Тенепад

Мария Введенская

Тенепад

© Введенская Мария, 2015

Марта и Эрик

Казалось, не один век Марта ждала, что начнется ее приключение, поэтому, услышав выстрел, испытала настоящий восторг. Застыв в некотором замешательстве, она слепо озиралась по сторонам. Ее буквально разрывала необходимость сорваться с места и бежать со всех ног, но куда? А если другие соседи тоже распознали выстрел и уже на месте? Марта всегда слышала больше остальных, но выстрел был таким ясным и четким, что собралось наверняка полдома. Такой не спутать с падением какого-нибудь предмета. Совсем рядом и определенно слева, но стены лгут, разве нет? А Марта не могла ошибиться, только не в этот раз.

– Эрик! – взволнованно позвала она. – Ты слышал?!

В проеме ванной показался мужчина в голубом поло и выглаженных светлых брюках со стрелками. Через его плечо было перекинуто полотенце, а на щеках виднелись следочки от пены для бритья. Вообще-то они оба собирались на пробежку, и на Марте уже давно красовался спортивный темно-синий плюшевый костюм, так гармонирующий с ее бронзовыми кудрями, но Эрик, видимо, в очередной раз решил ее надуть. Не станет же он бегать в этом?..

– Может, это и не выстрел?.. – осторожно предположил тот, словно читая ее мысли.

Сколько Марта его помнила, Эрик всегда был таким. Никогда не рвался в бой в отличие от нее, не искал приключений, а в его душе никогда не бунтовал маленький несносный ребенок, грезящий дальними далями с непроходимыми лесами и необъятными океанами, скрывающими опасных тварей и сундуки полные сокровищ. Эрик уродился совсем другим. Таким спокойным и домашним парнем осторожным до безумия, до нестерпимой ярости собственной подруги, в которой умещался целый отряд маленьких бунтарей, не знающих слова «нет», терзающих соблазнами неизведанных мест. А Эрик был… просто Эрик, и Марта любила его за это. Кто бы еще сумел потушить в ней этот всепоглощающий пожар, пока тот не разрушил всё и вся? У них царила полная гармония, настоящее взаимопонимание абсолютно разных по темпераменту людей. Это ли не любовь?

– Я как раз думаю наоборот! – тихо, но требовательно сказала Марта. – Выстрел. Разумеется, выстрел. И, кажется, в двести пятой.

– Слабо верится. – покачал головой Эрик. – Может сверху?

– Если только сверху и слева. – задумалась та и озорно сверкнула глазами. – Но сначала всё-таки к соседке в двести пятую!

– Стой-стой-стой… – Эрик выставил вперед ладони. – Ты хотела сказать – вызовем полицию к соседке в двести пятую?

– Полицию наверняка уже вызвали и без нас! – упрямо возразила Марта. – Ну давай же! Мы должны быть первыми! И кстати, сотри эту пену.

– Боже! – всплеснул руками Эрик, наскоро обтерев щеки с подбородком, и неловким движением бросил полотенце на пол. Он словно столкнулся с дилеммой, на какую перекладину его повесить, и в итоге так и не решил ее.

Нельзя сказать, что подобное соответствовало духу чистюли и аккуратиста Эрика, но сегодня Марта просто не могла ждать, пока он сложит полотенце, трепетно соединив углы, и повесит. Она нетерпеливо схватила его за руку и потащила за собой вон из квартиры.

Странно, что при подобной жажде приключений с Мартой не случалось ничего особо примечательного. Порой она представлялась себе томимой принцессой в заколдованном замке, неустанно разглядывающей горизонт. Только вот ждала она не принца. Принц у нее уже имелся. Скорей будоражащих душу новостей и невероятных перемен. Иногда Марта обвиняла в собственной несостоятельности Эрика. С кем поведешься, как говорится…. Думала, что это он подавляет ее своим слоновьим темпераментом, создавая вокруг особую ауру инертности, ввиду которой Марта остается как бы незаметной для распределяющих сил Вселенной. Но это были редкие, действительно редкие моменты самоканнибализма, приходящиеся в основном на критические дни, да и только. В целом же она всегда понимала, кем для нее являлся Эрик, какой нерушимой стеной. А ведь однажды он едва не оставил ее. Совсем недавно. Всего лишь чуть больше года назад. Сердечный приступ…. В двадцать-то восемь лет! Не самый подходящий возраст для таких вещей. Впрочем, говорят, все болезни молодеют. Марта, правда, считала, что дело отнюдь не в болезнях, а в самих людях – они становятся слабее, податливей, совсем перестают сопротивляться. А если прибавить современные лекарства, уничтожающие иммунную систему столь самоотверженно, так чего ждать? Вскоре старческие болезни доберутся и до младенцев. Что это? Расплата за ту жизнь, что имеют люди? За комфорт, за прогресс? Или таков коварный план комитета трехсот по сокращению численности населения?

Марта увлекалась различного рода теориями – они развлекали ее, ненадолго утоляя жажду и пытливость ума, а также позволяя прочувствовать себя частью столь мучимого общества. Мы жертвы, но нас много. Почему-то от этой мысли всегда становится легче, но в то злосчастное утро двенадцатого октября ничто не могло скрасить ситуацию. Ни одна идея. Эрик, лежащий на полу….

Напротив, осознание себя жертвой некоего мирового заговора лишь усложнило ситуацию, заполнив легкие раздирающей ненавистью. В тот момент Марта бы предала всех страждущих побратимов без зазрения совести, лишь бы Эрик встал с пола и вытер разлившийся кофе. Потому что эта мерзкая коричневая лужа, в которой он лежал, делала зрелище еще более невыносимым. Надо всё убрать, надо замести следы…. Только об этом думала Марта, не понимая до конца, что произошло и продолжает происходить у нее на глазах.

А потом приехала «скорая», вызванная отнюдь не Мартой, а соседкой снизу, особенно остро среагировавшей на раздавшейся грохот и последовавший за ним женский крик. Конечно, этому могло быть любое объяснение, но, слава Богу, именно в то утро миссис Драгич семидесятипятилетняя словенка с волосами так похожими на гусиный пух, словно приклеенный воском к розовой лысине, уловила нечто подозрительное и опасное в том, что происходило этажом выше.

Нельзя сказать, что Марта хорошо помнила дальнейшее, потому как находилась в шоковом состоянии. Те дни, покрытые густой пеленой тумана, то превращались в один растянутый провонявший медикаментами желеобразный день, то представлялись суточной бессмысленной вереницей галлюциногенных снов.

Сколько времени она провела в больнице? Неделю? Или всего лишь час, чтобы впоследствии отправиться домой и, словно робот, совершать механические бездушные действия, как потребление пищи или сон? В любом случае конец этому безумию положил сам Эрик. Он просто вернулся, вытащив Марту из крошащей тьмы. Так кто же умирал на самом деле?

Они никогда об этом не вспоминали, потому что это разрушало. Лишь иногда аромат утреннего кофе или осенний ветер, раскрывший форточку, заставлял сердце Марты сжиматься от ужаса. Мелочи памяти…. Игра, в которую очень часто играет наш мозг. Мы не хотим этого, но водоворот уносит всё глубже на самое дно, подхватывая запахами или кадрами – такими внезапно четкими и живыми, а не пожелтевшими от старости и не запорошенными снегом. Эта игра разрывает нам грудь… но мы не можем остановиться, заткнуть сургучом, хотя и надо бы. Надо. Вместо этого, ухватываемые новым всполохом памяти, мы продолжаем опускаться всё ниже и ниже, так незаметно становясь жертвами депрессии. Мазохисты. Мелочи памяти убивают, подобно грызунам, которых так боятся слоны. Малое – злейший враг большого. Коварный и абсолютно беспощадный.

Занеся, было, кулак для удара в дверь, Марта снова впала в некоторое замешательство.

– Джоанна? – она вопросительно посмотрела на Эрика, но тот лишь развел руками.

– Или Джулиана….

Марта, округлив глаза и пожав плечами, постучала в дверь.

– Эй! Откройте!

Эрик усмехнулся и тихо повторил:

– Эй, откройте?

– Ну а что? – зашипела на него та и снова постучала.

– Там есть кто-нибудь? У вас всё в порядке?

Странно не знать имени ближайшего соседа, но этот случай был исключительным. Девушка из двести пятой переехала совсем недавно, месяца не прошло. Она обладала диковинной красотой, но казалась нелюдимой и неприветливой, а Марта никогда не навязывала своего общества тем, кто его не жаждал. Более того она действительно умела подать себя, становясь дивообразной любимицей любой компании, так что если и находился какой-нибудь случайный антагонист, Марта просто прекращала его замечать. Эрик же, напротив, всю жизнь прожил по букве закона ли, такта ли – не суть. Он просто был так воспитан – в строгости, в пуританском приличии. Единственный из его родственничков, кто относился к свободолюбивой и эксцентричной Марте по-доброму, это дед Эрика, в честь которого, кстати сказать, и назвали последнего. Жаль, что уже умер. Впрочем, все умирают. Эрик Веллер старший – он скончался через несколько дней после того, как внук угодил в больницу и так же от сердечного приступа. Но, в его возрасте этот диагноз более логичен. Воспоминания о тех днях перепутались в голове Марты. Она не могла с уверенностью рассуждать о датах, времени… сквозь пелену слез, спутанного сознания и внезапно обрушившейся радости в связи с возвращением Эрика. Марта лишь помнила очень четко, как Маргарет Веллер впервые удостоила их квартиру своим посещением. Ей особенно запало в память белое, как полотно, высохшее лицо. Мать Эрика всегда ухаживала за собой с особенным рвением, но в тот день ее лицо, нарисовавшееся в проеме, казалось постаревшим лет на пятнадцать. Она что-то сказала, а потом совершила поступок, совершенно не укладывающийся в сознании – обняла Марту и расплакалась…. Что-то говорила про похороны, а Эрик всё-время обнимал мать за плечи, но та не смотрела на него, только на Марту, которая вряд ли казалась столь расстроенной, как ожидалось, поэтому вскоре на лице миссис Веллер отразилось полное замешательство, и она ушла. Марта и сама ничего тогда не поняла, пораженная до глубины души самой сценой.

Позже Эрик объяснил, что у него умер дед, и мать приходила, чтобы это сообщить. Он хотел пойти на похороны, но Марта не отпустила. Она вообще редко выпускала руку Эрика в те дни или даже месяцы. Всё-таки после перенесенного…. Сама-то она слыла персоной нон-грата для Веллеров, так что появление Маргарет на пороге их квартиры и те объятия стали для Марты полной неожиданностью, если не сказать шоком. Обсудив это с Эриком, они пришли к выводу, что его мать скорей всего просто расчувствовалась в связи с едва ли не потерей сына и смертью отца и решила повиниться за все те годы полного игнорирования и многочисленных палок в колеса. Когда такое случается, ты как бы пересматриваешь жизнь, позволяя комплексу вины пробороздить всё твоё нутро от пят до макушки и раскинуться пышной кроной размером с твои возможности к самокопанию и самосуду. Кого-то пересмотр пережитого может и в могилу свести….

А ведь они даже не были женаты. Говорили на эту тему сотни раз, приходя к выводу, что брак это миф, загоняющий в замкнутое пространство, которого Марта не терпела ни под каким соусом. Так всё это звучало вслух. Про себя же она прекрасно понимала, что воспитание Эрика в столь традиционной семье и его взгляды слишком уж рознятся. А значит, все эти свободолюбивые убеждения работают только в отношении ее лично. Родные постарались, и это не могло не обижать. Они думали пожениться после случившегося с Эриком, но как-то не задалось. Священник оказался слишком странным, ну и так… общий набор мелочей сыграл свою партию «против». Марта не особенно помнила события тех дней, хотя это случилось не так уж и давно. В любом случае они решили оставить всё как есть. А Маргарет Веллер, едва не потеряв сына и похоронив отца, видимо, до конца осознала своё неблагоприятное вмешательство в чужие отношения о чем, разумеется, жалела. Таково было мнение ее несостоявшейся невестки. Сказка на ночь, с которой той лучше засыпалось.

– Слышишь? – шепотом спросила Марта.

Они оба стояли, комично прильнув к двери.

– Нет… – озадаченно ответил Эрик, и Марта испытала к нему настоящий прилив нежности. Он так старался ради нее и был таким милым сейчас.

– Вроде, какое-то движение.

– Не слышу.

Марта угрожающе шикнула и закрыла глаза, словно так ей лучше слушалось, в попытке уловить даже касание пылинок о пол.

Когда-то отец учил её слушать. Он отводил ее в лес, сажал на пенек и оставлял так часами. Нет, он не был изувером, просто учил выживать. Наука, передаваемая поколениями. Так случилось, что он воспитал ее без матери, поэтому постарался научить Марту всему, что могло бы когда-нибудь выручить ее, спасти. В отличие от Веллеров Дрэйки никогда не слыли прославленными жителями больших городов, исторически промышляя фермерством. Они были близки к природе и знали обо всех таящихся в ней опасностях, и наука слушать не раз спасала жизнь Марте и ее отцу. Она доподлинно умела распознавать голоса и звуки каждого из живых существ и различать дальность нахождения этих источников. Хотя когда эмоции били через край, даже она могла сплоховать. Прям, как в момент, когда раздался выстрел, и Марта была так не уверена в его локации. Зато сейчас, прильнув ухом к двери с номером двести пять, она уже не сомневалась, что находится там, где нужно.

Марта ясно расслышала шаркающие неуверенные шаги, но не шаткие, как могло быть у тяжелораненного. Напротив, казалось, что обладатель этих шагов передвигается чуть ли не на цыпочках и вполне устойчиво. Обладательница.

– Ну что? Теперь слышишь? – прошептала Марта, и Эрик напряженно кивнул, отступив от двери на шаг.

Ему, верно, не хотелось быть пойманным врасплох в столь нелепой позиции, подумала Марта и последовала примеру. Теперь она отчетливо слышала шаги даже отсюда.

Клацнула замочная цепь, потом снова и снова, словно у того, кто открывал дверь, дрожали руки. За цепью отъехала щеколда, и дверь медленно отварилась, открывая дюйм за дюймом нелюдимую соседку, чьего имени они даже не знали.

Марта, было, открыла рот, чтобы спросить про выстрел, и всё ли в порядке, но вопросы так и остались не высказанными. На миг даже показалось, что она вообще больше не способна говорить…. Услышав выстрел этим утром, Марта даже и не представляла, как попадет в точку, отправившись на поиски источника звука. Она ведь так жаждала приключений, и интуиция не подвела. А как еще это назвать? Видимо лишь на подсознательном уровне можно вляпаться в подобное. Что, как не подсознание, ведет нас по тропе желаний, испытывает на прочность, бросая в лицо, словно грязную тряпку, один из самых дьявольских вопросов: «Ты ведь этого хотела, разве нет»?

Девушка в проеме была определенно растеряна и пробудила в сознании Марты новый нежелательный всполох памяти о тех днях. Белая, как полотно, напуганная, изумленная, опечаленная, словно вся радость ушла и больше не вернется. Но отнюдь не болезненные воспоминания превратили Марту в бездыханную рыбину, выброшенную океаном на сушу, а то, что девушка была жива…. Хотя в руке она сжимала пистолет, а во лбу зияла дыра.

ДЖУЛС

Странно, что это утро не было каким-то особенно манящим к жизни своими деталями. Да и отторгающим оно тоже не казалось. Даже несколько обидно…. Не светило по-летнему солнце, блуждая лучами по предметам мебели и скудного декора, открывая глазам новые грани старого. Не пели птицы, призывая к благодушному настроению, и случайные прохожие не выказывали никаких символов в своем поведении или речах.

В фильмах такое любят. Когда словно сама природа пытается удержать от крайности или, может быть, напротив, подтолкнуть. Люди придают немало значения подобным вещам. Как были язычниками – так и остались.

Джулиана всегда крайне презрительно реагировала на торжественные высказывания людей о том, что, мол, вопреки всем прогнозам, в день чьей-то там свадьбы светило солнце, словно бы именно для них. Господи… кто ж вы такие, если солнце выходит ради вас, пробивая себе тернистый путь сквозь непроглядные тучи, лишь бы брачующимся веселее пилось и плясалось? Может, тогда Бог исполнит для вас песню с ангелами на бэк вокале? О чем вы, люди? Ну или что-нибудь типа: «Даже небо оплакивало всеми любимого N вместе с нами…» В такие моменты лицо Джулс неизменно искажала гримаса полная сарказма. Давайте же обсудим, кто этот почивший, чья смерть вызвала осадки, пока сомалийцы подыхают от засухи. Может, скобящим так легче? И кому вообще нужна правда? Разве что Джулс…. Теперь – да. А ведь еще совсем недавно она хваталась за ложь с таким упоением, с присущей слепотой. Но на это больше нет сил. К черту всё. Последний элемент мозаики, составляющей её правду, лежал в верхнем ящике стола. И за ней больше ничего не было. Такова реальность – одно сплошное ничто… беспредельное, безымянное и необратимое. Никаких дурацких надежд, ими Джулиана уже накушалась. Казалось, они составляли всю ее жизнь, хотя последние три года оказались самыми жестокими и беспощадными. Они добили Джулиану, превратив в обесточено-выжатую, до всего безразличную призрако-машину. Что же было с ней не так? Почему она претерпевала одни неудачи в жизни? Еще до того, как встретила своего злого гения, приведшего к этому утру. Логичная цепь сплошных стереотипов.

Жизнь Джулианы была абсолютно бестолковой и никчемной, но она никогда не прикрывалась обстоятельствами, жестоким веком, в условиях которого вынуждена влачить свое жалкое существование. Она умела только саркастично рассуждать на тему жизни с редкими друзьями, с которыми рассталась без зазрения совести, как только в ее мире появился Лиланд и хоть какой-то смысл с его приходом. Ее жизнь напоминала скорей рассуждение о ней, теоретическую подготовку. Джулиана могла поддержать любую тему, поскольку была начитанной и многознающей, если конечно снисходила до общения. Но на практике? Что она могла предложить на практике?

В позапрошлом году Джулс закончила экономический колледж. Можно сказать, едва дотянула – так ей было там скучно. Она пыталась бросить его неоднократно, но отец припугнул, мол, если та сделает это, то лишится не только всякого материального обеспечения с его стороны, но и уважения. Так много механизмов и рычагов давления на близких…. Любовь – это мощнейшее орудие манипулирования.

Под видом бунтарки всегда скрывается послушная девочка, поэтому Джулиана доучилась в этом навевающем нестерпимую скуку месте в стане середнячков, хоть и могла быть лучшей. Но зачем ей это? Когда стало ясно, что экономиста из дочери не получится, отец фыркнул и устроил ее секретаршей к одному из своих клиентов в юридическую контору. Мачеха не лезла, нянчась с недавно рожденными близнецами, которых Джулс называла Траляля и Труляля – такие они были похожие и бестолковые. Та вообще не считала падчерицу частью своей семьи, всячески избегая общения.

Чего же хотела сама Джулс, оставалось неясным, но зато она хотя бы могла утверждать, чего не хотела. Подобной жизни. И каждый последующий день за исключением, ну может, пары-тройки уверенно пополнял эту коллекцию.

В личном плане она так же провалилась, видимо, считая, что слишком хороша для тех, кто желал быть с ней. Джулс обладала редкой красотой и неординарным складом ума, и она могла бы иметь всё, но брала только то, что само шло к ней в руки. И что в итоге? Сидела расколотой вазой за письменным столом, то выдвигая, то задвигая верхний ящик.

А через тягучий удушающий год абсолютно неинтересной работы Джулиана встретила Лиланда, запустив некий таймер своего времени. Встретила и влюбилась с присущим безумием и самоотверженностью. Не высказано, что разрушало, и в прямом смысле до смерти. Он был почти вдвое старше, хромой, но потрясающе статный. Столько достоинства читалось в его движениях. Дорогие костюмы и трость с золотым набалдашником возводили его в ранг совершенной недосягаемости, хотя он мог быть одинаково органичен и в кожаной косухе с гитарой в руках. Лиланд представлял собой абсолютного джентльмена, и никто бы не посмел усомниться в этом. На ум приходил образ придирчивого английского лорда, хотя его волосы были по-бунтарски длинноваты, а в глазах таилось слишком много мальчишеского озорства.

Лиланд казался очень богатым человеком, но никто не знал, чем именно тот промышляет, хотя Джулс не сомневалась, что сфера его деятельности ограничивается криминалом. Возможно, он был каким-то аферистом, но в любом случае гениальным. За то время, что он позволил ей находиться неподалеку, Джулиана поняла это очень четко и даже пыталась разобраться в деталях, но безуспешно. Знала лишь, что ее новоиспеченный босс создал невообразимую в своем количестве действующих лиц и запутанности сеть, по которой его личную деятельность отследить невозможно. Эта система казалась несокрушимой, потому что ниточка могла оборваться прямо на месте и уж точно не привела бы к Лиланду. Никаких поверенных, просто люди, не встречающиеся друг с другом дважды, не делающие ничего противозаконного, но имеющие неплохие деньги за это. К примеру, первым заданием Джулс было открыть счет в банке на имя некоего Тэйта Маккейна, за что она получила пятьсот долларов. А однажды она передала конверт человеку в красной бейсболке, которого видела в первый и последний раз в жизни, и заработала тысячу. Какие бы манипуляции не прокручивал Лиланд, систему он создал без единой погрешности. Хорошие деньги, набор безликих незнакомцев, совершенно легальные просьбы. От таких легких денег мало, кто откажется. Но для Джулс дело было отнюдь не в деньгах.

Впервые она встретила кого-то настоящего, кого-то исключительно своего, и последствия прекратили приниматься в расчет…. Их первая встреча состоялась в юридической конторе, где Джулиана работала, а точней уже не работала секретаршей. Подумать только, они ведь могли и разминуться…. Это был самый обычный день, ничем не примечательный, ну прямо, как сегодняшний. Об уходе уже все знали, так что, не тратя времени на ненужные объяснения, Джулс собрала свои вещи в картонную коробку и проинструктировала новенькую уже к полудню. Последовали прощания полные лицемерия и пожимания рук, как будто все здесь приходились добрыми друзьями. Черта с два – никем они друг другу не приходились и уж точно не друзьями. Так… очередная протеже, занявшая кресло какой-нибудь талантливой святоши. Зачем люди тратят на слова столько лжи, времени и сил? Всё ради места под солнцем? Так и подавиться недолго. Задохнуться словом насмерть…. Каждый получит ровно то, что заслуживает. А Джулиана просто решила, что ее путь должен быть совершенно другим – подальше от бездарного копошения во чреве офисных будней. Она тоже получила в итоге то, что заслужила. Видимо….

И в тот самый момент, когда она шла по коридору в направлении лифтов, едва выглядывая из-за огромной коробки, увидела его. Увидела и пропала в ту же секунду. Этот человек был именно тем, кого она всю свою жизнь украдкой высматривала в толпе, отбирая с такой придирчивостью и скрупулёзностью, словно одна из выдрессированных белок Вилли Вонки. Он казался не таким как все, резко выделяясь из общей толпы – то, как выглядел, как смотрел на всех, включая Джулиану, с каким достоинством держался, не смотря на хромоту. Англичанин, подумала она сразу, завороженно посматривая из-за коробки. Он был одет в дорогой идеально сидящий на нем двубортный костюм, натертые до блеска ботинки, а в руке сжимал деревянную трость с золотым набалдашником. Довольно острые черты лица, задиристый подбородок, длинная стрижка, что добавляло привкус легкой ветрености его образу, карие хитрые глаза, видящие каждого насквозь и, наконец, обволакивающий бархатистый голос.

– Так мало вещей и такая большая коробка?!

От неожиданности, что этот человек обратил на нее внимание, Джулиана промямлила нечто несуразное, продолжая идти вперед на ватных ногах с единственной мыслью – поскорей спрятаться в лифте. Миром правит парадокс, разве нет? Но он продолжал испытующе смотреть на нее, словно на крючок поймал, не говоря ни слова, просто бесстыдно разглядывая. А Джулиана то краснела, то холодела, то превращалась в комок натянутых мышц. Это была любовь с первого взгляда. Наконец, перестав ее мучить, свободной от трости рукой мужчина залез во внутренний карман пиджака и протянул визитную карточку, но потом усмехнулся, глядя на жалкие попытки Джулс взять ее, и бросил в коробку.

– Я буду ждать. – сказал он и пошел дальше по коридору, пока Джулиана пыталась вспомнить, кто она и где находится.

Сердце билось так громко, что казалось, все вокруг слышат и неловко косятся, а щеки пылали, словно в лихорадке. Лишь дома она сумела взять себя в руки, чтобы достать визитку из коробки, но кроме имени крупными золотыми буквами там, к величайшему сожалению Джулианы, ничего не значилось. ЛИЛАНД БАРЛОУ.

Она была вне себя…. Разбросала вещи, напилась, не спала всю ночь. Так начиналось ее моральное уничтожение. Игра умельца по психологической части, блестящего манипулятора с эмоционально неустойчивой жертвой. Хотя, кто его знает, как оно было на самом деле? Ответную реакцию ведь Джулиана чувствовала, видела. Так казалось.