«Я жил тогда в Одессе пыльной…»

«А, в общем, сударь интересный…»

А, в общем, сударь интересныйИ, по себе скажу, неглупый,С традиционною ленцой,Что бич для русской молодёжи.Она не может, иль не хочетСебя трудом обременять?Работой мысли или слова,Работой опыта и знанийНе устремляется онаНатрудить душу, свои руки,Россию разумом наполнить,Чтоб та девицей расцвела?..…Кипели жизненные силы,Цвели и падали надежды,И солнце длило марафон.Предприниматель всей РоссииУже выклёвывался смелоСреди ремесленных мещан,Среди крестьян, «первопроходцев»,На ниве купли и продажи,В науке выделать и сбыть.А дворянин же по привычкеВ своём господском мизантропеВсё отрицал и тем коснел.Так я не мог пройти же мимоАктивных, новых, любопытныхИ предприимчивых людей.Они, как будущность России,Восторг и сила всей отчизны,И страх, и слабость всей страны.Средь них – шакалы и акулы,И аферисты-проходимцы,И работяги-мастера.Там спекуляции и сделки,А здесь торги и договоры,И тут же бьются об заклад.По меркантильному сознаньюВ передовой полифонииЗвучал сильнее капитал.Спервоначалу – прогрессивный,Когда работник и хозяинДелили барыш сообща.И Воронцов, с английским складомУма практичного и жизниВсем управлял, как биржевик.Я вспомнил снова Воронцова?!Видать, засел в моих печёнках,Не скоро с этим примирюсь…Вот заменил Инзова как-тоНаместник новый и начальникТой Бессарабской стороны —Как дипломат, герой сражений,Граф Воронцов умом солдата,Душой дельца руководил.В далёкой Англии воспитан,Но в девятнадцать он в России,Где принял прапорщика чин,С азов карьеру начинаяВ рядах прославленных гвардейцевПреображенского полка.А в двадцать два был на Кавказе —Сражался храбро и умелоИ честно славу заслужил;Не сдался в Швеции холоднойИ дрался в Турции горячей —По сути, истинный герой.При Бородино был тяжко ранен,В своём имении богатомЛечился сам, и вместе с нимС его добра шли на поправкуПолсотни бравых офицеровИ триста раненых солдатЕго же корпуса родного,Геройски бившихся с французом,Не посрамивших честь свою,Ни светлой чести командира.Когда лечение свершилось,Побыть под Лейпцигом успел —В большом «Сражении народов»,Где героически сражался,Как будто русский Ахиллес.Побив тогда Наполеона,Организованным союзом,Народы выпестовали мир.Три долгих года на чужбинеСвой русский корпус за границейДержал в заботливых рукахНаш Воронцов – пример соседям.Когда же части уходили,Покинув Францию, Париж,Граф рассчитался сам с долгамиВсех подчинённых офицеров —Как миллион златых рублейИ, доложу, ещё полстолька.Не принуждая офицеров,Чтоб оплатили этот долг,Он заплатил своим карманом…И лишь женитьба на БраницкойЕго поправила дела.

«Одессе вышло стать ступенью…»

Одессе вышло стать ступеньюВ его блистательной карьере,Где опыт, знанья применил,Что приобрёл, живя в Европе,А в политических воззреньяхОн был, по сути, либерал.Как крепостничества противник,Он шёл за равенство партнёровВ экономических делах,Кто был в коммерции Одессы,И помогал, как мог, евреям,На что сердился Петербург.В Одессе был большой персоной,Весьма влиятельным вельможейИ занимал огромный дом —Средь нас дворцом тот назывался, —Держал великую прислугу(Никто тягаться с ним не мог),Вела прислуга по-английски,Как механизм, единый, чёткий,Чем восхищала всех гостей.Сам граф был стройным, худощавым,Высоким, статным и красивым —Мечта души одесских дам, —В былых боях и в мирной жизниНе ведал ноты возмущеньяИ контролировал себя.Всё хорошо, но при заслугахОн слишком чопорно держался —Ни дать, ни взять, английский лорд!Ну, ладно, бог с ним – суть не важно,Когда в коляске ты трясёшьсяИ мирно едешь по степи…А как прекрасно начиналось,Когда Тургенев постарался,Чтоб подготовить переездИз Кишинёва да в Одессу,От слов Инзова к Воронцову,И за меня его просил,Сказав, что нужно для спасеньяИ вдохновения поэта.Пойдут старания на лад,Коль меценат, с ним – климат, море,Легенды, мифы и преданья,Воспоминанья прошлых лет —Всё это есть в большом избыткеПод солнцем радостной Одессы, —С поэтом будут заодно.Тогда талант воспрянет духом,Преодолеет все невзгодыИ не останется в долгу,А Воронцов же примет меры,Создаст условия работыИ станет нравственность спасатьСтоль неокрепшего поэта,Когда сыграл с ним злую шутку,Его докучный Кишинёв…Так, по прибытию в Одессу,Явился вскоре к генералу(О чём жалею до сих пор…),И был обласкан, взят на службу,В дом приглашён гостеприимно —Ходи же в гости каждый деньОткрыто, запросто, без страха;Сиди один в библиотекеВеликолепного дворца.Я овладел вполне английским,Заговорил на итальянском,Привлёк Сервантеса языкИ знал в последнем, как любитель,С десяток слов и выраженийЧто примет с гордостью Мадрид.Тогда всё складывалось чудно,И трио верных выраженийМне помогало, как могло,Назло молве и прочим бедам,Как это, к слову говорится:Живи, работай и твори.Таланту надо развиваться,Не умалять его исканья,Не ущемлять его права,Давать широкую поддержку,Идти, по-дружески, навстречу,Организовывать досуг…К нему обиды не имеяИ не держа на сердце злости,Не строил виды на неё.Из рук, как птицу отпускаю,Но оставляю в гордом сердце,Чтоб в тишине хранить любовь.Пускай наместник остаётся,Возьмёт себе на домовину,Что лишь ему принадлежит,Что заслужил своим раденьем,Своей покорностью престолуИ обхождением раба.Он мне грозит, покамест в чине,Дрожит вельможа пред поэтом,Раз обращается к царю,Чтоб Петербург скорей избавилИ сохранил корректность графаОт смуглолицей саранчи,Какой предстал поэт однажды,Когда открылось волокитствоИ отношение к жене.В душе опального поэтаНе видно места и для мести,Когда всё занято игройНа вдохновенном инструменте,Что вечной лирой называют,И превращает жизнь в стихи.Меня наместник изгоняет,Но только сам не понимает,Как верноподданный зоил,Что сам себе он роет яму,И кто ему протянет руку,Куда однажды угодит…Изгнать поэта – вот геройство!Закрыть жену – вот это мудрость!Никто не вышел провожать…Пусть так. В душе нет капли яда,А только есть одно желаньеСтать независимым в стихах.Не для келейного же быта,Как приживала и начётчик,Но для калёного стихаРождённый в доме всей России,Взращённый крепким русским словомМой доморощенный талант(По сути, подлинный, не грубый,Не примитивный, настоящий,Рождённый в трезвой голове),Когда талант – продукт единства,Согласность нот души и сердца,И непорочного ума.Ему служить всечасно будетИ будет преданней собакиИ при богатстве и нужде,Играть отбой не пожелаетДушою пылкий африканец,Корнями русский эфиоп.И потому я всё приемлю,С восторгом будущее встречу —Не буду ставить da-capo…

«Там, во дворце, в обширной зале…»

Там, во дворце, в обширной залеС богатой мраморной отделкойС одной, положим, стороны —Была бильярдная, на славу,Для развлеченья и ума,А по соседству, примыкаяИ воображение лаская,С красивой дверью маркетриБыл кабинет, где граф работал,Встречал радушно коммерсантов,Былых товарищей своих,А также верных подчинённых,Свой долг исправно исполнявшихПред генералом и царём.С другой – гостиная графини,И та сначала пустовала;Родился мальчик в октябре.Графиня в чувство приходила,Переносила бремя родов,И я покорно ожидал.(Она приехала в Одессу,Вослед за мной, как я приехал;Прошло два месяца с тех пор).Сам граф просил не утруждаться,Что в ноябре всё разрешится,Меня представит сам жене……Сезон балов и маскарадов,Приёмов, выездов, салоновОткрылся только в декабре.В гостях наместника, в ту пору,Бывало множество народу,Все размещались во дворце.Но серым мартом прекратилось,И жизнь, невольно, поутихлаНа день Великого поста,А Воронцовы вновь отбылиВ своё семейное поместье,Что Церковь Белая звалось.Чета вернулась на апреле,Чтоб торжеством отметить Пасху —Великий праздник всех славян.В июне светлая графиняНа отдых в Крым засобиралась —Одна уехала в Гурзуф.В конце июля без огласкиДомой вернулась Воронцова,Одушевив собой дворец.А я держался в дни разлукиИ, наблюдая жизнь иную,Во всё старался вникнуть сам.Гулял по улицам ОдессыИ находил там вдохновенье,Встречаясь с новыми людьми.Расставшись с прежними мечтамиИ кишинёвским захолустьем,Седой Европы встретил быт,Чему был счастлив, как мальчишка, —Так необычно, интересно,Что голова пошла кругом.Я встретил радость отношений,Где нет столь тягостных различийМежду лаптём и кошельком.Не всё зависит от именья,Но больше ценится уменье,И почитается талант —То хлеб выращивать на годы,То строить дом на поколеньяИль ладно делать сапоги.В ходу умелое хозяйство,При нём – ответственный хозяин,Да и работник, не дурак.Кто вдохновляет, поднимает,Вокруг себя объединяет,Сплотив людей на бой и труд(Скажу, впитавший дух Одессы,Вобравший мудрость новой эры),Тот – неразменный капитал.На бурном юге государстваНе обошлось без Воронцова,И это должен я признать…О, небо, солнце, снова вспомнилСей персонаж былых событий,Судьбы досадный эпизод.Досадный ли? Скорей, основаВсего того, что приключилосьПо скрытной милости его.Но, всё же, я ему обязанТем рандеву с его супругой,Когда вселенную открыл —Открыл вселенную восторгаПред светлым женским обаяньем,Пред красотою и умом.И с той поры сокрыть старался,Как сам робею и теряюсь,Когда я спорю, иль молчу.Моя отрада – Воронцова,Моя судьба – не Воронцова:Смеюсь и плачу невпопад.И это было… Было, было,И потому уже не будет,Ведь на земле возврата нет.А что же было? Только встреча —Простая встреча перед богом,Где Воронцова, как жена,Сдержала слово перед мужем,Супругу верность сохранила,Себя ничем не запятнав.Тот день стекал зарёй на запад,А мы стояли друг от другаНа расстоянии руки.Не смея мыслию обидеть,Не смея действием ударить,Как руку ей поцеловал(Я и поныне ощущаюПрикосновение к руке.О, это милое baise-main),Склонившись робко, будто отрок,Коснулся трепетно губамиИ откровенно оробел.Я по руке, белее лилий,Представил суть телесных линий,Увидел, словно изнутри,И сам от этого смутился —Душа, как варево, вскипела, —И стал пунцовым, хоть туши,Пред целомудренной, степеннойЕлизаветой, потерялсяИ прочь от чувства убежал.Она мила и превосходна,И обходительна, тактична,Умна донельзя, чёрт возьми!К тому ж, возвышенна, как небо,И, словно пашня, благодатна,Но только это не моё!Семья и дети между нами.Что предложить могу графине?Зачем подобный мезальянс?И в стороне стоять не в силах,Смотря на даму безучастно,Как будто мёртвый инвентарь…

«Она печалилась в Одессе…»

Она печалилась в Одессе,А я в слезах сидел в коляске,И та катилась по степи.Однообразная картина —Всё степь и степь до горизонта,И справа – степь, и слева – степь,И за спиной – одно и то же:Везде ковыль стоял упрямо,Нигде не видно деревца……Итак, на чём остановился,А конь рассказчика споткнулся,Когда подковы напрочь сбил?Как мне теперь рассказ продолжитьИ как связать нить Артемиды?Ах, Воронцов?! Да, Воронцов.При всей присущей неприязни,По анекдоту, что случился,Сказать дурного не могу.Он человек весьма разумный,Хоть и заносчив, как британец,Но в коммерсантах знает толк,Душой и сердцем огорчаясьЗа рабство родины отсталой,Коль крепостные нам – рабы.А если так, то крепостныеПо всей империи бескрайней —Не наша сила, а недуг.Недуг тяжёлый и опасный,Недуг коварный, вездесущий,Который надобно лечить,Когда великая РоссияВ своих безрадостных пределахСама служанка и слугаСреди лихих землевладельцев,И средь помещиков жестоких,Чей бог лишь выгода одна.Для экономики державы,Старался граф вдали от трона,Как всей Тавриды дирижёрИ территории подвластной,А то недуги разовьются —Покроют тело гнойником.И если это не услышать,Царю душою не увидеть,То будет новый Пугачёв,Куда сильнее и могуче,Ещё страшнее станут жертвы,И по стране пойдёт раскол…Во избежание восстаний,Крестьянских войн, народных бунтов,Взяв экономику за суть,Как предлагал наместник бравый,Коль мы – хозяева дурные,Пойти к Европе на поклон…А степь понуро окружала,Коляска ревностно катилась,Как было два часа назад.В Одессу нет уже возврата,И свет любви не повторится —Два раза в реку не войти.Коляска ехала, качалась —Унылый маятник былого.Возможно, ехал на закат?А, может, двигался к восходу,К рассвету мощного таланта,Каких не знали на Руси?Простите, вдруг меня сморилоОт утомительной дороги,Что я невольно задремалПод грузом старых впечатлений,Под солнцем новых ощущений,Пред тем, что будет впереди.Друзья, друзья, вы мне проститеМою внезапную сонливость —Уж что-то скучно стало мне.Так много слов о Воронцове —Слов благородных и прекрасныхНевольно графу посвятил,Когда живой, вполне здоровый,Уравновешенный примерноВ своих поступках и словахМой героический вельможа.Не занимал меня работой,Не обижал при контроверзахИ над душою не стоял,Но умножал в себе обидуИ ревновал к своей супруге,Как поступал бы всякий муж.Я спорадически склоняюсь,К тому, что граф меня простил бы,Когда не лез бы на рожон —Не знавался бы с супругой,Раскрепощённым поведеньем,Для слухов почву не давал…Пока ж отставки не случилось,Пока ж графиня принимала,Никто не ведал, будет так…

«…Со дня приезда был свободен …»

…Со дня приезда был свободен —Я мог встречаться и общаться,Свободно думать и писать,И любоваться дивным морем,Что дух и разум захватилоМогучей ширью без краёв.Тогда был август, снова август —Душа поэта разогрета,Чудесным месяцем взята,Где виноград и беззаботность,Что позабылась в Кишинёве,Ко мне нечаянно пришла.И вот теперь с морским прибоем,Под сводом неба средь природыГудят ожившие мечты,Воспоминанья о Гурзуфе,Былых и радостных мгновенийИ тема вечная любви.От посторонних глаз скрывая,В себе, как тать, переживая,Держу в надёжных тайниках —В тревогах страстного рассудка,В глубинах пламенного сердца,В подвалах спутанной души.Всё под луной я продлеваюИ всё под солнцем продолжаю —Не забываю, коль живу.Рождают лёгкие виденьяИ управляют вдохновеньемЛишь осень, море и… она.«Скажите мне, чей образ нежный,Неотразимый, неизбежныйВ те дни преследовал меня?»И если помните, читатель,Следивший чутко за романом,Чей в Кишинёве был зачин.Так вот, в Онегине, простите,В главе начальной, самой первойНайдёте снова эту тень:«Я помню море пред грозою,Как волны двигались чредою,И сам завидовал волнам.Как я желал тогда с волнамиКоснуться милых ног устами —С любовью лечь к её ногам…»И как-то раз в порыве грустиСвоё письмо отправил брату,Пред ним открывшись всей душой:«Прочёл Туманскому в Одессе,Поэту здешнего Парнаса,В стихах запрятанный секрет —Отрывок горького фонтана, —Сказав, что нет во мне желаньяЕго быстрее выдать в свет,Поскольку многие намёкиИ поэтические строкиВзывают к женщине одной.Тебе сегодня открываюсь,Что очень долго, очень глупоБыл по-мальчишески влюблён;Что роль несмелого ПетраркиМне далеко не по душе…»Чудесный образ бестелесноВ отрывках названных витает —Обличье старшей из сестёрСемьи блистательных Раевских,Лицо прекрасной Катерины,Лицо прекрасной девы той.Но я молчу о том упорно,Того и впредь не напишу.Сказал вот пару слов сегодняИ тайну милую поведал,Но дальше – звука не подам!Чем больше женщину мы любим,Чем больше женщину мы знаем,Тем меньше нравимся мы ей…Чтоб избегать сего конфуза,От женщин стоит отрешаться,Не подпускать к себе совсемНе зваться падким на прелестниц,Но лишь разумным человеком,Кто может страсть держать в руках.Любил я женщин, и не скрою,Те были старшие годами,А летописцы пусть молчат.И потому сейчас дословно:«Не тронь меня!» – скажу по-русскиИ по-латыни повторю.