Тёмная сторона Луны

2

Арифметика Подвилья не отличалась сложностью: две средние школы, две восьмилетки, и обе в военных городках, примыкающих к городу, школа-интернат и интернат для детей, которые приезжали из школ сельской местности. Последние – становились учениками второй школы, а первая – пополнялась детьми военнослужащих, которые вливались в школьный коллектив целыми классами, разумеется, согласно количеству посадочных мест. Классов становилось пять, а излишки распределялись по «аборигенам». Так, класс Кати, где до этого большинство составляли девочки, приобрёл недостающей солидности, а вместе с нею – неплохой шанс вырваться из отстающих и повысить статус своей, не лишённой амбиций, учительницы.

Стиль руководства в данном коллективе Марина Александровна выработала давно и, вероятно, так уверовала в свою исключительность, что с появлением новеньких даже не стала делать поправок и уж тем более менять методов. Почему-то именно с этого момента ошибки в её поведении стали очень бросаться в глаза. Конфликтные ситуации созревали всё чаще, часто – безо всякой на то причины и, разумеется, инициировались Мариной Александровной. До этого в этом тихом болоте – а Катя иначе не называла свой класс – имелась только одна существенная причина, позволявшая Марине Александровне проявить себя и свои ораторские способности в полной мере. И причиной этой была Ира.

В этом регионе страны мирно сосуществовали католики и православные. Костёл закрыли сразу, ещё в 1939-ом, когда эта часть нынешней Белоруссии вошла в состав Советской России. Его повреждённая колокольня по-прежнему напоминала о войне. Правда, крышу всё же отремонтировали, а само здание передали в ведение завода по производству радиокомпонентов, который приспособил его под склад готовой продукции. Люди считали это благом. Храм под крышей разрушался не так быстро, и они не теряли надежды, что когда-нибудь он будет отреставрирован и открыт для прихожан. Церкви повезло больше. Она не переставала действовать даже во время оккупации и, как и положено храму, занимала почётное место в центре города. Разделённые руслом реки, оба храма, каждый по-своему, служили его украшением и олицетворяли собой два разных взгляда на веру в одного бога. Уровень веры в советском обществе не оставлял ничего другого, как держать при себе свои религиозные чувства. К богу шли в отчаянии, как к последней инстанции, когда оказывались наедине со своим горем. Однако традиции соблюдали: к пасхе – красили яйца, пекли куличи, на рождество обязательно готовили что-нибудь вкусное, молились украдкой от детей и не запрещали им быть активными ленинцами. Ира оказалась единственной в классе, кому это запретили родители.

Присутствие в классе такого ребёнка не разделило его на два лагеря. Ира не стала изгоем, с ней дружили, но стоило Марине Александровне начать судилище, делали выбор в пользу невмешательства. Безоговорочно доверяя авторитету учительницы, который для них по определению не мог быть плохим, дети не осмеливались проявлять несогласие, а потом так привыкли, что не заметили, как из зрителей превратились в соучастников грязного ритуала.

Сценарий этого ритуала был отлажен, как часовой механизм: едва начав урок, Марина Александровна делала взгляд усталым и, поблуждав по классу, останавливалась на Ирине. Глаза её, и без того крохотные, превращались в крысиные, а выражение лица становилось хищным и уродливым, преображая до неузнаваемости.

Права Иры нарушались с преступной регулярностью на протяжении многих лет. Ира научилась быть незаметной. Лишь вздрагивала, когда Марина Александровна называла её фамилию или останавливала на ней пристальный взгляд.

В тот памятный день всё начиналось именно так.

– Антух, встань! – скомандовала Марина Александровна и тотчас поменяла выражение глаз, сделав непримиримым. За пару минут она настолько вжилась в роль, что, казалось, действительно видела перед собой классового врага, с которым пришло время покончить.

Годы унижений не прошли зря, Ирина тоже выработала стиль поведения: услышав свою фамилию – а учительница избегала называть Иру по имени – поднялась, не слишком охотно, и, придав сочувствия взгляду, приготовилась проглотить упрёки в свой адрес. Те посыпались сразу, как только в классе установилась тишина.

– Сколько это будет продолжаться? До каких пор ты собираешься тянуть нас назад? Ты как удавка на шее у нашего коллектива!

Голос учительницы иногда срывался на крик, и тогда был особенно неприятным. Её глаза покраснели, очки запотели, и она сняла их и принялась протирать платком. Между делом кидалась взглядами в класс, будто призывая своих учеников поддержать её в этом благом деле.

Для тех, кто видел это с самого детства, это были несколько неприятных минут, подобных страшному сну, о котором хотелось забыть сразу. Встречая на себе взгляд учительницы, ребята опускали головы. Кто-то сразу поступил так и теперь сидел, уперев глаза в пол. Всё это, включая молчание Иры в ответ на громкие обвинения, и были те самые слагаемые, после которых Марина Александровна делала длинную паузу и возвращалась к своим обязанностям. Раба своей привычки, она даже мысли не допускала, что кто-то может иметь другое мнение. И как только уловила обеспокоенный шёпот, всколыхнувший задние парты, где обосновались новенькие, горделиво вскинула крошечную головку с остатками химической завивки на редких волосах и дала развёрнутый ответ:

– Религия – дурман, опиум для народа, а я устала это повторять!

Она была почти удовлетворена и, развернувшись, направилась к своему столу, когда её настиг голос Игоря.

– А мы живём в свободной стране, и каждый в ней волен сам выбирать, в какого ему верить бога! Не может быть, чтоб вы, учитель истории, не знали об этом!

Подняв себя с места, Игорь даже не подумал смягчать взгляд и смотрел так, будто видел перед собой нечто не просто неприятное, а омерзительное. Был он невысок ростом, но компенсировал этот свой недостаток острым, пытливым умом, а также невозмутимостью и хладнокровием в высказывании суждений. Сейчас был как раз такой случай и, видимо, по этому случаю его карие и тёплые, как спелые вишни, глаза не притягивали, как обычно, а излучали презрение. И таким же презрением пылал взгляд Юры, который потому и остался сидеть на месте, что был выше своего друга на целую голову. Полная его противоположность – худенький и даже немного сутулый, со светлыми прямыми волосами до плеч и глазами небесно-голубого цвета, он производил впечатление замкнутого от природы человека, сосредоточенного на собственных ощущениях. Витая где-то, в лишь ему одному известных мирах, от этого мира он иногда отгораживался загадочной улыбкой. Сейчас Юра находился здесь, рядом со своим другом, и его улыбка была красноречива как никогда.

Класс поддержал Игоря одобрительным гулом, и это было настолько против установившихся правил, что Марина Александровна опешила, но тотчас отыскала смельчака глазами и, вооружив их очками, прошипела:

– Что ты сказал?

Борис, тоже из новеньких, не стал дожидаться, когда унизят Игоря, и ответил раньше, чем поднялся.

– Он сказал, что согласно конституции советской страны, у нас свобода вероисповедания.

Потом придал лицу то насмешливое выражение, которое нередко выбирал при общении с этой учительницей.

Ситуация вышла из-под контроля. Начав нервничать, Марина Александровна немного замешкалась с очками. Но только успела сосредоточить взгляд на персоне Бориса, как встал Сашка.

– Да и вообще непонятно, чем это девушка виновата! Нехорошо как-то маленьких обижать, – миролюбиво заметил он и посмотрел на Ирину.

Всё это время Ирина стояла поникшая, опустив плечи и не решаясь поднять глаз, но после этих слов вскинула на ребят благодарный взгляд и опустилась на стул. В глазах её дрожали слёзы, впервые за годы унижений, но она не прятала их больше, уже поняла, что не одинока.

Класс замер. Все ждали, как поведёт себя учительница. Уже успев привыкнуть к беспрекословному подчинению своей воле, Марина Александровна тоже ждала чего-то. Во всяком случае, оставалась всё в той же высокомерной позе, скользя глазами по головам. Но, видимо, так и не найдя способа, чтобы покончить с этой неприятностью, прикрепила карту к доске и ровным, спокойным голосом объявила тему урока. Правда, скрыть огорчения не могла, обнаруживая его всякий раз, как только обращала лицо к классу.

Остаток урока прошёл, будто во сне. Голос учительницы тонул в этой непривычной тишине, а слова отскакивали от ребят, как резиновые пули. Сегодня читать по лицам было легко, как никогда и как никогда стыдно оглядываться назад, выискивая и выковыривая из памяти дни, когда Ира оставалась один на один с ненавистью Марины Александровны. Урок истории, наконец, заслужил того, чтобы войти в историю. И только неопытность не позволяла этим мальчишкам и девчонкам сделать пометку в календаре, настолько никто из них не верил, что вмешательство новеньких положило конец этому преступлению. И, тем не менее, это было именно так.

Для самих новеньких это было не просто нормальное проявление чувств, это был способ существования, который не позволял им другого поведения. Единодушные в своих благородных порывах, они не нуждались в лидерах и не рвались в них. Именно это показал их поступок, слишком другой, слишком честный и слишком отличающийся от того, что приходилось видеть до этого.

После этого урока Катя назвала их инопланетянами, разумеется, скрыв ото всех и имея в виду не просто другой разум, а более развитую цивилизацию. В тот день не только Ирина обрела свободу, её получил весь 9 «В».

3

Бутерброд застревал в горле. Катя усилием воли проталкивала его внутрь и старательно делала вид, что не понимает отцовских шуток. Но отца это только подхлёстывало, и он сам шутил и сам смеялся, злорадно, иначе, кажется, уже не умел.

Приход в класс новеньких привнёс с собой много изменений к лучшему, но вместе с тем высветил недостатки, с которыми Кате и многим её одноклассникам местного происхождения приходилось мириться.

Трудность жизни суживает кругозор. Человек замыкается на проблемах и либо уходит в пьянство, либо в агрессию в отношении близких. Павел Шкловский, трудолюбивый и ответственный в работе, не пьющий и не курящий, выбрал второй вариант.

– Так, говоришь, и палатки, и спальные мешки, и всё остальное эти ваши вояки подогнали. Для них это раз плюнуть. Для них всё раз плюнуть!

Отец начал заводиться. Отвечать ему Катя не рискнула, но этим лишь подлила масла в огонь.

– Мешки, поди-ка, большие, на двоих! – грубо и отрывисто бросил он и снова рассмеялся. Глаза остались колючими и пытали её на предмет ответной реакции. Следуя маминым советам, Катя сохраняла невозмутимость, лишь взглянула на дверь и сразу пожалела об этом.

– Защитница твоя раньше девяти не появится! Говорил я ей, добром это не кончится! Это только цветочки! Попомнит меня, когда ягодки пойдут!

По лицу отца разлилось грязное самодовольство, какое бывает у человека, получившего полное подтверждение своей правоты. В этом он на целую голову превосходил Марину Александровну. Она тоже обожала предсказывать события, а потом торопить их по своему усмотрению. Делать грязных намёков ей не полагалось по должности, но на взгляды она не скупилась и щедро сдабривала ими воспитательный процесс.

Поход, и не просто поход, а полноценный поход с ночёвкой, который она пообещала классу, уступив родителям новеньких, стал мощным раздражителем для её неуравновешенной психики. Катин отец узнал о нём два дня назад и с той поры только и делал, что уничтожал собственный авторитет родителя. Регулярно получая благодарности за воспитание дочери, он понятия не имел, в каком классе она учится. К школе за девять лет не подошёл на пушечный выстрел. Но, наблюдая общность взглядов на жизнь и на современную молодёжь в частности, Катя порой подозревала этих людей в подлом сговоре.

Второй бутерброд, так и не сумев осилить свой завтрак, Катя завернула в бумагу и засунула в походный рюкзак. Она видела, что отец сверлит её взглядом, но оглядела себя в зеркале со всех сторон и, улыбнувшись своему отражению, вышла за дверь с улыбкой на губах. Слёзы брызнули из глаз позже, когда стало понятно, что улица пуста.

Нет, Катя не обижалась, скорее, пребывала в острой фазе недоумения, совершенно искренне не понимая, как выжить в этой агрессивной среде, а главное – как оставить маму на этого человека, который с годами становился только злее. А эти его шутки! С чего он говорил такие обидные вещи! На каком основании? Почему во всём и всегда видел только плохое?

На самом деле, парни интересовали Катю постольку, поскольку сами проявляли к ней интерес, и до прихода новеньких виделись ей недоумками. Она сама удивилась, как легко сблизилась с Сашкой и Борькой Окишиным. Это были два друга «не разлей вода», и Катя обрадовалась и не слишком удивилась, когда, свернув в переулок, ведущий к школе, увидела их бегущими ей навстречу.

Слёзы к тому времени успели высохнуть, но на всякий случай она протёрла глаза руками и улыбнулась как можно более беззаботно.

– Ты позже не могла?

– Мы уже все глаза проглядели! – хором начали мальчишки и рассмеялись, смущённые единодушием, которое в данном случае лишь подтверждало правило.

– И вам здравствуйте!

– Намёк понят! – Хихикнув, Борис толкнул Сашку в бок локтем, потом приложил руку к груди и склонил голову в поклоне. – Здравствуйте, Катерина Павловна.

Катя поморщилась. Собственное отчество после всего услышанного резануло слух острой бритвой. Катериной Надеждовной, по имени мамы, нравилось ей куда больше. Жаль, закон в этом вопросе стоял на стороне отцов. А вот фамилию – Катя узнала об этом совершенно случайно – разрешалось придумать и поменять при получении паспорта. Она, тайком от всех, всё чаще подумывала о том, чтоб взять мамину.

– Можно без отчества, просто Катя! И вообще, хватит меня доставать! А что там, все собрались?

– Не так чтоб, но Марина уже бьёт копытом! – рассмеялся Борис. – Инструктировать желают!

– А-а-а! – меня уже дома так наинструктировали, что ехать расхотелось! – в сердцах высказалась Катя и, смутившись своих слов, поменяла тему. – Как с погодой, вы говорили, что на аэродроме метеослужба есть?

– Ясен пень есть! – обрадовавшись, что может быть полезен, ответил Борис и добавил недостающих подробностей. – Нормалёк с погодой, батя вчера доложился. Фортуна на нашей стороне. Даждю не буде!

Катя поощрила его счастливой улыбкой, такой и предстала перед взглядом Марины Александровны, которым та осмотрела с ног до головы всю троицу.

Выглядели они забавно: Катя вырядилась в брюки-клёш, доставшиеся ей от двоюродной сестры Зойки, в отцовскую мастерку от старого, местами поеденного молью, спортивного костюма, волосы – чтоб не лезли в лицо – перехватила в два хвостика. Ещё дома заметила, что один из них всё время съезжает вниз, делая похожей на Пеппи Длинный Чулок, и вспомнила об этом только сейчас, под пристальным взглядом учительницы.

Борис, намытый и надушенный, выглядел как модель с обложки модного журнала, явился в поход в отутюженных брюках и вполне ещё приличном джемпере. Длинные и прямые, до плеч, волосы цвета спелой пшеницы переливались на солнце. Непослушная, коротко подстриженная, чёлка стояла хохолком. Смешливый по природе, он за что-то был наказан двумя центральными резцами, выросшими под углом друг к другу, и в надежде скрыть это ограничивал себя смешками. Зато давал полную свободу шикарным карим глазам, которые всегда смеялись.

Улыбка Сашки могла претендовать на звание безукоризненной, и он не имел привычки сдерживать порывы: если смеялся – до слёз, и тогда его голубые глаза бросали вызов самому небу. Давно не стриженный, сегодня он не мог дать сладу с причёской. Видимо, вымытые перед самым выходом из дома, волосы, не помещались на голове и стояли дыбом по всей её окружности. Глядя на это, Катя наконец-то поверила рассказам о том, что, вымыв голову, Сашка спит в шапке.

Класс собрался почти полностью, не хватало пары человек, и своим нетерпением Марина Александровна действительно напоминала лошадёнку, которая стояла с упряжью и торопилась отправиться в путь. Гружёный всем необходимым, ГАЗ-53, знакомый парням по урокам вождения, время от времени всхлипывал от какого-то странного звука. Водитель, не покидая кабины, иногда прислушивался к нему и нервно курил прямо в открытую дверь. Игорь, Юра и ещё несколько парней – а новенькие прибыли сюда на этом транспортном средстве – остались сидеть в кузове. Остальные, разбившись на небольшие группы, обменивались мнениями относительно предстоящего путешествия и дожидались команды.

Катя направилась к девчонкам, но Леночка Тишко выбежала ей навстречу и отвела в сторону.

– Кать, мне прям не верится! До конца думала, что она найдёт к чему прицепиться, так и пасла нас всех весь месяц!

Лена ничуть не преувеличила: весь май Марина Александровна изводила ребят придирками. Между делом твердила, что куда лучше пройтись, как не раз бывало, по местам боевой славы, ограничившись одним днём и бутербродами!

– Это точно, зато все свои хвосты подтянули. Мы, правда, опять на третьем месте по успеваемости, но из пяти классов! А это не одно и то же!

Говоря об этом, Катя наблюдала за Галей, которая заметила её и упорно делала вид, что не видит.

– Повезло нам с пацанами, скажи? И нос не задирают, как некоторые! – явно не просто так сказала Лена и, обдумав что-то, обняла Катю за шею. – До чего же я всех люблю! Ты сегодня такая классная с этими хвостиками. А Сашка так вообще обхохочешься! Так и поверишь, что в шапке спит. Но я бы с ним поменялась! И почему такая несправедливость, а?

– Та-а-к, инструктаж проведём на месте! – придав своему тонкому голосу необходимой зычности, оборвала все разговоры Марина Александровна, потом вскочила на подножку грузовика и, глядя на всех сверху вниз, прошлась по недостаткам. – Безобразие! Так я и знала! Сказано же было, не опаздывать! Не-е-ет, у нашего Степаненко, будто семеро по лавкам, – все-егда последний!

Шутку учительницы оценил только сам Степаненко. Остальные, толкаясь локтями, бросились к машине.

– Эх! Опоздала наша Маринка родиться. Ей бы броневик, такой талант пропадает! – покосившись в сторону учительницы, пошутила Лена и, запрыгнув на колесо, ловко перемахнула через борт. Катя последовала её примеру и, оказавшись в кузове, не смогла скрыть удивления комфортностью предстоящей поездки. Лена заметила это и улыбнулась.

– Кто, интересно, такой умный – новенькие или их предки? Надо же, как всё продумано: посуда у заднего борта, а в кузове удобнее, чем дома на диване.

– Вот-вот, а главное – родители дома остались!

– Ещё б Маринку сплавить по дороге!

– Кто-нибудь знает, куда едем?

– А какая разница? Главное, едем!

Обмениваясь репликами, ребята на всякий случай сдерживали смех и разговаривали полушёпотом, но Марина Александровна, будто чувствовала, что речь идёт о ней, и, поворачиваясь всем телом, напускала на себя важности и гасила взглядом возможные очаги воспламенения беспричинной радости.

Наконец машина заскрежетала коробкой переключения скоростей и поплыла в сторону улицы. По кузову прокатился вздох облегчения, который на первом же перекрёстке перерос в удивлённый гул.

– Куда это мы? А как же дедушка Ленин?

– Ты, Ленка, ещё про оркестр спроси! – возмущённо осадил Лену Славик и добавил, уже более благодушно, – прямых путей к счастью не бывает. То-о-олько окольные!

– Нашёлся знаток! – не осталась в долгу Лена. – Скажи лучше, провидец, прямо поедем на Красноармейской или повернём?

– А хоть бы и повернём! Все пути из этого города, если кто не знает, ведут к озеру! А уж имя ему мы сами придумаем. Или слабо?

Славик ничуть не преувеличил: количество и красота озёр в окрестностях Подвилья дарила необозримый простор для фантазии. Три довольно крупных водоёма вошли даже в черту города, а сам он утопал в зелени садов и парков. Река, извиваясь змеёй, делила его пополам и без громкого имени славилась на всю округу нерестилищем самого настоящего атлантического угря, который для местных жителей был единственным доступным деликатесом.

Обычно более благоразумные, сегодня именно девочки проявляли активность, но не угадали: притормозив перед перекрёстком, машина проехала прямо и оказалась в той части города, которая считалась вотчиной второй школы. Бывать здесь Кате не доводилось, и водитель, будто учитывал это: ехал медленно, давая возможность рассмотреть деревянные коробочки домов с тихими, уютными двориками, а также хозяев, которые возились в огородах. Выпавшие накануне осадки способствовали стремительному росту сорняков. Катя видела это по своему огороду, как понимала, что утро – лучшее время для огородных работ. Кто ещё поможет маме, если не она! Солнце, большое, тёплое, как блин со сковородки, поднималось всё выше, иногда прыгало по крышам домов и, казалось, преследовало машину, пытаясь обогнать и первым достичь конечной точки путешествия.

Девчонок вдруг потянуло на песни. Мальчишки к этому времени впали в спячку и взбодрились только тогда, когда машина съехала на просёлочную дорогу, а оттуда в лес.

Это случилось практически сразу, как закончился город. Лесную дорогу давно не чистили, и ветки деревьев, а также кустарников цеплялись за борта, били по кабине, по головам. Из соображений безопасности ребята спустились вниз, на самое дно кузова, и переглядывались, как заговорщики. И такими же заговорщиками выглядели деревья, которые местами так тесно переплелись кронами, что практически не пропускали солнечный свет. Дорога петляла в зарослях. Машина продвигалась медленно, рывками, спотыкаясь на рытвинах ещё не просохших после дождей. Наконец поддала газу и спустя минуту выскочила из мрака леса на залитую солнцем поляну.

Кузов опустел раньше, чем водитель заглушил двигатель. Громкие голоса. Смех. Суета. Катя не спешила спускаться со своего пьедестала и, озираясь по сторонам, пыталась понять, каким образом рядом с городом, а весь путь до этого места занял чуть больше получаса, уцелел этот райский уголок живой природы.

– Ад пуст, все черти здесь! – Прервав участие в общем веселье, заглушившем счастливые птичьи голоса, Борис подскочил к машине и быстро забрался на колесо с тем удивлённым видом, будто ожидал увидеть в кузове кого-то, кроме своей одноклассницы. – А ты с водилой, обратно? А зря, местечко что надо, зачётное!

Пока Катя собиралась с мыслями, чтобы ответить, Борис предусмотрительно метнулся в сторону и помог Марине Александровне выйти из машины. Много ли надо женщине! Она расцвела, улыбнулась всем сразу и только потом приступила к обязанностям, но сначала вышла на середину поляны и несколько раз хлопнула в ладоши. Имея красивые руки с длинными пальцами, которые вступали в резкий резонанс со всеми остальными частями её тела, она никогда не упускала случая продемонстрировать это своим ученикам.

Кате пришлось спуститься вниз, но от услуг Бориса она наотрез отказалась.

– Та-а-ак, мальчики разгружают машину, разбивают лагерь, устанавливают палатки. Очаг тоже на мальчиках! Вода, в общем, все хозяйские вопросы. Ну, а девочки, девочки у нас собирают хворост. Вещи сложите там! – Повертев головой в поисках подходящего места, учительница ткнула пальцем в огромное дерево, росшее в дальнем углу поляны.

Стоя рядом с Катей, чуть позади Марины Александровны, Борис с умным видом загибал пальцы.

– Впервые в жизни пожалел, что я не девочка!

– Всё шутишь?

– Ага! Если серьёзно, круто! Это не поляна, это футбольное поле! Во, в футбол можно сразиться! А что: команда девочек и команда мальчиков! А озеро, ты видела озеро?

Катя улыбнулась. Поляна действительно имела размеры футбольного поля и своей ровной поверхностью вполне годилась для игр с мячом. Прижатая холмом с одной стороны, другой она вплотную примыкала к озеру. Берег, низкий и илистый, успел зарасти кустарником, который в одном месте был разорван, открывая ровную, сверкающую на солнце, гладь.

– Окишин! Оторвись ты уже от Шкловской! – всё-таки не выдержала Марина Александровна, но, видимо, учла последние его заслуги и смягчила голос. – Идея с футболом мне понравилась. Ставлю на победу девочек! А теперь – вперёд, нас ждут великие дела!

Катя смутилась замечания учительницы, но ещё больше её холодного взгляда. В последнее время это стало нормой: заметив её в окружении мальчишек, Марина Александровна непременно делала на этом акцент и почему-то злилась. В чём крылась причина, Катя не понимала и во избежание неприятностей поспешила присоединиться к девочкам, но сначала избавилась от рюкзака. По совету мамы она всё-таки взяла с собой кружку, ложку и миску. Рюкзак, почти новый, нашёлся у отца в гараже. Пропахший бензином, он напоминал о неприятном начале дня, и, бросив его под дерево, Катя испытала облегчение.

Руководя разгрузкой, Марина Александровна успевала спорить с Борисом, который между делом пытался ей противоречить.