Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

В Москве я пробыл с Клейнмихелем с неделю, в продолжение которой составил описание устройства шоссе из кирпичного щебня, {о котором я уже упоминал выше}, и инструкцию о производстве опытов таковых шоссе во всех округах путей сообщения, {о которой Клейнмихель упоминает в вышеприведенном приказе от 11 ноября}.

В 1846 г. младший шурин мой Николай, оставивший до окончания курса Московский дворянский институт и поступивший юнкером в один из драгунских полков, стоявший в Курске, должен был быть произведен в офицеры. Производство затруднялось тем, что он не имел документов от Департамента герольдии о принадлежности к дворянскому роду Левашовых. В бумагах тестя моего я нашел, что при царе Василии Шуйском{190} предку Левашова за сидение под Москвою было пожаловано имение, и теперь еще состоящее во владении Левашовых в Нижегородской губернии, но весьма трудно было добыть метрические свидетельства о рождении деда и прадеда Николая Левашова для доказательства, что он происходит от них. В этом деле мне помог M. Н. Муравьев; {конечно, не было сомнения в правильности происхождения Николая Левашова, но герольдия требовала столько документов, что лица, носящие самые значительные фамилии, долго не могли попасть в надлежащую часть дворянской родословной книги. Достаточно, полагаю, упомянуть о князе Грузинском, Егоре Александровиче, происходившем от царей грузинских, которого предок выехал в Россию при Петре. Несмотря на то что он был внук выехавшего царевича, он долго не был внесен в родословную дворянскую книгу за непредставлением метрического свидетельства своего отца, сына выехавшего в Россию грузинского царевича}.

В 1846 году, помнится мне, состоялось Высочайшее повеление о том, чтобы все носящие баронский титул представили доказательства, что имеют на это право; те же, которые через год {по состоянию этого повеления} не будут утверждены в баронском достоинстве, не должны более писаться баронами. {Право на этот титул имели получившие его от германских императоров и шведских королей, пожалованные Российскими Императорами и Императрицами, а равно все те дворяне этих губерний, которые до присоединения их к России были матрикулированы, то есть вписаны в дворянскую родословную книгу этих губерний, и впоследствии в Высочайших грамотах и тому подобных актах назывались баронами.} Фамилия Дельвигов была весьма древняя, значившаяся в дворянской родословной книге во время присоединения Эстляндии и Лифляндии к России; баронский титул был пожалован королем шведским в 1721 г. одному из членов этой фамилии, бывшему полковником в шведской службе{191}. Для доказательства моего происхождения от этого полковника потребовалась длинная переписка с эстляндским губернским предводителем дворянства, который отвечал мне по-немецки, употребляя в начале своих писем длиннейшие титулы {Hochwohlgeborener, Hochgeehrter[32] и т. д.}, так что я затруднялся в придумывании, как его величать в {моих к нему} письмах. Чтобы прекратить эту длинную переписку, я просил об утверждении меня и брата моего в баронском достоинстве не по происхождению от упомянутого шведского полковника{192}, а как потомка древней фамилии, записанной в Лифляндскую дворянскую родословную книгу при присоединении балтийских губерний к России{193}, и которой члены и в том числе брат и я, неоднократно были именованы в грамотах Русских Императоров баронами. Вследствие этой просьбы было утверждено за мною и братом право на ношение потомственного баронского титула.

После смерти матери моей остались ее крепостные дворовые люди: бывший мой дядька Дорофей Сергеев, жена его моя нянька с детьми и служивший у меня кучером Дмитрий Иванов, подаренный мне, {как это тогда водилось}, дядею моим князем Дмитрием Волконским; по закону они должны быть или отпущены на волю или приписаны к населенному имению.

Мой прежний дядька и нянька не хотели слышать о том, чтобы их отпустили на волю, а кучера Дмитрия я хотел удержать {в моем услужении}.

Их можно было бы приписать к имению сестры моей, но {описанное мною в IV главе «Моих воспоминаний»} дело по ее наследству от мужа не было еще окончено, и она так же, как я и брат мой Николай, не имела недвижимого имения. Это побудило меня, при всем моем безденежье, купить небольшое населенное имение, к которому я мог бы приписать означенных людей. M. А. [Михаил Андреевич] Кустаревский, {упоминаемый мною в той же главе «Моих воспоминаний»}, по доверенности моей, купил с аукциона в Московском опекунском совете несколько душ в Елатомском уезде Тамбовской губернии. Я был недоволен этой покупкой, потому что можно было ограничиться еще меньшим имением для означенной цели.

Это имение, не приносившее мне никакого дохода, только вводило меня в разные хлопоты. {С увеличением числа душ в этом имении} по последней ревизии перед {Высочайшим} Манифестом 19 февраля 1861 года{194}, с приписанными к нему дворовыми, <в нем> числилась 21 ревизская душа мужского пола, так что я не мог воспользоваться льготами, предоставленными означенным манифестом мелкопоместным помещикам, имеющим не более 20 душ, а должен был дать надел крестьянам, за что получил незначительный выкуп, именно менее 100 руб. с души, {так как я, по незначительности имения, им не занимался и не увеличивал оброка с имения, несмотря на прибавление в нем числа душ, а следовательно, и работников. По упомянутому же манифесту, при увольнении крестьян полученный доход с имения, если оброк с крестьян не превосходил 9 руб. с души, капитализировался при выдаче выкупных из 6 %, а я получал оброка с каждой ревизской души менее 6 руб. Таким образом, помещики, бывшие снисходительными к своим крестьянам, теряли при выкупе крестьянских наделов}. Оставшиеся {за наделом} в моем владении 77 десятин земли не приносили никакого дохода, {а между тем я платил за них налоги, конечно, небольшие, но все же выходило, что эта собственность мне приносила только убытки}. Продать эти земли, {несмотря на все мои хлопоты}, я не мог, потому что никто не давал {за эту землю с растущим на ней молодым лесом} просимых мною четырех руб. за десятину.

В ноябре 1846 г., по возвращении моем из Москвы в Нижний, приехала к нам сестра с ее двумя дочерьми, мой старший шурин Василий Левашов и двоюродная сестра моей жены, дочь родной сестры ее отца, вдова Анна Петровна Бекетова{195}, жившая недалеко от Нижнего, в небольшом ее имении в Ветлужском уезде Костромской губернии. При дочерях сестры была новая гувернантка, Елизавета Францевна Смит, молодая и хорошенькая англичанка, родившаяся в России. Таким образом, одних живших {в нанимаемом} нами {доме} садилось за обед одиннадцать человек.

А. П. Бекетова говорила беспрестанно и так скоро, что трудно было ее понимать; главным предметом ее разговоров было хозяйство и доход с посеянной ею горчицы, так что ее прозвали горчицею. Шурин мой Василий превосходно ее передразнивал и сам часто начинал с ней разговор о хозяйстве так же скороговоркою и тем же тоном, каким говорила Бекетова, причем с намерением отпускал фразы, не имевшие никакого смысла. Это очень забавляло мою сестру, которую разговор моего шурина с Бекетовой довел однажды до истерического смеха, так что ее принуждены были отвести в спальную комнату и положить в постель, где долго не могли остановить ее смеха. В это время Бекетова, узнав, что моей сестре сделалось дурно, хотела непременно взойти в спальню. Понятно, что, увидав ее, истерический смех сестры еще более увеличился бы, и мы не пустили к ней Бекетову.

В праздник Рождества Христова мы приготовили две прекрасно освещенные елки с очень большим количеством подарков; дочери сестры, из которых одной было 9, а другой 7 лет, были в восхищении, {когда их впустили в залу, в которой были поставлены елки}. Старшая из дочерей, Валентина, еще в 1872 г. говорила мне, что эта елка одно из лучших воспоминаний ее детства, так что {по истечении четверти столетия} она еще помнит все подарки, висевшие тогда на елках.

У Ю. М. [Юлии Михайловны] Мессинг, {о которой я упоминал выше}, была тогда незамужняя сестра, Фанни (Феона)н, очень бойкая и довольно образованная. {Я уже говорил, что их отца Климова считали человеком богатым.} На одном из танцевальных вечеров живший у меня в доме поручик Глинский получил ее позволение просить ее руки. На другой день Глинский, всегда скромный и услужливый {в отношениях своих ко всем, жившим у нас в доме, и в том числе к Е. Е. Радзевской, которая, по необыкновенной доброте своей, пеклась о нем, как будто он принадлежал к нашему семейству}, взошел {одетый} в мундир в чайную комнату в то время, когда все уже отпили чай. За чайным столом сидела Е. Е. Радзевская; Глинский, увидав, что на столе нет стакана, из которого он обыкновенно пил чай, сказал, – {полагая себя, после данного ему Климовой согласия, богатым человеком}, – повелительным тоном, чтобы Е. Е. Радзевская дала ему чай в его стакане. Не будь это потребовано таким тоном, она, вероятно, исполнила бы его желание, {хотя в нашем доме ее уважали как близкую и очень уважаемую родственницу}. На повелительное требование Глинского она отвечала, что он сам может приказать подать свой стакан. Эта польская выходка была мне очень не по сердцу. Не прошло часу после этой сцены, как Глинский объявил мне, что Климов отказал выдать за него свою дочь, но что он надеется еще на последнюю. В тот же день у кого-то на бале они свиделись, но Климова не хотела говорить с Глинским, который уехал немедля с бала; самым униженным образом (помнится, на коленях), со слезами на глазах он упросил меня дозволить ему немедля уехать из Нижнего с тем, что он перепросится на другое место, так как, по его мнению, ему невозможно было оставаться в Нижнем после полученного отказа. По существовавшим постановлениям я не имел права давать отпуск без разрешения высшего начальства, но, сжалясь над Глинским, отпустил его, хотя терял в нем лучшего помощника по службе. Впоследствии Глинский женился на девице Аслановичн, очень красивой брюнетке, которой родная сестра, столь же красивая блондинка, была за Боборыкиным. Я видел в первый раз Глинского с женою в Витебске, где он состоял при строительной комиссии. Они жили в очень маленьком доме и довольно бедно. Выйдя вскоре в отставку, Глинский занимался частными делами, но, вероятно, безуспешно, потому что каждый раз, когда бывал у меня и у жены моей в Москве и в Петербурге, жаловался на крайне стесненное положение. Последнее время он жил из экономии в Риге и наконец в 1872 году снова поступил на службу по ведомству путей сообщения начальником какой-то дистанции. По способностям и усердию его к службе он заслуживал лучшей участи.

1 января 1847 г. назначен был маскарад у губернатора. Шурин мой Василий Левашов вздумал явиться почтальоном с сумкою, наполненной запечатанными письмами к разным лицам, приглашенным в маскарад. Каждое письмо состояло из стихов, {адресованных к его получателю}, или {из какой-либо} пословицы. Составление стихов и приискание пословиц занимали всех, живущих у нас в доме. Впрочем, шурин мой Василий имел способность к рифмотворству, и все написанные стихи были звучны {и относились к какому-нибудь обстоятельству в жизни получателя. В них не было, конечно, ничего резкого и обидного, но о последнем трудно было судить, так как в провинциях все обыкновенно весьма обидчивы}. Свояк мой Толстой не участвовал в составлении писем и очень уговаривал Василия Левашева не приводить в исполнение своего предположения; во время же маскарада, на котором, конечно, Толстой не был, он беспрерывно ездил между домами губернатора {и нанимаемом мною} в ожидании того, что шурина нашего Василия арестуют или что кто-нибудь вызовет его на дуэль или даже побьет. {Я уже говорил, что Толстой всегда всего опасался.} Письма во время маскарада были розданы по адресам; заметны были не совсем довольные лица; говорили даже громко о неприличии подавать на бале, и в особенности у губернатора, подобные письма, но лично на почтальона никто не нападал, а бóльшая часть в маскараде и не знали, кто этот почтальон, так как Василий Левашов редко бывал в Нижнем и всегда оставался в нем короткое время. Долго еще судили и рядили о появлении почтальона в маскараде и о некоторых розданных им письмах. Вообще же эта шутка принята была в обществе с удовольствием. Эту зиму провели мы очень приятно. Все жившие в нашем доме проводили вместе бóльшую часть дня. Сестре моей и жене полюбилось шампанское вино; у нас часто его подавали, и было очень забавно, когда они по непривычке от одного бокала делались заметно веселее. Меня очень тревожил в эту зиму постоянный проигрыш в карты при постоянно дурных денежных обстоятельствах. Хотя я играл не в большую игру, но почти каждый день и каждый раз проигрывал, так что к половине марта, когда я уехал из Нижнего, мною было проиграно в первые 2 1/2 мес. 1847 г. более тысячи рублей.

Грамота от 17 января 1720 г. от шведской королевы Ульрики Элеоноры, выданная полковнику Бернгарду Рейнгольду фон Дельвигу (пер. со швед.)

Ее Королевское Величество Сим Всемилостивейше дарует и жалует полковника Бернгарда Рейнгольда фон Дельвиха (Dellwich) баронским званием и достоинством, вследствие чего он имеет получить введение в Рыцарский дом. Стокгольм 17 января 1720 года. УЛЬРИКА ЭЛЕОНОРА. (Печать). И. фон Дубен. Резолюция для полковника фон Дельвиха на Баронское звание и достоинство. Верность копии с подлинною Высочайшею грамотою, хранящеюся в архивах Рыцарского дома, свидетельствует Канцелярия Рыцарского дома в Стокгольме 14 января 1856 года. В. И. Фаунун. Секретарь Рыцарского дома. Верность перевода свидетельствует Венденский Орднунгсгерихт 18 января 1866 года. Орднунгсгерихтер К. фон Грюнбладт. Архивар Г. Багеттроз. Верность копии свидетельствует секретарь Венденского Ландгерихта с приложением печати Венденского Ландгерихта. Венден Ландгерихт, 4 дня марта 1866 года. Секретарь: А. фон Волффелот.

РГИА СПб. Ф. 1343. Оп. 46. Д. 1788. Л. 11, 12, 29

Грамота императора Петра I о назначении полковника Бернгарда Рейнгольда фон Дельвига тайным советником. Копия (пер. с нем.)

Божией Милостью Мы, Петр, Великий Князь Всероссийский, Наследник Норвежский, Герцог Шлесвигский, Гольштейнский, Штормарский и Дитмарский, Граф Ольденбургский и Дельменгорстский и пр. и пр.

Сим объявляем, что Мы милостиво побудились принять и назначить Нашего благородного Камергера и любезного верного Барона Бернгарда Рейнгольда фон Дельвига ныне также Нашим Тайным при Посольстве Советником. Чиним это, принимаем и назначаем помянутого Нашего Камергера Господина Барона фон Дельвига также Нашим Тайным при Посольстве Советником сим и силою сего таким образом, чтобы он служил Нам и Нашему Великому и Княжескому дому верно, преданно и с готовностью, более всего старался о пользе и выгоде Нашей и Нашего Великого и Княжеского дома, отвращая всякий вред и ущерб, при том также обязан был исполнять, как следовать будет, то, что Мы соизволим при встречающихся случаях ему поручить, и вообще поступать так, как пристойно, свойственно и подобает честному слуге и Тайному при Посольстве Советнику.

В воздаяние того помянутый Камергер и нынешний Тайный при Посольстве Советник Барон фон Дельвиг, со дня сей грамоты по его старшинству должен пользоваться тем чином, теми льготами, преимуществами и свободностями, кои Нашим другим Тайным при Посольстве Советникам присвоены, в чем Мы во всякое время будем защищать и охранять его. В уверении чего сия грамота дана за Нашим собственноручным подписанием с приложением Нашей Велико-Княжеской печати. Дано в Ораниенбауме 30 августа 1758 года. Подписано: Великий Князь Петр.

Что предстоящая копия совершенно согласна с засвидетельствованной копией сего документа, представленной 3 ноября 1865 г. Господином отставным Асессором уездного суда Христианом Густавом фон Дельвигом, в том за подписью присутствующего Ландрата и нрзб. Архивного секретаря Дворянства с приложением печати Лифляндского дворянства сим удостоверяется. Рига, в Замке Дворянского собрания 9 ноября 1865 г. Именем Лифляндского дворянства: Присутствующий Ландрат А. фон Брам, Архивный секретарь дворянства К. фон Ренненкампф. С немецким верно: Лифляндского нрзб. Переводчик Э. Пауль.

РГИА СПб. Ф. 1343. Оп. 46. Д. 1788. Л. 13. Перевод Л. 14

Документ о внесении в дворянскую родословную книгу барона Андрея Ивановича Дельвига

Родословная и доказательства о дворянстве рода Дельвиг. Андрей. № 1. В службу вступил в Институт корпуса путей сообщения на казенное содержание портупей-прапорщиком 1829 мая 24, произведен прапорщиком, 1830 июня 19, подпоручиком 1831 июня 14, поручиком 1832 июня 9, назначен на службу в III округ путей сообщения 1832 июня 16, произведен капитаном 1837 декабря 6, Всемилостивейшие награжден орденом Св. Анны 3 степени 1838 апреля 2, переведен в Главное управление путей сообщения и публичных зданий с назначением состоять при г. главноуправляющем 1842 октября 19, награжден орденом Св. Владимира 4 степени 1842 августа 27, майором 1843 годов декабря 6 числа. Вертикальный текст: Сие описание извлечено из копии и формулярного списка патента на чин Майора и грамоты на орден Св. Владимира 4 степени.

Государственное казенное учреждение Центральный архив Нижегородской области (ГКУ ЦАНО). Ф. 0639. Оп. 125. Д. 6514. Л. 147

Документ о внесении в дворянскую родословную книгу барона Андрея Ивановича Дельвига

Майор Андрей Иванович Дельвиг, 32 лет, служит в корпусе инженеров путей сообщения. Женат, детей не имеет. Определением Двор. Собрания, 4 янв. 1852 года состоявшимся, заключено: внести в родословную книгу жену, Эмилию Николаевну. За (нрзб.) его состоит недвижимое имение Нижегородской губернии в Макарьевском уезде 1067 душ мужского пола крестьян.

Государственное казенное учреждение Центральный архив Нижегородской области (ГКУ ЦАНО) Ф. 0639. Оп. 125. Д. 6514. Л. 146 об.

Документ о внесении в дворянскую родословную книгу барона Андрея Ивановича Дельвига

По доказательствам в Нижегородском Дворянском депутатском собрании 1845 года сентября 29-го дня состоялось определение, которым заключено Майора и Кавалера Дельвиг, на основании IX тома Св. законов (изд. 1842 г.) статей 17 п. 2, 19, 51 п. 4-го и 1479 внести в Дворянскую родословную книгу в третью часть.

Государственное казенное учреждение Центральный архив Нижегородской области (ГКУ ЦАНО). Ф. 0639. Оп. 125. Д. 6514. Л. 148

Нижегородские медики советовали жене моей после ее преждевременных родов пользоваться германскими минеральными водами; сестре моей после претерпленных ею невзгод от процесса с пасынками и падчерицами также необходимо было пользование минеральными водами, а потому мы согласились ехать вместе за границу, вследствие чего я просил ездившего в начале 1847 г. в Петербург губернатора Урусова испросить мне пятимесячный заграничный отпуск. В половине февраля сестра уехала в Москву; мы ее провожали в санях верст за 60. Вскоре по ее отъезде вернулся Урусов, который сказал мне, что он с большим трудом уговорил Клейнмихеля исходатайствовать мне заграничный отпуск. Я готов верить этому; тогда не любили дозволять поездок за границу, {и в особенности} это запрещение вполне соответствовало понятиям Клейнмихеля; сверх того, я в 1846 г. начал работы по устройству водопровода в Нижнем, и он должен был быть пущен в действие осенью 1847 г., а потому Клейнмихель, хотя лично видел и от меня слышал, что {водопроводные работы доведены до того, что} летом 1847 г. оставалось только установить водоподъемные машины на совершенно готовом фундаменте и в готовом здании и что мое присутствие в Нижнем не было необходимо, не хотел меня отпустить. Урусов уверял меня, что он убедил будто бы Клейнмихеля, сказав ему, что {Клейнмихель, Урусов и ведомство путей сообщения ничего не выиграют от того, что мне не дадут отпуска, так как я}, недовольный {этим}, перейду в другого рода службу, которую, при моих способностях и усердии, всегда могу найти. Действительно, многие принимавшие тогда во мне участие, и в том числе M. H. Муравьев, находили, что моя служба в ведомстве путей сообщения будет только причиной окончательного разорения имения жены моей и что для того, чтобы не {иметь возможности} сделать служебной карьеры, достаточно носить мундир инженера путей сообщения. M. H. Муравьев, бывший в то время сенатором и главным директором межевого корпуса, очень желал, чтобы я перешел на службу под его начальство, но я, желая оставаться с ним в прежних отношениях, никогда не соглашался.

Выписка из родословной таблицы дворянской фамилии фон Дельвиг. Текст на немецком и русском языках. Приводим только русский текст

Оттон-Дитрих фон Дельвиг в супружестве с Анной фон Гюнтерсхак. Их сын: Иоанн Рейнгольд фон Дельвиг. В супружестве с Александрою княжною Волконскою. Их сын: Барон Николай фон Дельвиг. Генерал-майор. В супружестве с Александрою Прутченко. Их сын: Барон Борис фон Дельвиг. Родился 24 июня 1852 года. В удостоверение подписано (нрзб.) Барон Пален. Предводитель дворянства (подпись нрзб.) А. фон Гернет (подпись). Верно. Помощник Советника Барон (нрзб.). Ревель. Дом дворянства. 3 августа 1863 года.

Из фондов Российского государственного военно-исторического архива, Москва. Ф. 400. Оп. 9. Д. 9082. Копия из личного архива Галины Георгиевны Дельвиг, Москва

В Дом дворянства в Ревель 3 августа 1863 года за № 10 выдан Барону Борису фон Дельвиг нижеследующий аттестат, копия с которого того же числа за № 416 отправлена в Департамент герольдии Правительствующего Сената. Текст на немецком и русском языках. Приводим только русский текст

ВЫПИСКА из протокола Комиссии по делам дворянской Матрикулы от 6 февраля 1759 года. «Коллегия гг. Ландратов и дворянское депутатское собрание рассмотрели поступленные от нынешнего г. тайного посольского советника и камергера Барона Дельвиг и сохраненные этой фамилии комиссией по делам дворянской Матрикулы дополнительные доказательства о древности означенной фамилии и усмотрели из таковых, что сей известно-древний дворянский род бесспорно уже во времена гермейстерские владел поместьями в герцогстве Эстляндском – поэтому он не только имеет право пользоваться в здешней матрикуле таковым достаточно доказанным преиму-…

…ществом, но помянутому г/ну тайному посольскому советнику и камергеру барону Дельвиг в удостоверение прав его древней дворянской фамилии, уже выдана была благошляхетным рыцарством Лифляндским выписка из протокола». На основании примечания к пункту 3 инструкции (прилож.) к ст. 56 том IX Свод. зак. Империи издан. 1857 года сим свидетельствуется, что Барон Борис фон Дельвиг имеет право именоваться этим титулом…В удостоверение подписал Барон Пален предводитель дворянства (подпись нрзб.) А. фон Гернет (подпись). Секретарь дво рянства Верно (нрзб.).

Из фондов Российского государственного военно-исторического архива, Москва. Ф. 400. Оп. 9. Д. 9082. Копия из личного архива Галины Георгиевны Дельвиг, Москва

По получении от Урусова сведения, что я буду отпущен на лето 1847 г. за границу, жена моя поехала к сестре в Москву, чтобы подробно сговориться с нею о заграничной поездке. Оставшись один в Нижнем, я имел еще более времени для карточной игры и, {как уже сказал выше}, постоянно проигрывал. В это время мне пришлось еще сделать довольно значительную издержку по следующему обстоятельству. В продолжение трех лет, которые я провел в Нижнем, я бывал на балах почти у всех нижегородских властей; {жена же моя ни с кем из них не была знакома, и потому у нас бывали только мои подчиненные и небольшой круг близких знакомых}. Мне казалось необходимым отплатить балом за все балы, на которых я бывал в Нижнем. Пользуясь отсутствием моей жены в Москву, я пригласил все нижегородское общество на танцевальное утро в субботу на Масленице, в подражание {таковому же} утру, ежегодно даваемому в этот день в Московском дворянском собрании. Как ни велик был занимаемый нами дом, но в нем нельзя было принять все нижегородское общество, а потому я пригласил его в залы Дворянского собрания. В самом начале этих приготовлений начали рассказывать в городе, что я делаю бал для Е. Н. Родионовой, а ее-то и не было на данном мною бале, на котором было почти все нижегородское общество, и в том числе губернатор Урусов со своею хорошенькою женой. Конечно, [Елизавета Николаевна] Родионова была приглашена, и я полагал, что она будет; я не знаю, что было причиной ее отсутствия: сама ли она рассудила лучшим не приезжать, чтобы заглушить нелепые толки о том, что я даю бал собственно для нее, или она повиновалась в этом требованиям сосланного в это время в Нижний под надзор полиции князя Гагарина{196}, имевшего на нее влияние. {Данный мною} бал доставил много удовольствия нижегородскому обществу; обед, заказанный мною тогдашнему эконому дворянского собрания, отличному повару Никите Егорову, который впоследствии содержал буфеты на Московской станции Николаевской и на Нижегородской станции Нижегородской железных дорог, был изготовлен превосходно. {На бале} много танцевали и веселились, но не обошлось, как это бывает в провинциальных городах, без историй; помнится, что И. И. Мессинг обиделся {чем-то} за свою свояченицу Фанни Климову и дошло до очень крупного разговора, который я с трудом утишил, находясь в затруднительном положении и хозяина на бале и старшины в дворянском собрании, в каковую должность я был выбран в 1846 г.