Град темных вод

Оставшись в исподнем (полоса ткани на груди и стыдливые трусики, набор «по умолчанию», «апгрейд» стоил денег, коими адептка разбазариваться на подобные пустяки не привыкла), Хэйт, скрепя сердце, выполнила требования НПЦ. Как говаривал папа: «Пошел в попы, служи и панихиды».

– Заклинания тебе тоже не понадобятся, – обескуражила непись, проделав еле заметный жест.

Внимание! Вы подверглись воздействию негативного эффекта: Безмолвие магии.

Вы не можете применять заклинания!

Срок действия: бессрочно, не отменяется при смерти.

– Ледяной зал, – обронила Мать Дома. – Тариша, проводи.

Переходами, темноту коих сдабривали огоньки свечей, молчаливая дроу привела ее к каменным дверям, покрытым инеем.

– Старайся дойти до центра, – напутствовала адептку Тариша, прежде чем толкнуть створки.

– П-постараюсь, – морозный воздух, хлынувший из зала, перехватил дыхание.

Хэйт взглянула на свои босые стопы, на лед, покрывающий пол, потолок и стены зала, и сделала шаг в преисподнюю.

Преисподняя была ледяной.

Каждый вздох обжигал, каждый шаг, дающийся безмерным усилием духа и тела, рождал новую вспышку боли. В первые секунды Хэйт колотило, а чуть позже ей казалось, что кожа вот-вот лопнет от боли и холода.

Внимание! Вы подвержены сильному негативному воздействию стихии.

Бодрость расходуется в 10 раз быстрее обычного.

Оставаясь под воздействием, вы рискуете получить негативный эффект: Обморожение!

«Ослаблена боль, говорите?!» – мысленно – вслух говорить в зале льда не представлялось возможным – взревела девушка. «Изуверы, как вообще можно было ТАКИЕ ощущения запихнуть в ИГРУ?!»

Затем кончилась бодрость. Не дошла она до центра зала, даже десятой доли пространства не одолела.

Внимание! Вы подверглись воздействию негативного эффекта: Обморожение.

Скорость регенерации здоровья и маны снижена на 40 %!

Срок действия: 30 минут.

Внимание! Эффект Обморожение может быть усилен, если не покинуть область негативного воздействия стихии!

«Насрать!» – беззвучно вопила Хэйт. «Просто выпустите меня отсюда!»

И тут, будто мук и неподвижности было недостаточно, поднялась снежная буря. Вместо снежинок – осколки ледяных глыб, вместо завываний ветра – мертвенная тишина.

Лог запестрил сообщениями об уроне. Несерьезном, по 5-15 единиц хп за каждую льдинку, но частом.

Холод и боль пронизывали все тело; в какой-то момент Хэйт перестала понимать, что «тело» – не настоящее, а только игровой аватар, что гибель в ледяном аду – неминуемая, самой ей отсюда было не выбраться – всего лишь перенесет ее в круг воскрешения.

Всплыло оповещение об усилении обморожения и с угрозами обморожения «сильного».

«Тогда это – слабое?» – угасающий рассудок Хэйт изволил шутить.

Таял бар здоровья.

Ад готовился отпустить жертву из ледяных тисков. Отпустить – навстречу милосердной смерти.

Выносливость увеличилась на 1.

Это было последним, что увидела Хэйт перед тем, как умереть.

– Зря ты лежишь, – негромко произнесла Тариша над свернувшейся в клубок (прямо в круге воскрешения) адептке. – Увидит Мать, решит, что сломалась.

Хэйт вздрогнула, с трудом заставила себя принять сидячее положение.

– Т-тут т-тепло, – стуча зубами (морозный ад выпустил тело, но не память) откликнулась Хэйт. – Что т-там дальше в программе?

Единичка к выносливости, как цена изуверских пыток, не казалась ей равноценным обменом, ну никак.

«Если Бестий так вымораживают, то неудивительно, что они все – как статуэтки бесчувственные», – она все же встала с пола. Помнится, раньше ей казалось, что пол в круге – холодный, но сегодня она так не думала.

– Возвращайся в ледяной зал.

– Что?! – возопила адептка.

– Возвращайся в ледяной зал, – не моргнув глазом, повторила дроу.

«Так вот, что значит: путь боли, страданий и ужаса. Первый раз ты не знаешь, на что идешь. Тебе непрозрачно намекают на потерю процентов опыта – ты беспечно решаешь, что это чепуха. Опыт – и вправду пустое, в сравнении с тем, что ТАМ будет. А затем тебе предлагают вернуться. Добровольно. В преисподнюю. Своими ногами, без толчков в спину. Вот, где кошмар!»

– Ты идешь или хочешь сдаться? – равнодушно спросила Тариша.

Хэйт сглотнула.

– Иду.

«Слышишь, преисподняя, иду!»

– Во второй раз будет легче, – безучастным тоном сообщила дроу перед заиндевелыми створками.

Брови Хэйт взлетели вверх, обозначая недоверие (Бестия ее успокаивает?!) и удивление высшей пробы (а «легче» в ледяном аду – это вообще возможно?), но вслух она промямлила невнятное:

– С-спасибо.

– Пробуй дойти до центра и не давай залу поглотить тебя, – Тариша продолжила давать советы о грядущем кошмаре адептке. – Не останавливайся, пока можешь идти. Мать Дома часто медитирует здесь по много часов, возможно, однажды так сможешь и ты.

«Боги всех миров: заботливая дроу?! Такого просто быть не может! Я уже молчу про медитацию в преисподней!»

А после стало не до мыслей: хлад и муки обрушились на пришлую, утянули цепкими лапками в свою паутину. И принялись тянуть из нее силы, и жизнь, и волю. Но прежде, чем иссушенный труп повалился на блестящий пол, отдарились.

Новая способность Невосприимчивость к холоду добавлена!

Невосприимчивость к холоду (пассивное): Негативные эффекты (Остужение, Обморожение, Сильное обморожение, Оледенение), накладываемые при длительном и/или интенсивном воздействии стихии, наступают позднее. Игнорирование магии воды увеличено на 5 %. Возможно дальнейшее улучшение способности.

Достижение разблокировано: Хладостойкий.

Уровень достижения: 1.

Познав мощь стихии, вы научились ей сопротивляться. Устойчивость к магии воды увеличилась на 5 %!

И, права была Тариша, во второй раз пережить эту жуть было самую чуточку, но – легче.

Когда Бестия подошла к Хэйт в этот раз, та снова была в круге воскрешения, но уже в положении сидя.

И в глубокой задумчивости.

Часть системок о дебаффах за пребывание «на холодке» была наименее значимой. А вот устойчивость и игнорирование – совсем другое дело.

Устойчивость к той или иной стихии давала порезку урона, наносимого заклинаниями, относящимися к этой стихии. Конечно, актуальных формул корпорация не публиковала, но судя по изысканиям, устойчивость «резала» урон от «базы» – чисел, указанных в описании умения, до его преобразования в формулу с множителями всех мастей.

Свойство «устойчивость к» могли иметь только украшения, то бишь два кольца, две серьги, ожерелье. В одном из «фиксов» первых месяцев после запуска игры была установлена верхняя «планка» для одного предмета (за исключением предметов мифического класса): десять процентов. Причем украшений с меньшими значениями изменение не коснулось, так что среди советов новичкам был и такой: «Соберите несколько комплектов ювелирки на двадцатый-тридцатый уровень с сопротивлениями разным школам магии, и меняйте их под ситуацию; выжать больше, чем пятьдесят процентов, весьма сложно». Высокоуровневые украшения же после фикса могли сочетать два и более видов устойчивости.

Одним из аргументов, склонивших в свое время Хэйт к выбору класса «адепт тьмы», было наличие ауры стихий, открываемой на пятидесятом уровне; у адептов света баффа с аналогичным эффектом не было. На максимальном, пятом уровне, умение давало дополнительных десять процентов устойчивости – к четырем стихиям. Устойчивости к свету и тьме, насколько знала девушка, в игре не было – для игроков, монстры «живут» по иным законам.

Как правило, мини-боссы и боссы применяли магию одной, реже – двух стихий. Изредка попадались чистые «физики». Наибольшей разрушительной силой обладали именно магические удары – следовательно, если есть возможность их ослабить, ею (возможностью) стоило воспользоваться.

Корпорацией также было заявлено, что «потолок» устойчивости к любой из стихий ограничен показателем в девяносто процентов. То есть, совсем не получать урона не получится, как бы игрок не старался. Раньше Хэйт не «въезжала», как из пятидесяти (от бижутерии) и десяти (от ауры) можно получить девяносто процентов (или каким надо быть мажором, чтобы увешивать персонажа «мифами»). Теперь реалистичные числа стали ближе сходиться с заявленными.

Еще интереснее было игнорирование, работающее в обход формул расчета урона: срабатывая, оно «гасило» урон полностью. Или же отклоняло умение, если это был дебафф, не наносящий прямого урона. Причем – независимо от разницы в уровнях и характеристиках противников!

– Чит. Узаконенный, – почему-то шепотом выдала Хэйт. – А за такое можно и пострадать.

Апатичная ко всему Бестия молча указала на проход, ведущий к ледяному залу.

Адептка с решимостью во взгляде повиновалась.

Третье «посещение» ледяного зала не дало ничего. Кроме боли и смерти, конечно же. Четвертое повысило выносливость. Пятое – стойкость.

Хэйт, искренне убежденная в том, что стойкость «мирным» путем поднимать невозможно, поразилась до глубины души. Потом поразилась тому, что еще способна поражаться – после всего испытанного.

– Тариша, в вашем издевательском меню передышки не включены? – спросила квартеронка, вымотанная так, что хоть язык на плечо складывай.

Вымотанная и лишившаяся двадцати пяти процентов опыта – по пять за каждую смерть. Следующий полет в круг воскрешения должен был отбросить ее на уровень ниже. И все бы ничего, но, по «динамике» судя, одним сброшенным уровнем дело едва ли ограничится. А часть предметов, носимых Хэйт (сейчас хранящихся у Главы Дома, но рано или поздно адептке снова их носить), требуют двадцатого и пятнадцатого уровня для надевания, что заставляло думать о невеселом: не придется ли, покинув «гостеприимных» Бестий, щеголять, как сейчас, в бельишке?..

Дроу мешкала с ответом.

– Спрашиваю, отдохнуть можно? – решила спросить «по-простому» Хэйт, на случай, если непись «заклинило» от постановки вопроса. – Или снова в зал?

– Идя по тропе познания, мы стараемся не прерываться. Сойдя, сложно преодолеть себя и вернуться обратно, – сказала наконец Бестия. – Мать не давала указаний на этот счет.

Затем, после небольшой паузы, докончила:

– Вывести тебя из гор? Связь с внешним миром доступна только снаружи, как и открытие врат.

Хэйт закивала, опасаясь, как бы непись не передумала.

Тариша отвела квартеронку на уступ каким-то окольным путем, минуя пещеру с Главой Дома Бестий.

– Приложи обе ладони к скале, когда пожелаешь вернуться. Я буду ждать внутри.

Здесь был ветер.

Хэйт зажмурилась, ловя кожей игривые дуновения.

Был ветер, но не было жизни.

«Хоть бы кустик чахленький», – посетовала мысленно девушка.

– Пропасть! – бодро и радостно отрапортовала «форма жизни». – Многообещающе. Бескрылое шагнет?

Хэйт накрыла лицо ладонью.

– А если и шагнет, – с неохотой убрав ладонь, сказала адептка. – Тебе что с того?

– О? – фейка наклонила вбок крохотную головку.

– Что ты получишь от моей смерти? – устало и зло выговорила Хэйт. – Допустим, я прыгну в пропасть. За сегодня я умирала пять раз, и это явно не предел. Разом больше, разом меньше – фиолетово. А вот ты будешь нарезать круги над уступом, потому что туда, где я возрожусь, тебе хода… то есть, лета, нет.

Фея принялась выделывать кульбиты в воздухе. Над пустотой. И поглядывать искоса, мол: и где, и когда?

– Иди ты, дурында, – отмахнулась адептка. – Испортила остатки настроения.

И раскинула руки, вроде как приготовившись сигать со скалы.

«В крайнем случае, будем считать это заменой прыжка с тарзанки, на который я в том году не решилась», – поглядывая искоса на замершую в воздухе фею, думала Хэйт.

– Скажешь, зачем тебе моя смерть – доставлю тебе радость, прыгну, – пообещала девушка «пиксельному отродью». – Ну же, информация за действие, честная сделка.

– Письмо, – обижено пискнула фея.

Летучее чудовище рассыпалось искрами, а свиток упал под ноги Хэйт.

– Никаких манер, – попеняла в пустоту адептка, поднимая послание.

«Ушастая, ты не исчезай с концами, а то я волнуюсь. Пиши, не пропадай», – адресовала ей Маська.

В первый раз за день Хэйт улыбнулась. Искренне.

Затем, вздохнув, развернулась к горе. Чтобы вернуться в мучильню.

Завтра там, в мире без сумасбродных фей, ей предстоял день иных испытаний. В некотором роде даже более сложных и изощренных, чем пыточные залы дроу. Ждала ее встреча с «милой женщиной».

Победить Архидемона, остановить нашествие Инферно или выдержать адскую боль ледяного зала – все это не шло ни в какое сравнение с часом беседы с одной, казалось бы, безобидной дамой.

Зная о грядущем, сосредоточиться на живописи девушке едва ли удалось бы, а чем раньше пройдет она «путь познания», тем скорее отмучается.

Тариша, завидев пришлую, кивком позвала за собой. По темным переходам в толще камня, скудно освещенным алыми негасимыми свечами – к преисподней. Ставшей, в принципе, уже привычной.

Второй уровень пассивного умения и достижения ей выпали (снова, что показательно, вместе) на девятом заходе в ледяной зал. С характеристиками было бедно – всего один раз поднялась выносливость. Но Хэйт, подобно сомнамбуле, раз за разом вставала из круга и шла на новое свидание со смертью. Ощущения уже не были столь острыми, как в начале, и с каждым разом боль как бы приглушалась, со временем став обыденной.

Боль притупилась, отступила на задний фон. Но не исчезла.

Тариша, оглядывая подопечную, все чаще позволяла себе что-то, слабо схожее с улыбкой.

Оборотной стороной медали же было то, что «визиты» в гибельные объятия холода становились все более затяжными.

– Тариша, а зачем идти к центру? – перед десятым посещением решила проявить любознательность Хэйт.

– Мерзлая стужа там сильнее всего, – ответила Бестия. – К грани подводит быстрее.

«К грани» для пришлой значило «к кругу». Воскрешающему.

Практичная дроу знала, похоже, цену времени.

– Ценные сведения, – усмехнулась адептка. – Буду иметь в виду.

…В этот день Хэйт умерла двадцать пять раз, вплотную подойдя к границе двадцать четвертого и двадцать третьего уровней. Стойкость подросла еще на «плюс один» и выносливость на «плюс два» – после второго уровня достижения система перестала радовать щедростью. Когда «слетал» двадцать пятый уровень, выпала системка-предупреждение, что при возвращении утраченного уровня очки характеристик повторно начисляться не будут, что было очевидно и без напоминаний – разве что игрок, оказавшийся на ее месте, был бы дремучим нубом из Страны Дураков. Хэйт таковой не являлась.

То, что испытания Бестий скинут ее уровень до десятого (ниже нельзя), тоже становилось ясно, как день. Но уровни можно набрать по новой, пытки перетерпеть, а игнорирование с устойчивостью за красивые глаза ей разработчики не нарисуют. Решилась – иди до конца. Даже если конец равен могиле. Могила виртуальная, страдания – тоже. Вне Восхождения ей ничто не грозит, значит, «ограничитель» у нее только один – ее же сила воли. А с нею, Хэйт смела надеяться, дела обстояли недурственно.

«Но никто не требует от меня сделать все в один день».

– Выход, – прервала одним словом цепочку смертей и возрождений адептка.

Четыре пропущенных вызова и два сообщения – оставив модуль, Вероника первым делом проверила мобильник. Три звонка от Стаса, один – от Ани Потаповой. И по смс от каждого из них.

«Набери меня, есть предложение», – писал Стас.

«Белозерова, ты вообще человек?!» – вопрошала Анна.

Вероника окинула себя взглядом.

– И где логика? – пожав плечами, выбирая адресата первого сообщения для вызова; куратор ответил после первого же гудка. – Стас, это Белозерова.

Пофамильное обращение (а попробуйте иначе, если в группе по две-три тезки случаются) преподавателя въелось, как говорится, в подкорку.

– Я нашел модель, – без проволок перешел к делу Стас. – Для задания, о котором, хотелось бы верить, ты не забыла.

– Это… – Вероника смешалась. – Здорово.

– Я тоже так считаю, – насмешливо продолжил мужчина. – Завтра в двенадцать за тобой заеду.

Вероника затрясла головой, не сразу сообразив, что собеседник ее не видит.

– Стоп-стоп-стоп, – несильно стукнув себя по лбу (дабы извилины лучше функционировали), притормозила она порыв куратора. – Любой день, кроме завтрашнего. Завтра – вообще никак.

– Хм, – немного тишины предшествовало новому предложению. – А вечером?

– А свет? – изумилась в ответ девушка.

– На месте решим, – отмел возражение куратор. – Так что? После восемнадцати устроит?

– Устроит, – сдалась Вероника.

Они коротенько сговорились о «контрольном» созвоне и времени, когда Стас ее заберет, и распрощались.

«Денек вырисовывается отнюдь не томный», – перемещаясь в сторону ванной, зябко ежилась Вероника. Ежилась и от предчувствий, и от проснувшейся (летом!) мерзлявости.

– Ничего, душ погорячее, чтоб пар валил, и кофе покрепче – отпустит, – решила девушка.

И прогадала. И душ, и махровый банный халат, и кофе – все испытанные средства дали промашку. Морозец, поселившийся в теле Вероники, не желал покидать пристанища.

«Я не занервничаю. Не дам ей власти над собой. Буду спокойной и холодной, как… стены ледяного зала. Буду льдинкой в нескончаемом танце мерзлой стужи», – увещевала себя Вероника следующим утром, одеваясь: пригодился костюм, забракованный два дня назад.

Подсобила и косметичка, по части сокрытия следов беспокойной ночи, в течение которой девушка то погружалась в яркий калейдоскоп обрывочных видений, то просыпалась – внезапно, как от толчка. Последний такой «толчок» случился за пять минут до сигнала будильника, подарив неважнецкое самочувствие («Как телегой переехали», – мысленно бухтела Вероника) и настроение под грифом «хуже некуда».

– Я – льдинка, – допивая кофе, морщилась девушка. – А льдинки не психуют почем зря. Не зря, впрочем, тоже…

Через двадцать пять минут за дверьми знакомого кабинета ее ждал своего рода экзамен на «профпригодность» в льдинки.

Сначала – долгая пауза. «Милая женщина», улыбкой и жестом указав посетительнице на кресло, с головой уходит в перелистывание бумажек. Вроде как записей о предыдущих сеансах, но на самом деле содержимое бумаг не важно. В понимании Вероники, это своего рода ритуал: занятая женщина-врач и ничем не занятый больной; усаживаясь, пациент принимает вроде бы удобную позу, но минуты текут, руки-ноги деть некуда, человек начинает «елозить» по сиденью…

Затем – действие. Резкий хлопок закрываемой папки или щелчок ящика стола – тоже не важно. «Милая женщина» вскидывает взор, вкладывает в свою улыбку еще больше «сияния», приходя на выручку пациенту. Не давая заскучать. И, заодно, выбивая остатки душевного равновесия – в первые сеансы именно это происходило с Вероникой.

– Хорошо выглядишь сегодня, Вероника, – третий этап «ритуала» – нейтральная фраза.

Не обязательно с позитивным «окрасом» слов, но именно тут, по мнению девушки, должен произойти первый «отклик» со стороны пациента. Как же, ей улыбнулись, бросили «мячик», все дружелюбно и «плюшево», можно забыть про вывеску на двери кабинета…

– Спасибо, – Вероника вернула улыбку. Натренированную перед зеркалом.

«Сейчас мы перейдем к обязательной программе», – девушка предельно распрямила и без того прямую спину.

Она угадала. Доктор запустила блок вопросов о нарушениях сна, головных болях (и то, и другое имело место быть в первый год после начала сеансов), высказалась о «хороших» КТ и МРТ прошлого года, сообщила, что в этом году на анализы направлять пациентку не будет.

– Мы сосредоточимся на другом, – радостно пообещала врач.

И улыбнулась – куда же без фирменной улыбки?..

Тревога, которую Вероника поспешно «задавила», оказалась ложной. На первый взгляд.

Общие открытые вопросы, о прошедшем годе, о новых знакомствах, о перспективах и результатах в учебе и тому подобном. Вероника отделывалась размытыми ответами, увлеченно описывая красоты Ярославля и всяческие интересности на занятиях. Удерживать расслабленную мину на лице стало трудно, когда форма и характер вопросов изменились.

– Ты посетила занятия группы для подростков, о котором мы говорили в прошлый раз?

«Подростков, потерявших родителей, не выдергивай из контекста, гадина», – едва не вспылила Вероника, на ходу придумав предлог с загрузкой третьего года обучения. «Милая женщина» сверкнула глазами, повторив рекомендацию непременно посетить «эту группу». И тут же, без перехода, полюбопытствовала, не бывало ли у Вероники за прошедший год случаев проявления агрессии..

С елейной же улыбкой.

«Я льдинка. А арена и ПК-шники на тракте в счет?»

– Нет, конечно нет.

В притворном изумлении изогнулась бровь доктора.

– Ты колебалась. Кажется, это был гнев?

«Я льдинка, бесова ты мегера!»

– Всего лишь удивилась вопросу.

– Положим. Жаль, что ты со мной настолько не откровенна. Этим ты вредишь не мне, а себе. Только себе.

Колкий взгляд поверх очков, брошенный на посетительницу, с улыбкой не стыковался.

– Знаешь, Вероника, в последнее время я все сильнее интересуюсь живописью. Может быть, твой случай меня… вдохновил.

«Случай вдохновил ее, да я просто муза…» – лед покрылся трещинами.

– Помнишь, я просила тебя нарисовать мне сказочное животное?

«Помню, как старалась не воткнуть тебе в глаз какой-нибудь карандаш из цветного набора!» – пришлось кивать, чтобы как-то скрыть эмоции.

– Да. Кажется, я сделала набросок с изображением феникса.

– Именно. Очень, очень любопытный рисунок. Мы с коллегами долго… рассматривали его.

«Разносторонне, не сомневаюсь», – усмешка с должным растяжением губ могла, в принципе, сойти за улыбку.

– Ты, конечно же, знаешь такого художника, как Гойя. Одна из его гравюр называется «Сон разума рождает чудовищ». Весьма символично.

«Забавно слышать о чудовищах от чудовища», – вовсю «таяла» льдинка.

– Весь цикл офортов Капричос[1] пронизан символами, – не могла проиграть на своем поле художница.

– Верно. Также верно и то, что чудовища, рожденные сном разума, становятся только сильнее, если разум бодрствующий строит вокруг них стену. Сознательно строит. Ты понимаешь, о чем я говорю, Вероника?

«Я не занервничаю. Не дам ей власти над собой», – опять и опять проговаривала мысленно девушка.

– Стены, как бы высоки они ни были, не могут удержать чудовищ, – не дождавшись ни слова от пациентки, продолжила «милая женщина». – И я полагаю, нам следует вернуться к тому дню, когда ты узнала о смерти родных. Время настало, Вероника.

«Я лужица, оставшаяся от льдинки…»

…Когда раздался звонок, она ужинала. Половинка холодной маминой котлеты и не менее холодный отварной картофель – Вероника поленилась греть еду. Разговор, то, какими словами ей сообщили об аварии, она не запомнила. Только ощущение: это все ложь, ужасная ложь, или розыгрыш, или ошибка, да, точно, просто ошибка… Она вытащила из «пожарной» матрешки несколько купюр, позвонила в службу вызова такси, долго объясняла, куда ей нужно доехать. Поездка почти не отпечаталась в памяти, только миг, когда она просит шофера вытащить деньги из открытого кошелька – слезы льются так часто, что сама она не видит, не различает…

– Что именно вы хотите услышать? – выдавила из себя Вероника.

– Все, что было после твоего прибытия в больницу, – поправила очки в тонкой оправе «милая женщина». – Как ты это помнишь.

– Какая-то стойка. Два белых халата. Кажется, сестринский пост. Я назвала фамилию, сказала, что мне звонили и что это наверняка ошибка. Сестра – я думаю, что это была сестра – сказала, что мне нужен доктор с такой… длинной фамилией.

– Доктор Вереницын, – за заминку Вероника получила подсказку.

– Наверное, – не стала спорить девушка. – Нужно было подняться… в хирургическое.

…По телефону ей сказали об аварии, о том, что «необходимо срочно приехать», но не о гибели родителей. Эта «честь» досталась доктору. Хирургу с длинной фамилией.

– Смерть наступила от…

Это, кажется, голос врача. Мужской, ужасно усталый.

– Нам очень жаль…

Женский. Стеклянные глаза и истерика в голосе…

Вероника зажмурилась, пытаясь прогнать те голоса из головы. Отгоревшие, отболевшие, но все так же – ранящие.

– Там мне сказали, что их… больше нет. Я не верила, никак не могла поверить, требовала проводить меня к ним или к тем, кого за них приняли… Тогда меня отправили на минус первый этаж. Цокольный.

«Я не льдинка. Уже не льдинка. Я цельная статуя изо льда».

– В патологоанатомическое отделение, – снова закрыла подсказкой паузу «милая женщина».