – ты что, Каренину читала?

– Иди ты! – махнула рукой Алеська, сморщив свой красивый лоб, – это Верка у нас по книгам. Мне первой строчки хватило. А знания я из жизни черпаю. Весёлая, да? Всё ржу, ржу! А чего, спрашивается? Мы с мамкой вчера, когда заначку папкину нашли в его кепке, тоже смеялись до слёз, а потом спать его пьяного уложили и наревелись. И всегда я считала, что хуже водки горя нет. Но вот в последнее время сомневаться стала. Ладно, я – не сильно на учёбу налегаю, а ты – почти отличница! Как ни зайду, всё с уроками. А он такими словами тебя подчует, что волосы дыбом! Мы с тобой эту тему не трогаем, но зуб даю, что ни с кем не целовалась! Кто осмелится к тебе подойти, не от мира сего какая-то. Не знала бы, что тебя матом каждый день кроют, так ни в жизнь не поверила. И в институт свой поступишь, не сомневаюсь даже. Я не о том: ведь не пьёт, не курит, трудяга. По понятиям моей мамы – идеал!

Чувства вскипали не один раз, и Катя с трудом дождалась, когда ей позволят высказаться.

– Вот-вот, и я не понимаю! Я вообще не понимаю, зачем люди детей рожают, когда они им не нужны! Не нужны, не так что ли? Мне ногти красить нельзя! Сказал, топором отрубит. Плойку свою под матрац прячу. Заходит в дом, глаза поднять боюсь. А ты говоришь: целовалась!.. – Она собиралась расплакаться, но любопытство одержало верх. – А что серьёзно «не от мира сего»?

– А что нет? Ты же себя со стороны не видишь! И вообще! Что это меня на философию потянуло, не помнишь?

– Ты что-то про заначку говорила, – осторожно напомнила Катя, и Алеська кивнула деловито, совсем по-взрослому.

– Да, точно! Нашёл куда спрятать! А мы думаем, зачем это он её под подушку положил, кепку свою! Пьяный в дымину, а помнит! Но знаешь, мой-то, он безобидный, сама знаешь. Даже пьяный – не злой. А твой – или весь в себе, или чем-то не доволен. Мурашки по коже, когда во дворе столкнусь. Буркнет что-то вместо здрасьте и дальше погнал!

– Вот! Теперь ты понимаешь, почему я так долго отказывалась. И теперь не знаю, что нам с мамкой будет.

Алеся махнула рукой.

– Привыкнет! Или ты матов не слышала? И всё! Хватит о грустном! Пойдём лучше на улицу. Танцы вот-вот начнутся. Будем музыку слушать и мечтать о принцах.

– О принцах?

– А о чём ещё? Конечно, о принцах! Будет и на нашей улице праздник. А для этого надо послушать музыку и хорошенько выспаться!

Юность тем и отличается от зрелости, что шьёт себе наряды из тканей в полоску, где белая гораздо шире чёрной. Наутро от хандры подружек не осталось даже следа. Обе изнывали нетерпением и обходили больные темы и острые углы. Имея весёлый нрав, Алеся сыпала анекдотами и всякими смешными историями. Ресницы Катя накрасила лишь с третьего раза.

– Знаешь, я подумать не могла, что ты на такое способна!

– А что я такого сделала! Тётя Маша всегда говорила, что ей эта собака надоела, хуже смерти. Вот я и нашла ей новую хозяйку! Пришлось, правда, поколдовать с красителями. Сама посуди: живут они не так, чтоб рядом, но в одном военном городке. Собака заметная, всё забываю породу. По мне не собака, а пискля! Но отказать ребёнку я не смогла. Она на каждый день рождения у родителей собачку просила!

Довольная собой и уже готовая к выходу, Алеся сидела в кресле и, закинув ногу на ногу, осматривалась по сторонам с таким видом, будто впервые попала в свой дом и была не в восторге от того, что видела.

– Я когда к Петьке домой пришла, просто офигела! Ковры, хрусталь, мебель сверкает полировкой. Плюнуть негде! У нас тут тоже уютно, мамки наши стараются, но, согласись, назвать это квартирой можно только с натяжкой. Так, жильё, крыша над головой, не больше!

– Что крыша, ты права. Помнишь, как мы с тобой головы мыли под водосточной трубой?

– А то! Чья была идея? – Алеся гордо запрокинула голову и, выпятив грудь, уже вполне оформленную, улыбнулась потерянно. – Знаешь, не отказалась бы я поменяться местами с этими офицерскими детками, хоть на недельку. Ну, или с Анькой твоей хотя бы. На нашей улице это са-а-амый шикарный дом. А сад какой! Ягоды, фрукты! У нас заборов нет, всё обрывают на корню!

– Что есть, то есть, дом шикарный, большой. Но и семья у них большая. У Данки двое детей уже.

– Слушай! – вдруг оживилась Алеся, – всё забываю спросить, как твой папан к новеньким твоим относится? Ну, к их визитам? Это не моё дело, конечно, но что-то они к тебе зачастили! Запали на тебя, что ли?

Катя покраснела.

– Что за глупости! А про отца лучше не спрашивай! Всё время боюсь, что он при них что-нибудь выкинет. Но ты бы слышала, что потом несёт!

– Могу себе представить! Кому приятно! Мне, знаешь, тоже не больно сладко, когда иду с парнем, а мой лыка не вяжет. Так что плюнь и разотри. Отец – это отец. А ты – это ты! И отстань ты уже от своей чёлки! Эта прядь у тебя всегда торчит. А то мы, знаешь, на танцы не попадём. Осталось выйти по-тихому, чтоб на твоего отца не наткнуться. А то все меры предосторожности будут насмарку.