Тенепад

На следующий день Лиланд позвонил и уже через полчаса почтил своим присутствием, не спросив адреса, снова заставив краснеть и дрожать. Хотя тому виной вполне могло быть похмелье. Он производил впечатление кого-то до жути значительного и таинственного, что Джулс окончательно потеряла голову. И да, конечно же, она согласилась бы на любое предложение от этого человека, хоть и прослушала половину, увязнув в его теплых карих глазах. Работать на него – да это же то, что надо! Всё, что угодно! Только вот полной неожиданностью стала частота этой, так называемой, работы…. Сказать редко – это ничего не сказать. С перерывами в два, а то и три месяца. Всё это казалось перетягиванием ее нервов. Лиланд ведь смотрел на нее неравнодушно, но после исчезал на невыносимо долгий срок, и это сводило с ума.

Наверное, Джулс оказалась первой, кто решил устроить за ним слежку. Как раз после того, как они встретились в Лебедином парке. На этот раз Джулиана должна была отправить четыре письма из разных уголков города, не оставив на них отпечатков, а также закрыть ранее открытый счет, забрав оставшиеся на нем деньги себе за работу. Около трех с половиной тысяч.

Как же невообразимо тяжело находиться рядом с ним, смотреть, изучать вновь! Рана, которой не дают затянуться. Романы на уровне глаз самые жестокие, хотя любой застарелый прагматик скажет, что это фарс, разыгравшийся в воображении впечатлительной девушки. Может быть…. Какая разница теперь? Было – не было?

Это утопило ее. В итоге утопило…. А тогда она всего лишь предчувствовала такую возможность и решила, что с этим надо срочно что-то делать. Она видела в его глазах ответ и просто должна была попробовать. Джулиана вообще слишком много видела, и часто то, чего не видели другие, но вопрос реальности ее дара никогда еще не стоял столь остро.

Лиланд следовал через Лебединый парк, не имея никакого видимого намерения выходить из него. Так минуло около часа, совершенно вымотавшего Джулиану, нервы которой натянулись до предела. Но Лиланд уверенно продолжал идти вперед, меняя тропинки, пока не выбрал совершенно безлюдную, позабытую, поросшую дикой травой. Джулс казалось, что она хорошо знает Лебединый парк, но этот дремучий участок, живописно делимый узкой тропкой, заросшей колючими кустами, видела впервые. Потом Лиланд сошел и с нее – туда, где змеился ручей, убегая под древний заросший мхом мостик. В этот момент Джулс всерьез задумалась о том, чтобы повернуть обратно, но столкнулась с полной потерей в пространстве. Оставалось лишь продолжать преследование, а Лиланд к тому времени уже скрылся из виду, ловко, несмотря на хромоту, балансируя на скользких камнях. Джулиана изо всех сил старалась не поднимать шум, крадучись, словно в комичной мультяшной сцене, продолжая преследование, но оказавшись под мостом, поняла, что все ее старания напрасны. Лиланд вышел к ней навстречу из-за угла…. Это был определенно самый темный и заброшенный участок огромного парка, и не оставалось никаких сомнений, что человек, непонятно чем промышляющий и на что способный, завел Джулиану сюда намеренно. Подобное откровение несколько оглушило.

– Зачем ты следишь за мной, Джулс? – мягко спросил Лиланд, подходя вплотную и не щадя дорогой обуви.

Решимости поубавилось, и та словно дар речи потеряла, изо всех сил стараясь выразиться глазами – своими самыми, пожалуй, красноречивыми органами. Я потерялась, и ты нашел меня. И я очень благодарна за это. Но мне так нестерпимо мало тебя! Если бы ты только знал…. Несоизмеримо мало тебя! Мне нужно больше, понимаешь?! БОЛЬШЕ!

Магия глаз. Безмолвный диалог. Большинство скажут – чушь. Но порой такие вещи всё же случаются. Ведь Лиланд не повторялся, не требовал ответа, просто смотрел, не выражая ни раздражения, ни непонимания. Напротив, кажется, он всё-всё прочитал, и в то же время не был загнан в угол, как часто случается в подобных ситуациях. Он смотрел на Джулиану с нежностью и сожалением, ведь как бы он не относился к ней, величие на другой чаше весов всегда перевешивало. Величие, с которым не так-то просто расстаться, невозможно. Из-за любви люди совершают множество ошибок, как и Лиланд в свое время, но теперь он не имел на это права, потому что в одну воду не входят дважды. Он обладал реальной властью, свойственной кукольникам, дергающим за нити своих податливых марионеток. Что он с ними только не делал, доказывая свое могущество, что только не вытворял! А всё для того, чтобы насолить Всевышнему за то, что тот когда-то сделал с ним…. А любовь – она всегда стоит слишком дорого, и второй раз такую цену Лиланд платить не станет.

– Прости. – сказал он наконец. – Но всё зашло слишком далеко. Я больше не нуждаюсь в твоих услугах.

Лиланд кивнул на бумажный сверток в руке Джулианы.

– Нет… – та попятилась, тщетно борясь с подступившими слезами. – Нет. – и побежала.

Кажется, Лиланд кричал ей вслед, но она была в ужасе от одной только мысли, что больше никогда его не увидит. Как ни странно, но дорогу обратно Джулиана нашла сразу. Зрительная память как всегда не подвела.

Остановившись возле лебединого прудика – своего любимого места в этом парке – она уселась на одну из скамеек, где провела столько времени в раздумьях о нем, своем недостижимом герое. По берегу живописной заводи вальяжно плавали белые лебеди, лениво вытягивая шеи, и явно рисовались, расправляя свои прекрасные крылья, чтобы позволить себя сфотографировать во всей красе. Люди бросали им хлеб, а некоторые даже кусочки фруктов, но лебеди не отказывались ни от какой пищи, горделиво требуя еще. Сойдут и бананы – лишь бы не голодать. Когда-то еще в детстве Джулс никак не могла взять в толк, отчего они не улетают, а потом поняла, что дом – не там, где сердце, а там, где кормят. Почему же Джулиана была не такой? Ну что ей стоило остаться в юридической конторе? Сытно, тепло и не надо вечно искать. Значит, не могла… не настолько мудра и расчетлива.

Джулиана ждала Лиланда. Она знала, что он придет сюда, потому что он чувствовал ее и понимал. Такая связь удивительна. И на самом деле, не прошло и десяти минут, как он опустился на скамейку рядом с ней. Слезы, с таким усилием сдерживаемые, предательски потекли по щекам, принося с собой облегчение. Вместе с ними прорвалось и наболевшее. Она с обидой говорила ему, едва не срываясь на крик, о времени, что он отнял, о весне, которую она даже не заметила, потому что была буквально вывернута им наизнанку.

Впоследствии Джулиана уже не помнила тех пронзительных речей, что вывалила на любимого ею человека, только лишь то, как он обнял ее и прижал к себе. Так и просидели, пока та не успокоилась, уверившись, что они так и останутся здесь навсегда, став частью Лебединого парка. Это воспоминание стало самым дорогим и любимым, сохранив тепло от объятий и касания кожи на века, словно забальзамированную мумию. Сидеть бы так на этой вот скамейке под внезапно проглянувшим солнцем на берегу живописной заводи с умиротворенно плавающими лебедями и постоянно голодными чайками до скончания веков. Но так же не бывает…. Всему есть предел.

Рука Лиланда, так естественно обнимающая ее плечи, соскользнула вниз и забрала бумажный сверток, а затем он поднялся, поцеловал обреченно кивнувшую Джулиану в макушку и ушел прочь. Это был конец, и она очень четко это поняла. Хотя осталось кое-что еще, подарок на память, ожидавший ее следующим утром. Цветок в горшке, доставленный изумленной Джулиане, красивей которого она не встречала. Такка «Черная Лилия» или «Летучая Мышь» – магическое создание природы, отталкивающее и одновременно манящее. Среди больших сочных листьев на стрелке в пятьдесят сантиметров нависал медузопадобный цветок черно-пурпурного цвета с седоватыми нитями, словно щупальцами. Ну разве не чудо? Диво дивное – редкое по свое красоте, но в то же время и совершенно непонятное, местами даже пугающее, как и сама Джулиана. Конечно, от Лиланда – от кого же еще? Он понял ее, разгадал. Только вот, кому такое надо?

Инстинктивно Джулс потянулась к цветку, но аромат заставил ее отпрянуть. Совсем тонкий, едва уловимый, но узнаваемый. Запах падали. Запах смерти….

Следующие месяцы стали для нее настоящим испытанием. Джулиана изо всех сил старалась выбраться из ямы, в которую угодила, первым делом съехав с квартиры, которую снимал ее отец. Она перебралась в Нью-Йорк, попыталась найти работу и даже поглядывала по сторонам, цепляясь за лица мужчин, но в итоге поймала себя на мысли, что целый месяц только и думает, по каким следам Лиланд смог бы ее вычислить. Ну так, чисто гипотетически, хотя и с надеждой…. Господи, как она ненавидела это слово! Надежда. Саму его предательскую суть! Это же чушь какая-то! Ну кто… кто мог выдумать, что надежда хорошая вещь?! Она же разъедает душу, то сменяясь абсолютной безнадегой, то торжественно возвращаясь на место. И сердце просит ещё, подсаживаясь на этот наркотик, но оно не резиновое. Господи, оно же не резиновое! И в какой-то момент сердце просто рвется, как старая тряпка.

Именно надежда – пустая и безжалостная – привела Джулиану сюда за этот стол этим утром, но именно безнадега будет той, кто завершит начатое. Ее рука уже давно легла на рукоять сигмы[1]. Почему так легко купить оружие? А потом охаем, когда какой-нибудь психопат заходит в школу и начинает всех расстреливать….

Что в жизни Джулианы произошло такого, чтобы пойти на крайние меры? Как оправдать это? Да никак. Она просто не хотела больше жить! Эгоистично по отношению к близким? Но их нет. У отца новая семья, мать бросила их, когда Джулиане едва исполнилось четыре. Друзей нет, приятелей не осталось. Лиланд…. Господи, да хватит уже! Он не придет! А может быть, сей акт эгоистичен по отношению к будущему? К какому будущему, простите??? Чтобы стать улыбающимся, как блин румяный, членом общества, Джулиане, как минимум, надо пройти несколько ступеней какого-нибудь мозгорасправляющего или наоборот засирающего (кто знает) тренинга, устроиться на работу и завести приятеля… ну хотя бы собаку. Правда с ее экономическим колледжем, понятно, что за работа это будет, хотя в ее двадцать три можно получить и другое образование…. Только вот одно «но» – Джулиана та, кто она есть. А это значит, что как бы она не пыжилась, всё равно вернётся к старым вопросам, и ничего здесь не изменить, не выдавить, можно лишь убить. Вот если бы с ней постоянно находился кто-то знающий ее уклад психики и умеющий искусно направлять необузданную разрушительную энергию и манипулировать настроением, говорить то, что нужно и помалкивать, когда самое время…. Такой, как Лиланд. Но где ж его достать? Он мог бы всё изменить, но ему этого просто не надо. У Лиланда великие планы по завоеванию и порабощению чего-то там, от которых он ни за что не откажется. Очередной пленник психологической травмы….

Но не он, конечно, виноват во всем. Лиланд же не давал никаких обещаний, просто смотрел, просто выкручивал жилы и вгрызался в душу. Но это ведь ничего не значит? Романы на уровне глаз и знаков не ответственны за разрушение судеб. Вина полностью лежала на плечах Джулианы, если, конечно, эмоциональный уклад имеет смысл обвинять. Выходит, виновна в том, что существует. Она выжала себя, обесточила, превратила в невротичку с последним лучиком гребаной надежды, которой больше не могла выносить.

Интересно… – подумала Джулс, не моргая глядя на такку. – Почему растения, опыляемые мухами, так красивы, необычны и изысканы? Почему недостаточно просто нести тухлым мясом или навозом? Зачем вся эта дикая сверхъестественная красота?

И правда, для кого она? Может, для себя? Ведь эти растения всё равно получают желаемое. Они же хищники – изобретательные ловушки. К примеру, аронник пятнистый стремительно поглощает насекомое, стоит тому усесться, и раскрывается, лишь, когда опылен несчастным узником. Эстрагон обыкновенный держит насекомых всю ночь, а гиднора африканская и вовсе питается ими. Стапелия – уникальный цветок, похожий на морскую звезду с лепестками, покрытыми мягкими седыми волосками, и мухи не только с удовольствием опыляют их, но и оставляют кладку. Червивая стапелия…. Цветок с забавным и абсурдным названием «Лилия мертвой лошади» способен поднимать свою температуру ради привлечения мух. Наверное, так он больше всего напоминает еще не остывший труп.

У всех этих растений есть нечто общее – отвратительный запах и цвет преимущественно плоти. А как же такка? Попав в градацию редких созданий, она оказалась полной индивидуальностью, белой вороной. Запах падали едва уловимый, цвет – явно не мяса. Джулс где-то вычитала, что именно блеск клеток в глубине цветка привлекает насекомых. Блеск…. Столько уловок, и всё ради мух, которым не чужд блеск. Что Лиланд хотел сказать этим?

И как только эта мысль пришла к Джулиане в голову, ее зубы скрипнули от злости, потому что любая тема всё равно сводилась к одному и тому же. Она обессиленно уронила голову на грудь, и черные волосы закрыли лицо занавесом, чуть подрагивая в отрицании и немощи, в слабости воли. Хватит…. Давайте заканчивать.

Не думая, больше не позволяя себе думать, с единственной целью – выбить человека по имени Лиланд из своей головы, Джулиана вытащила из верхнего ящика пистолет, приставила ко лбу и выстрелила.

ОЛДЕН

Говорят, за миг до смерти вся жизнь успевает пронестись перед глазами. Так и есть, хотя всё-таки и с небольшим нюансом. Только лучшие кадры сопровождают человека на другой берег Леты. Прежде чем упасть на дощатый пол Олден Макнелли увидел свое беззаботное детство, проведенное здесь в небольшой деревушке неподалеку от Элгина. Увидел пятерку мальчишек, несущихся верхом во весь опор к своей мечте. Своих друзей, с которыми провел столько времени, и это был мир, кроме которого больше ничего не существовало. Весь мир… он здесь. Единственная правда, с которой потрясающе легко жить. Самая крепкая дружба зарождается именно в эти мальчишеские годы, и она честная, по-настоящему честная, ведь глаза еще не слепы, а уши не глухи. Сердце горячее и не терпит предательств. Никаких полутонов, добро и зло разделяется с одного вздоха. Всё ясно и понятно, и как говорят взрослые, беззаботно. Ну да, именно так – беззаботно, потому что детское сердце не терпит лжи. Во всяком случае, с Олденом и его друзьями дела обстояли именно так.

Они были абсолютно неповторимы. Герои девчачих снов. Шпана. Им часто доставалось, но это ничего. Такая же часть истории, которую с упоением рассказывают отцы своим детям у костра, а те слушают, поразевав рты и боясь шелохнуться, словно являются свидетелями некоего сакрального момента. Особенно ярко подобное воспринимается в кругу самих героев этих легендарных саг, но в случае Олдена такого, увы, уже очень давно не случалось…. Слишком.

Короли Звенящего леса – так они себя нарекли, что весьма рознилось с характеристиками взрослых в их адрес, чья беззаботность осталась далеко позади. Но что делать? Особенно их не любили Мактавиши, у которых Олден с дружками постоянно воровали скотч из погреба и неплохо на этом разжились. А еще они частенько удирали на ночевку в Звенящий лес, чтобы развести там костер и запечь картошку, от которой так гипнотически пахло, что казалось насытиться ею просто невозможно. Картошка на столе и вполовину не так хороша. Она вообще непривлекательна. А после картошки они пускали по кругу бутылочку ворованного скотча и сигарету – обязательно вместе, а то эффекта не будет – и травили байки, обсуждая всё на свете, что казалось таким важным. Олден или Старик, как называли его друзья, мнил себя Питером Пеном в те времена, и не потому, что он был мозгом их шайки, просто он не хотел вырастать. Думал, что этого никогда не произойдет. Наверное, предчувствовал, что за порогом юности скрывается страшное.

Никто из его тогдашних друзей не дожил до этого дня, и теперь пришла очередь за капитаном.

Пятеро огромных, как казалось тогда, коней, неслись во весь опор с азартно смеющимися в каком-то безумном счастье седоками. Словно видео клип о лучшем моменте в жизни. Они тогда «позаимствовали» лошадей с пастбища несчастных Мактавишей и гнали на них вперед, почти добравшись до самого Данди. Друзья на век. Короли Звенящего леса, для которых нет границ, и всё нипочем. Джеймс «Борода» Комин, Марти Грант, Гэйвен «Тюлень» Кларкс, Тейт Маккейн и Олден Макнелли по прозвищу Старик, потому что всё знал и имел мнение по любому вопросу. Спасибо отцу, который слыл вольнодумцем и всем занятиям на свете предпочитал чтение, привив и Олдену эту любовь. Его до сих пор так называли в этих краях, а некоторые только это прозвище и знали, передавая по наследству славное имя героя, подвигов которого никто уж и не вспомнит.

Между ним и его друзьями была телепатическая связь, словно они все вылезли на свет из одной утробы. Они могли гонять мяч по шесть часов к ряду или самозабвенно собирать яблоки с чужих деревьев, чтобы потом продать. Не сказать, что их семьи были богатеями, а мальчишеские мечты всегда требуют вложений, вот Олден и изобретал мыслимые и немыслимые способы заработка. Они могли водить впечатлительных девчонок за фунт в заброшенный дом Друмондов, населенный призраками, роли которых обычно доставались Тюленю и Марти. Или подрядиться собирать ракитник, яснотку или можжевельник для местной знахарки, которая всегда исправно платила, даже несмотря на то, что половина сбора приходилась на сорняки. Они мечтали сбежать в большой город и стать профессиональными футболистами, и однажды им это почти удалось. Казалось, что они даже сделали это.

Как-то раз, когда в общаке накопилось чуть более семидесяти фунтов, что виделось целым состоянием, они украли лошадей у Мактавишей и умчались на них переполняемые безумной радостью, что грудь разрывало. Хотелось кричать и нестись так быстро, чтоб дух захватывало. Так и случилось. Еще одна красноречивая легенда. И пускай их поймали, и им здорово досталось – плевать. У них был день, самый счастливый день детства, когда все пятеро неслись по бесконечным изумрудным холмам навстречу небу. И была ночь у костра – лучшая и памятная. Они травили байки, обсуждая девчонок, и курили сигареты, совсем как взрослые. Это было дороже самого дорогого, и даже наказание оказалось в радость.

После школы Тейт стал единственным, кто поступил в университет, и не потому, что Олден не тянул, а просто он считал учение пустой тратой времени и доподлинно знал, что найдет лучшее применение своим способностям. В любом случае все думали, что у Тейта большое будущее, а в восемьдесят четвертом он выбросился из окна общежития, хотя Олден был уверен, что ему в этом помогли. Они все неплохо играли, даже достигли мастерства, можно сказать, но Тейт просто сел за стол не с теми. Задолжал денег, а отдавать не захотел, потому что считал себя жертвой шулера, коим оказался сын богатого и влиятельного человека. Так всё закончилось. Эта история изменила Олдена, перекроила до неузнаваемости, постепенно прибрав к рукам всё. Но это случилось позже, гораздо позже. До восемьдесят четвертого у них еще оставалось время на счастье. Золотые годы.

Олден бросил школу, решив, что он достаточно знает, чтобы просиживать штаны на обшарпанных стульях, цепляя занозы на задницу. Отец сильно расстроился, но ничего поделать не смог, его сын всегда знал, как лучше. Олден начал зарабатывать, проявив в этом деле большую сноровку, проворство и ловкость. Он всегда знал, как и где заработать и никогда не ошибался. Что-то перепродать, что-то отнести или доставить, разгрузить или погрузить – законное и не очень. Кумир всех девчонок, даже самых правильных. Постепенно его друзья приобщились, и короли Звенящего леса снова дышали одним воздухом свободы выбора и боевой славы.

В девятнадцать Олден встретил ее – свою единственную любовь Кейт. Утренняя роза чайного цвета, едва распустившаяся после ночи, нежная, прекрасная, юная и чистая.

За миг до смерти Олден отчетливо увидел ее фарфоровое личико. Она обнимала его своими изящными руками – Кейт, проснувшаяся в лучах утреннего солнца, улыбающаяся ему своим ослепительным блеском. Сияние шло изнутри нее, жило в ней, манило, гипнотизировало. Как невообразимо повезло Олдену встретить такое чудо, жаль, что это продлилось так недолго. Через полгода он подарил ей кольцо – простенькое, с крохотным бриллиантовым осколочком, но Олден сам на него заработал и считал личным достижением, не испытывая и толики неловкости. Он старался быть романтичным и всё предусмотреть, но в итоге предложение вышло каким-то скомканным. Съёмная комнатка с отклеенными обоями, вино из пакета, но большего Олден не мог предложить. Пока нет. Дни его величия были еще далеко впереди, но Кейт согласилась и сказала, что милее предложения руки и сердца даже трудно представить.

Говорят, когда любишь, закрываешь глаза на многое, хотя в современном мире принято считать, что к условиям проживания это перестало иметь отношение. Быт рано или поздно заедает, уничтожая всё светлое и требуя всё больше и больше денег, но этим двум было действительно хорошо. Пусть и в бедности, но кроме друг друга они не нуждались ни в чем. Да и друзья всегда околачивались неподалеку: Тюлень, Борода, Марти и Тейт. Пока еще…. Некогда скучать, некогда думать над своим положением. Некогда грустить.

А потом погиб Тейт, и всё слетело с катушек. У нигерийцев есть пословица: «Сердце не колено, оно не гнется», и Олден не стал исключением. Он поклялся найти того, кто убил его друга, и отомстить. Он не подумал о том, что последует за его действиями, потому что просто не мог иначе.

С гибелью Тейта – самого рассудительного – остальным пришлось внезапно вырасти, остепениться, поставить точку на прошлых деньках. Беззаботному времени пришел конец, и оставшиеся четверо уже не королей, а всего лишь обычных взрослых начали расходиться. Гэйвен устроился в порт, Олден – на вискикурню, Джеймс вернулся в семейный мебельный бизнес, весьма порадовав родных, а Марти уехал в Глазго, подобравшись к их детской мечте ближе всех. Но футболистом он, понятное дело, не стал, меняя сферы деятельности, с потрясающей скоростью. Они стали редко видеться, но пока не сдавались, а погубил всех именно Олден, посветив в свой план мести. Кроме Кейт, разумеется. Она как раз была на шестом месяце тогда – вряд ли одобрила бы, да и к чему лишние волнения? Они с ребятами всё быстро устроят. Так казалось….

Олден отчетливо помнил чувство, посетившее его тогда – неправильности происходящего – но в крови, в его корнях жило так много горячности, самоубийственной решимости, пробудившей сердце древнего воина. Не гнущееся сердце. Тогда Олдену казалось, что он не может поступить иначе, а сейчас за миг до падения на дощатый пол отчетливо видел, какую цепную реакцию запустил, погубив всё, что так любил.

Библия учит, если тебя ударили по одной щеке, подставь другую. Молодому Олдену казалось, что это чушь собачья. Для слабаков. А сейчас? Вдруг иногда нужно просто принять происходящее? Принять с покорным смирением, потому что каждое ответное действие вызовет равное по силе противодействие, а то и похуже? Ты всё равно проиграешь, как ни крути. Ведь иногда мы просто заслуживаем того, что с нами происходит…. А еще очень часто умереть должен кто-то хороший, чтобы всё закончилось, потому что их слишком мало. И чем меньше становится, тем сильней это отражается на прочих, мобилизуя, заставляя думать, менять. Условность? Конечно. Страшно? А как же….

Благодаря Тейту – его смерти – все они выросли, проскочили порог иллюзий, где всё было не взаправду, и вошли в зону ответственности. Время королей Звенящего леса истекло. Стоило ли брать на себя обязанности Бога? Сейчас без-секунды-Олден понимал, что нет. Понимал, как ошибся. Хотя можно ли подобное назвать просто ошибкой? Не там свернуть – это ошибка. Забыть снести бутылку в погреб – это ошибка. А то, что сделал Олден – это убийство. Причем массовое. И пусть точку в этом всем поставил он сам…. Хотя разве? Если летел сейчас головой вниз избитый и переломанный со второго этажа дома, в котором вырос, и откуда сбежал?

Но тогда в восемьдесят девятом ему, находящемуся на грани безумия, казалось, что это конец…. Уничтоженный болью потерь, покалеченный физически и в какой-то степени тоже умерший Олден сбежал в Канаду. Он превратился в совершенно другого человека, словно создал персонаж, машину без сердца, которая должна была постоянно идти вверх, к власти, чтобы понять систему и достать тех, кто отнял у него самое дорогое. А когда это произошло, Олден просто не смог остановиться, потому что мертвые не вернулись, и дыра в душе не зажила. И тогда он вышел против самого Бога, пожелав стать гораздо хуже, чем Он, безжалостней и кровожадней. Это стало делом принципа. Вызов, брошенный своему злейшему врагу – Всевышнему. Олден сменил имя на Лиланд Барлоу, превратившись в тень человека, которым он когда-то был.

Однажды приходит время, когда во всех своих неудачах и трагедиях начинаешь винить Бога. И что бы там ни понимал Олден за мгновение, как сломать себе шею, в глубине души он так и не смирился со своими потерями, и злость, накопленная с годами, лишь окрепла. Злость, скрываемая под личиной сдержанности и безразличия. Хорошо, что его убили сейчас. А то еще бы год, и Олден совершил бы геноцид какой-нибудь африканской страны, а еще через пару лет придумал бы как развязать атомную войну.