Гедонизм

– Будто ты не знаешь,– ответил Апатов и потом добавил:

– Хотя, честно говоря, я бы не хотел идти.

– Почему же? – удивлённо и почти весело спросила Катя, на этот раз повернувшись к Апатову лицом и посмотрев на него выжидающе.

Тот тоже поглядел на неё – очень внимательно, как будто запоминая.

– Потому что не верю я тебе, Катя. Измучила ты меня.

«Да, да, это оно, оно!» – радостно думал наш герой, лёжа на своей койке.– «Всё после этого разговора поменялось. Я от всех ушёл, всех бросил… Только Радин со мной был, но разве от него отобьёшься? Ходил всё, исправить меня пытался… И ведь действительно, только Гоша пытался меня исправить. Но был ли он? Был ли Гоша на самом деле? Был ли Паша на самом деле? Или вся моя жизнь прошла лишь у меня в голове? Прошла…

И впрямь прошла: я ведь наверняка умру сегодня. Но… но не может такого быть, чтобы она просто и бесследно сгинула, чёрт бы её взял! Что было в моей жизни такого стоящего, что? Одно разочарование было… Хотя вот, знаменитым стал: "Военный корреспондент Семён Апатов!" Но зачем мне эта знаменитость? Да плевать я на неё хотел, когда под танки лез. Я же лез не за этим… А зачем же ты лез, Сёма, зачем? Отвечай!

Да затем ты лез, чтобы подохнуть, как и твой безумный дружок Пашка Глевский. Вот и весь секрет! Сам же я написал эту треклятую поэмку. Как там было?…

“Данность”

Улица. Здесь,

У хрущевских домов,

Возле окошек и лавок

Плавился весь

Худосочный улов

Всяких беспечных затравок.

Здесь же, внутри

Заурядных фигур,

Шли против улицы двое.

И говорил

Молодой балагур

Спутнику что-то такое:

Балагур.

– Злишься? На что?

Расскажи, в чём же толк?

Что-то тебя не пойму я…

Это смешно!

Вот подумай: ты зол

К реальности…

Спутник.

– Дай растолкую.

Это, поверь,

Лишь одно не смешит

Наших смешливых людишек.

Вот и пример:

У слабейшей души

Есть этот гадкий излишек:

Всюду, представь,

Разудалая масть.

Ходят, смеются. Счастливы.

Ты лишь прибавь:

Одному тут не всласть.

Бродит бесцельно, плаксивый.

Глуп и убог

Он покажется всем,

Даже таким же печальным.

Балагур.

– Где же исток

Этих хитрых дилемм?

Где же ответ?

Спутник.

– За отчаяньем.

Sapiens – зверь,

Он желает тепла,

Хочет банального блага

Только себе.

На такие дела

Homo толкает отвага.

Но не у всех

Достаёт до конца

Этой отваги на дело.

Дальше – лишь смех,

Или злоба борца,

Или тоска без предела.

Сам посуди,

Что достойней для нас.

В злости движенье не стынет.

Балагур.

– Это, поди,

И умно, но подчас

Злиться на что? И поныне

Вроде живём,

И безбедно вполне.

Где же тут повод злоблудить?

Тяжкий ярём

Не несём на себе.

Вроде обычные люди…

Спутник.

– Выдь-ка во двор

И пройди по прямой,

Вглубь плесневеющих улиц.

Зданий забор

За бетоном немой,

Вдоль пробегают, сутулясь,

Стаи людей.

Уж наверно глупы.

Вряд ли уловят мыслишку…

Балагур.

– Ну лицедей!

Ты и сам из толпы,

Сам ты…

Спутник.

– Я сам из людишек.

Да, это так,

Но любой человек

К всякой судьбе приспособлен.

Даже простак

Возглавляет набег,

Если он силой особен…

Так, ты отвлёк.

Погоди, где же я?..

Точно – закончил на людях.

Мир недалёк,

Он одно возжелал:

Спать, не копаясь до сути.

Всюду киоск:

Кабаки и цеха

По производству загвоздок.

Дышит погост,

И походкой плоха

Мысль, полнящая воздух.

Чувствовал ты

Хоть когда-нибудь, вдруг,

Будто живёшь не на месте?

Будто пусты

За телами вокруг

Лица душевных отверстий?

Будто пусты

Все дома и тома,

Сношены все идиомы?

Чувствовал ты,

Что какой-то обман

За очевидным заломан?

Словно одной

Заменяют мильон

В толще таких же теорий?

Как неродной,

Ты попал в свой же сон…

Знаешь ли ты, что такое…

Вижу, что нет,

По глазам: хоть бы хны.

Может, оно и спокойней.

Вот мой привет:

Я хотел бы войны,

Чтобы в общественной бойне

Всё до низов

Погорело в котле

Поиска новых устоев…

Балагур.

– Стоящий зов!

Но синеть на петле

Будет, кто это устроит.

Да и к чему?

Хоть однажды соврут,

Есть ли нужда не мириться?

Ждёте войну…

Спутник.

– Вот и ты тоже, Брут…

Ладно, всё вздор говорится.

Лучше гляди:

По бокам у стены

Зелень цветёт и густеет.

А впереди

За асфальтом видны

Сквера прямые аллеи.

Если уйдёт

Этот мир от костра,

То при подмоге природы.

Лучший исход.

Балагур.

– А вот в этом ты прав.

Были бы силы и годы!..

Какая же я жалкая гнида, Господи… Нет, Пашка Глевский, ты совсем не прав, совсем не прав. Единственный, кто прав был – это Радин. Почему же я его не слушал и жизнь так губил?.. Вот она, расплата, и пришла, ха-ха.

Ты же, Гоша, как-то раз сказал мне: "Чтобы стать добрым, нужно узнать зло"… Я тогда был ма-аленьким, ничего не понял, а сейчас я понимаю, понимаю! Нет, Гоша, ты умнее Глевского, ты совсем не дурак… Как я раньше этого не видел?

Ты показывал мне, куда идти, но я не слушал и не хотел слушать, и в итоге… как и ты, выстрелил. Хотя нет, не так, не так! Я хуже сделал! Чтобы выстрелить, надо решиться, а я… Мне даже решаться не надо было. Почему я не спас эту женщину, Господи, почему?»

Апатов уже не понимал, размышляет он или говорит, смеётся или плачет – он знал только то, что впервые в жизни его посещает истинное озарение.

«Господи, я ведь уже к тебе обращаюсь, ты слышишь? Я, кажется, поверил. Ещё недавно я спрашивал, какая разница, есть ты или нет тебя… Но теперь я нашёл ответ».

– И каков же он? – вопрошал гигантский белый человек, вошедший в палату через окно и светившийся таким ярким, жизнерадостным светом, что Апатов жмурился и улыбался.

– Он таков, что ты – это наша душа. Как же мы можем полюбить кого-нибудь, когда не верим в душу?

– Но есть же и простая любовь, современная, страстная,– отвечал гигантский белый человек, медленно превращаясь в Гошу.

– Это не то,– проговорил Апатов умилённо.

– Значит, ты понял…

– Можно спросить?

– Спрашивай, конечно.

– Почему добро никого не искушает?

– Ты же и сам знаешь ответ, Сёма. Если бы добро искушало, в нём бы не было свободы. Разве такое добро хорошо?

– Нет!

– Живи, Сёма, и будь счастлив…

После этих слов свет, исходивший от Гошиного силуэта, засиял невыносимо, и Апатов закрыл глаза. Когда открыл, в комнате стало тихо и темно. Он вскочил с койки и подбежал к окну, но и на улице не было ничего особенного.

Только отвернувшись от стекла, отражавшего рыжий фонарь, Апатов понял, что снова может ходить. Он вернулся на койку, лёг, немного поворочался, а потом взял с тумбочки пустой стакан. Медленно обернул его в одеяло и тихонько стукнул об пол. Расколол. Развернул дребезжащий кулёк и достал из него самый длинный осколок. «Хороший получился, почти как Пашин нож»,– подумал Апатов и, поднеся его к запястью, разрезал себе вену, а затем проснулся в ужасе и холодном поту, спрыгнул с койки и остался на ногах.

– Буду жить, даже если снова отнимутся,– прошептал он и уже не ложился.

На утро к Апатову зашли Гоша и главврач. Увидев своего лежачего пациента расхаживающим по палате и напевающим что-то себе под нос, последний высоко закинул голову и расхохотался так искренне, что даже недоумевающий Радин изобразил нечто похожее на улыбку.

– I think it works,– сказал он, наконец отсмеявшись.

– Ах ты, шарлатан! – в шутку разозлился Апатов, а потом подошёл к главврачу и обнял его.– You did the right thing, thank you.

Через неделю Апатова выписали. Он вышел из больницы вместе с Джорджосом, вдохнул тёплый пыльный греческий воздух и улыбнулся. Это было счастье, но не простое и детское, как когда-то у озера, а взрослое, выстраданное и осознанное.

– Ну что, Гоша, куда ты теперь? – вдруг заговорил наш герой.– Может, обратно в Россию, в Петербург? Вместе поедем…

– Да я и сам думал, Сёма…

– А почему не вернулся?

– Страшно было. Пригрелся и остался… Тут же, как в монастыре: далеко от всего, спокойно…

– Ну ты это брось. Я только сейчас выздоровел, и мне наставник нужен.

– Да какой из меня наставник,– скромно усмехнулся Радин.

– Хороший, Гоша, хороший! – ответил Апатов.– И, понимаешь ли, есть у меня один вопрос, на который только ты мне сможешь ответить. У меня сейчас вообще много вопросов. Вот скажи, как жить и делать хорошее после того, как сделал столько плохого?..

Они сели в машину. Стрелка на часах Гоши показывала половину девятого. Под кукование каких-то птиц с моря налетал лёгкий свежий ветер и качал тёмно-зелёные листья пальм. Начинался новый день в жизни Апатова. День, который наш герой хотел прожить с пользой, в жизни, которую он смог полюбить.