Беглец в просторах Средней Азии

После подавления мятежа настал черёд русских поселенцев вернуться к власти и прибегнуть к отмщению: грабились аулы, угонялся скот, отнималось имущество киргизов, безотносительно того, из числа повстанцев ли они или из мирных, сохранявших верность правлению. Все без разбора были ограблены и перебиты, включая и тех, кто воевал на стороне русских.

По сути дела, в долговременной перспективе, русское население получило значительную выгоду от восстания, поскольку в их руки перешло немало ценностей, и многие после военных действий стали зажиточны. Те же киргизы, что ограбили русских в самом начале восстания, бежали за кордон в Китай и там были дочиста обкрадены китайскими властями(80).

На лужайке в Самсоновке, внутри маленькой ограды расположены могилы русских, убитых во время восстания, среди них одна могила молодой и красивой девушки и студента, с таким же именем, как у меня. Они находились в ботанической экспедиции в горах, когда появился киргизский отряд. Спутники этих молодых людей торопили их садиться верхом и скакать как можно быстрее, но девушка оказалась слишком медлительной, собирая свои вещи и коллекции. Молодой студент, как истинный джентльмен, отказался бросить ее, и оба были убиты мятежниками.

Помимо насаждения коммунизма и принудительного труда для всех подданных Республики Советов, другое несчастье постигло киргизов. Как раз во время моего бегства в Семиречье власти издали декрет, по которому киргизы привлекались к сельскохозяйственным работам. Мобилизованное мужское население, вместе с лошадьми, было распределено среди русских крестьян; отказ от работ или побег влекли за собой смертную казнь. Так Советская Власть, в сущности, узаконила рабство в Семиречье. Показательный пример для социалистов всех мастей, мечтающих о «торжестве диктатуры пролетариата»!

Переночевав в Самсоновке, я выехал утром вместе с двумя моими спутниками по дороге через горы в долину реки Кебин(81). Как раз перед отправлением моё внимание привлекла большая серая собака, нечто вроде эрдельтерьера, она неслась ко мне, приветливо вертя хвостом. Самое удивительное в ней было то, что она смеялась, да-да, именно смеялась, обнажая пару рядов отменных зубов и крупные клыки. Странно и необъяснимо было видеть собаку, улыбающуюся почти как человек. То не было обычным собачьим оскалом, а действительною человеческою улыбкой, молчаливым смехом. Я раньше слышал, но не верил, что бывает такое у собак. Эта оказалась знаменитостью в округе.

Путь лежал среди низких травянистых холмов. Долины меж ними, увлажнённые многочисленными потоками и родниками с кристально-чистою водой, утопали в густой растительности, в летнее время – во множестве цветов. Деревьев и кустарника не было, но травы были изумительные. Такие пастбищные земли могли бы прокормить многотысячные стада, но теперь они исчезли.

Дважды встречались развалины домов европейских поселенцев, пчеловодов, убитых киргизами. В пустующих дворах, среди руин встречались во множестве каменные куропатки (Caccabis chukar)(82), как будто совершенно не пуганые.

В Семиречье отличные результаты давало пчеловодство. За лето один улей мог давать более 60 кг отменного белого мёда, густого как масло, с удивительным ароматом, характерным для этой местности. Всё это стало теперь лишь приятным воспоминанием.

Когда проезжали около зарослей необычайно высокой травы, я услышал треск и шелест, как будто там пробиралось крупное животное. Я натянул поводья, когда выбежала стая куропаток. Один из моих попутчиков мгновенно вскочил и, выстрелив по выводку из своего дробовика, убил нескольких птиц. После выстрела шум в траве не смолк, а когда компаньон отправился подобрать добычу, из зарослей вышел красивый самец косули с великолепною головой и направился к склону холма. Пока я передавал вожжи и заряжал своё ружье, зверь был на расстоянии ста пятидесяти шагов. Я выстрелил… и промахнулся. Выстрелил снова… и опять промахнулся. А тем временем животное скрылось за скалою. Я не мог понять причины неудачи в такой выгодной для меня позиции, пока позже не испытал ружьё и не нашёл, что бьёт оно на метр вверх и полметра вправо. Старая берданка оказалась ни на что не годной. Так мы лишились оленины на ужин.

Чуть дальше сделали остановку напоить лошадей; здесь был родник, вокруг которого собрались гурьбою кеклики, – видимо, обычное их место водопоя. Птицы эти, разновидность куропаток, любят проводить жаркие солнечные дни возле чистых вод горных источников. Они были повсюду, среди скал, на склонах ущелий и оврагов; сидели на камнях и траве, купались в дорожной пыли и, не обращая внимания на лошадей, путались под их копытами. Куда ни глянь – повсюду куропатки. Попутчик застрелил нескольких для котелка, но птицы даже не обращали внимания на грохот выстрелов. Никогда раньше не встречал я такое скопление куропаток. Жалко даже было убивать их из дробовика, нарезное ружьё было бы уместнее. Кеклик не только легко одомашнивается, но и тяготеет к человеческому жилищу. Прирученный, он любит сидеть на плече хозяина и ласкать его щеку своей головкой, слегка при этом воркуя. Кажется даже, что птица хочет, чтобы её приручили. Если бы в неё не стреляли, обитала бы возле дома, сада и подворья. Я встречал куропаток, высиженных из яиц домашними птицами. Эти полуодомашненные особи днём паслись на своих излюбленных местах, но вечером неизменно возвращались на домашние насесты.

Следующая наша остановка для отдыха была в долине реки Кебин, среди прибрежных зарослей кустов и нагромождения гранитных валунов. Галечник этой реки золотоносен, и на берегу противоположном можно было видеть развалины древних кирпичных домов. Интересно то, что на самих кирпичах оттеснены буквы алфавита древнеуйгурского языка(83).

Уже в сумерках, в сопровождении проводника-киргиза, имея при себе меховую одежду и подстилки, мы начали подъём на горный кряж в зону еловых и пихтовых лесов. Несколько часов подряд мы забирались вверх по травянистым склонам, пересекая немноговодные горные ручьи, двигаясь серпантинами по кручам. Становилось всё холоднее и холоднее, воздух становился весьма бодрящим, ветер крепчал. Наконец вошли в хвойный лес и забрались на гребень кряжа, где снежники ярко вырисовывались в ночной темноте. Здесь среди огромных пихт мы развели отличный лагерный костёр, быстро согрелись и, развернув свои овечьи шкуры, заснули сном праведников.

Рано поутру мы пытались разыскать в округе косуль – иллик, как называют их киргизы. Местность была наикрасивейшая; далеко внизу едва виднелась речная долина; лесистые склоны с глубокими каньонами круто ниспадали; вдали виднелась заснеженная горная цепь Тянь-Шаня. На хребте, куда мы забрались, произрастали пихты огромных размеров, средние по высоте и небольшие, образуя вперемежку с можжевельником непроходимую чащобу. Над лесным поясом высились крутые скалистые отроги, среди них во впадинах блестел снег. На лугах альпийских толстым слоем лежали роскошные мхи.

Что касается охоты, то здесь меня преследовали сплошные неудачи. Моё ружьё никуда не годилось, и попутчик одолжил мне восьмимиллиметровый маузер, отличное оружие, но к нему имелось лишь два патрона. А между тем дичи для охоты было довольно. Вот огромный чёрный вепрь невозмутимо прошествовал по склону, а я не смог вовремя подойти ближе для выстрела, и добыча скрылась в зарослях. Появилось множество косуль, но пока я выбирал самого крупного самца, все поразбежались. Забавно, что азиатская косуля (Capreolus pygargus)(84), хотя и большая по сравнению со своим азиатским сородичем (C. caprea), когда скачет по высокой траве этих горных лугов, выглядит не крупнее зайца.

Оставшись с одним лишь патроном, я изыскивал возможность использовать его наилучшим образом и, как это часто бывает в подобных случаях, когда постоянно ищешь лучшего, я упустил то, что было хорошим, и в конце дня остался всё при том же единственном несчастном патроне. Охотник европеец едва ли сможет понять, через что нужно пройти в Советской России, дабы с риском для жизни своей держать при себе ружьё и несколько патронов к нему. Пролетариат, сражающийся за свою собственную шкуру, дико боится оставить в руках буржуя, да и любого культурного человека, даже безвредное гладкоствольное ружьё.

Мы вынуждены были пользоваться негодными старыми ружьями, которые были бесполезны, если не сказать – опасными. Не имея хорошего оружия, я всерьёз задумывался, не вооружиться ли мне луком и стрелами, чтобы добыть дичи для котелка.

Ранее, будучи в этих местах, я имел возможность наблюдать интересные тектонические трещины в земле, произведённые землетрясением 1910-го года, когда был разрушен город Верный(85). За последние несколько лет эти большие провалы затекли, но всё ещё были весьма глубоки и напоминали военные траншеи, протянувшиеся параллельными рядами по горному склону.

Довольно долгое время мы спускались по узкому боковому ущелью поперёк крутого горного склона и сделали привал на самом дне долины возле ручья в густых зарослях берёзы и смородины. Вся местность вокруг была необычайно похожа на Южный Урал и напомнила мне речные долины холмистых районов Башкирии. Сколь приятно было отдохнуть здесь после утомительного пути и перекусить перед обратной дорогой. Вернувшись в Самсоновку, я вновь воспользовался экипажем с лошадьми и отправился в долину Шамей(86).

Семиреченская порода лошадей, может быть, не столь красива внешне, зато имеет ряд хороших черт. У них сильные ноги, добрый нрав и великолепная выносливость. По преимуществу она происходит от лошадей киргизской степи. Район этот вообще хорош для коневодства, несколько конных заводов в последнее время там занялись разведением смешанных пород от киргизских кобыл и английских чистокровных жеребцов, и они показали хорошие результаты в скачках. Также и чистопородные кобылы жеребились в Семиречье, и потомство, выращенное на горных пастбищах, оказывалось отменным, лучшим, нежели киргизские лошади, не только в отношении выносливости и ретивости, но и способности преодолевать дорожные нагрузки при недостаточности корма.

А вот кучера, напротив, здесь совершенно безнадёжный народ, не имеющий ни малейшего понятия о том, как управлять поводьями или ухаживать за лошадьми. Оттого-то повозки столь часто опрокидываются, и пассажиры обычно ломают руки и ноги. Мало таких, кто побывал в Семиречье и вышел сухим из воды, не опрокинувшись ни разу. Получил свою долю и я. Мой кучер, киргиз, не управлял экипажем вовсе, и лошади шли вдоль дороги по вящему своему усмотрению, сам же возница довольствовался тем, что дёргал попеременно то одну вожжу, то другую без нужды и без ритма. В том месте, где надо было спускаться по берегу реки, он повернул повозку так резко, что та опрокинулась, и я мгновенно очутился в воде прямо под нею. Немалых усилий потребовалось мне, дабы высвободить голову из-под всего того багажа, что свалился на меня. Вода подбиралась к моему подбородку, а я застрял и освободился лишь с помощью нескольких киргизов, пришедших на помощь. Мой же злополучный возница лишь беспомощно сновал туда-сюда вдоль берега и вопил «О, Аллах! О, Пирим!»

Дунганы любят лошадей и хорошо за ними ухаживают, они и кучера отменные. Лошадей своих приучают слушаться команд «вправо, влево, стой, быстрее» и т. д., и редко применяют вожжи. Интересную картину представляет тяжеленный фургон, доверху гружёный и запряженный тройкою или даже пятеркою лошадей, ползущий по горной дороге и управляемый словесными командами дунгана, восседающего на самом верху. Их фургоны без тормозов, однако спускаются на них и по крутым извилистым дорогам, целиком полагаясь на лошадей.

Долина Шамей спускается в теснину меж отвесных известняковых стен, дорога вьётся вдоль каньона то вверх, то вниз. А там несётся стремительный поток с таким напором, что ворочает огромные каменные глыбы, и те с грохотом сталкиваются друг с другом как гигантские биллиардные шары. Вскоре каньон раскрывается в обширную округлую долину, подобную цирку, верхние участки которой поросли сосновым лесом; там водятся кабаны и косули, река изобилует форелью. Семиреченская форель не крупная, но очень вкусна. Нам удалось раздобыть рыбацкую сетку, которую мы использовали для метания, и таким способом за раз вылавливали десяток или дюжину. Там где вода глубока и спокойна, например, возле больших камней, отличная рыбалка на форель при помощи удочки; корзинку можно наловить за час.

В окрестных горах множество горных козлов. Киргизы как-то показывали мне восемь пар рогов этих красивых животных, их запросто убили после того, как заманили прямо в аул среди зимы. Баран животное сильное и может постоять за себя даже перед волком. У него своеобразный способ защиты: не бодается, как другие козлы, горизонтально, а встаёт на задние конечности и всею массой своего тела, которая весьма значительна, обрушивает вниз стремительный удар узловатыми рогами, будто кавалерийскою шашкой. У меня в саду был один такой с огромными рогами. Играя с моими охотничьими собаками, он иногда ненароком ударял их изрядно, и я боялся спускать его с привязи, как бы своею неуклюжею забавой не покалечил их или не убил вовсе. Есть, однако, у горного козла неожиданный враг, более страшный, нежели волк или барс, и враг этот есть не кто иной, как трусливо-подлый шакал. Зимою, когда пищи недостаточно, шакалы сбиваются в большие стаи и охотятся на крупного зверя, подобно стае охотничьих собак. В такую пору даже волки, медведи и барсы держатся от них подальше. Горные козлы тяжелы, проваливаются в глубоком снегу и устают, становясь добычей голодной стаи. Движимые страхом, они иногда ищут защиты даже у злейших врагов своих – людей, в надежде (боюсь, по большей части напрасной) на их добросердечие и охотничью порядочность. В прошлую зиму, когда снегу выпало много, стая шакалов преследовала стадо из восьми горных козлов. Объятые страхом животные в отчаянии искали защиты в киргизском ауле. Шакалы не осмелились приблизиться, но киргизов чувство сожаления нисколько не обременяло, для них загнанные животные были всего лишь дарованным небом источником мяса. Не следует нам судить о том чересчур строго. «Священное право убежища» для преследуемых, как многие из русских беженцев смогли убедиться на собственной шкуре, стало пустой формулой даже среди культурных народов.

Охотиться на крупную дичь в настоящее время лучше в соседней долине Кегеты(87). Она, подобно всем горным долинам этой части Семиречья, берёт своё начало в горах на юге и впадает в реку Чу. Более широкая нижняя часть представляет собой угодья русских поселенцев. Верхняя часть превращается в скальную теснину, через которую можно проникнуть верхом на лошади дальше в область скал и морен старых ледников, поросшую сосновым и пихтовым лесом. Эта часть ущелья очень живописна и напоминает виды Швейцарских Альп. Путник может без особого труда подняться этим путём до зоны альпийских лугов и снежников. Здесь обитель горных козлов, где встречаются их стада числом несколько дюжин. В нижней части долины мы любовались множеством этих прекрасных созданий, пасущихся на травянистых откосах. А здесь на этих альпийских высотах можно было видеть какого-нибудь старого барана с рогами до самой спины, гордо стоящего на вершине горного кряжа и обозревающего мир вокруг, или целое стадо, прячущееся от дневной жары в тени скал или в снежной котловине, с козлятами, скачущими и резвящимися, пока более взрослые отдыхают. Рано поутру либо вечером горные козлы спускаются с высот к пастбищам ниже. Тут нетрудно подобраться к ним ближе или залечь в засаде среди камней возле самых излюбленных ими полян. Мне это удавалось осуществить при посредстве опытных киргизских охотников, которые сгоняли животных с окрестных высот. Поразительно то, по каким жутким кручам могут спускаться горные козлы, и потрясает их умение не просто передвигаться, но и скакать галопом по совершенно отвесным скалам, делая при этом просто невероятные прыжки с одного выступа на другой, как будто птицы в полёте, а не скачущие четвероногие. Только изучив строение тела горного козла можно понять, до какой превосходной степени приспособилось животное к жизни среди скал и горных кряжей: развитость мускулатуры ног под стать какому-нибудь охотнику из английского графства; пятки упруги и эластичны, будто сделаны из наилучшего каучука; копыта прочны как сталь.

Тау теке, иначе горный козёл, – достойная добыча охотника; мясо, хотя иногда и жестковатое, имеет хороший запах и даёт первоклассный бульон. Шкура годна для красивой, крепкой и тёплой меховой одежды, отличной тем, что чем больше изнашивается и чем больше истирается волос, тем более гладкой и красивой становится. Наряду с типичным представителем вида Capra sibirica(88), мы имеем второй вид в Тянь-Шане, отличный по форме рогов.

Самая верхняя часть ущелья Кегеты, уже в районе горного хребта на высотах 2–3 тысячи метров над уровнем моря, превращается в обширное мягко-волнообразное плоскогорье, покрытое степной растительностью. Странное получается впечатление, когда, минуя зону альпийских лесов, оказываешься не среди вечных снегов и ледников, а в степи. Горам Тянь-Шаня свойственны труднопроходимые теснины в средней части ущелий рек и степные плато наверху. Позже я объясню это необычное явление.

В подобных местах встречается множество диких овец – архаров, Ovis karelini(89), пасущихся большими стадами. Охотиться на них не трудно, можно с подъезда верхом на лошади под прикрытием холмистой местности, спешиться для выстрела уже на близком расстоянии. Довольно часто можно встретить очень красивое создание – снежного барса или ирбиса (Felis irbis)(90). Лазурно-голубые озёра здешние изобилуют форелью.

Зимою долины этой части Тянь-Шаня своим климатом напоминают Сан-Мориц или Давос; несмотря на то, что снегу довольно много, солнце сияет весь день, воздух тёплый, ветра нет; лето прохладное и без дождей, а осень сухая и тёплая. Когда протянут железную дорогу в Пишпек, до прекрасных долины этих можно будет добраться за день. Воистину, дивное будет место для летнего отдыха, охоты и зимнего спорта.

Глава XIII. Убежище в сопках

Из долины Кегеты надлежало мне возвратиться в Ивановку. Путь лежал от устья долины вниз, с небольшим уклоном к северу. Уклон почти незаметен, когда движешься вниз, но достаточно велик, если смотреть вверх со стороны реки Чу. Довольно долго едешь по краю глубокого ущелья, а рядом течёт довольно большой арык, направление которого образует острый угол с плоскостью дороги. В итоге получается странный оптический обман: кажется, будто вода в арыке течёт в гору. Видимость настолько явная, сколь и несуразная, и люди жарко о ней спорят. Подобное наблюдается и в других местах Туркестана, даже существует мнение среди русских, будто сарты обладают секретом, как заставить воду течь вверх. Трудно убедить людей в обратном. «Да я видел это своими глазами!» – упорно твердят они. Вот вам пример несомненной «значимости» свидетельских показаний.

В Ивановке стал я свидетелем забавного случая, подтверждающего правило, что всеобщее пьянство неизбежно влечёт за собою несчастье. Видный член Коммунистической партии в припадке безумия откусил нос председателю! Как обычно, это был тот случай, о котором говорят cerchez la femme (фр. «ищи женщину» – пер.). Оказалось, что председатель слишком уж явно ухаживал за супругою обиженной стороны, а Компартия не преуспела в искоренении вульгарных буржуйских чувств, таких как ревность, даже среди своих членов. В отделе Исполкома состоялось открытое партсобрание, где рассматривалось дело «об откушении носа».

Я тоже пришёл, дабы послушать и посмотреть на комедию. Большое, замаранное и дурно-пахнущее помещение, ранее служившее конторою местного самоуправления, было задымлено, покрыто копотью и тускло освещено маленькою керосиновою лампой; народу было битком. В самом конце за столом, застеленным красною клеёнкой, восседал партийный «президиум», а на столе в фарфоровой склянке помещён был corpus delicti (лат. вещественное доказательство – пер.), т. е. откушенный председательский нос!

Из детального доклада президиума можно было понять, что поначалу они постарались вернуть нос на прежнее место в надежде, что тот укоренится и прирастёт. Но после того как утром убедились, что это не сработало, решили нос засолить, поскольку надо было сохранить его для вынесения решения на пленарном партийном собрании, долженствующим быть при открытых дверях.

Я не дождался прений, поскольку атмосфера в зале была столь спёртою, что просто нечем было дышать. Главным впечатлением, мною вынесенным из этой истории, было крайнее удивление силою и остротою зубов оскорблённого коммуниста: нос был срезан чисто, будто ножом. Впрочем, после целого месяца безудержных возлияний арбузного самогона, можно ожидать всякого.

Здесь в Ивановке повстречался я с одним интересным молодым киргизом по имени Турды, который увлекался археологией. Он был самоучкою, в совершенстве знал русский и хорошо начитан. С большим старанием и усилиями ему удалось собрать в окрестностях обширную коллекцию предметов старины. Говорил, что была у него старинная уйгурская рукопись на пергаменте двухметровой длины, но всё разом погибло в пожаре, когда его аул Кебин был сожжён местными русскими поселенцами в отместку за киргизское восстание. Известна лишь единственная целая рукопись на древнеуйгурском языке, также найденная в Семиречье, которая в настоящее время является одною из самых редких ценностей публичной библиотеки в Петрограде.

По пути из Ивановки, в долине р. Иссыгаты(91), я проезжал мимо руин некоего старинного городища, относящегося к неизвестно какому историческому времени(92). Внушительных размеров башня, видимая издалека, поднималась над неглубокой долиной предгорий. Киргизы называют её Бурана́(93), по имени небольшой речки Бурана́-су, протекающей среди развалин. Архитектура сооружения поистине впечатляющая, башня выложена из кирпича с орнаментом, так что в целом снаружи является некое подобие ковра. На значительной высоте от основания башни виден дверной проём, откуда начинается внутренний восстающий коридор. От основания к проёму ранее имелся прямой путь, по которому можно было забраться на самый верх башни. Но русские поселенцы каменную лестницу разобрали и продолжают ещё растаскивать кирпичи основания, у которого ныне такой вид, будто кто его подгрыз, и недалёк тот день, когда замечательный памятник старины рухнет от рук варваров с севера.

Ещё можно было видеть развалины каких-то очень больших сооружений, по-видимому, даже бо́льших, нежели самоё башня. Теперь это лишь груда мусора, кирпичей и пепла. Обгорелая кирпичная кладка и многочисленные фрагменты расплавленного стекла свидетельствуют о грандиозном пожаре, разрушившем некий дворец, ибо в местах здешних лишь дворцы да храмы строились из кирпича, а в храмах нечему было гореть, и не имелось изделий из стекла. В окрестностях есть два старых арыка, ныне сухих, и места, где вероятно были шлюзы. Всё огорожено стенами, которые образуют квадрат, ориентированный по сторонам света; они превратились в груды земли и лишь на западной стороне ещё довольно высоки. Восточная сторона городища прилегает к руслу высохшей Бурана-су, чьи воды ныне разобраны для орошения. По берегам арыка виден так называемый «культурный слой» почвогрунта, в котором я нашёл кости людей и животных, черепа, осколки глиняной посуды, стекла и тому подобное. Кто они были, эти люди, построившие крепость с её башней и дворцом? Кто жил здесь и когда? И кто разрушил то, что должно было стать наиболее великолепными сооружениями Туркестана? Ни письменные свидетельства, ни предания не дают ответа на вопросы. Какой же впечатляющий вид должна была являть во времена своего расцвета сия высокая и статная башня в окружении зеленеющих садов, отражавшихся в гладких водах, в окружении больших красивых зданий и дворцов на фоне зеленеющей степи у подножия высоких гор, покрытых вечными снегами! Ныне всё суть пустыня и смерть! Земля, лишённая вод оросительных, суха и выжжена, а руины служат лишь пристанищем для скорпионов бесчисленных.

Нижняя часть долины Иссыгаты бесплодна; здесь мощными слоями легли осыпи и галечники, сквозь которые стремится бурлящий поток горной реки. Решено было встать на ночь лагерем в месте, где дорога через мост переходит на левый берег реки Туюк и выводит в боковую долину Иссыгаты. В верхней части её имеется горячий источник. Ночь была холодная, и к утру земля покрылась инеем.

Довольно интересное наблюдение удалось мне сделать в этой части долины, а именно, что процесс горообразования здесь ещё продолжается, и высота хребта, названного русскими картографами Александровским(94), увеличивается. Река течёт не по середине долины, а будто ножом прорезает небольшой отрог северного склона; со стороны дороги вид такой, что отрог неразрывен. Очевидно, что поток, сохраняя свой уровень, размывал постепенно возвышавшееся основание русла. В этой примечательной долине имеется ещё ряд свидетельств непрерывного поднятия гор.